В 1948 г. Организация Объединенных наций по вопросам образования, науки и культуры рекомендовала курс политологии для изучения в высших учебных заведениях. Страны Западной Европы сразу приняли эту рекомендацию. Ряд стран Азии, Латинской Америки — несколько позже. В тех же странах, где демократия существовала только в зачаточном виде и извращенных формах, политология была не в чести. Она запрещалась (СССР, ГДР, Болгария, Чехословакия) или существовала формально. Ей отводилась роль апологета политической практики, монопартийного диктата.
Пропаганда в бывшем СССР мифов о новой социалистической государственности была идеологическим оправданием неприятия общецивилизационных гуманистических принципов эолитической жизни. Миф об отмирании государства при комунизме на деле служил прикрытием борьбы с демократией, был утверждением ничем не ограниченной власти партийного руководства. Разоблачение сталинских преступлений только подтвердило истину о том, что неконтролируемая, жестокая власть, далекая от действительно научного анализа, губительна для народа и государства.
Наше время показывает и другое. Отсутствие или слабость власти означает распад общества. Власть наряду с экономикой — первооснова социальной жизни. И политический анализ является не только делом политика, но и предметом научно-исследовательского подхода.
Политика испытывает на себе влияние всех сторон общественной жизни, в том числе и экономики. Однако прямой, тем более жесткой зависимости между экономическими и политическими отношениями нет. И ответ на вопрос, какова в обществе власть, не определяется характером только основы его экономического строя. В истории многих государств чаще проявлялась тенденция властных структур подчинить себе значительную часть экономики, чем влияние экономики на характер власти. Ценность политический науки определяется тем, что ею социально изучаются общественные процессы, на которые влияют социальноэкономические и социально культурные сферы жизни общества, но которые вместе с тем характеризуются своей логикой развития и объединяются на основе специфических законов политики как особой сферы общественной и государственной жизни.
В культурах, которые называют «азиатский способ производства», «восточные деспотии», «тоталитаризм», политическая мысль существует как способ оправдания могущественной власти. Ее самостоятельность очень мала. Общество, в котором сформировалась потребность в демократии и рационализации политической власти и жизни, нуждается в политологии.
Политическая наука, или политология, выполняет две функции: теоретико-познавательную и гуманитарную. Реализация теоретико-познавательной функции предполагает: а) поиск и характеристику истоков и оснований властвования, обоснование оптимальных форм политической жизни и деятельности, обобщение мирового и национального политического опыта; б) накопление знаний о политических структурах, процессах и их теоретическую интерпретацию; в) углубленное научное обоснование направлений государственной политики, тенденций соцально-политических связей. Соответственно выделяется информационно-аналитическое и прогностическое направление политологии.
Гуманитарная функция политологии направлена на выяснение основ конкретной политики, выражает современную потребность избавиться от засилья волюнтаризма, от подчинения принципов демократии, критериев оптимальности, эффективности гражданского общества сиюминутным интересам.
Гуманитарная функция проявляется в распространении научных политических знаний; в содействии личности, формированию ее гражданских позиций. Как действительно гуманитарный, курс политологии призван не только преподавать объективно-критические знания, но и воспитывать уважение к ценностям, выработанным и проверенным опытом поколений.
Глава первая
ЧТО ТАКОЕ ПОЛИТИКА? § 1. СУЩНОСТЬ ПОЛИТИКИ
Общее понятие политики. Современное понимание политики складывается в результате развития, существования и столкновения нескольких позиций или подходов. Суть первого подхода сводится к индентификации политики с феноменом власти. Чаще всего политику определяли и определяют как отношения по поводу государственной власти, ее организации, направлений деятельности. Так, В. Консидеран, талантливый последователь Ш. Фурье, понимал политику как совокупность воюющих между собой мнений и теорий, относящихся к основным принципам правительства или различным административным системам, которые оспаривают одна у другой портфели ради наибольшего блага нации. М. Вебер определял политику как стремление участвовать во власти или оказывать влияние на распределение ее между группами внутри государства. В. Ленин считал самым существенным в политике устройство государственной власти.
Определение политики через государственную власть отличается предметностью с ориентацией на инструментальную особенность политики. И на уровне характеристики через институты, структуры политику можно было бы определить как дела государства, участие в делах государства, борьбу за государственную власть, против государственной власти, использование государственной власти для реализации определенных целей.
С разделением властей в государстве, децентрализацией властных полномочий, развитием партийных систем, средств массовой информации, многочисленных и разнообразных групп, объединенных общими интересами, содержание политики, политической жизни уже не сводится к государственной власти. К миру политики относятся не только властные структуры, но все, что выражает отношение к ним и овладение ими. Поэтому мир политики — это не только государственные, но также партийные организации и избирательная система, типы и формы поведения по поводу отношений к власти, процессы принятия и реализации решений, распространение и воспроизводство объединяющих символов.
В свою очередь государство берет под свою опеку решение некоторых экономических вопросов. Управление государственным предприятием и работа налоговых служб, организация общественных работ и судебное производство — все это дела государственных структур, но совсем не обязательно они носят политический характер. Иными словами, политика делается не только государственными органами, и государственные органы в свою очередь не всегда занимаются только политикой.
Процесс выхода политики за пределы отношений государства уловил М. Вебер, определив существо политики как деятельность по руководству. В итоге политика стала индентифицироваться со всеми властеотношениями, основанными на выполнении общественно необходимых функций.
В такой, не только строго государственной, интерпретации политика видится компонентом всей ткани отношений между управляемыми и управляющими. С идентификацией политики с властью открывается перспектива изучения элементов политики на всех уровнях, в том числе и на микроуровне (малая политика) между конкретными субъектами.
Следует, что государственность властеотношений — типичное, наиболее распространенное, основное, но не единственно возможное выражение политики. Масштабность и государственность власти не всегда имеют значение для определения ее как политической. Известный американский политолог К. Дойч определяет политику как осуществление более или менее полного контроля над человеческим поведением посредством добровольной привычки повиноваться в сочетании с возможной угрозой применения силы.
Американская версия присутствия политики везде, где- есть власть, не обязательно государственная, имеет весьма существенный практический аспект. Элементы политики видятся там, где стоит задача обеспечить согласованность, согласие. Для американской традиции характерна тесная связь политической науки с социологией и психологией. На микроуровне в масштабах коллектива политические отношения видятся как часть культуры общения, управления, решения проблем совместимости во взаимопереплетении с нравственными и психологическими отношениями и процессами.
В итоге политика — это огромный мир, существующий самостоятельно от экономики, культуры и взаимодействующий со всеми сферами человеческого бытия. Так власть проявляется в существовании больших и малых структур, отдельных от человека и отчужденных от него. Но власть политического лидера — это не только политический, но и нравственный и психологический феномен.
С определением политики через власть или руководство остается открытым вопрос о социальном смысле, назначении политики. При решении этого вопроса развивались два направления в поисках ответа. Первое направление сводилось к интерпретации политики как сферы общего, объединяющего всех членов общества. Второе — к пониманию политики как сферы борьбы, установления господства одних над другими. В древности, когда государство еще не отделяли от общества, назначение политики виделось в том, чтобы обеспечить жизнь общества как единого целого. Само слово «политика» произошло от слова «полис», которое и рассматривалось Аристотелем как цивилизованная форма общества. Политика понималась как большая, публичная этика. Традиция понимания политики как единения развивается в новое время. Т. Гоббс видел задачу государства в том, чтобы в обществе был мир, интересы которого умирялись общим согласием. Без государства — носителя общего интереса,— считал Гоббс, люди могут погибнуть в войне всех против всех. Выдающиеся мыслители XIX в. видели специфику государства в его объединительной функции. Так, по Гегелю, именно государство воплощает в себе разумность в отличие от гражданского общества, способного подняться только до рассудочного. Г. Еллинек воспринимал государство как союзное единство (оседлых людей), обладающее властью. Л. Дюги определял государство через общество, пронизанное властью, дифференциацией между правящими и управляемыми. Т. Парсонс видел назначение политики в обеспечении достижения общих результатов.
В новое время развивается и другой подход, Макиавелли интерпретирован политику как господство, деятельность по упрочению господства и подавлению противников субъекта властвования. В марксистско-ленинском понимании политика — это борьба классов за власть, а государственная власть выражает интересы господствующего в обществе класса. Только в новой, социалистической государственности, считал К. Маркс, формальное, искусственное целое будет заменено действительным объединением общества. Рабочий класс, по мысли Маркса, Энгельса, становится политически развитым, если поднимается до осознания своих общих классовых интересов, противоположных интересам буржуазии. Определение политики как борьбы, стремления к господству было устойчивым направлением в политической мысли XX в. Известный немецкий политолог К. Шмидт изучал природу политического через дихотомию «друг — враг», «наши — ваши». Сторонники политического реализма определяют политику как реальность, которая существует и меняется на основе не отвлеченных идеалов, а набора реальных сил. Сторонник силовой интерпретации политики американец Дж. Дэвис считает, что политика — это все ситуации, в которых достижению целей угрожают (индивиды, группы) и опасность угрозы настолько сильна, что предотвратить ее частным образом невозможно.
В конфликтной интерпретации политики была обнаружена существенная ее черта, возможность концентрации групповых интересов, подмены общих интересов групповыми или возможность выдать групповые интересы за общие. Опыт показал, однако, что такое развитие политики разрушительно для общества и самой политики. Конфликтная трактовка власти и политики оказалась идейной основой развития идеологии постоянной борьбы как внутри страны, так и на международной арене. Подобная практика характерна для коммунистов, фашистов, националистов. Она истощает силы народа, приводит к постоянным конфликтам, потере человеческих и материальных ресурсов.
После дискредитации коммунистической и национал-социалистской идеологий, распада мировой системы социализма, крушения СССР, биполярности в международных отношениях ослабла почва для трактовки политики как борьбы, противостояния, решения вопроса «кто — кого» или видения политики только сквозь призму «друг — враг». Но из политики не исчезла ориентация на силу, победу в противостоянии и вряд ли исчезнет когда-либо. В политике в зависимости от социальных и экономических условий, остроты размежевания и даже враждебности позиций на первое место выступает борьба, стремление к господству, подавлению одних другими.
Политика возникает там и тогда, где и когда нет стихийного спонтанного согласия, но есть потребность в общей позиции, согласованном поведении и общем упорядочении общественных отношений. Несогласие одной группы с другой ведет к борьбе, которая проявляется в избирательных кампаниях, деятельности партии, активности средств массовой информации, в митингах и забастовках. Крайняя форма борьбы — применение военной силы (восстание, партизанская и гражданская войны). Сведение политики к решению проблемы целостности ведет к ее идеализации и даже романтизации. Абсолютизация же силы, борьбы в политике выглядит весьма односторонне, искажает ее социальную природу. В обществе, в котором широко используется военная сила, политика принимает крайне односторонний, деформированный характер.
В двух социальных подходах к политике выражены совершенно противоположные начала политической жизни: интегративное и дифференцирующее. В их столкновении и взаимодействии оформляются мера свободы и порядка, прав индивида и защиты каждого, формируется и развивается культура компромисса, диалога, согласия.
Достижение полной целостности, т.е. внутренней последовательности, гармонии в рамках одной общности или тем более общества в целом,— это утопия. Но тем не менее возможны стабильность и устойчивость, признание всеми гражданами определенных норм и целей, определенных ограничений.
В современных западных обществах, где нет расколов по расовым, классовым, этническим и конфессиональным признакам, интегрирующее начало политики проявляется в примате национально значимого, идеологической и социальной размытости партий, неустойчивости позиций электорального «болота», т.е. тех, кто вчера был немного левым, сегодня больше консерватор, иногда одобряющий изменения, но без угрозы потерять имеющегося.
Необходимость в особом механизме интеграции объясняется тем, что, с одной стороны, объективно существует потребность в целостности, признание ценности общества, которое основано не только на родственных связях. С другой стороны, поддержка интеграции не достигается сама собой, на основе только самоуправления, саморегулирования. Более того, целостности противостоят узкогрупповые и эгоистические интересы, тенденции сегментации и местничества. Наиболее полно интегрированная функция политики проявляется в таком государственном деятеле, который при решении всех задач видит конфликты, но ищет основу для согласия, компромисса сотрудничества, ориентирует не на разрыв с прошлым, но на критическое отношение к нему, решение практических задач мира, стабильности. Дезинтегрирующая функция политики, ее дифференцирующее начало наиболее отчетливо выражается в апелляции к интересам какой-либо группы, противопоставлении ее интересов другим группам.
Соотношение интегративных и дифференцирующих начал определяет политические судьбы общества. От того, как сильно в политике интегративное начало, в огромной, а то и в решающей мере зависит состояние общества. В этом отношении показательна судьба СССР и перипетии развития России. «Парад суверенитетов», клич «берите суверенитета столько, сколько хотите» — явления 1990 — 1991 гг. носили политический характер, аккумулировали и стимулировали дезинтеграцию, способствовали распаду СССР, ослаблению России как единого целостного образования.
Большой политический успех сопутствует тем, кто находит оптимальную формулу сочетания интеграционных и дезинтеграционных процессов. Политика упорядочивает, стабилизирует сложившееся положение вещей и одновременно концентрирует массовое недовольство, является сферой поиска путей стабилизации, упорядочения и мобилизации. Что преобладает в политике — зависит от обстоятельств. Искусство политика — определить, выявить интересы, объединяющие большие группы людей или все общество.
Наиболее универсальным доказательством интегрирующей роли политики в развитии общества является следующий факт. История не знает случая, чтобы те или иные группы составили нацию, помимо государства. Только государственно оформленный народ вырастает до нации со своей международно признанной территорией, общим языком, культурой.
Выражение политикой общего интереса постоянно проявляется в те периоды, когда в обществе преобладает стабильность, налаженность отношений во всех сферах жизни. Иное дело, если общество переживает большие изменения, вызванные революциями в производстве, структурной перестройкой, формированием новых классов. В таком случае политика становится ареной острых столкновений, интересов старых и новых классов, верхов и низов, традиций и инноваций. Составной частью политики является регулирование и разрешение конфликтов между группами, партиями, разными звеньями власти. Однако сплошная борьба, как и полная стабильность, могут быть только в воображении. Поэтому в любом обществе политика выражает интересы общие и относительность общности. Государственная политика по сравнению с политикой отдельной партии больше тяготеет к выражению общего интереса, срединной линии.
В соответствии с общей логикой политики ведут себя и партии. Особенно те, которые имеют шанс завоевать большинство в парламенте или выдвигают своего лидера в президенты. Какие бы ни были исторически первыми причины возникновения партии, она становится влиятельной силой тогда, когда ищет поддержку своей программе и конкретным шагам во всех слоях общества. Так, традиционно демократическая партия США имеет поддержку со стороны профсоюзов и цветного населения. Но Рузвельт, Кеннеди, Клинтон никогда не стали бы президентами, если бы их предвыборные обещания не нашли бы отклик у большинства участвующих в выборах. Другой яркий пример — самое длительное в истории Франции президентство Ф. Миттерана. Социалист по убеждениям, он не только дважды избирался главой государства, но и составил о себе имидж объединителя французов.
Действительно, политической партией, с точки зрения И. Ильина, является только та партия, которая преследует общий интерес. Те же партии, которые стремятся к провозглашения частных, в том числе классовых интересов, Ильин назвал их шайкой, бандой, кликой. Можно подвергнуть сомнению категоричность характеристики, которую дал Ильин узкогрупповым партиям. Однако партия, преследующая только общий интерес, является скорее исключением, чем правилом современной политики, результатом длительного развития общества, когда такие традиционные понятия, как «демократическая» и «лейбористская», «республиканская» и «консервативная», «либеральная» и «христианская» (партии) говорят больше об исторических, но не о современных социальных истоках партий. В российском обществе, переживающем переход от крайней огосударствленности общественной и индивидуальной форм деятельности к гражданскому обществу, политика долгое время будет ареной как поиска общественного согласия, выбора вариантов выражения общего интереса, так и столкновения разных интересов.
Если политика — особый способ интеграции общества, выражения групповых интересов, то она возникает и существует там и тогда, когда в обществе есть потребность создавать и поддерживать целостность, но нет возможности воспроизводить ее без специального носителя целостности, людей, управляющих обществом, и институтов. Родственных и земляческих связей достаточно для личной власти, распространяемой на род, семью, но не для общественно-опосредованной безличной власти, распространяемой на всех на большой территории. Политика возникает там и тогда, где и когда существует большое общество, существует сознание реальности большого общества, но нет способности поддерживать целостность общества исключительно активностью всех.
Представление, согласно которому общество будет настолько развитым, что все граждане станут естественными носителями целостности, остается только мечтой. Нет признаков замены управления самоуправлением, политики — гражданской активностью.
Непосредственным творцом политической жизни является элита. Поэтому политикой можно назвать все процессы достижения малой группой целей, которые выступают как цели больших групп, общества в целом. Если в небольшом сообществе, группе политика как бы растворятся в самоуправлении, инициативе, то в большем — политические процессы составляют отдельную сферу жизни со своей группой вовлеченных в нее и определенным порядком выражения интересов и достижения цели. Это значит, что нет политики без властвующей элиты и институтов власти. Участие масс в большой политике ограничено правом выбора лидера.
В системе институтов властеотношений выделяется основное звено. Как правило, им выступает государство. Опыт показал, что для современного общества, руководствующегося принципами гуманизма и демократии, государство является наиболее удобной и приемлемой системой органов и институтов власти. Однако в некоторых случаях центральным институтом власти была церковь, партия, армия. Но в любом случае не существует политики без институтов власти, как центра интеграции, дифференциации, медиации. Без институтов, элиты возможны только самоуправление, для большого общества это равносильно анархии.
Оценка политики как особой сферы активности специальной группы людей и специального способа организации жизни имеет принципиальное значение. Существование элиты и институтов — специфическое проявление разделения труда — результат отделения вопросов власти в отдельную сферу жизнедеятельности.
Почему важно выделить наличие элиты как непременное качество политики? Потому что функция политики — быть медиатором в движении противоположных тенденций — не осуществляется сама по себе. Имеющая место инфраструктура сама по себе не создает единого целостного общества. Кроме предпосылок целостности, необходима еще общая воля. Более того, сильной воли к объединению бывает достаточно на долгие годы, чтобы поддержать целостность большого образования. Даже там, где для этого нет объективных оснований. Так, с распадом политической элиты в СССР обнаружилась порочность трансрегиональной интеграции, которая у нас существовала под видом межреспубликанского разделения труда. Единая система транспорта, коммуникаций, нефте- и газопроводов, электроэнергии, единая валюта, язык межнационального общения — все это не спасло СССР от развала, как только распалась огромная советская политическая элита.
Политика — особая сфера жизни со своим кругом вовлеченных и набором организаций, со своей «кухней» выработки решений, логикой поворотов вправо и влево, устремлениями к изменениям и причинами торможения. Политика — это игра за место во властных структурах. В одних случаях поводом для игры может служить критика действительности, в других — приукрашивание ее, в иных — спекуляция реальными потребностями.
Политику можно назвать театром с большой сценой. Причем сцена может быть отделена от зрителей прозрачной, но непреодолимой для них стеной. Иногда играют спектакли, когда на сцену выбегает зритель или тот, кто казался зрителем. Иной из них может так понравиться массам, что быстро становится новым политическим игроком или актером. Но чаще существует только видимость прямой доступности сцены для зрителя. Актерами становятся только те, кого поддерживают влиятельные силы, вся или часть элиты. В политике, как в игре, есть и другая особенность. Существуют кулисы, режиссеры. И не всегда просто ответить — кто же делает политику? Те, кто на сцене, или кто за кулисами? К тому же у актеров разные роли: привлекать зрителя и отвлекать его, брать на себя игру или фокусировать внимание зрителя на партнерах по сцене. Но во всех случаях без элиты и институтов нет политики. Элитаризм и институционализм рождает и негативные последствия для политики: риск слабости контроля, оторванности элиты от поддерживающих ее слоев, развития антидемократических тенденций. Политика не гарантирована от влияния всех сторон человеческой натуры, в том числе темных. В реальной жизни политика — это проявление борьбы, соперничества, которая может быть осложнена обманом, вероломством.
К власти не раз приходили демагоги, цели которых были подчинены одному: захвату власти и ее удержанию. Парадигма целостности может подчиняться удержанию власти какой-либо группой, преследующей свои властолюбивые интересы. Под влиянием таких обстоятельств политику иногда называют «грязным» делом. Для человека это может быть поводом отвернуться от политики. Для политической науки — изучать политику такой, какой она выступает в действительности. Если в политике обнаруживается грязь, то приходит она из общества. Каково общество, такова и политика. Исследование и «чистых», и «грязных» моментов в политике есть в конечном счете познание общества, человека со всеми его достоинствами и темными сторонами.
Итак, политика — это способ организации общества с помощью власти или по поводу власти, ее функционирования: процесс достижения и поддержания целостности и одновременно столкновения разных интересов, отношения на основе группирования, выливающиеся и в борьбу, и в компромисс; управление обществом со стороны элиты на основе институтов.
Данное определение политики основано на принципе взаимодополняемости. Это значит, что напрасно искать наиболее сущностное, ведущее определение. Политику невозможно выделить, если руководствоваться каким-либо одним критерием.
Рис. 1.
1 — недемократическая политика; 2 — демократическая политика; 3 — анархия; 4 — самоуправление. 5 — распад.
На рис. 1 графически изображена роль политики в жизни общества. Общество политически высокоразвито, если в нем высокий уровень институализации власти и участия в выборах граждан, элита устойчива. Слабое участие граждан в выборах, принятии решений при существовании элиты и институтов означает чаще всего недемократичность власти. Если же в обществе нет институтов и элиты, то нет и собственно политики. Высокое участие при слабости элиты, институтов — это неполитическое управление или самоупрвление. Однако такой вариант утопичен. Вероятнее всего это — провал в анархию. Общество как единое образование пропадает. Если же нет ни участия, ни институтов, ни элиты, то Нет никакого общества. Это черная дыра. Теоретически это возвращение к доцивилизационному состоянию, родовым отношениям. Если утопия может привлекать своим романтизмом, одухотворенностью, то черная дыра в политике — страшная антиутопия. Выделение политического состояния и неполитического, полностью или частично анархического имеет больше теоретическое значение, позволяет графически видеть пространство политики, острее воспринимать опасность призывов, направленных на разрушение имеющейся политической культуры элиты.
Сегодня нет достаточно достоверного материала как о далеких уходящих в глубь тысячелетий истоках возникновения политики, так и о ее судьбах в отдаленном будущем. Поэтому гипотеза о предыстории политики и о будущем постполитическом обществе находятся за пределами науки.
Однако в зависимости от того, каким и одним ли признаком политики мы руководствуемся или выделяем несколько признаков по принципу дополнительности, можно обосновать модель воспроизводства политики. Если политику сводить к отношениям по поводу власти, то можно утверждать, что политика существовала уже в родоплеменной общине. Если политику сводить к обоснованию общего интереса, обеспечению согласия, то ее можно считать ровесницей социального расслоения, объединения под единой властью разных народов, этнических групп. Если политику идентифицировать с существованием власти как отдельного или особого института, то можно сказать, что политика возникла одновременно с государством как социальным механизмом властвования, и логично предположить возможность исчезновения как государства, так и политики. Именно такой версии придерживались Сен-Симон, основоположники и последователи марксизма. Если же при определении политики руководствоваться не одним критерием, то можно утверждать, что политика — это общецивилизационный феномен. Без нее не было и не будет ни одной цивилизации. Но типы политики и мера ее выделенности в системе общественных отношений или, наоборот, степень ее растворенности будут разные.
§ 2. Политика и мораль
На взаимосвязь политики и морали решающее влияние оказывает характер общества, переживаемая эпоха, господствующая социокультурная среда. Одно дело политика и мораль в традиционном обществе, где главное — это инерция сознания и поведения. Совсем другая ситуация возникает с переходом в эпоху техногенных цивилизаций. Иными словами, и в морали, и в политике живут эпохи, особенности культурного наследия и традиций, раскрываются биогенетические черты наций и рас. В традиционном обществе нет отдельных групп, все слиты с коллективом. Осознание человека личностью, членом группы, противопоставления морали одного морали другого еще не происходит. Различие личного и общественного отсутствует, и все, что было вне традиционного общества, было вне закона. В эпоху традиционных обществ была характерна неразделенность политики и морали. Особенно четко это проявилось, да и продолжает проявляться в наиболее устойчивых районах традиционализма — на Востоке. Конфуций видел в самосовершенствовании основу хорошего управления, не верил в регулирующую силу закона. Он считал, что народ будет избегать его, при этом не испытывая стыда. Добродетель объявлялась единственным, что может подчинить людей порядку, так как с добродетелью народ будет знать стыд. Лао Цзы классифицировал типы правления на основе критериев, объединяющих нравственность и результативность. Лучшим называлось правление, которое как бы не замечается, настолько оно плавно и естественно. Уступает ему правление, поддерживаемое восхвалениями мудрости решений правителя. Плохое правление основано на страхе подчиненных. И совсем негодное, если вызывает презрение. Идея полного слияния политики с народной моралью дошла до наших дней. Симптоматично в этом отношении двенадцать правил Хо Ши Мина (шесть запретов и шесть наставлений) по работе коммунистов среди населения. По сути, это кодекс поведения в народе, уважения его обычаев, даже кажущихся предрассудками, и пути просвещения и ослабления предрассудков и завоевания политиком авторитета среди простых людей.
Для западной культуры, особенно с накоплением потенциала индивидуализма и динамизма, характерно нарастание разграничения сфер политики и морали, их взаимодействие как различающихся форм сознания и деятельности. Спорят, сближаются и расходятся две основные позиции: единство морали и политики и разделение границ политически значимого, определение собственно политических критериев политической деятельности.
Плутарх предъявлял нравственные требования к правителю: доверять бесчестному власть подобно безумному дать меч. Для Аристотеля очевидно, что в политике должны участвовать достойные. Г. Мабли называл политику общественной моралью, а мораль — частной политикой. Хорошая политика, по Мабли, не отличается от здоровой нравственности. Руссо взывал к соединению политики и морали: кто захочет изучать отдельно политику и мораль, тот ничего не поймет ни в той, ни в другой, и все, что является нравственным злом, является злом и в политике. Т. Джефферсон считал, что все искусство управления состоит в искусстве быть честным.
Древняя традиция единства политики и морали приходит в новое время, в ранний марксизм, во все современные идеологии, хотя понимание самой морали и политики дается разное. Так, в Учредительном Манифесте I Интернационала, подготовленном К. Марксом и Ф. Энгельсом, войны, которые вели европейские государства, называются грабительскими, цели их внешней политики — преступными. Широко известно деление войн Г. Гроцием на справедливые и несправедливые.
Одновременно для западной культуры было характерно и противоположное направление политической мысли и практики: разделение политики и морали и спор об их первенстве. В этом нашло выражение сложного и противоречивого процесса деления власти, контроля и оценки одной власти другой и предотвращение абсолютной власти в обществе, а также способности западной кулдьтуры к движению и истоков драматизма ее развития.
В жизни уже античного мира стали различаться «архе» и «анархе», т.е. порядок, обеспечиваемый властью, и отсутствие власти и порядка. Общественный порядок в свою очередь имел как бы два уровня, регулируемый публичным правом и частным правом. Политика идентифицировалась с деятельностью публичной власти и определением основ функционирования частного права. В политике регулирование идет с акцентом на функцию, приобретаемую носителем власти благодаря консолидации, разъединению групп, лидерству, рождению специальных структур. В морали — акцент делался на требованиях к индивиду на основе представлений о добре и зле, о долге, справедливости, чести, бесчестии.
Во времена перерождения феодальных отношений в буржуазные и формирования новой культуры политика и мораль еще больше расходятся. Образуются свои сферы влияния и средства воздействия. Появление светских государств означало узаконивание освобождения политики от религиозных догм.
В теории провозвестником разделения политики и морали был Н. Макиавелли. К. Маркс и Ф. Энгельс писали, что начиная с Макиавелли «теоретическое рассмотрение политики освобождало от морали, и по сути дела, был выдвинут постулат самостоятельной трактовки политики».
Суть традиции, заложенной Н. Макиавелли, заключалась в том, что политические цели достигаются политическими средствами. Политик, руководствующийся только принципами абсолютного добра, пропадет, так как живет среди людей, ориентирующихся на другие принципы. Надо выбирать меньшее зло в ситуации конфликта с нравственными ценностями, но использование зла неизбежно. Для достижения выбранной политической цели общепринятая мораль не может быть препятствием. Макиавелли пришел к выводу, что средства должны соответствовать цели. В его идее обращения к любым средствам воздействия выражено осознание обусловленности средств достижения цели характером цели. В наше время очевидным стало и другое: в макиавеллистском откровении скрыт имморализм, опасный и даже непредсказуемый по своим последствиям. Цель может провоцировать обращение к неправым средствам, если цель неправомерна, утопична.
Абсолютизация политических утопических целей ведет к тому, что целеустремленность, решимость становятся основой нравственного уродства личности политика. Л. Троцкий, например, относил к революционерам тех, у кого нет внутренних препятствий, есть только внешние. Куда заводит свобода от морали — большевики показали во времена красного террора, организации концлагерей, всеобщей коллективизации, по отношению к тем, кто оказался в плену у немцев или на оккупированных территориях. При коммунистическом режиме в России мораль оказалась в основном подчиненной политике и под влиянием авторитарной власти деформировалась, становясь односторонней. Подчинение норм морали политике — результат особой ветвинравственно-политического развития, характерный для запаздывающей модернизации. Чем больше в господствующей морали предпосылок для этатизма, эгалитаризма, тем легче устанавливается единая морально-политическая система, основанная на культе одной, якобы найденной истины, которая будто бы интегрирует все общественные процессы, подчиняет политику и мораль воле самозванных носителей некоего единственно верного учения.
Идейной основой политизации морали в советском обществе была ленинская постановка вопроса о коммунистической морали. Для коммунистов, считал Ленин, нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата, служит разрушению старого общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество.
Политизация морали открывает путь к героизму, сплоченности, самоотверженности части общества, особенно части молодого поколения. Но вместе с тем она сосредотачивает энергию не на человеке, его внутреннем мире и мотивах, а на внешних для человека целях, способствует раздвоению личности, насаждает ложь, терпимость ко лжи, безразличие и даже жестокость к тем, чьи интересы не вписываются в политическую цель.
Коммунистическая идеология в нашей стране оказалась настолько мощным явлением, что в корне изменила общий ряд нравственных норм; большая их часть, особенно регулирующая отношения человека с обществом, деформировалась, была подчинена целям строительства далекого коммунизма у себя в стране и во всем мире. На практике это привело к попранию общечеловечности, автономии человека, атрофии внимания к человеку как основы общественных отношений. Развивавшиеся в России основы либерализма, свободы совести искоренялись самым жестоким образом.
Попытки заменить мораль политикой, нравственные авторитеты политическими частично удались. Исчезла индивидуальность, начавшая быстро развиваться в капиталистической России. Она выкорчевывалась единой для всех идеей коммунизма, борьбой с постоянными врагами, враждебностью к «несоциалистическому», всеобщим обожанием и восторгом перед вождями. Нравственная ценность человека как основа образа жизни оказалась затоптанной. Но то, что считалось победой во времена становления тоталитаризма, обернулось в конечном счете не только трагедией, но и тяжелейшим положением общества, ограниченностью возможностей выйти на дорогу цивилизованности. Вековые основы нравственности были заменены классовой ненавистью и личной зависимостью от вождей. Под предлогом борьбы за чистоту идеологии искоренялось все, что несло первенство общечеловеческого над классовым. Утверждалось, что производственный коллектив — основная ячейка в обществе. Это означало, что его власть распространяется на личные, семейные отношения. Нравственно было вторгаться в личную жизнь, указывать, что можно читать и смотреть. Нравственно было растранжиривание народного богатства в помощь военным режимам в разных странах. Военная поддержка служила предметом гордости и способом оправдания «временных трудностей» внутри страны.
Как реакция на попрание политиками норм общечеловеческой морали появлялись нравственные максимы, абсолютизация нравственных ценностей. Уже Сенека — свидетель деградации нравственности римских правителей — высказывает мысль, близкую к утверждению абсолютного первенства морали над целями и средствами властвования. Ответом на крайности макиавеллизма в политической практике и бесовщину в революционном и массовом движении является популярность идей и авторитет таких личностей, как Достоевский, Ганди, Камю, Сахаров, Солженицын. По Достоевскому, лучше всем погибнуть, если спасение зависит от мук ребенка. Этот же вопрос ставил Камю: имеем ли право убить человека или даже согласиться с тем, чтобы он был убит? Отказ от насилия, учил Ганди, поднимает морально обе стороны. Доступной и приемлемой формой протеста является, по Ганди, голод. Те, кто проповедует такую философию, при жизни много страдает, после смерти обретает ореол великомученика или святого.
В политике дело обстоит иначе. Часто, чтя моралистов, политики все же идут своим путем. Нравственное противостояние проводимой политики основывается не на структурах, но на устойчивых представлениях и, как правило, выражается в поведении героев. Но если для нравственного противостояния достаточно мужества, духа одиночки, то для политического лидерства нравственного максимализма недостаточно. В политике быстро наступает расплата за нравственный максимализм, потерю чувства меры в данной социальной и политической среде, ослабление связей политика с реальными государственными структурами. Поучителен в этом отношении советский опыт. Политическая система 70-х — начала 80-х годов, отличаясь от системы сталинских времен, в целом оставалась все той же тоталитарной по своей сути. Перемены могли наступить только в результате сигналов с самого верха. Какие-либо попытки изменить систему по инициативе политика не самого высокого ранга означали бы одно — конец карьеры этого политика. Только оказавшись на вершине политической иерархии, после относительной либерализации и гласности М. Горбачев смог стать пропагандистом общечеловеческих ценностей. В условиях перестройки возможно было появление Б. Ельцина — лидера другого типа, который завоевал огромную популярность на антикоммунистическом прорыве, противостоянии партийной верхушке.
Различия и противоречия политики и морали. Сфера нравственных отношений — это в основном взаимосвязь между отдельными личностями, требованиями к индивиду со стороны общества в целом, отдельных групп, согласование личного интереса с общественным, утверждение социального в индивидуальном. Политические отношения не призваны выражать индивидуальность каждого, но конкретно выражают групповые интересы. Мораль же опосредованно выражает общественные потребности, но может быть более личностной, духовной.
Политика живет в институтах, организациях, иерархии структур. Мораль разлита во внутренних императивах, голосе совести, общественном мнении. Все эти различия политики и морали сами по себе не ведут к противоречиям между ними, но влияют на формы, характер противоречий.
Нет универсальной модели связи, разграничений и противоречий морали и политики. Все зависит от характера господствующей морали и политики. Одно дело, когда основой морали является конфуцианство, для которого характерно принятие мира таким, каким он есть, другое дело — христианская и исламская мораль, основой которых является принятие мира и одновременно его улучшение. Характерно, что на Западе обосновалась идея как подчинения любой власти, так и право народа на восстание. Устойчивой является идея о праве сопротивления неправому делу, произволу властителя. В республиках Греции и Рима действовал принцип, в соответствии с которым убийца узурпатора рассматривается добродетельным гражданином. В этом Ш. Монтескье видел проявление гражданства, право каждого защищать республику. Признание права на восстание против тирана было характерно для мыслителей XXVII—XVIIII вв. Англии и Франции.
Иная модель формируется И. Кантом. Для искателя вечного мира высшей ценностью была стабильность. Поэтому безнравственным виделся любой революционный характер захвата власти. Но подчиняться следовало любой власти, даже той. которая завоевана восстанием.
Свое влияние на политику оказывает и мораль буддизма. В ее основе лежит идея ненасилия. В XX в. философия ненасилия проникает в российскую, западную, американскую культуры.
Особенность связи и противоречия политики и морали определяется также типом социальных систем, образа жизни. Политика тоталитаристского типа тяготеет к превращению нравственных отношений в производные от политических целей и принципов. Политика в рамках правового государства имеет ограниченную сферу. Столкновения политики и морали минимальны.
В обществе со сложившимися нравами, стабильной системой властеотношений перманентных противоречий между моралью и политикой нет или их немного. Могут возникать конфликты. Но громкие скандалы, разоблачающие нравы правящей элиты, выглядят только как противоречие между деятельностью конкретного политика и нормами морали. В целом же нормальным состоянием сложившегося общества является притертость политики и морали друг к другу. Устанавливается единая система регулирования — общая согласованная сфера политического и нравственного санкционирования, сфера сугубо нравственных и политических отношений, режим взаимоподдержки.
Так, американским представлениям о политическом деятеле соответствует образец мужа-семьянина. Разоблачения в адюльтере, внебрачных связях, посещения заведений сомнительных репутаций могут положить конец политической карьере. Мораль может быть важным орудием в политике. Например, начало первой мировой войны сопровождалось массовым психозом в большинстве стран Европы. Война рассматривалась широкими кругами России, Германии, Франции как священное дело. Участие в войне на стороне своего правительства как высоконравственный долг. Однако есть постоянный фактор риска воспроизводства противоречия между нравственными идеалами справедливости, добра и конкретной политикой — опосредованность политических целей их бюрократической конкретизацией. Без бюрократов, управленцев-профессионалов политические задачи остаются не переведенными на язык будничной государственной работы, не расписанными на конкретные задания, функции. Ими руководствуется чиновник. С одной стороны, это путь рационализации достижения общих целей. С другой — возникает риск формализации любой благой цели. И хотя политик не может в полной мере контролировать работу бюрократов, все же он несет ответственность за реализованность политических целей.
Более сложные противоречия имеют место, когда в различиях политики и морали проявляется антагонизм между политикой новаторства и властью консерватизма, инерции. Глубокие противоречия политики и морали возникают как выражение распада одной и становления другой социальной системы.
Наибольшие политико-нравственные противоречия характерны для общества, переживающего процесс модернизации. Чем интенсивнее и масштабнее модернизация, тем острее противоречия мораль и политики. Эти противоречия чаще всего могут быть сведены к противоречиям эгоцентричной и шциоцентричной систем поведения и управления.
Для существования той или иной морали достаточно внутреннего императива в рамках какой-либо группы, даже небольшой, и терпимости в отношении к ней со стороны других членов общества. Поэтому в обществе может действовать не одна мораль. Иное дело - политика. Ни нее возлагаются задачи консолидации на основе общих интересов, целей, модернизации. И в консолидирующих, и особенно мобилизационных функциях политики содержится возможность противоречия с моралью.
Политика предполагает возможность использования силы, принуждения. Такая возможность противоречит современной морали, исключающей насилие. Как выразился М. Вебер, «гений или демон политики живет во внутреннем напряжении с богом любви». Было бы упрощением политику идентифицировать со злом, а мораль — с добром. Господствующие в конкретном обществе нравы могуч быть формой властвующего консерватизма, невежества, властью тьмы. Возможна ситуация, при которой жестокость властей может найти даже у широких слоев одобрение, но встретить осуждение международного сообщества. Наибольшие сложности во взаимосвязи политики и морали состоят в противостоянии политической власти инерции традиционной морали, в актуализации самостоятельности политических процессов.
Государственная политика модернизирующегося общества, как правило, имеет дело не с одной моралью: люди различаются во взглядах на нравственные ценности. Но для цивилизованной государственной политики неприемлемо насильственное утверждение норм гуманизма. Так, безнравственно с помощью государства реализовывать христианскую заповедь: «Кто не работает, тот да не ест», или заставлять всех «учиться, учиться и учиться». Современное государство ограничивается внедрением всеобщего начального или среднего образования. Абсолютизация нравственных оценок, нравственный максимализм могут ограничивать понимание сложности социального облика общества, разрушать его ткань, вести к разрыву с культурой данного общества. Так, акцент только на правах и свободах, плюрализме, видение в старых принципах организации только бюрократического централизма и тоталитаризма способствовали тому, что распался СССР, русские и славяне оказались разделенными границами. Некоторые противоречия политики и морали исчезают или теряют остроту. Так, появилось право на альтернативную службу. Российская армия теперь не рассматривается как носительница интернационального долга, гарант мира во всём мире. А российское общество уже не выступает как объект глобальной агрессивности мирового империализма. Основной источник противоречий политики и морали состоит в том, что один социокультурный тип политической воли сталкивается с другим типом нравственного императива. Поэтому в масштабах общества политические и нравственные отношения сами по себе внутренне противоречивы. Источник противоречии политики и морали заключается не только в их разном функциональном назначении, но и в том, что политическая жизнь складывается из столкновений разных идеологических течений, правительственного курса и оппозиции ему, традиций и инновации.
ЛИТЕРАТУРА
Вебср М. Политика как призвание и профессия//Избр.произв. М„ 1990. Андреев С. С. Политика как социальное явление//Социально-политические науки 1994 № 4
Ключников Ю. В. Мораль, право, политика как этническая сфера//Полис. 1992. N1 2
Глава вторая
ГЕНЕЗИС ПОЛИТИЧЕСКИХ ИДЕЙ И ИСТОКИ НАУКИ О ПОЛИТИКЕ
Современная политическая наука развивается на основе эволюции западной политической мысли, накопленных знаний, совершенствования методов анализа политической практики, преимущественно западной. В развитии политической мысли Запада выделяются три эпохи. Первая относится к древним и средним векам. Именами-символами этой эпохи являются Аристотель и Фома Аквинский. Вторая эпоха политической мысли — это новое время, давшее миру плеяду выдающихся мыслителей: Н. Маккиавелли и Т. Гоббс, Д. Локк и Д. Мэдисон, Д. Милль и Б. Констан, К. Маркс и Э. Дюркгейм, И. Бентам и Г. Спенсер. Третья эпоха (начало XX в.) открывается М. Вебером и В. Парето, продолжается американцами Ч. Мериамом, Г. Лассуэлом и другими выдающимися представителями политической науки 50 — 80-х годов.
§ 1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В ДРЕВНИЕ И СРЕДНИЕ ВЕКА
Политическая жизнь этой эпохи представляла единое с моралью, правом. Выдающиеся мыслители формулировали свои открытия и наблюдения как откровения, как слово пророка. Однако поиск специфики политики начался. В далекой древности вначале различали священное и обыденное. Политика оценивалась Демокритом как высшая форма искусства. Платон анализировал политику на основе введенных им понятий общественного, отличного от частного. Для Аристотеля политика — это уже мораль общего, соединения людей. Для Цицерона — дело народа, Августина — объединение множества, общественная связь.
В средневековье власть осмысливается как божий промысел, способ заботы о всех. Используются понятия «господство и право», «борьба и справедливость». В целом политическая мысль средневековья не была столь рационалистична как мысль платоновско-аристотелевской эпохи. Тем не менее формировались, развивались идеи, которые выражали глубокие, с далеко идущими последствиями традиции западной политической культуры. Многое в политической мысли того времени представляет только исторический интерес. Но ряд основополагающих идей оказался началом славных традиций политического мышления и менталитета стран Запада, формирования политических ценностей и устойчивых парадигм будущей политической науки.
Политическая мысль пронизана заботой о поисках основ устойчивого порядка, умеренных форм правления, требованием законопослушания. Преобладало мнение, что лучшей формой правления является монархическая или аристократическая. Не деспотия и тирания, но и не демократия и охлократия. Сократовская мысль о том, что управлять должны те, кто умеет управлять — стала парадигмой политического мышления вплоть до наших дней. Колебания в ответе на вопрос — кто должен править? — были значительны. По Платону (IV в. до Р. Х.), править должны аристократы. По Ф. Аквинскому (XIII в.),— монарх. Однако во все века преобладает критика произвола правителя и неприятие власти толпы, «слабых», неимущих, которым нечего терять. Аристотелевская классификация форм правления, поиск политического идеала в смешанности форм оказали огромное влияние на все последующие типологизации политических систем до наших дней.
Мыслители этого периода в своих трудах обосновали необходимость законопослушания. Уже Гераклит подчеркивал значение соблюдения законов, сравнивая их со стенами дома. Смирение перед законом — великая добродетель, высокомерие перед законом — начало пожара. Законопослушанию учили Демокрит и Сократ. В «Государстве» Платона мудрые правители могут руководствоваться собственным усмотрением, но в «Законах» правители руководствуются не усмотрением, а законами.
Повиновение государственной власти являлось основой политической морали христиан. Уже в учении Христа высказывается завет лояльности и покорности («кесарю кесарево»). В послании апостола Павла христианам звучит требование безусловного повиновения государственной власти. Надо совершать и молитвы за царей, всех начальствующих. Отцы римской церкви (Тертуллиан, Амвросий, Лактанций) призывали к повиновению власти римских императоров. И. Златоуст (345—401) требовал беспрекословного повиновения государственной власти, угрожая «ослушникам» наказанием и на земле и на небе.
Разработка М. Лютером (1483—1546) требования законопослушания оказала большое влияние на последующее развитие политической мысли и массового сознания в тех странах, где используется протестанская религия. Влияние протестантской этики было настолько сильно, что М. Вебер объяснял устойчивость демократических норм, политическую стабильность прежде всего протестантской этикой.
С древнегреческих времен в Европе развивалось критическое отношение к действительности в целом, особенно к политике. Уже Платон и Аристотель дали анализ разных типов и форм правления. Он строился на сравнении и изучении большого числа греческих полисов и других государств. С тех времен продолжается традиция критического анализа реальных и желанных принципов.
Духовное господство богословия резко ограничивало традицию относительной свободы выбора предпочтений, которая была свойственна политической мысли древности. Но споры о том, какой должна быть верховная власть, носили уже не академический, но острый политический характер, выражая борьбу папства и королей за верховенство власти.
Августин (IV—V вв.) доказывал, что только церковь есть истинное, т.е. Божье государство, где царит всеобщее единство и вечный мир. В XI в. идея господства церкви над государством сильно развивается и активно используется. Распространяется мысль о вселенских правах папы, включая низвержение императора. Церковь апеллировала к народу. Правозглашалась идея народного суверенитета, право народа на восстание и даже цареубийство.
Фома Аквинский (1224—1274) учил, что повиноваться властям следует в той мере, в какой они благословенны. Если же власть просто завоевана, отобрана у законного правителя, то всякий вправе не повиноваться, сопротивляться. Точно так же можно и должно не повиноваться указам, которые предписывают греховные деяния, выходящие за пределы обычной власти. Правда, критерий, с помощью которого можно было бы определить превышение полномочий, остается неясным. Поэтому неповиновение — право подданного, но не обязанность. Фома Аквинский различал абсолютную (principatum regeni) и политическую (principatum politicum) монархии. Последняя предпочтительнее, так как монархи руководствуются законом и действуют в его пределах. В подобных обстоятельствах проглядывают будущие идейные предпосылки гражданского общества и правового государства.
Без подобного рода обоснований автономности в определении отношения к акциям властителя не было бы решительного прорыва к последовательному гуманизму в политике, конституционализму и демократии в эпоху Просвещения. В противоположность Западу на Востоке и в России монархическая идея не корректировалась никак в пользу автономии. Китай почти два тысячелетия жил в лоне конфуцианской традиции, согласно которой всем правит Сын неба, Россия — мифом о Божьем помазаннике, которому никто не мог противостоять. В советское время монархическая идея как бы умерла, чтобы возродиться в мифе о руководящей роли партии и ее вождя. В Индии монархическая идея была сформулирована в «Законах Ману» (II в. до Р. Х.). Царь изображался созданным из частиц и блеска лучших богов, занимающим самое важное место в государстве. Ограничение у монарха могло быть одно — не равнять всех, считаться с теми, кто относится к высоким сословиям.
Споры о первенстве в осуществлении власти перерастали в войны и поэтому были небезопасны. Но одновременно они играли и положительную роль. Через противостояние двух властей постепенно распространялось признание ценности светской власти, разделение сфер государственной и церковной власти.
Другой формой противостояния власти короля были притязания аристократии на свободу. Наиболее значительным результатом такого конфликта была Великая Хартия вольностей (1215 г.), возникновение английского парламента. В Хартии впервые декларировались права и свободы, вошедшие впоследствии в эпоху французской революции в историю как права человека. Свободы, предусмотренные Хартией, распространялись только на баронов и рыцарей. В этом смысле средневековые английские свободы были ограничены. Тем не менее было положено начало великому пути к принципу неотчуждаемости прав и свобод индивида.
Долгий исторический спор о первенстве власти завершился отклонением притязаний папства на верховную власть в эпоху Реформации. Знаменитый английский реформатор церкви, священник и профессор Оксфордского университета Д. Уиклиф (1320—1384) заявлял: «Король держит королевство непосредственно от бога, а не от папы». Завершился спор распространением теории французского юриста Ж Бодена (1530—1596) о суверенитете. Главное в теории о суверенитете — это идея принадлежности всей власти только государству Таким принципом государство отличается от семьи и какого-либо объединения, воплощает единый порядок и противостоит анархии. В первичной боденской интерпретации суверенитет идентифицировался с единством власти, ее неограниченностью, позитивным законом. Это означало, что власть сосредоточена у короля, который и является сувереном, т.е. единственным носителем суверенитета. Король суверен, по Бодену, не связан законами, которые он издает. Идея суверенитета была сформулирована как способ противостояния единой королевской власти притязаниям папства на власть, а также раздорам аристократии, гражданским войнам и крестьянским восстаниям. История показала, что значение идеи суверенитета вышло за пределы решения этих задач.
Итогом эволюции политической мысли и общих политических ценностей явилось признание необходимости центральной сильной власти и одновременно наличие пределов власти монарха. Сформировалась традиция определения меры власти. Право на неповиновение, сопротивление и даже восстание стало вплоть до конца XVIII столетия идейной основой оправдания борьбы за другую власть. Только уроки якобинской диктатуры резко изменили отношение к восстаниям и революциям.
§ 2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ НОВОГО ВРЕМЕНИ, НАЧАЛО ЛИБЕРАЛИЗМА
Новая эпоха видения проблем политики началась в XVI в. с работ Н. Макиавелли (1464—1527 г.), она пережила великий взлет в XVIII в., мощное развитие в либерализме и консерватизме, социологизме и позитивизме в XIX — начале XX вв. От предыдущей новая эпоха отличалась прежде всего выделением политики, государства, политической деятельности в отдельную самостоятельную группу вопросов исследования. Политическое стало объясняться политическим. Политику нельзя объяснить, опираясь исключительно на нравственные или религиозные нормы. По Н. Макиавелли, политическая мысль освобождается от средневековой схоластики, богословия и развивается как результат наблюдения и анализа политической практики. Макиавелли возродил классический метод обобщений на основе сопоставления различных форм политической жизни, ввел в оборот понятие «государство». Он отрицал абстрактные политические идеалы, оперировал понятиями ситуации, открыл относительность оценок в политике. Нет неизменно хороших и неизменно плохих средств достижения политических целей.
На качественно новый уровень поднимается рационально-критическое отношение к политической действительности и обосновании идеалов. Исходным в анализе является уже не вера в божественное происхождение государства, а версия о договорном происхождении государства. Отказавшись от теологического видения истоков власти, просветители обратились к разуму как единственному истоку и бед (в силу заблуждений), и достижений (в силу открытий, изобретений). В критике религиозных догм и традиционализма сформулировался рационализм, культивировалось свободное и непредвзятое изучение общества, использование логических категорий. Победило у верование, что все можно расчленить на составные части, отдельно их анализировать, таким путем объяснить несовершенство старого и на основе частных изменений сконструировать идеальное целое. Зародился социальный оптимизм, уверенность, что главное — понять, объяснить, найти исток неурядиц, бед, потом радикально отречься от старого и целенаправленно осуществить проекты мудрецов.
В эпоху Просвещения сформировались основы идеологий: либерализма, консерватизма, социализма, коммунизма. В каждой идеологии складывается своя система приоритетов.
Большое влияние на дальнейшее развитие политической мысли оказали Т. Гоббс (1588—1679), Дж. Локк (1632—1704), Ж. Руссо (1712—1778), Б. Констан (1767—1830), Ш. Монтескье (1689—1755), Д. Мэдисон (1751 — 1836).
Т. Гоббс развивал концепцию сильной власти монарха, критику демократии как властвования неосведомленности, переменчивости настроений, царства нестабильности. Его идеи были популярны в Германии и в России и оказали большое влияние на развитие концепций, в которых порядок рассматривался как высшая ценность. Гоббса часто относят к духовным отцам авторитаризма и даже тоталитаризма. Но в Западной Европе идеи Гоббса не стали популярны. Им активно противостояли критики монархии и сильной власти.
С Макиавелли начинается традиция влияния на политику не только мыслителей-моралистов, но и аналитиков-наблюдателей с опытом государственной деятельности. Макиавелли долгие годы занимал ответственные государственные должности, выполнял сложные поручения, составлял официальные письма, донесения, распоряжения, приказы. Примечательно, что многие более поздние английские и американские мыслители участвовали в политической жизни. Гоббса приблизил к себе О. Кромвель, предлагалему пост секретаря английской республики. Локк был советником лидера противников реставрации графа Шефтсбери, обласкан королями Карлом II и Яковым II, после «славной революции» Вильгельмом Оранским. Локк умер, окруженный признанием и почетом. Некоторые мыслители были и выдающимися государственными деятелями. Э. Берк долгие годы заседал в английском парламенте, Д. Медисон и Т. Джефферсон — авторы проектов американской Декларации о независимости и конституции, были президентами США.
В новую эпоху формируются направления политической мысли, которые и сегодня продолжают оставаться базовыми для характеристики наиболее распространенных ориентации. Если, по Гоббсу, смысл общественного договора заключался в передаче всех прав человека государству во имя безопасности и удовлетворенности жизнью, то, по Локку, человек остается свободен только при государстве. Более того, государство должно гарантировать свободы. И в этом преимущество государственной организации общества в отличие от естественного состояния, где никаких гарантий реализации свобод нет. Но человек должен отказаться от некоторых естественных свобод и прав в пользу государства. Однако государство не должно поглотить все права человека. В противном случае оно становиться абсолютным злом. Локк, в отличие от Гоббса, использует посылку о договорном происхождении государства для обоснования оптимизма и веры в силу рационального начала в жизни общества и неотчуждаемости прав человека.
В государстве выражено торжество разума, если установлены пределы ограничения прав и свобод. Смысл договора об образовании государства в защите личности, его собственности от каких-либо посягательств. Основа договора — признание людьми общей для всех пользы. Но общая польза должна иметь предел и не угрожать основным интересам человека. Нужен баланс общей пользы и личных прав и гарантии их соблюдения. Государство, например, не может лишить кого-либо части его собственности, вмешиваться в духовный мир человека. Если, по Гоббсу, авторитарная и жесткая власть есть результат суровой необходимости, то по Локку, теория договорного происхождения государства становится методологической основой критики всевластия, подавления прав и свобод человека и обоснования гуманизма в политике.
Либеральное направление политической мысли окончательно складывается в начале XIX столетия. Сущность либерализма в политике заключается в невмешательстве государства в экономическую, а также духовную жизнь, в признании государством договоров между конкретными лицами основой отношений в обществе.
Исторически первая форма либерализма возникла в результате рационалистической критики сословной организации общества, правовых классов (сословий), абсолютизма, ставшего деспотизмом, возвышения свободы индивида, представительства его интересов во властных структурах. По Б. Констану, свобода утверждается не через власть народа, а через независимость индивида от государственной власти. Свобода — это личная, гражданская свобода. Она, по Констану, складывается из неприкосновенности от произвола, в частности, от несанкционированного ареста, право самому находить свое дело, распоряжаться имуществом, право передвижения, право иметь свое мнение, свою религию, право на собрание. Свобода включает и политические права, прежде всего право выбирать.
§ 3. КРИТИКА ГОСУДАРСТВЕННОСТИ, ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
Либеральная трактовка прав человека и ограниченности поля деятельности государства находилась под натиском критики революционизма и консерватизма. Революционизм тяготел к отрицанию государственности, права частной собственности, консерватизм противостоял изменениям.
Великим критиком государственности был гуманист Ж. Руссо. Он объяснял появление государства частной собственностью, необходимостью ее охраны. Государство не только закрепляет неравенство, но усугубляет его, перерастает в деспотию, когда все одинаково бесправны. Чтобы избавиться от бедствий, считал Руссо, надо уничтожить деспотию и создать новое государство. В новом обществе, по Руссо, весь народ законодательствует, господствует общая воля, т. е. воля большинства. Члены общества, считал Руссо, не нуждаются в гарантиях против суверенной власти, «ибо невозможно предположить, чтобы организм захотел вредить всем своим членам». Более того, Руссо убеждал, что если кто-нибудь и откажется повиноваться общей воле, он будет вынужден это сделать. Это будет означать лишь то, что его силой заставят быть свободным. Руссо считал, что общая воля может быть выражена только непосредственно самим народом. А так как в большом обществе невозможно самоуправление, то идеалом объявляется небольшая патриархальная республика. Только в ней все граждане могут обсуждать и принимать законы сами.
Теперь спустя более двух столетий, после революций во Франции и России, стало очевидным, что следование идеям Руссо на практике означает смену одного вида господства и угнетения другим. Руссоистские идеи, возникнув как радикальная критика неравенства и абсолютизма, объективно открывала путь к революционному насилию, разрушению организации большого общества. Влияние руссоистских идей было огромно в XVIII и даже в XIX в. Робеспьер считал Руссо провозвестником якобинской революции. Руссоистская идея о суверенитете, полновластии народа вошла в Конституцию Франции 1793 г. В наше время положение о том, что власть в стране принадлежит народу, стало исходным пунктом почти всех демократических конституций. Идея Руссо о недостаточности политического равенства переросла в XIX в. социалистические требования социальных прав.
Отвергая государство, Руссо оказался предтечей многих революционных позиций коммунизма и анархизма. Марксистская идея узкоклассовой трактовки государства, слома буржуазного государственного аппарата, популистские лозунги передачи власти «народу», отрицание «разделения властей» — все это уходит своими корнями в руссоистские положения. На практике они идейно разрушали государственность, открывали дорогу тоталитаризму. Конечно, Руссо не несет ответственности за абсолютизацию его отдельных положений. Но руссоизм как направление политической мысли эпохи Просвещения оказался преддверием разрушительного радикализма XIX — начала XX в.
Наиболее последовательным и влиятельным продолжением руссоизма было революционно-марксистское направление развития политической мысли. Положение о том, что государство не способно выполнять функцию организатора всего общества в интересах всех, развивается Марксом и переходит в теорию о классовом господстве. Государство рассматривается как обязательная форма господства одного класса над другим. Ленин развил идею классового господства в политике до теории диктатуры пролетариата. Причем, если диктатура пролетариата представлялась Марксом итогом и последним актом классовой борьбы, кратковременным историческим периодом, за которым последует отмирание всякой государственности, то, по Ленину, диктатура пролетариата обосновывается как тип нового обострения классовой борьбы. Сталин же растянул сроки диктатуры пролетариата до победы коммунизма.
Благодаря социалистической критике (Ш. Фурье, Р. Оуэн, К. Маркс, Ф. Энгельс) в XIX в. наблюдалась очевидная ограниченность либерального подхода в понимании прав человека. Государство равнодушно к слабым, не имеющим возможности иметь свое дело, к тем, кто ничего не имеет, кроме своих рабочих рук. Развитие и усложнение экономики также толкало государство к активной экономической деятельности.
Под воздействием социалистических идей, рабочего движения, уроков Октябрьской революции и политики СССР, нацистского государства в Германии по обеспечению всеобщей занятости концепция правового государства эволюционирует в направлении сближения с идеями социальной справедливости, равенства, активной роли государства в решении этой проблемы. В итоге либеральные принципы, частично обогатившись некоторыми социалистическими требованиями, создали идейную основу современного социально-правового государства.
§ 4. ФОРМИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНСЕРВАТИЗМА
Руссоистские идеи, получив новое дыхание в радикалистских и революционных идеях XIX и XX вв., не стали основой политической деятельности ни в Европе, ни в Америке. Революционный марксизм оказался последним этапом радикализации западной политической мысли. Марксистские идеи оставили богатый след в истории экономической и социологической мысли, но не повлияли существенно на политическую мысль. Революционному марксизму противостояла мощная не только либеральная, но и консервативная традиция. Выдающийся критик нововведений и реформ Э. Берк (1729—1797) считал, что высшей политической добродетелью является стабильность общества. Во имя высшей политической добродетели следует критиковать и даже высмеивать революционные идеи, противостоять революционерам и их преобразованиям. В Англии, Франции, Германии среди просветителей-гуманистов преобладал страх перед неуправляемостью, разрушительностью политической активности масс. Лессинг (1729—1781), Шиллер (1759—1805), Гете (1749—1832) противники революции и сторонники борьбы с деспотизмом, искали пути согласия. Гегель (1770—1831) приветствовал революцию, но только до установления якобианской диктатуры. Последняя им оценивалась как «фурия исчезновения».
В XIX в. консерватизм получает многостороннее развитие. Выделяется крайний, реакционный консерватизм, исключающий обновление, и консерватизм, ориентирующий на сохранение, преемственность, поиск национальной почвы для модернизации. Первое направление консерватизма было острой отрицательной реакцией на идеи просветительства. Популярность в XVIII в. атеистических и антиклерикальных настроений сменилась в XIX в. ростом религиозности, критикой веры в высокие способности социального творчества воинствующим консерватизмом. Наиболее влиятельными фигурами этого направления были представители знатных французских дворянских родов: Ж. де Местр (1734—1821), де Бональд (1753— 1840), немецкий граф Гобино (1816—1882). Их направления мысли — прямая противоположность идеям просветителей, выражение стремления даже затоптать их. Де Местр и Бональд объявили революцию делом сатаны, так как она только разрушает, но не создает. Де Местр возрождает самый недемократический идеал правления — абсолютную монархию. Но для Гоббса государство — способ уменьшить враждебность людей, для де Местра истребление одних людей другими есть не что иное как способ поддержания жизни. Чтобы не разрушать, надо ничего не менять, быть покорным судьбе, восстанавливать старые институты, особенно те, которые имеют духовную силу, т. е. поддержаны были когда-то церковью: рыцарство и религиозные ордена, инквизиция и крестовые походы.
Реакционная линия консерватизма соединилась с идеями национализма, жесткими линиями образа героя, сверхчеловека. В конечном итоге все это создавало к началу XX в. идейные предпосылки идеологии фашизма и национал-социализма.
Другое направление консерватизма оказалось умеренным и плодотворным, развивалось в результате соединения идей Гоббса, Берка и либерализма. Если социалисты критиковали либерализм за ограниченность гражданских прав, обосновывали необходимость их дополнения социальными правами-притязаниями, то консерваторы нападали на либералов во имя сохранения принципов, которые оправдывали себя многие столетия, во имя порядка и стабильности.
Консервативная традиция в целом оказалась способной так или иначе противостоять разрушительным последствиям распространения гуманистических и просветительских идей. Она заключалась, во-первых, в том, что все стало измеряться сквозь призму относительного, плюрализма, вера в абсолютные ценности отпала. Во-вторых, человек стал сводиться к продукту среды, что вело к идеологиям и менталитету ответственности за все общества, но не человека. В-третьих, на основе просветительских идей историческое сознание постоянно размывалось и дискредитировалось, то есть в сознании постоянно компрометировалось или уменьшалось значение того, что выражало преемственность, отношение к прошлому как активному компоненту настоящего.
Для просветителей XVII—XVIII вв. социальный вопрос еще не существовал как отдельный вопрос. Тема власти рассматривалась только сквозь призму прав человека. После французской революции англо-французский вариант либерализма подвергался критике, переосмыслению. Акцент только на гражданских правах воспринимался немецкими мыслителями как угроза ломки основных структур.
Кровавые страницы французской революции отталкивают от нее, усиливают интерес к опыту английской системы. Гегель видел в ней начала рациональной государственности.
Гражданское общество, по Гегелю,— это стихия частноправовых договоров. Порядок более высокого порядка связан с бюрократией, т. е. силой, которая независима от отношений собственности и действует на основе принципов служения государству, иначе говоря, на основе служебной этики.
Основоположники исторической школы права Г. Гуго (1764— 1844), Ф. Савиньи (1779—1861), Г. Пухта (1798—1864) выделяют проблемы общности государства и общества, национального самоуправления, публичного правового порядка, ориентации на традиции, понимания духа нации. Приоритет отдается не проблеме отделения государства от общества, но видению в делах государства истории народа. Порядок, воплощаемый в праве, невозможно создать умными законодателями. Мнение, что все в праве — способ и форма регулирования сверху, Гуго называет «юридическим суеверием». Законным объявляется все, что живет, существует. Государство и право — результат действия внутренних сил — выражает нравы данного народа. «Живущее в народе право есть единственно разумное»,— говорил Савиньи. «Дух народа производит государство и право»,— писал Пухта. Если просветители XVIII в. обосновывали изменения, то постреволюционные консерваторы-либералы все существовавшее в результате реставрации объявляли авторитетом. Маркс язвительно заметил, что историческая школа оправдывала подлость сегодняшнего дня подлостью вчерашнего, всякий крик против кнута объявлялся мятежным только потому, что кнут «старый, унаследованный, исторический кнут».
Однако у исторической школы права было и достоинство. Политика и право рассматриваются как социокультурное явление. Каково общество, таковы культура и политика. Тем самым создавалась теоретическая основа для критического отношения к опыту других стран, ограниченности возможностей прямых заимстывований нормативов, выработанных в конкретных социокультурных условиях.
§ 5. ПЕРВЫЕ ИДЕИ РЕФОРМИЗМА И КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
Дух либерализма, консервативная критика радикализма привели к формированию идейных основ стабильности и политики умеренных изменений. К сторонникам такой политики можно отнести и И. Канта.
И. Кант (1724—1804) — последовательный противник радикальных преобразований, революций, насильственных переворотов, влияние его огромно. Общепризнанно, что именно Кант является духовным отцом политики социал-реформизма в XX столетии. И. Кант выступал за правовое государство, его назначение он видел в обеспечении торжества права, в подчинении полностью требованиям права. В духе эволюционизма и правового государства Кант противник не только восстания, но даже возмущения против монарха.
В Германии идея конституционализма пробивалась в массовый менталитет на основе не столько критики настоящего и поиска будущего, сколько через обращение к прошлому национальных сословно-представительных учреждений. В Германии, как и в России, не было почвы для либерализма западноевропейского типа, мешали традиции, слабо развитые буржуазные отношения. Но тем не менее в Германии развивалась идеология и менталитет конституционализма.
Под влиянием консервативной реакции на эгоцентричность идеи гражданских прав человека политическая мысль эволюционировала в поисках обоснования особой роли государства в изменении общества, с акцентом не на разделение, а на слияние общества и государства, реформирование сверху, эволюцию государства от сословной организации к инструменту регулирования социальных отношений. Такая постановка вопросов противостояла радикальным проектам преобразований по заранее продуманному идеалу. Преобладало мнение о необходимости соответствия данного общества его государству, и наоборот.
На основе концепции эволюционизма, конституционализма развивается идеология реформизма. В ходе критического продолжения всех революционистических идеологий утвердилась традиция постепенности и реформизма. Эти направления мысли наиболее четко выражены Л. Гумпловичем (1838—1909) и Э. Бернштейном (1850— 1932).
Гумплович обосновал неумолимость тенденции возрастания равенства между низшими и высшими, подвластными и властителями. На их основе эволюционирует государство. Его чертами становятся режим либеральной демократии (парламентаризм и участие граждан в решении государственных дел) и рост народного благосостояния.
Э. Бернштейн вскрыл несостоятельность привлекательного и наиболее распространенного в начале XX в. идеала будущего — социализма. Бернштейн отрицал самую возможность науки о социализме. Была не только вскрыта несостоятельность идеи диктатуры пролетариата, но и опасность попыток ее реализации, так как рабочий класс не может быть организатором производства, революции, общества в целом. Развивая линию Канта — Гумпловича, Бернштейн обосновывает теорию затухания классовой борьбы, признавая единственно рациональной борьбу за реформы. Бернштейну принадлежит фраза, ставшая крылатой: «конечная цель — ничто, движение — все». С начала XX в. социал-демократические партии расстаются с революционными утопиями, превращаются в политическую силу социального реформирования.
Заслугой нового времени, особенно эпохи Просвещения и либерализма XIX в., явилось также обоснование первичной формы политического плюрализма — разделения властей в государстве. О влиянии на власть соперничающих сил, учете этого обстоятельства и поиска политического равновесия писал уже Н. Макиавелли. Дж. Локк, Ш. Монтексье, Дж. Мэдисон развивают идею политического балансирования до теории разделения властей сверху и по вертикали между федеральными органами и штатами. В представлении выдающихся мыслителей разделение властей понималось как структурная гарантия прав, равновесия в осуществлении власти при противоречиях между основными политическими силами.
Важнейшим итогом развития политической мысли в новое время явилась выработка основных политических ценностей. В XX в. они уточнялись, развивались, но оставались определяющими для современного нормативно-ценностного подхода в анализе политики, оценке политических явлений. Во время распространения коммунистических и фашистских идей в первой половине XX в. поле действия либерально-демократических ценностей оказалось ограниченным англоязычными странами. После второй мировой войны они доминировали во всех западноевропейских странах, а в 70—80-е годы распространились за Пиренеи, в Южную и Центральную Америку.
С распадом мировой социалистической системы и Советского Союза либерально-демократические ценности нашли поддержку среди огромного числа людей в России.
Либеральный нормативно-ценностный подход в анализе политических процессов стал устойчивым завоеванием цивилизации. На основе либерального нормативно-ценностного подхода вырабатываются базовые модели соответствия политики сложившемуся или меняющемуся образу жизни. Жизнь показала, что диапазон западных политических ценностей достаточно широк, чтобы в их рамках развивались либеральные, консервативные, социалистические ориентации. Они приспособлены к внутренней политической борьбе, колебаниям массовых настроений влево — вправо, в сторону большей социальной дифференциации или, наоборот, равенства при сохранении стабильности.
§ 6. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД
Объяснение, интерпритация политического на основе раскрытия связей политики с социальными отношениями и процессами имеют свою историю. Так, Аристотель считал причиной смены форм правления соотношения бедных и богатых. Более того, при полном равенстве нет необходимости во власти: «из одинаковых государство не образуется». Одну из главных причин государственных переворотов Аристотель видел в социальных неравенствах, в стремлении имущих сохранить и усилить неравенство и в сопротивленнии ему со стороны неимущих. Социальные причины круговоротов форм государства Макиавелли также усматривал в соотношении социальных сил, в характере конфликтов в обществе. Основная задача государственного деятеля, по Макиавелли,— обеспечение равновесия борющихся сил.
Социологический подход перерос в последовательный научный метод в XIX в. Особенно большое влияние на развитие социологического подхода к политике оказали К. Маркс (1818—1883), Г. Спенсер (1820—1903), Э. Дюркгейм (1857—1917), и М. Вебер (1864—1920).
В Европе и России влияние учения К. Маркса на развитие политической мысли было далеко неодинаковым. На Западе влияние марксизма проявилось через распространение идей Маркса, превращение отдельных положений в часть современной научной методологии. Опосредованно развитие политической мысли в XIX — XX вв. происходило в значительной степени как спор с идеями Маркса. Марксовы идеи вызвали высокую интеллектуальную активность. В основном она была направлена на критику марксизма, «переваривание» ряда марксистских идей, неприятие идей Ленина как противоречащих европейской культуре.
Среди марксовых идей, сохраняющих свое значение и сегодня, выделяются следующие. Понимание политических отношений как разновидности социальных отношений, трактовка власти как социального явления. Объяснение сущности государства и права, исходя из обусловленности политики социоэкономической средой. Подход к государству как относительно самостоятельному социальному явлению. Противоречивость политической власти, государства в классовом обществе. С одной стороны, государство — всеобщая организация — выражает интересы общества как единой целостности. С другой, в обществе, расколотом на антагонистические группы, государство — орудие сильных, составляющих меньшинство.
Марксова идея закономерных связей и взаимообусловленностей общественных явлений оказала огромное влияние на всю социологическую мысль, влилась органично в концепцию структурно-функционального анализа. Маркс смело критиковал представления, согласно которым правовые и политические отношения объяснялись из самих себя или из «общего развития человеческого духа», обосновал положение, что правовые и политические отношения «коренятся в материальных жизненных отношениях». В этом была сила марксистского принципа социологического видения политических отношений.
Однако под влиянием идей Маркса политические отношения приравнивались к производственным. Допускалось объяснять не на основе экономического детерминизма только политические формы, нюансы. Сущность последнего сводилась к следующему. Люди не способны в выборе общественных форм. История неумолимо идет вперед. Определенная ступень развития производственных сил задает определенную форму обмена и потребления. На основе определенной ступени развития производительных сил, обмена и потребления формируется гражданское общество со слоями, классами и типами семьи, «определенный политический строй, который является лишь официальным выражением общества». Просветительская идея зависимости от «общего развития человеческого духа» начисто была отвергнута марксизмом как идеалистическая. Скрытая в ней (или интуитивно угаданная) социокультурная основа политики не была понята. И в этом выражалась ограниченность марксовой формулы.
Ограниченность марксовых идей проявилась и в бесплодном поиске особой антикапиталистической, пролетарской государственности, разрушительной по своим последствиям идеи слома государственного аппарата как буржуазного, в идее отмирании государства и связанной с этим большевистской традицией невнимания к вопросам государственности. Ленин на словах не отказывался от идеи экономической и классовой обусловленности политики, но в революционной деятельности ориентировался прежде всего на сильную организацию революционеров и захват власти, удержание власти. Сталин, не отказываясь от идеи отмирания государства, на первое место поставил вопрос о его укреплении, наращивании ресурсов террора, убеждения. В итоге получилось так, что марксистское классовое учение не только не позволяло развивать социологическое видение истоков и содержания политических отношений, но оказалось прикрытием политического волюнтаризма и произвола.
Г. Спенсер видел сущность эволюции общества в переходе от гомогенности к гетерогенности, развитии тенденции к росту внутренней дифференциации и одновременно совершенствовании процесса интеграции. Вместе с тем Спенсер полемизирует с теми, кто проводит аналогию между обществом и биологическим организмом. Главная особенность общественного организма в дискретности. В прошлом общество представляло собой принудительную организацию сотрудничества людей в достижении общей цели. В XIX в. общество переходит к добровольному сотрудничеству, но военизированность еще далеко не преодолена. Переход в новое состояние меняет системы управления и власти. Концепция Спенсера перехода от военного к промышленному типу организации, обусловленных этим изменений регулятивной системы отражала реальные тенденции демократизации европейских стран, создавала идейные предпосылки создания в XX в. теории плюралистической демократии.
Выделив военные и промышленные типы, Спенсер заложил основы типологизации обществ, которая принципиально отличается от марксистской. В основе спенсеровской типологизации лежит выделение не социоэкономического, а этического основания. Спенсер открывает прямую связь политического строя с характером международных отношений и внешней политикой. Подготовка к войне, политика экспансии ведут к централизации, подавлению личных свобод. Обстановка мира, наоборот, упрочивает права и свободы. В теории Спенсера обосновывается тезис, что развитие общества не может и не должно поглотить отдельную личность. Эта идея противостояла социалистическим и коммунистическим утопиям, которые основывались на идентификации общества и личности, уничтожении автономии личности.
Спенсер увидел опасность, идущую от милитаризации и роста влияния идей социализма. Критикуя социалистические проекты, Спенсер оказался провидцем. Он предсказывал, что реализация социалистических идей приведет только к государственному социализму и тем самым подготовит катастрофу, аналогичную катастрофе, порожденной французской революцией («пожирала своих собственных детей»). «В каждом социализме подразумевается рабство». Г. Спенсер предупреждал, что те, кто достигнет власти в социалистической организации, не остановится ни перед какими средствами, чтобы осуществить свои цели. Любовь к власти, честолюбие будут в нем накапливаться с каждым поколением. Общество, где государство не сосредоточивает в себе чрезмерно много функций, эти человеческие качества собираются в частных организациях и потому имеют предел своего отрицательного влияния. Но в обществах с обширной правительственной администрацией бедствия от этих качеств трудно поправить. Поэтому коммунистические начинания кончатся утверждением доктрины ограничений и движением к деспотизму.
Г. Спенсер критиковал антидемократическую, античеловеческую сущность коммунистических идей, неизбежность появления тоталитаризма и жесткой диктатуры в случае реализации их на практике. В этом один из секретов того, почему в Англии, родине Спенсера, тоталитаризм не прошел. И дело не только и даже не столько во влиянии идей Спенсера, сколько в том, что Спенсер выражал опыт Европы, уроки Французской революции.
В историко-эволюционной теории Э. Дюркгейма развивались идеи Спенсера о разных типах общества. С Дюркгеймом и его школой в социологии утвердилась классификация социальных факторов, определяющих поведение личности (материальные и духовные). Среди материальных факторов Дюркгейм выделяет не только развитие производительных сил, но и плотность населения, т.е. частоту контактов, интенсивность общения между индивидами. Среди духовных факторов выделяются коллективные представления, верования. Главная причина кризисов западного общества виделась в отставании культуры от материальных, экономических изменений. Дюркгейм внес большой вклад в разработку проблемы перехода от традиционного к современному промышленному обществу. Введен ное Дюркгеймом понятие «аномия» прочно вошло в современную теорию модернизации. Теория социальной солидарности оказалась в методологическом отношении социологической основой социал-реформизма, развития государства как организации, решающей дело в интересах общества и формирования профессиональных групп, ассоциаций, которые играют промежуточную роль между государством и личностью.
В противоположность марксизму веберовский подход отличается акцентированием внимания на социокультурных факторах политического развития. Под влиянием М. Вебера сложилось устойчивое убеждение о демократии как специфически западной ценности, неразрывно связанной с протестантской этикой, культурой консенсуса, духом индивидуализма. Но оценка социокультурных факторов у Вебера уже не столь однозначна, как оценивались в марксизме социоэкономические факторы политики. Вебер не верит в возможность познания глубинных закономерностей социального и политического развития, не ищет универсального ключа к разгадкам всех тайн политического развития. Свой подход к анализу политических процессов Вебер выразил в понимающей социологии. Природные процессы находятся вне человека и потому для человека они — объект познания. Социальное же проходит через человека и потому открывается как внутренний мир человека. Для естественных наук достаточно наблюдения, вывода, для социальных — требуется большее — постижение. Понятия, по Веберу, это условные, лишенные объективного содержания идеальные типы, которые создаются сознанием для удобства систематизации иррациональной действительности. Задача понимающей социологии — в познании господствующих идей каждой данной эпохи. Исследователь социальных процессов не только наблюдатель, экспериментатор, но и просветитель и агент достижения желаемых результатов, помощник постижения.
Вебер считал, что не следует обольщаться относительно существования и познания социальных закономерностей. Но возможно постижение индивидуального и группового поведения. Главное — при толковании событий освобождаться от морализаторства, оценивать события может политик, ученый должен понять их, стремиться не управлять поведением, но так проникнуться поведением субъекта, чтобы испытывать на себе его влияние. Понимающая социология претендует только на вероятные суждения. Вебер развивает традицию положительного отношения к бюрократии, выделяет рациональное начало бюрократизма и опасную тенденцию тотальной бюрократизации общественной жизни, обосновывает предел возможного в противостоянии бюрократии, демократизацию политической системы.
Социологический подход открыл широкие горизонты в анализе истоков и содержания политических процессов. Но для окончательных выводов, рекомендаций, построения политических моделей социологического подхода недостаточно. Это показала судьба учения Маркса об исторической миссии рабочего класса, диктатуре пролетариата, коммунистическом самоуправлении, а также судьба теории Вебера о вождистско-плебисцитарной демократии. Веберу казалось, что плебисцитарная демократия может оказаться мощным заслоном против господства бюрократии. Однако опыт показал, вождистско-плебисцитарная система может быть благотворной для господства партийных вождей, выдающихся демагогов. В наше время социологический подход, как и нормативно-ценностный, развивается как одна из парадигм поиска причинно-следственных связей, но не подменяющая собой другие парадигмы или подходы.
ЛИТЕРАТУРА
История политических учений / Под ред. С. Ф. Кечекьяна. М., 1961. Политические учения: история и современность. М., 1976. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. Разд. III: Монтескье Ш., Токвиль А. Социология и революция 1848 г.
Глава третья
ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ РОССИИ § 1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Как и в Европе начальная стадия политической мысли России отличалась тем, что она не отделялась от религиозной, растворялась в синкретическом видении мира, общины. В древних источниках княжеская власть виделась отцовской, праведной. Так, в «Поучениях» (XII в.) В. Мономаха говорится об ответственности князя за авторитет власти, проводимую политику, судебное разбирательство, успехи в воинском деле. В. Мономах завещал быть милосердным и правосудным, не позволять «сильным погубить человека». В «Молении Даниила Заточника» (XII—XIII вв.) выделяется другая сторона княжения — каким должен видеться князь? Он должен быть заботливым отцом как «вода мати рыбам» и в то же время грозным — для врагов и подданных.
Источник власти идентифицируется с божественным началом, и в этом — суть политической мысли Руси и средневековой Европы. Однако на Руси сильной оказалась тенденция идентификации основы власти с согласием властвующих и подданных. В «Повести временных лет» Нестора (XI—XII вв.) есть легенда о том, как на Русь призвали варяжских князей. Легенда как бы выполняла реальную политическую роль, рассказывая об исторической независимости Киева от византийских императоров, которые претендовали на всевластие во всем православном мире. Уже со времен Древней Руси росло сознание, что в основе государства должно лежать согласие.
Активность незнатных граждан России в годы шведско-польской интервенции, подъем национального самосознания народа привели к идее избрания царя «всей землей». Мысль о народно-избранном царе противоречила старой традиции о божественном происхождении власти, но одновременно положила начало русской традиции соборности, общинности. В новом принципе «глас народа — глас божий» объединялось теологическое и мирское видение власти. Если соборность и можно назвать демократией, то только в общинном смысле слова. Соборность исключала Я, предлагала только МЫ, исключала несогласие и тем более оппозицию, но преполагала авторитарность. Соборность по сути своей основана на полновластии большинства, которое может обернуться и тиранией большинства. Власть идентифицировалась с отцом, тотемом и решением вопросов всем миром. Соборность и авторитаризм — два гармонично подпирающих друг друга начала, в равной мере исключающих автономию, ограничение простора власти.
Идеология русской государственности развивалась в обстановке независимости от внешних политических центров и растущих национальных интересов. В «Слове о законе и благодати» Иллариона (XI в.) говорилось о независимости Киева от Византии. Утверждалось, что время богоизбранности Царьграда, притязаний Византии на создание вселенской церкви и империи прошло, что Русь не нуждалась в чьей-либо опеке. По мере усиления роли государства, с переходом византийской ветви христианства на Руси в русское православие идея государственной и церковной независимости перерастает в осознание особой миссии России в отношении православия во всем мире. В XVI в. сформировалась теория «Москва — третий Рим». Сложилась важнейшая идеологическая основа согласия и определения границ государственных интересов.
Если для средневековой Европы была характерна политическая конкуренция, острая борьба между королем и церковью за первенство, то в России всегда был прочный союз царя и церкви. Обычно княжение и царствование идеализировалось в летописях, всевластие царей рассматривалось незыблемым принципом, вмешательство церкви в дела государственные недопустимым. Однако царь в свою очередь должен всегда знать пределы своего волеизъявления. И. Волоцкий (XVI в.) считал, что царь, простирающий руки на церковные земли,— дьявол.
Последствия союза царской власти и церкви сказались неоднозначно на политическом развитии России. Такой союз укреплял центральную власть, государственность, но одновременно лишал Русь важного источника развития — критика власти. Церковь находилась в основном под властью князей и царей. Это ограничивало ее возможности в критике власти.
Критика в адрес царской власти прозвучала только один раз и то из-за рубежа. Видимо, не случайно. Критика изнутри была обречена и уже поэтому невозможна. Курбский (XVI в. ), признавая полновластье царя, в то же время считал, что царь должен советоваться со своими вельможами, оставлять за боярином «право отъезда», если он был недоволен царем. Курбский увидел опасность в политике Ивана IV, который опирался на опричнину, состоящую из малоизвестных и молоимущих, жаждущих крови именитых бояр. Своей политикой Иван IV разрушал жизненно необходимый для государственности социальный слой. Однако критика Курбского не возымела какого-либо значения в политике. Это была никому не известная критика одиночки, к тому же из-за «бугра». Но критика, прозвучавшая в «Молении», предупреждала об опасности доверяться боярам, о необходимости защиты всех от «думцев». Идея существования вредного и опасного сословия между отцом (князем) и детьми (народом) отражала двойственное отношене народа к власти. Неприкосновенность личности князя, впоследствии царя, сосуществовала с откровенным недоверием к боярству, потом к воеводам, дворянам, якобы искажавшим волю царя. В этом недоверии выражалась и критика властей и, скрывалась опасность правового нигилизма в отрицании основ государственности. Русская аристократия выставлялась врагом и царя, и дворян, и крестьян.
Недоверие к боярам продемонстрировал И. Пересветов (XVI в.), обвиняя их в лени, трусости в борьбе с внешними врагами, в неспособности быть радеющими за дело. Недоверие к боярам для Пересветова — один из мотивов необходимости ограничить власть наместников. На разжигании ненависти к боярам были рассчитаны письма Разина. Им распространялся слух, что царь в неволе у бояр-изменников.
В XVI—XVII вв. в политическую мысль России проникает манихейство, характерное для русского религиозного мышления. На политику была перенасена вера в абсолютность, равносильность и непримиримость добра и зла. Такой подход означал деление всех на своих и чужих. Манихейство исключало какую-либо возможность взаимовлияния, развития государства как объединяющего фактора на приемлемой для всех основе. Развивается идея воплощения Антихриста в политиках, носителях неугодных мыслей и дел. Так, и патриарх Никон, и староверец Аввакум (XVII в.) одинаково обвиняют своих противников в приобщенности к делам Антихриста. На основе жесткого противостояния формировалось отношение к государственности, разрушительный потенциал будущих противостояний, восстаний, революций. В XVII в. это проявилось в характеристике политики Петра I, оправдывающей его жестокость и произвол. И. Посошков, проповедуя борьбу с еретиками, требовал образованности среди священников для того, чтобы они могли «изустно еретические челюсти сокрушати». Подобные течения в манихействе XIX в. привели к расколу, консерватизму и экстремизму, которые в свою очередь объединившись с вольницей и пугачевщиной, переросли в бесконечный террор, революции XX в.
Русская политическая мысль допетровской эпохи в целом развивалась параллельно с государственностью. На Руси не произошло реформации подобно той, что прошла по Европе. Не произошло и перемещения эпицентра развития мысли на человека. Православие несло с собой идею полного подчинения человека Божеству, растворения личности в Божестве. Не стоял острым вопрос о двух властях и о верховенстве. Церковь не только не претендовала на всевластие, но, как правило, была под властью князя, царя. Церковь была прогосударственно настроенной, а также являлась источником развития антигосударственных тенденций, поскольку противостояла срединному слою, который находился между царем и народом. В средневековой Руси сложилась манихейская традиция перепадов в позициях, ненависти к противникам.
§ 2. СТАНОВЛЕНИЕ И СУДЬБЫ ЛИБЕРАЛИЗМА В РОССИИ
В России идея конституционализма впервые формулируется задолго до того, как термин «конституция» стал использоваться не только у нас, но и на Западе. В самый разгар Смуты, в 1610 г. боярин М. Салтыков вместе с товарищами заключил с королем Сигизмундом договор, согласно которому королевич Владислав признается московским царем. В обмен новый царь гарантирует ряд прав московскому народу: право на сохранение веры, суд для всех сословий по закону, право каждого ездить в другие христианские государства с целью получения образования, занятий науками.
Уже в XV11 в. в России развивается собственно политическая мысль, т.е. проблемы власти становятся предметом особого наблюдения и оценки. Возникают идеи, предвосхищающие отдельные моменты петровских реформ. Первыми яркими представителями собственно русской политической мысли были Ю. Крижанич (1617— 1683) и А. Ордин-Нащокин (ум. 1680). Крижанич посвятил свой труд экономическим основам прочности государства — улучшению земледелия, ремесел, торговли, роли отдельных групп населения, а также обосновал превосходство монархии над другими формами правления (олигархия, республика, деспотия). Если Крижанич считал отсутствие городского самоуправления недостатком русской жизни, то Ордин-Нащокин на основе своего воеводства в Пскове разработал проект городского самоуправления.
Идеологи петровской эпохи Ф. Прокопович (1681—1737), И. Посошков (1652—1726) отстаивали принципы абсолютной монархии, крайнего авторитаризма, опираясь на сочинения Гоббса, Пуфендорфа.
Екатерина II открывает новый этап в развитии политической мысли. Под влиянием просветительских идей дух прогресса, либерализма овладевает умами монархов, влияя на взгляды первых реформаторов. В знаменитом «Наказе» Екатерина II обосновывает необходимость монархии, но при этом главной задачей монарха является достижение общего блага и склонность всех к добрым делам. Для России это был гуманистический прорыв. Впервые признается обязательство монарха перед обществом. Екатерина акцентирует внимание на такой стороне эволюционного пути, как готовность людей к переменам. «Для введения лучших законов необходимо потребно умы людские к тому приготовить». В «Наказе» намечен подход к идее правового государства. Принимается тезис Локка-Монтескье о равенстве. «Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все были подвержены тем же законам». При Екатерине стал действовать манифест о вольностях и свободах дворянства.
Обстановка первых лет царствования Екатерины II и дворянская либерализация сыграли решающую роль в эволюции политической мысли в России. Заявила о себе яркая плеяда просветителей — И.И. Новиков (1740—1789), И.А. Третьяков (1735—1779), Я.П. Козельский (1728—1794). Общим мотивом просветителей была критика крепостничества. Развивая идею естественного права, Козельский поставил вопрос о нравственном характере войны. Так, захватнические войны он называл злом, но считал правомерными войны для защиты отечества и восстание против завоевателей.
С.Е. Десницкий (1740—1789), первый русский профессор права, доказал неизбежность общности политических и правовых институтов при схожести экономических условий. Он выделил главные предпосылки власти — физическое, духовное и социальное превосходство властителя. Десницкого можно отнести к предшественникам русских конституционалистов. Им был обоснован тезис об осуществлении законодательной функции монархом совместно с представительным органом — Сенатом. Согласно представлению Десницкого судьи должны быть несменяемыми, независимыми; предлагалось введение института присяжных, которые должны выбираться от лица всех сословий.
Влияние просветителей и первых западных либералов проявилось в окружении Александра I, особенно в государственной службе и сочинениях М.М. Сперанского (1772—1839). Сперанский считал, что крепостное право надо отменить, но постепенно, сверху. Он предлагал учредить выборную государственную думу, систему представительных органов: губернскую, волостную, окружные, думы. Вся власть сохраняется в руках императора. Но государственная дума может вносить свои предложения в проект законов, на обсуждение.
Во избежание возможных столкновений между государственной думой и императором предлагалось создать еще Государственный совет из назначаемых императором лиц.
Слабость проектов Сперанского обуславливалась тем, что в начале XIX в. не было социальной почвы для отмены крепостного права, ограничения власти монарха, но уже осознавалась необходимость подобных акций. И Александр I, и Николай I признавали целесообразность изменений, но не решались на них. М.М. Сперанский в проекте по либерализации власти уповал только на просвещенность и мудрость монарха, однако этого было недостаточно. Страх перед дворянством, консерватизм окружения императора предопределили крах реформ Сперанского. Идея о создании Государственной думы осталась проектом, но предложение о Государственном совете все же было принято. Совещательный орган при царе действовал в течение последующего периода царствования Романовых.
Мысль о демократизации монархии развил декабрист Н. Муравьев. Он предлагал ввести конституционную монархию, высокий имущественный и возрастной ценз (30 лет) в духе идей Монтескье, двухпалатное Народное вече. Члены императорской семьи по проекту Н. Муравьева не имели правомочий, но император располагал 2 млрд руб. для содержания семьи, двора, секретарей.
Политический застой в царствование Николая II, поражение революций в Европе осложнили судьбу России. Думающая часть общества была втянута в спор западников и славянофилов. Западники видели в Европе образец для подражания.
Ориентация на западные или буржуазные ценности проявилась в просветительской деятельности целой плеяды ученых, философов, пубдицистов, которых называли западниками. Таковы П.Я. Чаадаев (1794—1856), Н.В. Станкевич (1813—1840), Тим. Н.Грановский (1813—1855) и либералы 40—60-х годов В. Н. Боткин (1811—1869), П.В. Анненков (1812—1887), К.Д. Кавелин (1818—1885), Ал-р Вас. Дружинин (1824—1864), М.Н. Катков (1818—1887). В целом идеи западников были событием общественной мысли России, особенно до 60-х годов. Они помогали преодолевать инерцию и консерватизм, идеализацию экономической, социальной, политической отсталости. Влиятельной политической силой западники не стали, и движения за реформы, за конституцию не возникло. Но раскол в дворянстве, интеллигенции определился. Вопрос «С кем вы?» стал парадигмой русской политической жизни.
Новая полоса в развитии либерализма началась в обстановке отмены крепостного права, судебной и земской реформ, демократизации университетского образования. Либерализм развивался в разных направлениях. Классический вариант был представлен Б.Н. Чичериным, социализированный — П.И. Новгородцевым. Были и переходные варианты. Ученик Грановского, профессор права Московского университета, Б. Н. Чичерин (1828—1904) начал свою деятельность, будучи западником, став впоследствии самым влиятельным идеологом либерализма конца XIX в. Сторонник правового государства, конституционной монархии Чичерин выступал против перехода в право претензий на социальное равенство и на помощь слабым. Поддержка нуждающихся, бедных — дело только частное, вопрос человеколюбия. Право одно для всех; человеколюбие же имеет в виду только известную часть общества, нуждающуюся в помощи. Если государство вздумало бы во имя этого изменить свое право, т.е. для того, чтобы все имели одинаковые блага, для этого необходимо обирать богатых в пользу бедных, как этого требуют социалисты. И это было бы, считал Чичерин, не только нарушением справедливости, но извращением коренных законов человеческого общежития.
Б. Чичерин критиковал «близорукий деспотизм» Александра III и Николая II и социализм — как возможный строй. И то и другое — деспотизм, который парализует народные силы. Гражданская свобода должна быть закреплена свободой политической. В этом Чичерин видел задачу XX столетия. Мысль о том, что и самодержавие, и абсолютизм народа являются злом для человека, продолжил уже в XX в. Н. Бердяев. Если свобода личности зависит от абсолютистского народоправия, то личность находится во власти произвола. Б. Чичерин отрицал неотчуждаемые естественные права. Такое понимание прав вело к анархии. Права даются государством. В признании ценности этатизма проявилась существенная черта русского «государственного» либерализма.
Концепцию гражданского общества как идеал для России развивал С.Л. Франк (1877—1950). Ноглавным для гражданского общества Франк считал не столько способ удовлетворения интересов отдельных личностей, сколько обеспечение общественного сотрудничества. Это уже больше, чем либерализм.
У П. Новгородцева (1866—1924) идея правового государства выросла до политико-правовой теории защиты слабых, работающих по найму. Необходим минимум социальных прав, которые гарантируются государством. Суть их в праве на достойное существование. Оно складывается из права на труд, право на профессиональную организацию, социальное страхование. Новгородцевым обосновывается сам принцип определения границ права на достойное существование. Конечно, писал Новгородцев, понятие о достойной человеческой жизни открывает простор для бесконечных требований и предположений во всю меру бесконечного человеческого идеала. Но когда говорят о праве на достойное человеческое существование, то под этим следует разуметь не положительное содержание человеческого идеала, а только отрицание тех условий, которые совершенно исключают возможность достойной человеческой жизни.
Новгородцев подходит к идее социального государства. Классический либеральный подход к государству и праву критикуется как ограниченный. Задача и сущность права видится в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы; без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически. Именно во имя свободы, считал Новгородцев, право должно взять на себя заботу о материальных условиях ее осуществления; во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование. В каждом обществе устанавливается свой минимум гарантированного существования. Всегда будут разные точки зрения об оптимуме. Можно спорить о восьми- или девятичасовом рабочем дне, но совершенно очевидно, что пятнадцать или восемнадцать часов работы есть бессовестная эксплуатация. Можно спорить о возможных размерах жилища в сторону отклонения вверх от минимальной нормы; но бесспорно, что темные и сырые подвалы противоречат всяким нормам допустимого и возможного. Право должно становиться на путь, когда оно берет на себя определение известных условных норм. И в этом случае имеет огромное значение уже одно признание принципа охраны личности в каждом человеке. Особенно гнетет и удручает тружеников жизни сознание своей беззащитности и беспомощности в жизненной борьбе. Высказать в самом законе принцип поддержки всех слабых и беззащитных — это значит возвысить в них чувство собственного достоинства, укрепить сознание, что за них стоит сам закон. Социальное государство возникает не в результате революции и активности низов. П. Новгородцев скептичен относительно участия масс в управлении. Он считал, что демократия — это управление немногих.
Б. Чичерин развил теорию общности истории России и Европы, обосновал идейные предпосылки общности их политических принципов. П. Новгородцев видел решение проблем России не в заимствовании западных институтов, но в творческом подходе к процессу эволюции самодержавия, в переходе от традиционной автократии к государству с рыночной экономикой и демократическими институтами, с контролем за развитием социальных отношений. Большой проблемой Новгородцев считал примирение свободы профессиональных союзов с государственными интересами. На почве свободы союзов могут создаваться такие могущественные организации, которые при известных условиях будут угрожать нормальному течению государственной жизни и разрушать самые основы общественного строя. Здесь необходимо найти линию примирения, для этого нужно создавать нейтральные и посредствующие организации, которые силой своего общественного авторитета могли бы предотвращать возможные конфликты и способствовать удовлетворению требований, осуществимых при данных условиях.
Либеральная мысль России проделала большой путь от прямых заимствований западных идей до соединения идей свободы с гуманистической стороной этатизма, открыла ценность социального правового государства. Столыпинские реформы создавали почву для превращения либеральных идей в основу массового сознания.
Со второй половины XIX в. либерализм начинает овладевать умами интеллигенции, либеральными партиями начала XX в.— конституционно-демократической и Союза 17 октября. Однако в целом либеральные начала политического мышления России были мало распространены, имели незначительное влияние, что объяснялось слабостью начал индивидуализма в культуре и в экономике, растворенностью человека в божественном, сохранением общинности в хозяйствовании основной массы производителей. Политика и тем более мораль не пережили процесса отделения от религиозных представлений, мораль не эволюционировала под влиянием утилитаризма и прагматизма. Преобладал синкретизм, исключавший поиск путей развития человека как автономного субъекта и морали, и политики.
§ 3. РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ
Б. Чичерин в свое время заметил, что драматизм русской политической мысли заключается в преобладании крайностей — радикализма и консерватизма. Можно добавить, что и консерватизм и радикализм не были однородными. Среди консерваторов были идеологи реакционного характера, певцы застоя, отстаивавшие верность только прошлому, и консерваторы, для которых обращение к прошлому, истории служило основой совершенствования, поиска идентичности. Среди идеологов первого типа наиболее видными и влиятельными были Карамзин, Уваров, Победоносцев. Ко второму типу относятся реформаторски настроенные славянофилы, авторы русской идеи. При этом следует иметь в виду относительность и даже условность предложенной типологизации консерватизма. Так, К.Н. Леонтьев (1831—1891) был назван советскими историками самым реакционным писателем. Однако сегодня он признается в Америке самым дальновидным и глубоким политическим мыслителем. Его воззрениям и творчеству посвящена обширная литература в США и Европе. Высказывается мысль, что к интерпретации Леонтьевым Византии и истории России следует прислушиваться не только историкам, но и политическим деятелям. Леонтьев один из соавторов русской идеи.
Идея удержания настоящего на основе обращения к прошлому имела широкое распространение. Л. Толстой интерпретировал необходимость остановки как проблему умеренности. «Россия реформами объелась, ей нужна диета». Но можно ли на этом основании отнести Толстого к реакционному крылу консерватизма? В наше время после перестроечных и постперестроечных прорывов и разочарований идея разумности пределов вестернизации, мысль о «диете» вновь становится актуальной, используется современными российскими неоконсерваторами, которые совсем не обязательно реакционеры.
Н.М. Карамзин (1766—1826) доказывал, что неограниченная власть монарха желательна для России и все благоденствие во все времена было тогда, когда было единение царя и народа, царь воспринимался как отец семейства и государь пировал с вельможами. Помещики — попечители крестьян. Освобождение крестьян гибельно, так как поля останутся необработанными, крестьяне будут пьянствовать и лиходействовать. Универсальные постулаты консерватизма — опасность изменений, плодотворность существования аристократии как посредника между властью и народом — понимаются Карамзиным по-русски, с симпатией к патернализму и этатизму.
В первой половине XIX в. консерватизм выливается в специфически русскую идеологию славянофильства. Оно было представлено плеядой ярких личностей. Влияние их на русский менталитет было большим, устойчивым.
Сущность славянофильства — (это православие, самодержавие, народность) сформулировал граф С.С.Уваров (1786—1855), президент Петербургской Академии наук, министр просвещения. Доказывалось, что русский народ религиозен, мистичен, покорен царю, хозяину. Соответственно русскому народу присуща преданность самодержавию, моральная слитность.
К. Победоносцева (1827—1905) относят не просто к консерваторам, но к реакционерам, по вине которых в России на четверть века опоздали с введением конституционной монархии. Однако Победоносцева, его роль можно интерпретировать и не столь однозначно, с учетом опыта политической истории России XX в. Консервативные монархические взгляды Победоносцева основываются на его глубокой религиозности, традиционном видении характера народоправства на Руси. Он показал важные истоки силы русской государственности, противостоял модным веяниям времени и пытался охранять Россию от потока отрицания. Победоносцев убеждал, что способность к самоуправлению органично связана с духовностью народа.
Русское народоправство, по Победоносцеву, имеет особый характер, основу его составляет монархия. Древнее народоправство (его элементы сохранились в вечевых Новгороде и Пскове) опирается на высокую духовность общинников. Подчинение решениям могло быть только добровольным. Но первичное народоправство, считал Победоносцев, не имело признаков воли народа. В те времена искали волю не народную, а божью. Как определить, кто желателен Богу при выборе должностного лица? Бросался жребий. Дело решал случай.
Во вторичном народоправстве поиск божьей воли сменяется поиском воли народа, гласа народа. Вторичное народоправство — следствие обожествления человека, считал К. Победоносцев. Но такое народоправство лживо. Власть становится полем приложения сил честолюбцев. Они готовы на заискивание, самовосхваление, лесть, подлаживание «под пошлые влечения и чувства». Выборы — процесс накопления лжи, «похоти власти». Что доброго можно ждать от лжи? Единодушие, которое может проявиться на выборах, ложно, мнимо. Оно сформировалось на основе увлечения массы общими разговорами, громкими фразами. За ними остается скрытой сложность решаемых вопросов. Основная часть общества не в состоянии их решать, так как для ее понимания доступны только простые вопросы. Противостоять лжи выборов может монархия.
Власть царя приходит в эпоху, когда сакральное, или первичное народоправство, исчезло. Суть царской власти в патернализме, образовании общества как большой семьи. Такое правление единственно возможное, так как народ греховен, и поэтому может «безумно мнить о наличии в себе силы и мудрости неограниченной». Дело власти — дело самопожертвования во имя спасения человека. И власть сама по себе разлагается, как только личность монарха отделяется от правления как от чаши, которую избранный богом на царствование должен выпить, когда личность не сливается с блеском правления. С тех пор разлагается и народная вера во власть. Порядок в стране держится на вере. Исчезни вера — погибнет государство.
Победоносцев был убежденным противником издания Александром III Манифеста о созыве Земского собора, что означало бы введение в стране конституционной монархии. Какие доводы выдвигал Победоносцев? Религиозные, патерналистические и социологические. Победоносцев считал, что у русского народа сохраняется детское состояние души. Отсюда разумность монархизма, патернализма. Детское состояние души, по Победоносцеву, не результат малого исторического срока существования русского народа, но итог соответствия Новому Завету («будьте как дети» Матфей 18.3). Царь призван оберегать «народ-дитя» от вредных влияний. Поэтому Победоносцев, сторонник цензуры, ограничивал публикации, которые развращают народное сознание. В этом западные исследователи усматривают «предысторию советского тоталитаризма».
Простые русские люди, считал Победоносцев, расположены к монархии и не знают демократии, не имеют понятия о Земском соборе. Местное крестьянское самоуправления расстроено и иссякает. Власти на местах уже нет. Вся сила, уверял царя Победоносцев, в руках капиталистов, местных кулаков. Растет эгоизм одних и равнодушие других. Современные исследования крестьянской русской общины подтверждают верность этих утверждений.
Преимущества монархии Победоносцев видел в том, что с развитием капитализма Россия стоит перед испытаниями на целостность, единство. Жизнь показывает, что во все времена оживления экономических отношений актуализируется проблема целостности, единства России. И в переходные периоды актуализируется проблема авторитарности режима. Такое обоснование монархии имело ценность и потому, что отвечало парадигме российского менталитета — «Россия единая и неделимая». Примечательно, что идея целостности и неделимости разделялась и радикалами разных времен. П. Пестель считал, что для России пригодно только унитарное государство. Федеративная форма будет вести к дроблению, удельным порядкам. Огарев Н. также воспроизводил идею унитарного государства.
§ 4. В ПОИСКАХ ИДЕНТИЧНОСТИ РОССИИ И РУССКАЯ ИДЕЯ
Большая часть славянофилов относилась к существующему режиму критически, выступала за некоторые свободы, отмену крепостного права, но против заимствований западных, в том числе политических идей. Однако главным в их поисках было не столько устранение тех или иных пороков общества или решение конкретных проблем, сколько тяготение к трансцендентному, поиск общей идеи.
В славянофильстве четко выразилось своеобразие целостного мышления, оценка судеб России, ее связей с Западом. Так, А.С. Хомяков (1804—1860) один из первых выдвигает идею соборности русского народа. А.С. Хомяков так формулирует три духовных христианских начала Европы. Римское — авторитарное, с требованием повиноваться и веровать. Протестанское — свобода с Богом в сердце каждого, возможность каждого создавать свою веру. Православное — любовь к друг другу и единомыслие в отношении к Отцу и Сыну и Святому Духу. Хомяков верит в великую миссию этого начала.
Славянофилы, не отрицая необходимости изменений, предупреждали, что европейский путь сопряжен с очень большими потерями в культуре. Доблестью России они считали внутреннее согласие народа, цельность духовности. Их пугало приобретение враждебности одних к другим. Казалось, что враждебность противоречила основным началам России, так как была чужеродна ее культуре. Идеализация русской истории и культуры ведет к обоснованию духовных и социально-политических утопий. Достоевский Ф.М. отстаивал мысль о том, что лучшее будущее принесет народ-богоносец, придерживающийся христианских принципов смирения и сострадания. Таким народом может стать русский народ, так как его чертами объявляются покорность, аскетизм, всепрощение. Толстой считал, что путь к счастливой жизни лежит через новую религию, через нравственное совершенствование, «непротивление злу насилием», через всепрощение, всеобщую любовь.
Консерватизм второй половины XIX в. опирается на славянофильские идеи, но становится более теоретичным, фундаментальным, теснее связан с государственной политикой.
Представитель позднего славянофильства Н.Я. Данилевский (1822—1885) обосновывает идею о культурно-исторических типах, их пространственных и временных пределах. Культура конкретного исторического типа может проникать в культуру другого типа только отдельными элементами. На Западе уже в XX в. эта идея развивалась А. Шпенглером, А. Тойнби. Идея культурно-исторических типов сегодня сохраняет свою актуальность, может играть большую методологическую роль в современных условиях интенсивных культурных связей, решения проблемы приобщения России к западным ценностям демократии. Однако абсолютизация идеи культурно-исторических типов может вести к обоснованию замкнутости, отрицанию универсализма гуманистических принципов.
В произведениях Вл. Соловьева (1853—1900) национальная парадигма выражена как русская идея, как грандиозный проект реализации слова Бога, снисхождения Бога к человеку и приближения человека к слову Господа. На этой основе формируется цельная культура человечества. Высшее откровение христианства виделось в Троице. Триединство Бога открывается человеку в Софии, божественной мудрости. Ипостасями ее являются Вера, Надежда, Любовь — прототип души, восходящий к спасителю, Бого-человеку. Социальной формой Бого-человека является всемирная теократия. Три ипостаси проецируются как три служения: священство, царство, пророчество. Священство выражено в папстве. Царство было в Византии. Но Византия не справилась со своим служением. Формой пророчества был иудаизм. Но став изолированным, иудаизм перестал возрождать пророков. Первоначально формой пророчества мог быть протестантизм, но пророков не было.
У России свой путь восхождения к Бого-человеку через Софию. Россия — наследница Византии, ей и быть воплощением царства. Для этого Россия потенциально самодостаточна, так как имеет все необходимые стихии, которые могут быть устоями сильного государственного тела: церковь, самодержавие, сельскую общину. В России присутствуют сущностные выразители Запада (латинство в лице поляков-католиков) и Востока (или басурманства в лице евреев нехристиан). Для России жизненно важно примириться с главными противниками, включить их принципы в теократический синтез.
Однако все стихии недеятельны, несамостоятельны, как бы парализованы. Восточное христианство, распространившись в России, заразило ее недеятельностью, неактивностью. Самодержавие также свернуто. Между царем и народом пропасть, так как нет дисциплинированного, хорошо организованного правящего класса. Сельская община гибнет от ложной цивилизации, от того, что город безразличен к ней.
Устранение паралича и предотвращение гибели России Соловьев видел в обращении к теократическим принципам, которые воплощены в православии, католицизме и иудействе. В католицизме воплощено священническое, в иудействе — пророческое служение. Для России жизненно важно примириться с главными духовными противниками, объединить принципы православия, католицизма, иудейства в теократическом синтезе. Россия станет величайшим царством Земли, если власть государства (власть сына) подчинится авторитету Вселенской Церкви (священство отца) и отведет место свободе (действие Духа в пророках). Реализовать этот принцип, руководствуясь христианским учением о любви к ближнему можно под эгидой русского саможержавия и римского папы. С признанием независимости Церкви в лице папы еврейство интегрируется в христианскую теократию, обеспечивая пророческое служение. Экономическая деятельность будет очеловечена.
Что же нужно для восхождения России к Бого-человеку? Уяснение русскими своего креста и готовности нести его. Русская идея на деле означает, по Соловьеву, призыв к интеллигенции постараться восстановить в себе русский народный характер. Быть посредником, по Соловьеву,— это достижение свободы от ограниченности, узких интересов, требуется равнодушие к жизни, с ее мелкими интересами, «не утверждать себя с исключительной энергией в какой-то частной сфере деятельности». Примирение личной свободы и общего блага В. Соловьев видел в требовании, чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства к существованию (т. е. одежду и жилище с теплом и воздухом) и достаточный физический отдых, но чтобы он мог также пользоваться досугом для своего духовного совершенствования.
Таким образом, русская идея, обращенная к политике, была откровенно консервативна, ограничивала человека рамками устоявшегося, не давала повода для автономии и свободы.
В основе учения К. Леонтьева лежит идея об обосновании великой неовизантийской или греко-российской культуры. В леонтьевской мечте возрождалась в новой форме мысль о мессианской роли России в православном мире. России чужда мораль вексельной честности. Однако Россия переживает трагедию. Под влиянием буржуазного прогресса идея уравнительности подгнивает. Поэтому России нужно строго церковное христианство византийского, отчасти римского типа, крепкая монархическая государственность, красота жизни в самобытных национальных формах. Леонтьев считал, что если Россию подморозить, «заразить» несокрушимой в своем духе китайской государственностью, мистическим настроением Индии, то постепенно можно образовать новые прочные общественные группы и расслоить общество на новые горизонтальные слои и подчинить российской культуре европейский социализм.
По Л. Карсавину (1882—1952), задача государства состоит в осуществлении христианских идеалов и слиянии с церковью. Отрицая ценность европейского. Карсавин считает, что смысл нашего существования не в европеизации.
Для В. Иванова (1866—1949) русская идея — коллективное сознание, прозрение необходимости. Национальная идея, если она вполне определилась, зовет на служение и религиозна по существу. По В. Иванову, все мистики мира считают, что России передается некий светоч. Вознесет ли его народ или выронит? — вот в чем вопрос. Если вознесет, будет благо для всего мира. Если выронит — горе для народа и для всего мира. Русская идея подавалась как искупительная жертва русских, как жертвенный бог, рискующий отдать себя на растерзание мировым стихиям. Русский народ — подлинный христоносец — несет главное в христианской идее — «категорический императив нисхождения и истребления Света и категорический постулат воскрешения».
Н. Федоров (1828—1903) предназначение России усматривал в реализации «общего дела». П. Флоренский (1882—1943) обращал внимание на духовный аспект русской идеи, мечту об общежитии, совместном житии, полном любви, единомыслия, экономического единства. Флоренский считал, что идея коммунизма близка русской душе, была уже водружена и воплощена Преподобным Сергием.
В русской идее последовательно выражен синкретизм русского консерватизма. Русское не тождественно христианскому, но имеет универсальное вселенское значение. Не горделивое спасение мира, а служение своему призванию, не мессианство, а миссия, путь творческого покаяния, трудовой трезвенности, перестройки всей жизни. Русская идея в любом варианте оказывалась поиском национальной идеологии, через обоснование особого предназначения России, саможертвенности во имя высшего.
Русская идея в том виде, как она возникла, есть достояние прошлого. Она слишком религиозна и монархична, чтобы быть популярной и адекватной современным реалиям. Однако в русской идее выражены существенные моменты русской культуры, которые всегда влияли и на менталитет, и на выбор форм правления.
В активности религиозных философов чувствуется тревога за судьбу России в связи с кризисом православия, стремлением нигилистов, революционеров навязать народу другую религию, подчинить его земным мифам, которые могут погубить народ, привести к потери им своей идентичности.
Во всех вариантах русской идеи есть общее в понимании особенностей русской истории, акцентировании на продолжении Россией византийских начал монархичности и духовности, предназначении России быть хранительницей христианских ценностей, ее общности в устройстве и самоуправлении. Через эти ценности Россия влияет на мир.
Эта сторона русской идеи жила и в советской идеологии, в мифе о переходе всего мира капитализма к социализму, превращении мировой системысоциализма в решающий фактор мирового развития, ведущей роли СССР в мировой системе социализма, в споре КПСС и КПК в 60-е годы о том, кто более последователен в марксистско-ленинской идеологии. Развал мирового содружества, СССР — все это было крахом и коммунистического варианта русской идеи.
Русская идея содержит в себе другой непреходящий элемент политической культуры России. В российской системе власти лидерство, монархическое начало первенствует над структурами. Политическая система в России постоянно отличалась и отличается персонализацией власти. В советское время этапы эволюции политической системы определялись тем, кто был на самом верху. Наконец, по сути своей русская идея во всех ее вариантах противостояла либеральным идеям общественного договора, гражданского общества, автономии человека и первенства прав человека. Русская идея по сути своей мобилизационна, подчиняет индивидуальные интересы общему делу, потому оказывается удобной почвой для тоталитаризма. В этом смысле идеология и режим СССР были светской, коммунистической формой реализации русской идеи.
§ 5. ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАДИКАЛИЗМ
Если на Западе революционное направление развития политической мысли утрачивает свое значение уже во второй половине прошлого столетия, то в России революционная идея была перманентна, оживала, переросла в XX в. идеологию ленинизма, стала идейной основой Октябрьской революции. А. Н. Радищев был одиночкой. Декабристы были уже заметной группой молодых людей.
С Н.Г. Чернышевским связано начало народнического движения, подготовившего возникновение революционных партий. С 80-х годов более 30 лет Россию сотрясали террористические акты; XX в. ознаменовался тремя революциями.
Политические воззрения А.Н. Радищева (1749—1802) уже отражали важнейшие черты русского радикализма. Радищев критикует крепостничество и абсолютизм и в этом он принципиально не отличается от западного просветителя, демократа, либерала. Но Радищев — сторонник только революции и заслугой Кромвеля считал казнь монарха. Правда, основные работы Радищев написал до 1790 г., ужасов кровавого террора якобинцев он не предвидел. Приверженец руссоистской идеи неотчуждаемости народного суверенитета, Радищев впадает в утопизм, присущий вообще радикализму, утверждая, что непосредственное руссоистского типа управление, т.е. помимо государства, возможно не только на малой территории. Идеал организации видел в добровольной федерации вольных городов, где истинным государем «является народ на вечевых» собраниях. Радищев исключал разные позиции, интересы в республике и был критиком идеи разделения властей. Получалось, что революция ведет в неясное будущее. Радищев не поднялся до понимания ценности противовесов в структуре верховной власти и вместо единой государственности предлагал союз вольностей. По сути, это был проект возвращения в догосударственное состояние, к вечевому началу.
Один из основных идеологов декабристов П.И. Пестель (1793— 1826) был поклонником Руссо, но интерпретировал его последовательно радикально. Пестель предлагал уничтожить сословные звания (дворяне, купцы, мещане, крестьяне) и всех именовать гражданами. Путь к республике видел через военный переворот, в искоренении возможности реставрации монархии. Для этого мало убить царя, надо уничтожить всех членов императорской фамилии. После переходного периода (10—15 лет), диктатуры временного верховного правления вводится конституция, созывается Народное вече. Сто лет спустя большевики пошли именно таким путем. Правда терминология, используемая для характеристики власти, была другой. Всем радикалам от Пестеля до большевиков была свойственна идеализация народа. Казалось, что достаточно снять имущественные цензы, снизить возрастной ценз до 18—20 лет и выбор достойных в органы власти будет обеспечен.
В середине и во второй половине XIX в. радикализм развивается под влиянием европейского социализма, анархизма, бланкизма. Призыв к светлому будущему основывался на отрицании исторических основ государственности, ценностей европейской демократии как буржуазных и ненужных.
В.Г. Белинский (1811—1848) критиковал складывающуюся систему парламентаризма, усматривая в ней только способ господства капиталистов. Такая критика стала традицией, поводом не принимать систему парламентаризма в принципе. В законченном виде подобная установка нашла отражение в ленинских тезисах о буржуазной и пролетарской демократии. Для радикалов характерна мысль о восстании. Белинский считал смешным представление сенсимонистов о том, что к социализму можно прийти без насильственных перемен и крови.
Н. Огарев (1813—1877) в прокламации «Что нужно народу» писал, что народ сможет завоевать свободу только собственными руками. Поэтому надо организованно готовиться к восстанию. А. Герцен (1812—1876) и Огарев видели в диалектике алгебру (другими словами — обоснование) революции. По Чернышевскому и Писареву, классовая политическая борьба — обязательное условие и основа развития. В понимании содержания этой борьбы Н. Чернышевский был близок к принципу «чем хуже, тем лучше». Царской реформе противопоставляется только революционный вариант преобразований. «Вся земля мужицкая и выкупа никакого. Убирайтесь, помещики, пока живы».
Россию, не пережившую эпоху становления гражданских свобод, радикалы соблазняли приобщением к социальным притязаниям, подталкивали к революции ожиданий в условиях, когда очень мало было пространства для развития человека с правом на инициативу и развитой ответственностью. Экстремизм, обострение борьбы стали впоследствии той гранью, перейдя которую Россия вверглась в полосу гражданской войны, ожесточения, геноцида. Замечательным у Чернышевского Ленин увидел то, что «... он протестовал, проклинал реформу, желая ей неуспеха, желая, чтобы правительство запуталось в эквилибристике между либералами и помещиками и получился крах, который бы вывел Россию на дорогу открытой классовой борьбы». По сути, здесь философия ярости, жаждущего крови. Она часто проявлялась в тактике экстремистских организаций, особенно большевистских.
Что же дальше, после борьбы, восстания? Вопрос не ставился. Но были отдельные идеи, которые дают основание считать, что значение политической власти, политических свобод осознано не было. Целью разумного законодательства, считал Чернышевский, должно быть равномерное распределение, устранение причин высокой смертности, преступности, эпидемий, нищеты. Однако вопрос о новой государственности не был популярен среди приверженцев радикализма. Нигилистическим настроениям противостоял Герцен. Он считал, что революционная идея в принципе несовместима с европейским государственным устройством. Но безгосударственный строй наступит не скоро. «С какого народа, в самом деле, может быть снята государственная опека?» — спрашивал Герцен. При ответе на такой вопрос Герцена одолевали сомнения. Безгосударственный строй нереален потому, что все общества имеют большие армии и уничтожение войск и обезоружение относятся к далеким идеалам. С ликвидацией государственной опеки будут развиваться страшные бедствия.
Неприятие либерализма вместо критики его недостаточности также стало традицией революционной демократии, ленинизма. Для Чернышевского, народников либералы были основным объектом критики, даже ругательства. П.Н. Ткачев (1844—1885) обвинял П.Л. Лаврова (1823—1900) в либерализме. Неприязнь к либерализму, конституционализму перешла к большевизму. Невнимание Маркса и Энгельса к государственным и политическим институтам и процессам как универсальным ценностям отвечало духу русского радикализма. Марксистская традиция сведения проблем общества к экономике делала весьма удобным распространение марксизма в России, введение его в русло русского радикализма.
В России сформировался самый выдающийся последовательный теоретик анархизма М.А. Бакунин (1814—1876). Основой анархизма являлся тезис Руссо о том, что государство — зло. Руссо противопоставлял современному ему государству народное правление, которое нельзя назвать государством. Бакунин был однозначно за разрушение государства как стража отношений подавления, враждебного народу.
Идейно Ленин был принципиальным противником анархизма. Государственность в принципе не отрицалась, но не принималась старая российская. Однако на практике ленинский тезис о переходе всей власти Советам означал разгром основ национальной государственности. Потребовалось немного времени, чтобы нарушить миф о всевластии Советов. Появились ревкомы, комбеды, парткомы, которые сосредоточили в своих руках власть. Через десять лет после Октябрьской революции сложилась партийно-бюрократическая система единовластия. Советы остались только ее прикрытием.
Анархистов и большевиков объединяло российское пренебрежение формой, процедурой, государственностью как общей организацией, как ценностью, приобретаемой и совершенствующейся поколениями. В пренебрежении государственностью проявилась более общая российская традиция правового нигилизма. К славянофилам радикалы были близки своим пренебрежением права. Славянофилы считали, что правовой нигилизм русского народа является его преимуществом. К. Аксаков называл правопорядок «внешней правдой», в то время как русский народ живет «внутренней правдой». Л. Толстой оценивал право как зло, которое препятствует нравственному развитию русского характера, народа. Н. К. Михайловский, идеолог народничества, отвергает конституционное государство как западное, буржуазное, чуждое. Правовой нигилизм был устойчивым качеством русской социал-демократии. В. Плеханов теоретически допускал ограниченное избирательное право и возможность разгона неугодного парламента. Ленин всячески подчеркивал положительную роль только революционных традиций борьбы «русской социал-демократии, традиции декабрьского вооруженного восстания, верности революционным заветам партии, традициям большевизма, разрыва со всеми традиционными привычками, заветами буржуазной демократии, преодоления сопротивления мелкотоварного производства и связанными с этими привычками».
На опасность формирования в России неправового властвования обращал внимание ученый-юрист Б. Кистяковский (1868—1920). В революционной русской литературе не было ничего такого, что способствовало бы пробуждению правосознания русской интеллигенции. В идейном развитии революционеров, заметил Б. Кистяковский, не участвовала ни одна правовая идея.
Радикализм в России был постоянным объектом критики как со стороны либералов, так и консерваторов. От славянофилов-консерваторов продолжалась традиция критики революции, революционеров. Они идентифицируются с бесовщиной, с бесами. У Вл. Соловьева есть рассказ об антихристе — гениальном мыслителе, опасном филантропе, социальном реформаторе. Истинный мотив его деятельности — тщеславие, властолюбие. Он соблазняет людей идеалом общественного строя. Классическое воплощение идеи бесовщины — роман Достоевского «Бесы». У Дм. Мережковского любви Бого-человека противостоит царство социализма, где любовь к человеку подменяется волей безличного, святое причастие — канибализмом. Мережковскому видится второй конец мира, топор рубит корень деревьев. Идентификация революционеров с бесами и антихристами, естественно, была не по сердцу большевикам и коммунистам. Целые поколения советской эпохи были лишены возможности знакомиться с критикой радикализма.
Выдающимся памятником социально-политической мысли России начала XX в. являются «Вехи» (1909 г.). В знаменитом сборнике статей дан анализ истоков, содержания революционного течения русской мысли. Здесь прозвучал мощный голос предупреждения опасности для всего русского общества революционизма. В «Вехах» и многочисленных работах, особенно в книге Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» анализируется судьба России, особенности ее политической эволюции до и после Октября. Наиболее ценны для теории политики выводы Бердяева об истоках советской тоталитарной власти, связи революционности и тотальности. Н. Бердяев писал о том, что господство свободы над всем ведет к иррационализму в общественном устройстве, распаду и хаосу. Крайняя форма возврата к хаосу — революция. Революциям предшествует процесс распада, падения веры, утраты людьми объединяющего духовного центра. Революции ничего не создают, но разрушают. Творчество начинается лишь в годы реакции, после революции. По Бердяеву, в период революции «народ становится добычей дьявола», так как теряет свою духовность. Руководящую роль в обществе играют люди, которые воображают себя творцами нового будущего, на деле они рабы прошлого.
О недостатках исторической трезвости, политической безответственности русских революционеров писали С. Булгаков (1871— 1944), П. Струве (1870—1944). Вместо того, чтобы формировать политическую культуру широких слоев, или, как писал Струве, решать «проблему воспитания в политике и в социальном строительстве», революционеры видели проблемы только во внешнем устроении жизни. «К политике в умах русской интеллигенции установилось извращенное отношение. Сводя политику к внешнему устроению жизни — чем она с технической точки зрения на самом деле и является,— интеллигенция в то же время видела в политике альфу и омегу всего бытия. Политика, являясь ограниченным средством, превращалась во всеобъемлющую цель. Однако, вне идеи воспитания есть только две возможности в политике: деспотизм или охлократия. Предъявляя самые радикальные требования, во имя их призывая народ к действиям, революционеры на первое место поставили возбуждение, борьбу и не занимались формированием политической культуры». Трагические последствия революционной политики для политических судеб России Струве связывал с тем, что революционный марксизм стал узкой политической доктриной служения народу, не предполагал никаких обязанностей у народа, не ставил ему никаких нравственных и воспитательных задач, явился основой «массовой разнузданности и деморализации».
М. Гершензон (1869—1925) и С. Франк провели интересное исследование социокультурного портрета революционеров, которым после Октября предстояло стать первым поколением новой правящей элиты. Революционер — раб политики, только о ней думает, ею живет. Это сделало их внутренне ограниченными, даже «калеками», оторванными от народа. Драму русской интеллигенции Гершензон видел в глубоком расколе внутри нее. «Есть коренное различие между отношением народа к имущим и образованным на Западе и этим отношением у нас... На Западе нет метафизической розни, или, по крайней мере, ее нет в такой степени, как в России, нет глубокого качественного различия между душевным строем простолюдина и барина. Идеи западного буржуа немногим превышают его эмоциональный строй, а главное, он живет сравнительно цельной душевной жизнью. От того на Западе мирный исход тяжбы между народом и господами психологически возможен». Продолжая мысль Герщензона и Франка, опираясь на опыт XX в., можно считать доказанным, что в этом психологическая основа принятия на Западе и верхами, и низами необходимости согласия на основе компромисса.
Гершензон увидел ненависть народа к интеллигенции. В этом существенная причина того, почему революционная интеллигенция, опираясь на социальное дно, смогла разрушить основы российской государственности, а оказавшись у власти, стала добычей сталинского молоха, сама себя обрекла на уничтожение.
В силу преобладания крайностей в духовной жизни особое значение приобрела борьба идей, их взаимонеприятие, доминирование вопроса кто кого. Либеральные преобразования Александра II не получили развития, Россия пошла иным путем.
Критика радикализма на основе опыта революции 1905 г. не остановила революционизирование менталитета. Уже в начале века П. Новгородцев заметил, что политическое мировоззрение русской интеллигенции складывалось все же не под влиянием государственного либерализма Чичерина, а под воздействием народнического анархизма Бакунина. Слабость срединной политической культуры была настолько очевидной, что либерал, патриот, государственник Чичерин возлагал надежды на поражение России во внешних делах. Ему казалось, что внешняя катастрофа может ускорить процесс общественного сознания, выбить Россию из ложной колеи, в которой она застряла. Чем будет вызвана катастрофа — тайна истории. Но задача мыслящей части общества состоит в том, чтобы заранее подготовиться к лучшему порядку. В оценке роли поражения для ускорения политических изменений в России Чичерин оказался прав. Но недооценил, что вариант развития событий после поражения в войне может быть не один.
В послеоктябрьский период политическая мысль России разделилась на два основных русла. Первое — ортодоксальное марксистское к концу 20-х годов превратилось в наукообразный официоз, идеологическое обеспечение политики ВКП(б) — КПСС. В этом направлении политологии не было места — все заменил марксизм-ленинизм. В рамках научного коммунизма, теории государства некоторые вопросы политической теории рассматривались, но споры вокруг них носили по преимуществу схоластический характер, на копление научных знаний проходило медленно и было ограниченным. Право на существование политологии как отдельной отрасли знания и учебной дисциплины появилось только в начале 90-х годов.
Другое направление складывалось из работ по политике, политической философии русских теоретиков-юристов, философов либерального (П. Струве, Ф. Кокошкин, Г. Федотов), социалистического, (А. Потресов, ф. Дан), консервативного (Н. Бердяев, Н. Ильин) напрвлений. Однако только в первые годы советской власти традиции русской политической мысли имели какое-то влияние. Вскоре большая часть ученых оказалась в эмиграции. Значение белоэмигрантской политической мысли для России практического значения не имело. Только в 90-е годы политическая мысль зарубежья стала достоянием массового читателя.
Изучение ее полезно в познавательных целях. Знакомство с работами выдающихся мыслителей России, оказавшихся в изгнании, дает возможность убедиться в богатстве идей и широте перспектив развития политологии, которых Россия лишилась из-за воцарившегося произвола большевиков. Г. Федотов первым высказывает мысль, что капитализм, социализм, национализм и космополитизм не абсолютные, а относительные исторические ценности. В 30-е годы он одним из первых вскрывает социальную природу «нового черно-красного социализма». Федотов показал, что такой социализм проникнут пафосом не справедливости, но только организации, что он родствен техницизму, социальной транскрипции техники. «Новый человек хочет строить новый город из огромных глыб человеческих масс и государство представляется... единственным и безграничным источником энергии» Поскольку новый социализм апеллирует к нации и государству, его можно назвать разновидностью консерватизма. Поскольку новый социализм свободен от общечеловеческого в морали, а свободы человека оказались в неограниченной власти государства, он может быть определен как реакционный.
Для современной российской политики и политологии сохраняют значение аксиомы политической власти, сформулированные И. Ильиным. Усвоение их необходимо, так как властвование, по Ильину,— это тонкий процесс взаимодействия сильной и слабой воли, тяготение периферии к центру, разрозненности к единству. Оно невозможно только на основе интенсивности сильной воли, требует душевно-духовной прозорливости, восприятия жизни других.
Руководствуясь такой характеристикой природы власти, Ильин выдвинул ряд требований к современной цивилизованной власти, назвав их аксиомами. По сути, это первый подход к поиску обще-цивилизационных ценностей во властеотношениях.
Сегодня в России ренессанс классической и неоклассической политологической мысли. Он может перерасти в новый, постсоветский, этап ее развития. Политология легализована, преподается в университетах страны. Наступают времена, когда положительные результаты современного развития политологии станут реальностью.
Русская и российская политическая мысль отличается от западной прежде всего своеобразием набора и содержания поставленных и решаемых вопросов, особенностями видения общих для всех стран проблем, отставанием в постановке некоторых вопросов, заимствованием основополагающих идей Запада. Последнее особенно характерно для либеральной линии развития политической мысли.
Другая особенность заключается в том, что вплоть до конца XIX в. политические идеи не были отделены от религиозных, нравственных, философских. Синкретическое видение проблем России отражало социальную и интеллектуальную молодость России.
Либеральная мысль развивается как способ европеизации мысли и практики России. Либеральные взлеты возникли вслед за демократическими сдвигами в Европе и кризисами в России. Либеральные прорывы вызвали активизацию и новые витки консерватизма и радикализма, основных направлений развития политической мысли XIX — начала XX в.
Русский консерватизм и радикализм характеризовались односторонностью, категоричностью, нетерпимостью. Их объединяло неприятия либерализма. Консерваторы абсолютизировали и преувеличивали роль традиций, радикалы — значение коренных изменений в социальных и политических отношениях. Консерваторы отвлекали от действительности мифами, миражами из прошлого, радикалы — утопиями будущего. И радикалы, и консерваторы отличались большим воображением. Радикалы в изображении светлого будущего как достижимого. Консерваторы в идеализации прошлого. И консерваторы и радикалы были романтиками и рабами идеи. Из-за отдаленности идеалов не развивались способность слышать друг друга, и поэтому возможность понимать и сближаться. Глубоко сидели архетипы манихейства. Совсем иначе развивался консерватизм в Европе. Его парадигмой была не столько идеализация и мифологизация прошлого, сколько обоснование стабильности, противопоставление порядка революции. Либералам-консерваторам противостояли не столько революционеры, сколько либералы-реформаторы. Между двумя основными направлениями европейской политической мысли не было разрыва, антагонизма, характерного для двух основных направлений политической мысли России.
Русских консерваторов и радикалов не увлекала проблема разработанности выдвигаемых идей, обоснование их как прагматически достижимых. Их идеям не хватало ни экономической, ни политической обоснованности. Увлекательные теории (типа русской идеи) оставались идеями, не перерастающими в практику. Все это выражало социополитическую незрелость России, ее неготовность в начале века к эволюционной политической модернизации.
ЛИТЕРАТУРА.
Маслин М.А., Андреев А.Л. О русской идее // О России и русской философской культуре. М., 1990.
Бердяев Я. Русская идея // О России и русской философской культуре. М., 1990.
Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX — начала XX вв. // Вопр. философии. 1991. № 7.
Пивоваров Ю.С. Две политические субкультуры пореформенной России: проблемы взаимодействия //Ретроспективная политология. М., 1991.
Лосский И. История русской философии. М., 1991.
История политических учений / Под ред. С. Ф. Кечекьяна. М., 1961.
Аникин А. В. Путь исканий. М., 1991.
Троицкий Е. Ф. Русская идея и современность. М., 1992.
Глава четвертая
ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ. СОВРЕМЕННЫЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ § 1 ПРЕДМЕТ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТОЛОГИИ
Представления о предмете политической науки сформировались только в начале XX в. после того, как сложилась целая система устойчивых политических ценностей и стала развиваться общественная и академическая потребность в систематическом изучении политики. В разных странах понимание предмета политической науки складывалось далеко неодинаково. Национальные особенности развития социальной мысли в целом в отдельных странах оказались настолько значительными, что и сегодня в мире нет единого понимания предмета политической науки. Но во всех случаях основной круг проблем политологии формируется из обобщения национального политического опыта в соотношении с общецивилизационными политическими достижениями и особенностями политики в других странах.
Согласно немецкой традиции политология включает систему знаний об институтах, политическую социологию и их теоретическую основу — политическую философию. Такой подход близок российской традиции, а именно: признание идейного первенства общего над частным, а также интеграция политического знания. Влиятельный социальный философ К. Манхейм (1893—1947) обратил внимание на устойчивость в Германии бюрократического мышления, при котором проблемы политики приравниваются к проблемам управления. Бюрократическое или административно-юридическое мышление склонно все свести к акциям управления. Политика поддается управлению и рассматривается как часть процесса управления. Сопротивление, напряженность, революции воспринимаются как случайная помеха, непредвиденное нарушение порядка.
Современный курс лекций по политологии в Мюнхенском университете состоит из обзора политики наиболее значимых для Германии государств (США, Франции, Китая, СССР), характеристики политической системы Германии и близкой для Германии Франции, очерков истории Китая, политической мысли, политической философии марксизма. Курс политологии в Боннском университете менее разнообразен и более последователен. Он сводится к характеристике внешней и внутренней политики ФРГ, основным периодам политического развития Германии в XX в., правительственным и партийным системам послевоенной Германии, истории политической мысли, начиная с Макиавелли (или Гегеля) и кончая современными политологами.
Естественно, что в курсах политологии в российских университетах общие вопросы власти и демократии, политических систем рассматриваются на основе обобщения российского опыта, учета практики Запада. Национальность политологии проявляется в устойчивости традиционных представлений о рациональных границах академического поля исследования и в предпочитаемых концептуальных подходах. Так, европейская традиция уходит корнями в государствоведение. Политология формировалась здесь как дочерняя наука от традиционных направлений развития мысли: философского, юридического, исторического. Возникнув на базе теории конституционного права, она сегодня включает в предмет исследования политическую деятельность не только государств, но и негосударственных объединений и образований. Появление политологии и социологии в 20 — 30-е годы отражало кризис классического, юридического мировоззрения, институционального подхода, способствовало исследованию функциональности институтов, при этом акцент был сделан на понятиях, за которыми стояли живые люд», группы, личности: «элита», «вожди», «мнение», «конфликты», «оппозиция», «кризисы», «реформы», «стабильность», «поведение». Задача европейской политическоц науки заключалась в анализе политических институтов, их взаимодействии, а также создании целостной политической теории, выявлении эволюции политической системы, демократии, ее тенденций.
В британской политологии сильно внимание к политической истории, объяснению политических процессов через национальную традицию. В политологии Англии выделяется группа политических наук. Отдельно изучаются политические учреждения, общественная администрация, политическая философия, политическая антропология, избирательные системы.
Во Франции сильны традиции политической науки в рамках государствоведения. Так, многие авторы склонны идентифицировать главное в политологии с институтоведением (государственные, партийные системы, институты власти). Традиционалисты — конституционники (М. Прело, Ж. Бюрдо) идентифицируют политическую науку с наукой о государстве. Это наиболее узкая трактовка предмета политической науки. Однако такие влиятельные политологи, как Р. Арон и М. Дюверже считали предметом политической науки власть в разных формах ее проявления.
В американской политической науке сосуществуют несколько вариантов понимания предмета. Группа ученых (Ч. Мериам, Т. Парсонс, К. Фридрих, Р. Даль) понимают под политической наукой науку о власти, главная функция которой — распределение ресурсов, обеспечение общего порядка. Но распространена и более узкая трактовка политической науки. Становление американской политической науки в США связано с переходом к прямому анализу политического поведения, динамики политических процессов и использования методик, разработанных эмпирической социологией. Соответственно содержание политической науки часто сводится к исследованию способов принятия решений. С точки зрения влиятельного американского теоретика Д. Истона, главное в политике — это принятие решений. Соответственно и в политической науке теория принятия решения является центральной. Г. Лассуэл считал, что политическая наука призвана заниматься изучением факторов политического воздействия, влияния. Основная задача науки видится в поисках путей стабилизации американской политической системы.
Предмет политической науки, считает американский политолог Д. Смит, составляют не общие законы, а главным образом специфические проблемы и частные институты. М. Гравитц определял политическую науку «как изучение того, как люди используют институты, регулирующие их совместную жизнь, и изучение людей, приводящее в движение людей...» Политическая наука и учебные курсы по политической науке США складываются из следующих блоков знаний: американская форма правления, политическая теория, сравнительные исследования (сравнительная политология), теория международных отношений, социология политики, общественная администрация.
В целом в трактовке предмета проявляются три тенденции. Первая тенденция — это крайнее сужение предмета. Вторая — отрицание каких-либо границ предмета. Третья акцентирует внимание на власти, т. е. на таком предмете, сфера которого всегда подвижна, изменчива. При этом следует учитывать, что различия в трактовке предмета политической науки не столько влияют на границы академического поля исследования, сколько выражают разнообразие точек зрения относительно главного в политологии. Так, конституционники подчеркивают, что политическая наука не сводится к изучению государства, ее объектом является также партийные системы, элиты, лидерство. Сторонники широкой интерпретации политологии подчеркивают, что главное в политической науке — государство.
Различия в понимании предмета политической науки объясняются не только национальными традициями, но многосторонностью политики.
Политика проявляется в сложных структурах, функциях учреждений и институтов, но живет политика также в намерениях, мотивах, поведении. Политология, или политиковедение, изучает наиболее общее, распространенное и типичное в мировой и национальной политической практике. Ценность политологии состоит в анализе устойчивых повторяющихся тенденций и процессов, обобщении широкого опыта политического развития, выявлении и распространении общецивилизационных ценностей, перспективных направлений, превращений их в национальное достояние, устойчивые черты образа жизни.
Границы объекта политологии определяются полем политики, т.е. пространством формирования и функционирования общественной власти. В политическом поле есть сфера «чистой» политики. В основном это — отношения высших органов государства, избирательные кампании, вопросы стабильности и мира. Но поле политики «покрывает» также большое или меньшее пространство экономики и культуры, поскольку политика влияет на них. Поэтому политолог неизбежно стыкуется с экономистом, социологом и психологом, но не повторяет их. Для политолога экономические, социальные факты — факторы, влияющие на поведение и политика, и избирателя. Психолог исследует предубеждение как психологический феномен. Политолог исследует предубеждение как социально-политический факт, как результат развития массового сознания, испытывающего влияние всей среды, в свою очередь влияющей на политические отношения. Политология — это результат исторически длительного развития учения о политике и накоплении соответствующих знаний. Понятийный и категориальный аппарат политической науки формировался долго. В течение разных эпох содержание понятий существенно менялось. Так, понятие «политика» производно от древнегреческого слова polis (город-государство). Современное содержание политики, как особой сферы деятельности, принципиально отличается от древнегреческого ее толкования, когда под политикой подразумевалось все многообразие жизни общества с его экономическими, духовными и властными аспектами. То же самое относится к понятиям «демократия», «либерализм», «конституционализм», «идеология». На язык политологии оказывали влияние общие научные веяния. Так, под влиянием своеобразной биологизации социальных, в том числе и политических, явлений в оборот вошли понятия «политический процесс» и «политическая анатомия», «политическая жизнь». Но они приобрели самостоятельное, собственно политическое содержание. Ряд конструктивных идей марксизма, в частности в виде понятия «политические отношения», сохраняют свое значение. Под влиянием математики, физики и кибернетики в политологии стали использоваться понятия «политическая система», «модель», «системный анализ», «единица политического измерения». Однако восприятие политологией этих понятий не было механическим перенесением их из других наук; поэтому они прижились и эффективно работают. Под влиянием социологии и психологии в политологию вошли такие понятия, как «поведение», «установка», «артикуляция и агрегация интересов», «политический психоанализ».
Политология — это единая наука, структура знания которой является результатом параллельного развития и перенесения трех уровней видения политических проблем — мировоззренческого, теоретического, социологического. Соответственно в политологии сосуществуют и взаимодействуют ее стороны или составные части: политическая философия, философия политики, теория политики, политическая социология или социология политики.
В рамках политологии существует много исследовательских направлений, специализаций. Некоторые из них носят междисциплинарный характер, так как с одинаковым успехом могут быть отнесены и к политологии, и к другим сферам научного знания. Так политическая социология может рассматриваться и как политологическая, и как социологическая дисциплина. То же самое относится к политической психологии, политической географии. Соответственно вопрос о том, предметом какой науки является геополитика, исследование георгафического фактора в политике — вопрос дискуссионный. В США главное внимание сосредоточено на социальных сторонах властеотношений, мотивации политического поведения. И американская политическая наука во многом срослась с социологией и психологией.
В 60—80-е годы в политологии выделялись два основных уровня знания и исследования — общая и прикладная политология. На общетеоретическом уровне политология является системой оправданных на практике теорий, констатацией о природе и чертах власти, ее структурах и носителях, о политических реалиях и политических ресурсах, тенденциях, типах и т.д. В предмет политологии входят политическая философия, теория политики, политическая социология, сравнительная политология. Все эти дисциплины различаются своим видением политики, аспектом анализа. В политической философии политика осмысливается в общем контексте понимания мира, общества. Политическая философия наиболее созерцательна. В этом ее и сильная, и слабая стороны. Удушение созерцания, считал Н. Бердяев, есть удушение огромной части культуры. Политическая философия незаменима, так как невозможно в политиковедении уйти от моровоззренческих подходов. Философия не свободна от недостоверных знаний, так как в наибольшей части имеет дело с недоказанным и неверифицированным. И плохо, если политическая философия определяет политическое знание. Тогда возникает духовная авторитарность. Так оно и было в эпоху советского тоталитаризма, господства идеологий, примата философских догм над всем гуманитарным знанием.
Предметом теории политики является политика как таковая, со своими структурными и функциональными особенностями. Такой уровень анализа называется академическим. Его особенность — в концентрировании внимания на изучении наиболее базисных свойств, фундаментальных проблем политического знания. Ч. Моргентау видел роль теории политики не столько в изобретении практических мер, а в рассмотрении и углублении проблем, из которых возникли политические нужды. Суть теоретического исследования политики — в выявлении требований устойчивости, изменении тенденций при сохранении в целом политической стабильности. В основном теория политики ориентирована на макроанализ, изучение крупномасштабных политических явлений и состояний.
Политическая теория обращается к противоречиям между политической жизнью и политической системой, типам и формам власти, субъектам политики, конфликтам и согласиям, политическим процессам, политическому участию и т.д.
Выводы теории в значительной степени опираются на результаты сравнительной политологии, специального направления политического исследования. Суть его в сопоставлении разных институтов, выявлении характерных моделей функционирования властеотношений. На уровне теории постоянно разрабатывается система основных понятий. Содержание курса теории политики складывается из групп модулей, выражающих наиболее важные величины политического знания: власть, политическая система, политическая жизнь, демократия, субъекты политики, политическое развитие, политические процессы и политическая культура. Каждый модуль включает свою группу вопросов. Так, теория власти складывается из вопросов сущности власти, ее особенностей, ресурсов или основании, легитимации. Вместе с тем в каждом модуле поднимаются вопросы, которые входят в другие модули политологического знания. Так, современная теория демократии включает характиристику и политической жизни, политической системы, политических процессов, политических элит. Теория политики развивается на базе обобщения конкретно-исторической практики, а также в результате переработки и переосмысления накопленных политической мыслью идей и концепций. Поэтому к общей теории политики примыкает история политических идей. В общих политологических категориях заключен, с одной стороны, достигнутый на сегодня результат познания политических явлений, а с другой естественное начало изучения политической социологии и способ дальнейшего накопления и развития знаний. Политическая теория, с одной стороны, развивается благодаря использованию накопленных знаний. С другой — основываясь на частных политологических исследованиях, накопленном богатстве политических идей и концепций, является постоянным переосмыслением политики. Теория политики призвана стать непосредственной идейной концептуальной основой политологической мысли в целом.
Предмет политической социологии составляют политические отношения в их связи с интересами, статусом и сознанием индивидов и групп. Центральной проблемой в методологическом плане является проблема социального порядка. Соответственно специфически политико-социологические темы — теория и практика социального порядка, насилия, интереса, конфликта и согласия. Главное в политической социологии — исследование социальной массовой базы политических отношении, социального содержания властвования, социального портрета субъектов власти.
В социологии политических процессов объектом постоянных исследований служит поведение всех групп давления, а не только зафиксированных партий, участие в управлении, поощряемое и даже пропагандируемое новыми партиями. Предметом политической социологии являются также вопросы адекватности выражения в политических отношениях социальных интересов, их соотношения, влияния на власть реальных классов, групп и эволюция слоя управляющих как специфического слоя общества. В политической социологии рассматриваются вопросы социальной, национальной политики.
Граница, разделяющая деятельность теоретиков и социологов политики, зачастую условна, порой ее просто нет. Специфика политической социологии — в развитии и конкретизации общетеоретического уровня знания, формировании на этой основе наиболее точного знания, преодолевающего опасность умозрительности теоретизирования и хаотичности эмпирических результатов, исследовании специальных механизмов в политических отношениях.
С.М. Липсет обратил внимание на смежность политической социологии и политической науки, ибо политические процессы с трудом поддаются изучению, если они не рассматриваются как особые случаи социологических отношений. В свою очередь политологи разработали и подвергли проверке немало теоретических аспектов социальной науки, имеющих отношение к политике.
На основе общетеоретического политологического знания, математики, социологии, психологии, семиологии развивается прикладная политология — знания, служащие практическому регулированию политических процессов, решению конкретных политических задач.
Наиболее устойчивыми темами прикладной политологии является анализ моделей разрешения конфликтов и достижение конценсуса, эволюция электората, его поведения, теория и практика ведения переговоров, динамика политических движений и формирование общественного мнения, функционирование партий, институтов, механизм формирования лидерства, влияния средств массовой информации (СМИ). Между двумя уровнями политологии, а также между отдельными направлениями развития политологии существуют различия в степени накопленных знаний, готовности ответа на вопросы теории и практики. Можно предположить, что с накоплением знаний политология будет развиваться как все более целостная наука. Но в такой перспективе есть своя опасность — появление иллюзии о завершенности, полной законченности знания. Вероятнее всего с накоплением знаний в политологии будет развиваться тенденция к большей целостности и тенденция выявления новых противоречий в науке, вопросов, на которые нет полных ответов.
§ 2. ПОЗИТИВИЗМ, СЦИЕНТИЗМ И ПРАГМАТИЗМ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Современная эпоха политической мысли начинается с XX в. В это время продолжают развиваться парадигмы, ставшие традиционными: нормативно-ценностный и социологический подходы к политике. Но одновременно формируются и новые подходы, которые во многом приближают и политологию к науке, делают возможным применять к политологическим исследованиям универсальные требования.
Уже в XX в. нормативно-ценностный подход к политологии вызвал критическое отношение к себе. С одной стороны, он выражал постепенное движение западного общества к демократии, гуманистической организации власти и отношений власти и общества, а с другой — нормативизм оказался противоречивым по своим последствиям. В русле нормативизма рождались гениальные предсказывания и утопии, ведущие к романтическим, но опасным проектам.
Главный недостаток нормативно-ценностного подхода состоит в оценке действительности с позиций идеала, обоснованность которого всегда под вопросом. Другой социологический подход открыл внеполитические факторы политического развития. Но абсолютизация социологического подхода снижала внимание к самостоятельности политических механизмов. Критическое отношение к нормативизму и социологизму, успехи естественных наук подтолкнули развитие позитивистского подхода к политическим явлениям, акцентировали внимание на реальностях, а не метатеории, на конкретных процессах, а не только на общих принципах.
Позитивизм. Ростки позитивизма в политической мысли существовали во все эпохи. Особеннно четко это проявлялось у Аристотеля, Макиавелли. Гиббс подчеркивал ценность прежде всего эмпирического материала, его рациональную интерпретацию, высказал догадку о том, что политические явления поддаются математическому вычислению. Но позитивизм как принцип, как основа поиска парадигм в социологии и политологии связан с О. Контом (1798—1857). Он первый предложил очертить границы научного знания в обществе. Оно ограничивалось фиксированием точных связей между конкретными явлениями, действиями, функциями, институтами. Категорию сущности Конт рассматривал как пережиток донаучных представлений. Вопрос о сущности социальных явлений был объявлен метафизическим и принципиально неразрешимым. Контовские понятия, законы функционирования и развития общества носили по преимуществу феноменологический характер, т. е. основывались только на непосредственном наблюдении. Поиск истоков явлений, которые лежат за пределами наблюдений, отвергался Контом.
А. Токвилль (1805—1856) вошел в историю политической науки как исследователь реальной демократии. Он изучал ее на примере действия Конституции США. Была открыта, казалось бы, простая истина. Демократия не нечто идеальное и совершенное. Перейдя к демократии, общество кое-что и теряет. Но потери неизбежны, преимущества, приобретаемые с демократией, превосходят потери. Наконец, Токвилль обнаружил, что демократия — конкретно-политическое и социокультурное явление. И демократия в США имеет свои достоинства, но и недостатки. Тонквилль открыл условие национального кризиса. Революция происходит не тогда, когда массам живется очень плохо, а когда изменения пробуждают стремления и надежды. Говоря современным языком, предпосылкой политической революции является революция ожиданий.
В XIX в. не без влияния Конституции США, а также их исследователей, каким был А. Токвилль, было распространено мнение, что лучшие формы государства не надо придумывать. В центре исследования оказались государственные институты, предусмотренные Конституцией. Возник институционализм как принцип исследования. Под влиянием позитивизма в политической теории стала формироваться устойчивая сдержанность относительно новых априорных идей и теорий.
Э. Дюркгейм. например, допускал только такие понятия, которые описывают чувственно воспринимаемые явлении. Дюрктейм считал, что такие понятия, как народный, национальный дух спекулятивны. Но объектом наблюдения могут быть коллективные представления, т.е. массовое сознание. В духе позитивизма Э. Бернштейн отрицал за социализмом статус науки, так как наука не может заниматься тем, чего еще нет, будущим.
Позитивизм основывается не на том или ином видении общества, а на его исследовании, которое задается системой позиций. Так, В. Парето (1848—1923) оставляет открытым вопрос о том, хорош или плох факт существования элит. Он стремился к описанию элиты как естественного, природного явления, обосновывая критерий господствующей и негосподствующей элиты.
Под влиянием позитивизма в политической науке утвердился принцип многофакторности, по которому различные факторы действуют отчасти независимо друг от друга и без очевидной субординации. Позитивистскому подходу соответствует тезис Р. Михельса (1876—1936) — «демократия ведет к олигархии». Эта закономерность действует во всех организациях независимо от субъективных устремлений. В любой организации аппарат управления приобретает самостоятельное значение. Чем крупнее организация, тем сильнее действие этого закона.
М. Вебер считал, что объективные общественные закономерности обнаружить невозможно, но необходимо понимать и толковать действия. Найти можно не объективный смысл человеческих действий, а субъективный, который люди вкладывают в свои действия. Вебер исключал ориентацию на познание долговременных тенденций и закономерностей в политике. В познании и предсказании последствии поведения признавались только вероятные суждения. Вебер ввел понятие «идеальные типы» действия: целерациональные, ценностно-рациональные, традиционные и аффективные. Оценка фактов, по Веберу, дело политика, дело ученого быть свободным от ценностных суждений. Поэтому наука должна быть свободна от социальной борьбы. Свободу от ценностных суждений Дюркгейм обосновывает через понятие «нормальный». Социальный факт объявлялся нормальным для данного социального типа, рассматриваемого в определенной фазе его развития, когда он имеет место в большинстве принадлежащих к данному виду обществ, взятых в соответствующем фазисе их эволюции. В. Парето также считал, что предмет науки — это повторяющееся в обществе то, что подвергается анализу, свободному от ценностей.
Правда, на деле быть свободным от ценностных суждений удавалось не во всем. Так. Вебер октябрьское восстание в Москве в 1905 г. считал бессмысленным, определял его как подготовленное ленинской группой и эсерами. Советы рабочих и солдат оценивал как диктаторски-милитаристские, где «господствовали властители и диктаторы». Основоположник позитивизма О. Конт обосновывал отрицание всякой революции как процесса, принципиально враждебного порядку.
В наше время остался неизменным основной принцип позитивизма — поиск законов за пределами непосредственного наблюдения отвергается и оценивается как псевдопроблема. Однако сейчас позитивизм обновлен, сформировался неопозитивизм. Его особенность в акцентировании внимания на сциентизме, т.е. точности методов политического анализа, их сближения с методами, которые используются в естественных науках.
Принцип сциентизма означает, что в исследовании должно господствовать только специальное, профессиональное и математически точное знание, отделенное не только от идеологии, аксиологических подходов. Оно должно быть аполитичным, т.е. свободным от каких-либо политических влияний. Только такое знание объявляется единственно аутентичным. Приверженцы сциентистского направления убеждены, что политическое знание можно довести до уровня, когда прогнозы и точные предсказания равносильны суждениям типа «если это сделано, значит случится то-то». Под влиянием вычислительной техники, математики и кибернетики среди политологов, особенно американских, росла убежденность в возможности точных измерений, обоснование и прогнозирование поведения, что все проблемы в политике решаются на основе культуры управления и использования научно-технического потенциала. Политологию можно превратить в науку, которая не уступала бы физике и кибернетике по широте экспериментов, применимости математики, лабораторных исследований, открываемым эффектам, тенденциям.
Для сциентизма характерно предположение, что исходное начало политики должно быть устойчивым и определенным. Если в основе экономического анализа находится «экономический человек», которым движет воля потребления и владения, то в основе «политического человека» — воля властвовать. Для развития политического знания необходимо найти точную единицу измерения, а затем дело изобретательности и технологических расчетов. Незыблемый принцип исследования — верификация. Это означает, что научную ценность представляют только эмпирически достоверные факты, которые можно проверить наблюдением, анкетированием и интервьюированием, изучением документов.
Принципом верифицируемости обусловлены требования эксплицитности, т.е. воспроизводимости исследовательских процедур. Отсюда особое внимание операционализму, совокупности обоснованных инструментальных операций и познанию исследовательских процедур.
В американской политической науке широко распространен математический метод обобщения информации. Возрастает роль социальной и политической статистики, информации о мировом знании.
Прагматизм. Параллельно с позитивизмом в XX в. сформировался прагматизм. Вначале развился утилитаризм. Наиболее влиятельными представителями этого направления были И. Бентам (1748—1832) и Д.Милль (1806—1873).
В основе исследований И. Бентама лежали не идеалы далекого будущего, а реальная действительность, участником которой он был сам. И. Бентам не верил в существование общих законов развития общества. Он предлагал строить жизнь, исходя из интересов реального человека, действительной меры оценки всех вещей. Человек стремится к меньшим страданиям и большим удовольствиям. Соответственно цель политики не в постижении высших законов и следовании им, а в обеспечении счастья для большинства. Эта идея легла в основу концепции позитивного закона и активного законодательства. Дли государственного закона важна не общая концепция справедливости, 2 прагматическое обоснование конкретных шагов. Иначе говоря, в политике чадо отвечать конкретно, что дает проводимая политика. Бентам считал, что пользу от политики в целом, законов и реформ, в частности, можно вычислить. Правда, процедура вычисления громоздка (14 категорий счастья, 12 — страданий, 7 —стандартов измерений). Но сама идея измерения результатов деятельности прочно вошла в западную политологию, стала началом теоретического обоснования последовательной и поэтапной демократизации политических отношений. Благодаря бентамовскому подходу в Англии было введено тайное голосование, расширились возможности массового образования.
Д. Милль (1806—1873), подобно Бентаму, развивал этическую систему, введя термин «утилитаризм». Согласно утилитаризму моральная ценность поступка определяется его пользой. Тем самым создавалась идейная предпосылка для преодоления разрыва между моралью и политикой. Макиавелли решал эту проблему, отделяя политические оценки от нравственных, Милль — через модернизацию морали. Он был одним из первых сторонников равноправия женщин, создания идейных предпосылок всеобщего избирательного права в XX в.
Прагматизм, результат своеобразного соединения приземленного нормативно-ценностного подхода в виде утилитаризма и позитивизма, основывается на том, что человек переживает не движение от незнания к знанию, а колеблется между твердым мнением или устойчивым верованием. Объективных критериев истины нет. Значение идей определяется последствиями. Прагматисты отрицают необходимость, но признают действительность. Достаточно проявить волю, чтобы реальность приобрела желаемую форму. Соответственно и в жизни, и в политике человек может выбрать любую форму поведения, руководствуясь любыми моральными нормами, убеждениями. Главное — делать то, что окупается. Главное — не истина и справедливость, а вера. Нравственная и политическая оценка поведения определяется успешностью решения вопроса в данной ситуации.
Наиболее ярко прагматизм проявился в ленинизме и теории мелиоризма Д. Дьюи. Ленинская идея об удачном определении главной задачи, слабом звене власти, использовании ситуации для захвата власти, изменении обычного порядка зависимостей (когда, не дожидаясь социоэкономической и социокультурной зрелости ставится задача завоевать власть и использовать ее для достижения желаемого уровня культуры) частично себя оправдала. Согласно ленинскому учению действительность поддается изменениям под воздействием воли.
Иное направление прагматизма в политической науке открыл Д. Дьюи. Он считал, что учесть влияние всех факторов общественного развития практически невозможно. Нет смысла постигать жизнь общества в целом. Но есть социальные проблемы и возможность пробовать. Изучая уроки, в том числе ошибки, искать лучшее решение. Задача наблюдателя, мыслителя, носителя воли — преобразовать неопределенную или проблематичную ситуацию в определенную, т. е. решаемую. Обоснованная Д. Дьюи концепция мелиоризма оказала влияние на развитие как социологии, так и политического курса США. Начиная с «нового курса» Ф. Рузвельта, в практике США утвердилась линия на активность федеральных и штатных структур в корректировке важных аспектов жизни страны.
§ 3. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП, ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПСИХОАНАЛИЗ, БИХЕВИОРИЗМ
Принцип антропологический. Антропологический подход основан на постоянстве основных качеств человека как социобиологического существа, универсальности его родовых качеств, их независимости от внешних обстоятельств.
Антропологический принцип сформулировался как альтернатива теологической интерпретации всех социальных процессов, а развивался как альтернатива социологической трактовке политики.
Основной постулат заключается в том, что политическая жизнь — вещь исключительная и все народы на протяжении своей истории организовывали политическую жизнь на разных основаниях. Духу антропологизма соответствует обращение к догосударственным организациям общества, эпохам «юности мира».
Одна из ценностей антропологического принципа заключается в развитии оснований пределов заимствования, влиянии одной политической культуры на другую. Игнорирование антропологизма открывает путь неограниченной модернизации, разрушению основ поиска приемлемого и устойчивого для данного народа политического образа жизни. Н. Бердяев, опираясь на традиции русской социальной мысли, проник в глубокие пласты русской истории и культуры, раскрыл весьма существенные черты национального характера русского человека. Их знание и учет сохраняют свое значение для современного политического анализа и прогнозирования. Антропологическое направление противостоит господству однозначных социологических формул, например, тезису о том, что сущность человека заключена в совокупности общественных отношений. Этот марксистский постулат ориентирован на изменение общественных отношений как начало всему и вся. Жизнь показала ограниченность данной формулы. Отношения менялись и человек проявлял большой потенциал мимикрии, но не менял своей сущности. Искомая сущность человека усматривается антропологами в самом человеке с его способностью создавать, дезорганизовать свои связи, выбирать и проявлять амбивалентность.
Каковы положительные результаты использования антропологизма в политологии? Это прежде всего путь к изучению таких проблем, как связь типа человека (устойчивых черт его интеллекта, психики) и политики, влияние национального характера на политическое развитие, и наоборот.
Антропологический метод ориентирует на видение сложности структуры развития человечества, действие тенденций, организующих или, наоборот, дезинтегрирующих общество, позволяет больше критиковать социологический и нормативистский подходы в исследовании, чем обосновывать другие выводы и прогнозы. На современном этапе антропологический подход практически исключает прогнозирование, четкие выводы. Сторонники антропологизма приходят к разным и в том числе противоположным выводам.
Психологизм в политическом анализе. Психологизация политических отношений — поиск причин политического поведения субъектов в психологических механизмах, устойчивых психологических реакциях, характерных для политической деятельности. С обращением к психологическим аспекту политических процессов собирается богатый материал для анализа истоков стабильности и неустойчивости, мотивов и реакций на изменения, цикличности подъемов и спадов в политическом развитии. Как и в антропологизме, так и в психологизме исходными в анализе являются не сами по себе политические отношения, а человек в политической среде.
Однако в психологизме преобладает позитивизм. В современном политическом психоанализе есть единицы измерения, проводится шкалирование установок, развивается психометрия.
Психологизация проблем политики относится к старой и плодотворной традиции. Уже Макиавелли акцентировал внимание на особой роли настроений для понимания природы мятежей. Различие настроений видится главной причиной «всех неурядиц». Ленинское требование знать настроение масс, причем безошибочно и по любому вопросу, было не только теоретическим положением, но и реализовалось при решении вопроса о взятии власти и способности удержать ее.
На Западе психологизация политического поведения — одно из главных направлений развития политической науки. В его основе лежат фрейдизм и неофрейдизм. До Фрейда массовая психология трактовалась или с позиции общности интересов (марксизм) или как результат массового гипноза (Бернхайм). Для Фрейда интересы — это лишь рационализация подсознательного. Соответственно психоанализ власти — это проблема генезиса власти как отношений господства и подчинения в связи с особыми установками человеческой психики, преимущественно в ее бессознательных аспектах. Уже сам З. Фрейд обратил внимание на феномен толпы. Основоположник политического психоанализа Г. Лассуэл (США) ввел понятие «властная личность». Ее внутренней пружиной является стремление преодолеть чувство собственной неполноценности путем приобретения власти. На основе таких установок создано множество биографий и политико-психологических портретов политических лидеров, вождей, особенно первой половины XX в.
Политико-психологические исследования ценны при анализе проведения электората.
Политический психоанализ необходим при изучении процесса политической социализации, мотивов поведения лидера и малых групп.
Предметом психоанализа может быть также политический язык, используемые им метафоры, их эволюция в переходные периоды. Психологический подход оправдывает себя при анализе причин живучести стереотипов. С политическим психоанализом органично связаны важные направления в области политической психологии. Так, Р. Барт доказывал, что формирование в середине XVIII в. классического французского языка имело политические последствия. Язык приобрел черты ярко выраженной инструментальности.
В послевоенное время фрейдизм обновлялся и развивался, приобретая новые оттенки. Современные ветви психоанализа отличались социологизированностью, доходом от крайностей пансексуализма. В целом психоанализ на Западе сегодня не только метод научного анализа, но и форма роста культуры, образованности средних слоев и даже выработки ими своей социальной позиции.
Можно сказать, что психоанализ — феномен западной культуры или явление, оказывающее на культуру большое влияние. Э. Фромм сравнивает содержание и последствия открытий Фрейда с открытиями Коперника и Дарвина, так как и тот, и другой доказали, что большую часть того, что мы осознаем нереально, а большая часть реального не находится в нашем сознании.
Психоанализ противостоит крайностям интеллектуализма, т. е. такому принципу мышления (по Манхейму), который либо игнорирует волю, эмоциональность, мировоззрение, либо считает возможным подчинить их только законам разума и создать онаученную политику. А все институты политической деятельности рассматриваются только как формальная рационализация реальной политической борьбы. Сила психоанализа заключается в конструктивной критике односторонности рационального анализа, переоценке роли рациональности в социальном развитии, игнорировании роли иррационального в политике.
Бихевиоризм объединяет успехи психологической науки с позитивистским, сциентистским, прагматическим подходами. В центре бихевиоризма находится изучение политического поведения с учетом знания побуждающих мотивов. В бихевиоризме поведение сводится к терминам — стимул, реакция. Бихевиористское направление сформировалось как альтернатива поиску детерминизма, общим теориям в политике, отрицанию действия надиндивидуальных анонимных общественных сил. На распространение бихевиоризма в политической науке повлияла результативность экспериментальной психологии, выделение ею базисной единицы анализа — отношения, общая сумма склонностей, убеждений, пристрастей. Известный американский политолог К. Дойч принял в качестве единицы анализа сообщение и каналы его распространения. У Снайдермана исходная единица анализа — «самооценка».
В центре внимания бихевиористов — политическое действие, преобразование информации в волю, опирающуюся на государственные механизмы. Концентрируется действие в принятии решений. Политический процесс видится как взаимодействие и соперничество групп, заинтересованных в обладании ресурсами власти. Бихевиористы оперируют набором типов и форм поведения и потому обращаются к данным всех наук, особенно психологии. На этой основе строятся модели поведения в типичной политической ситуации. Но во всех случаях объектом исследования является поведение реальных конкретных людей. Цель же исследования — не только дать реалистическое и формализованное точное описание причин и целей поведения, но и предложить ориентиры в практической политике. И объектом исследования являются не тенденции и группы, а конкретные мотивации индивида, побудившие его к определенному поведению и решению. Акцент делается только на непосредственном влиянии на индивида, т. е. воздействии семьи, ближайшего окружения. При всем разнообразии мотивов и импульсов есть непреходящее, что влияет на поведение. Так, Ч. Мериам (1874—1953), один из основоположников бихевиоризма, определяет это так: «Все противоречия приходят и уходят, но остается длительная борьба за регулирование и приспособление». Внимание акцентируется не на институтах, а на интересе как главной пружине политического поведения и процессов. Ч. Мериам считал, что для такого анализа необходимо приземленное, реалистическое понимание власти. И упор делается на анализе власти не как социальном феномене в системе общественных отношений, а как результате волевых усилий. Современный американский политолог А. Дауне определяет политическую систему как способ взаимодействия «рационального избирателя» и рационального политика. Главной задачей политической науки бихевиористы считают систематическое наблюдение за политическими процессами, повседневным воплощением реальных социальных и политических структур.
Американский классик бихевиоризма Г. Моргентау (1904—1980) разработал категорию «национальные интересы» как исходную при обосновании политического курса. Теория национальных интересов позволила достаточно гибко подходить к их трактовке и реализации.
Бихевиористский подход открыл возможности анализировать весьма существенные причины расхождения между устойчивыми политическими принципами и конкретным решением, ориентировал отказываться от поиска решающей роли какого-либо одного фактора на поведение. Бихевиористами обнаружена зависимость поведения индивида от его непосредственного окружения.
В американской политической науке среди проблем бихевиористского подхода стабильными темами исследования являются политические решения и их типы, процессы принятия политических решений, интересы и предпочтения принимающих решений, уровни и объяснения политических решений, экспертиза и политический прогноз.
Распространению бихевиоризма способствовала деловитость социологических результатов.
С распространением бихевиоризма в политологию стала внедряться американская неутомимость в изучении, регулярность опросов. Сильная сторона бихевиоризма — бегство от индокринации исследования.
Возникнув в 20-е годы, пройдя полосу наибольшей распространенности в 40—50-е годы, бихевиоризм к середине 60-х стал терять популярность. То, что воспринималось только преимуществом (бегство от теоретического обобщения, отказ от стремления устойчивых и глубинных процессов в социальной реальности и в сознании) оказалось слабостью и односторонностью.
В конце 60-х — начале 70-х годов монополизм бихевиористов в американской политической науке пошатнулся. Обнаружилась не только сила, но и слабость обращения исключительно к «микротеории» и методам, разработанным исключительно на основании эмпирического исследования. Такой подход постоянно уводил от социальной реальности как целостного процесса и сферы деятельности. Бихевиористская ориентация оставляет в стороне ценностные оценки анализируемых процессов, уводит от осмысления политической жизни в целом и не готовит почву для формирования целостной теории политики. Конечные выводы бихевиористов порой сводятся к очевидностям, банальным истинам. Д. Истон провозгласил в начале 70-х годов о постбихевиористской революции. Было признано, что полное забвение историзма, нормативизма ведут к неспособности теоретически решать политические проблемы. Суть постбихевиоризма Д. Истон свел к следующим принципам:
сущность предшествует технике; бихевиористский метод содержит в себе идеологию консерватизма; привязывать себя только к отдельным фактам — значит ограничивать свое видение фактов, терять связь с действительностью.
Слабость бихевиоризма усматривалась и в том, что предметом изучения объявлялись факты, которые должны быть очищены от нравственной оценки. Критике подвергались желание исследователя быть этически нейтральным, его выступление за абсолютизацию технических приемов и попытки расщепить жизнедеятельность на отдельные поступки. В результате человек как целостное образование исчезает, а политическая деятельность теряет человеческий смысл.
В постбихевиоризме произошло соединение позитивизма и ценностного подходов. Принцип верификации основной принцип би хевиоризма — претерпел изменения, став принципом верифицируемости, т. е. только подтверждаемости, но не обязательно полной подтвержденности. Этим признавалась несостоятельность идентификации политологии с точными естественными науками. В постбихевиоризме уже нет отрицания теоретического знания. Теоретический уровень знаний, ценностные суждения сторонниками постбихевиоризма принимаются как необходимые, Главное видится не только в описании, но и истолковании процессов под углом социальных и политических ценностей.
Заслугой бихевиористов явилось разграничение ценностей и фактов, признание необходимости освобождаться от груза ценностных и идеологических ориентации, больше полагаться на количественные методы. Полной деидеологизации в политологии не произошло и не может произойти, а математизация количественного анализа может быть только ограниченной. Однако разграничение ценностей и фактов, стремление освободиться от власти идеологических установок стало реальностью.
§ 4. СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Суть системного анализа состоит в сосредоточении исследования на взаимосвязи элементов и действий между собой. Элементы системно-социологического анализа содержатся в методах Маркса и Спенсера.
Современный системный подход был открыт Т. Парсоном (1902— 1979) и Э. Шизлом (р. 1911). Обосновано существование системы действий, которая может анализироваться с точки зрения внутренней интеграции, сохранения структур, которые определяют и контролируют систему; приспособления к общим условиям среды; целеориентации, связанной со средой. Сформулирован набор проблем, благодаря решению которых система остается системой. Таковы прблемы адаптации системы с внешним объектом, целедостижения или получения удовлетворения, интеграции, т. е. достижения бесконфликтности между элементами, воспроизводства структуры. Важнейшее свойство системы — устойчивость, поэтому все необходимые функции обязательно выполняются системой, хотя структура в каждой системе разная.
Набор функциональных проблем достаточно универсален и может быть применен к анализу систем любого уровня. Политика может рассматриваться как подсистема которая специализируется в основном на такой функциональной проблеме как целедостижение. Если правовая система сформировалась в ходе отделения от религиозной системы с формированием рыночной экономики, то политическая система возникает через отделение власти от экономики под влиянием демократической революции с введением демократической избирательной системы
В рамках политики как самостоятельной системы проявляют себя все функциональные процессы. Функцию воспроизводства, поддержки системы выполняет политическая культура. В целом политика как система является устойчивой множественностью политических реальностей. Все функции неизбежно выполняются какими-либо структурными элементами. Могут изменяються носители функций, но сами фукции незаменимы, так как в их основе потребности и полезность.
Для сторонников системного подхода характерен поиск и формулировка универсальных функциональных закономерностей, в которых якобы и скрыты истоки устойчивости тех или иных систем. И пока речь идет о политических реалиях Запада, такой подход во многом оправдан. Но ситуация меняется, если разработанный системный подход начинает применяться к незападному миру. Имеющийся инструментарий оказывается недостаточным. Не случайно академическая наука на Западе не была готова объяснить и тем более предвидеть как социально-политические кризисы, так и распад мировой социалистической системы.
При системном подходе без внимания остается индивидуальное в политике, конфликты, которыми полна жизнь. Человек видится только в ролевом качестве как исполнитель функции, включенный в работу единой системы. Поэтому данный метод мало работает при анализе политической культуры, лидерстве, состоянии аномии, кризисной и революционной ситуациях.
Р. Мертон (род. 1910), известный американский социолог, выдвинул программу создания теории среднего уровня в противовес построению всеохватывающей теории структурного функционализма Т. Парсонса. Внимание сосредоточивается на анализе не механизма поддержания «социального порядка», а на выделении проблемы изучения дисфункциональных явлений, напряжений и противоречий в социальной структуре. Мертон предложил концепцию выведения амбивалентности поведения из социогенеза, реально существующих социальных отношений и насчитал несколько социальных типов амбивалентности. Для политической науки плодотворными были такие типы поведения, как «конформизм», «ритуализм», «мятеж», инновация. Мертоновский подход оказался результативным при изучении политического сознания, поведения, участия и лидерства.
Формирование и развитие политологии как плюралистической в концептуальности и мировоззренческом отношениях обуславливают и разнообразие методов изучения политики. В политологии нет единой универсальной методологии. Своя методология имплицитно содержится в каждой политической теории. Сколько мировоззренческих парадигм, столько и групп способов познания.
Тем не менее характерен набор наиболее распространенных методов сбора, обработки, интерпретации информации. Есть общенаучные методы: использование аппарата логики, в том числе индукции и дедукции, моделирования и эмпирический сбор документального и статистического материала, наблюдение и т.д.
В прикладной политологии используются методы конкретного социологического исследования и компьютеризация всех процессов сбора и обработки информации. Широко используется исторический метод, т.е. изучение политики в целом, политических явлений, в частности, в процессе их становления и связи с прошлым, в ходе развития. Не политологами этот метод создан, но для анализа политических отношений он плодотворен. Дело в том, что в политике огромную роль у грают традиции, сложившиеся системы поддаются медленным изменениям.
Политические институты, нормативы всегда национальны или несут с собой отпечаток национальной самобытности. Но поскольку отношения властвования имеют общую логику функционирования, постольку в политической жизни, системе, культуре разных народов и времен много общего. К тому же сближение культур, развитие общих интересов, идеалов дают основание сопоставить политические процессы, институты разных стран и времен, т. е. использовать сравнительный метод, на основе которого развивается направление — сравнительная политология.
В политической науке, особенно прикладной политологии, используется ситуативный метод. Суть его в учете всех (устойчивых и временных, объективных и субъективных) условий и обстоятельств, создающих конкретный процесс, положение. Сторонниками бихевиористского направления была разработана целая серия ситуативных концепций международных отношений: «равновесия страха», «балансирования на грани войны», «сдерживания», «отбрасывания рубежей».
Названные концепции отражали эволюцию в соотношении сил на международной арене и формирование форм замены национальных интересов США.
Институциональный метод — наиболее рельефное проявление феноменологического подхода в политологии. Суть институционализма в политологии прежде всего в наблюдении, описании и анализе политических структур, свойств и взаимосвязей как феноменов. Институциональный метод предполагает оценку институтов на основе национального и мирового опыта. Однако результаты такого подхода ограничены, так как сами по себе институты — относительный гарант устойчивости развития, демократичности. Со временем становилось очевидным, что далеко не все социальные изменения влекут перестройку институтов, а появление новых институтов и упразднение старых не гарантия желаемой модернизации социальных отношений. В целом институциональный подход оставался доминирующим в политико-правовых науках, в политологии при изучении политических подсистем, государственных структур, партийных систем, а также при реализации прав человека.
§ 5. НАУЧНОСТЬ ПОЛИТОЛОГИИ
Почти за триста лет до Великой французской революции Макиавелли писал о политике как опытной науке. Но и сегодня однозначный ответ о научности политологии дать непросто. Преобладает мнение об ограниченности научности политологии, как, впрочем, всех других социальных знаний. Имеется в виду и ограниченность возможностей прогнозирования, и огромная роль в политике субъективизма, случайностей, интуитивного, всего того, что делает политику искусством возможного.
Под влиянием К. Поппера распространено мнение, что научной теории истормческого развития, на которой могло бы основываться предвидение, не может существовать, что общественные и естественные науки принципиально не тождественны, и знание законов общественного развития может быть получено только в терминах ограниченных гипотез.
Если предположить, что критерии научности в математике и физике абсолютны, то научность политического знания сомнительна. В математике знания жестко противопоставляются субъективному видению, точке зрения. Истинным считается только то, что опирается на обоснованное знание и не имеет альтернативы, а путь к обоснованным знаниям проходит через однозначные логические умозаключения. Другое дело — политологическое знание. Оно изобилует разнообразными теориями, точками зрения, в том числе взаимоисключающими идеями. В физике два незыблемых критерия — эмпирическая верифицируемость и предсказуемость новых фактов. Ни тот, ни другой критерий не могут быть взяты забеузусловную основу научности политического знания. Эмпирический материал, на основе которого строится теория, исторически и регионально ограничен. В политике, пока не обнаружены законы, которые действуют также неумолимо, как физические законы или математические связи. В политике всегда есть выбор. И в политологии свой простор для гипотез, проектов, вариантов развития. Критерии научности политологии многомерны; они обусловлены внутренней самосогласованностью знаний и их рациональным объединением, системным обращением ко всей сумме накопленных знаний. В политологии свои гносеологические допущения, и пустот в знаниях немало. Но не больше, чем в других науках.
Примечательно, что формирование современных социально-политических ценностей на Западе началось со времен становления рационализма — типа мышления, согласно которому разум — решающая и даже единственная основа познания.
Политология научна, поскольку обладает определенной суммой знаний, но их недостаточно, чтобы полностью объяснить все происходящие политические события. Социальные системы обладают способностью самообучаться и саморазвиваться. Поэтому в них есть и остатки прошлого, основы настоящего, зачатки будущего, возможность обгонять имеющееся о них аналитическое знание. В политологии накоплены знания преимущественно о прошлом и настоящем как результате прошлого. Поэтому возможности в выявлении закономерностей и в прогнозировании ограничены, Политическая же жизнь ставит новые вопросы и требует ответа на них сегодня. Поэтому политолог призван анализировать и оценивать современные политические процессы, не дожидаясь их завершения и тем более окончательных результатов. В противном случае аналитик становится историком, исследователем только осуществленной политики.
Другая сложность политологии обусловлена наличием противоречия между необходимостью исследователя быть предельно объективным и неизбежностью заинтересованности политолога в утверждении своего видения проблемы. Последний фактор может способствовать односторонности исследования, преувеличению роли одних ценностей и факторов и недооценке других.
И. Кант считал, что нельзя ожидать, чтобы короли философствовали или философы стали королями. Обладание властью неизбежно искажает свободное суждение разума. Но короли или народы не должны допускать, чтобы исчезли или умолкли философы. Необходимо дать им возможность выступить публично. Политическое знание приближается к политической практике, но не соединяется с ней. Политика останется в основном делом практиков, наука делом аналитиков, чаще всего не приобщенных к политической борьбе и игре. Жизнь, политическая особенно, не любит ждать; наука, наоборот, требует времени и наблюдения как бы со стороны. В политической жизни незаменимы быстрая реакция, интуиция, способность рисковать. Если политика остается искусством возможного, то наука стремится в хаосе событий, избирательной суете, сумме решений увидеть устойчивые тенденции. Решается эта задача с некоторым опозданием. Но если для ученого опоздание объяснимо и даже естественно, то для политика — смерти подобно. Политология имеет большие возможности быть наукой о накопленном политическом опыте и ограниченные — о политике будущего. Как выразился однажды М. Дюверже, политическая наука может разоблачать обман (добавим — и иллюзии), но не больше. Тем не менее стремление дать научное объяснение реальным политическим процессам всегда сопровождало политическую мысль.
Наблюдается тенденция онаучивания политики. Но только тенденция, и в исторически обозримой перспективе политика остается также и искусством, не подвластным науке. Научность обоснований в политологии небеспредельна. И наряду с научным знанием, основанным на опыте, есть другой способ усвоения политических реальностей — религиозный. Одна разновидность религиозной интерпретации политического прямо связана с какой-либо теологической парадигмой. Основой так называемой светской религиозности является какая-либо идеология. Религиозность любой идеологии проявляется прежде всего в обращении к высшим ценностям. В этом проявляется страстная жажда абсолютного, неудовлетворенность достигнутым.
Религиозное и научное видение жизни, в том числе и политической, не противостоят друг другу, а дополняют. Относительно совместимости научного и религиозного знания С. Франк сказал, что глупый человек, видя одно, забывает о другом, не умеет связать их вместе, ненормальный — всегда мономан, одержим одной идеей и утратил естественное чувство разнообразия и полноты бытия. Создатель лазеров, лауреат Нобелевской премии Ч. Таунс сформулировал различае науки и религии следующим образом. Цель науки открыть порядок во Вселенной. Стремление к истине достигается через опыт. Задача религии в постижении смысла Вселенной, связи человека с ней, высшей целесообразности, т.е. божественного.
Продолжим такое сопоставление науки и религии применительно к политическим явлениям. Наука изучает политику в рамках замкнутой в себе системы или во взаимосвязи с другими замкнутыми системами — экономической, социальной, экологической, нравственной и т.д. Религиозное начало ведет к познанию политики в отношении с абсолютной первоосновой, общим смыслом бытия. У каждой нации свой путь общения с Богом, своя религия, свои социокультурные ценности, в которых содержится национальное культурное начало.
Если политология была бы только системой научно обоснованных знаний, то ее значение сводилось бы к обобщению эмпирического опыта; она отражала бы способ чувственно воспринимаемого политического бытия. Но политическое познание не ограничивается констатацией истины, выявленной опытным путем. Оно обращено и к абсолютному, предполагает веру. Вся история обоснования и развития идеалов от древности до наших дней — поиск непреходящих ценностей в политической жизни. И в этом проявляется потребность в вере, присутствие идеологии в политологии.
На основе теологической парадигмы не может быть достигнуто знание политических структур, технологий, функций. Но подобно тому, как социологическое знание корректируется «понимающей социологией» (М. Вебер), точно так же научное политологическое знание должно дополняться понимающей политологией. Развитие последней особенно актуально в России. Есть основания выделять в политологии не только научные школы, но и национальные приверженности. Без них не понять особенностей реальной политики, политологии страны, меры пригодности к ней ценностей, которые сложились в других странах.
ЛИТЕРАТУРА
Основы политологии. Курс лекций / Под ред. В. П. Пугачева. М., 1992.
Алексеева Т. А. Предмет политической философии // Полис. 1992. № 3.
Гаджиее К. С. Опыт введения в политологию // Полис. 1992. № 1,2.
Ильин М. В., Коваль Б. И. Что есть политология и что — наука о политике (опыт нетрадиционного обзора) // Полис. 1991. № 4.
Мансейм К. Идеология и утопия (гл. III. Может ли политика быть наукой?). М., 1992.
Основы политологии. Краткий словарь / Под ред. Г. А. Белова, В. П. Пугачева. М., 1993.
Глава пятая
ВЛАСТЬ § 1. ПОНЯТИЕ И КОНЦЕПЦИИ ВЛАСТИ
Во все времена развития политической мысли считалось аксиоматичной неразрывность политики и власти. Понимание незаменимости власти в развитии и функционировании общества является исходным для всех современных социальных и политических теорий. Общество потому и является обществом, что совокупность людей объединена взаимодействием, обменом и властью. М. Вебер основной аспект политики видел в стремлении участвовать во власти и в распределении власти. Если формализовать понимание политики, то ее содержание можно свести к борьбе за власть и сопротивление ей.
В мировой политологии современное понимание власти в целом, политической в особенности, является результатом использования разных концептуальных подходов. Согласно западной традиции первичным видом власти является власть индивидуальная, как произвольная от естественного права на свободу действия, распоряжения собой, вещами, всем, что доступно. Поэтому распространенными моделями власти являются межперсональные конструкции, отношения между двумя и большим числом субъектов. Согласно позитивистскому подходу основу определения власти составляет признание асимметричности отношений между субъектами, существующая в связи с этим возможность одного субъекта влиять или воздействовать на другого субъекта. Если констатируется факт способности одного субъекта (А) влиять на других (В и С) и добиваться поставленных целей, несмотря на сопротивление (со стороны В и С), то можно утверждать, что субъект (А) имеет власть (над В и С). Власть определяется так же, как способность или менять отношения людей, или сохранять их, как способность добиваться цели. Как заметил Г. Лассуэл, классик американской политической науки, вся политическая наука сводится к изучению влияний. Власть начинается там, где информация, рекомендация, решение реализуются, переходя в достижение цели.
Индивидуализация власти высвечивает существенную сторону властеотношений, но не дает полного ответа о ее природе. Характер и направленность политики определяются не только теми, кто непосредственно властвует. Во-первых, проблема власти не возникает, если нет вопросов распределения ресурсов и нет альтернативы выбора. Существующее распределение может быть изменено или сохраниться. Во-вторых, характер и направленность власти во многом определяется сложившейся структурой власти, возможностями оппозиции корректировать курс. Даже жесткость или мягкость властвования зависят только от натуры властителей. Они опираются на государственный аппарат, бюрократическую машину. Зло может быть «банальным», т.е. являться неизбежной издержкой конкретного режима.
Ограниченность познавательных возможностей первичного понимания власти в значительной степени преодолевается определением политической власти. Политическая власть вторична по отношению к индивидуальной власти, формируется в результате делегирования части прав и концентрации воли множеств в одном субъекте. Однако политическая власть не тождественна любой общественной власти. Политическая власть существовала не всегда. В примитивных обществах, т. е. в обществах, социально не структурированных, где нет личности, господствует синкретическое сознание, общая власть еще не носит политического характера, так как нет проблем, которые вызывают к жизни политику,— проблем достижения согласия. Политическая власть возникает в обществе, где люди разделены разными интересами, неодинаковым положением. В отличие от правовой власти, регулирующей отношения между конкретными субъектами, политическая власть мобилизует на достижение целей большие массы людей, регулирует отношения между группами во имя стабильности, общего согласия. В обществе с неполитической властью непокорный может изгоняться (из общины, семьи, рода, племени), изолироваться. Политическая власть не изгоняет критиков. Она или подчиняет их своей воле, или маневрирует, частично изолируя, частично находя с ними согласие. Когда началось разделение политической и неполитической власти — вопрос открытый. Если принять версию, что мораль зарождалась уже при матриархате, ее далеким источником является материнство, как отношение абсолютного и безусловного бескорыстия и добра, то можно допустить, что протополитика, как начало искусства достижения согласия зарождается в условиях патриархата. Как бы то ни было в примитивном обществе власть ограничена родственными племенными связями. Политическая власть определена пространственными, территориальными границами. Политической властью обеспечивается порядок на основе принадлежности человека, группы к данной территории, социальной категории, приверженности идее, При неполитической власти нет жестких различий между управляющими и управляемыми. Политическая власть осуществляется всегда меньшинством, элитой. Политическая власть возникает на основе соединения процесса концентрации воли множества и функционирования структур (учреждений, организаций, институтов), взаимосвязи двух компонентов: людей, которые сосредоточивают в себе власть, и организаций, через которые власть концентрируется и реализуется.
В отечественной литературе долгое время вне критики было энгельсовское понимание власти как отношения господства-подчинения. Политическая власть виделась исключительно сквозь призму понятий диктатуры пролетариата и диктатуры буржуазии. Такой подход частично верно отражал реальные отношения в обществе XIX—XX вв. с устойчивыми классовыми размежеваниями. Однако абсолютизировались зависимость власти от классовых отношений и господство-подчинение во властных отношениях.
Такой подход к политической власти противоречит первичной модели. Асимметричная модель основана на том, что та или иная сила влияния может быть у всех субъектов отношений. Граждане могут не только подчиняться требованиям властей, но и проявлять неповиновение, активно выступать против правительственных акций, добиваться удовлетворения своих интересов. Любой властитель не может не считаться с теми, на кого он опирается. И субъект политической власти не может, не должен исключать силу объекта власти. Поэтому власть это не только господство одних и подчинение других, но и договоренность об учете интересов всех субъектов властеотношений и тех, кто принимает решение, и тех, кто им подчиняется. С развитием партийных систем, групп давления, все большее значение стала приобретать идентификация власти не только с могуществом, силой, но и авторитетом. В современном обществе политическая власть является выбором и колебанием между двумя дихотомиями: господство — подчинение и руководство — принятие. Если во власти преобладает дихотомия первого типа, то преобладает навязывание одной и подавление другой воли. При распространении другой дихотомии преобладает согласие, компромисс. На практике в современном обществе политическая власть является чаще всего смешением руководства и господства, подчинения и принятия. Политическая власть это отношения господства-руководства с опорой на концентрированные силы общества — силовые структуры, идеологии, институты.
Отражением внутренней сложности содержания политической власти является выделение ее ядра или собственно политической власти и государственного управления. Так, польский политолог В. Замковский выделил две сферы и соответственно два основных способа проявления политической власти: господство и управление. Господство реализуется в нормативах типа можно — нельзя, правильно — неправильно. Управление реализуется в организации, убеждении, обращении. Государственное управление выступает как условие и «хвост» господства. Оно содержит в себе элемент подчинения, воздействия на волю управляемых, превращение господства в повседневность. Управление не только завершающая часть власти, но также неотъемлемый элемент, условие налаженной, согласованной, коллективной деятельности.
§ 2. ОСНОВАНИЯ ВЛАСТИ. ТИПОЛОГИЗАЦИЯ ОСНОВАНИЙ ВЛАСТИ
Каковы источники и каков механизм политической власти? Эти вопросы занимали человечество с древних времен. Ответы на них имеют теоретическое и практическое значение: постигается природа власти, накапливается знание средств властвования. Французский антрополог М. Фуко считает, что, зная власть, мы ответим на вопрос: кто мы?
Основания или источники власти разнообразны как многообразна общественная жизнь, структура общественных отношений. Под основаниями власти понимаются источники властвования, средства, которые используются для воздействия на объекты власти с целью достижения поставленных задач. Ресурсы власти — это потенциальные основания власти, т.е. средства которые могут быть использованы, но еще не используются или используются недостаточно. Полное и всестороннее изучение всех возможных и фактически используемых оснований властвования дает представление о потенциале власти. Учет оснований властвования и ресурсов сопротивления властной воле дает возможность подсчитать силу и масштабность политической власти. Выделение оснований или ресурсов власти позволяет уточнить и само понятие власти. «А» имеет власть над «В» в той мере, в какой «А» принимает участие в решениях относительно использования способов воздействия на «Б».
Основания власти могут классифицироваться по разным критериям. В современном видении власти устойчивыми являются два подхода: инструменталистский и поведенческий. При первом подходе акцент делается на иерархическом праве повелевать, приказывать и на обязанности подчиняться. При втором подходе акцент на реальных возможностях добиваться целей. Первый тип оснований власти заключается в определении структурной значимости ранга той или иной власти. В зависимости от особенностей властных структур выделяются: власть высших и местных органов, власть законодательная, исполнительная, судебная, власть аппарата и лидеров массовых движений, власть государственная и партийная и т.д. Анализ возможностей такого подхода к ресурсам власти совпадает с исследованием политической системы, режимов, лидерства. Основания власти существенно различаются у центральных и региональных органов, у партийных и государственных структур.
Власть в системах управления может рассматриваться как ряд отношений между управляющими и управляемыми. В управлении достаточно бывает информации для перехода воли одних носителей власти в волю других. Но во всех случаях ресурсы политической власти носят нормативный характер: любой единичный акт носителя власти опирается на имеющиеся принцип, традицию, закон и т.д. Носители политической власти обладают уникальной системой ресурсов: специальным аппаратом, большой группой людей, занятых правотворчеством и правоприменением. Организационность, структурированность политической власти обусловливают устойчивость личной политической власти. Человек, группа обладают политической властью в той мере, в какой они имеют статус в существующей политической структуре. Аппарат государственного властвования — это особая система, в которой могут действовать свои неписаные правила и нравы. Их характер зависит от того, в каком направлении развивается общество и власть в целом: в либерально-гражданском или тоталитарном. При больших полномочиях носитель власти неизбежно использует и широкий арсенал ресурсов. Нетвердая, неуверенная в себе власть теряет уважение, ее политический рейтинг падает. В наши дни, как и в недалеком прошлом, действует принцип: «Чтоб там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».
При поведенческом подходе основанием типологизации ресурсов власти может быть антропологический характер или психоаналитические принципы. Достоинством типологизации на основании человеческого фактора является поиск основных (типовых) мотивов поведения объекта и субъекта власти, выявление человеческого компонента в процессе властвования, т. е. того исходного, что вызывает желаемое поведение.
Если иметь в виду поведение носителя власти, то можно выделить такие типы основания властвования, как возможность принуждения физического и психологического, использование знания, гарантия благ. Если иметь в виду объект власти, то выделяются следующие основания подчинения: страх, доверие, интерес. Поскольку основания властвования и подчинения корреспондируют друг другу, то можно выделить основные, интегративные типы оснований власти: страх, знание, интерес.
Основания власти могут также типологизироваться по форме и способам, реализации воли, влияния. Таковы сила традиционных оснований: во все времена — богатство, возникшее в эпоху индустриального общества — организация, и в эпоху научно-технической революции — информация.
В обществах доиндустриальных, традиционных содержание политической власти могло сводиться к формуле господство — подчинение. Оно свойственно также обществам, где еще только формируется гражданское общество, не развиты интересы и культура принятия общего для всех порядка. Сила и богатство были главными источниками власти. Однако в развитом гражданском обществе богатство отделяется от политической власти. Владение собственностью перестает быть гарантией власти. Властвовать стал прежде всего тот, кто усвоил законы организации и возможности ее использования в мобилизации и координации. В наше время возрастает политическое значение информации. Власти нет без преимуществ в информации.
В эпоху просвещения формировался культ знания как цивилизованного способа раскрепощения и достижения человечеством сияющих вершин совершенства и господства над природой, утверждения власти народа. Опыт показал, однако, что формула «Знание — сила» неоднозначна по своим проявлениям и последствиям. Не раз великие достижения человеческой мысли догматизировались, абсолютизировались, односторонне развивались, что приводило к тяжелейшим кризисам, катастрофам. Так было с химизацией производства и рождением химического оружия, с развитием физицизма (термин Сен-Симона) и появлением ядерного оружия, с развитием марксизма во всесильную идеологию и превращением России в пространство для экспериментов, которые стоили самого страшного в истории геноцида, обошлись отставанием страны от передовых стран на несколько поколений.
В эпоху компьютеризации и технизации в формулу «Знание — сила» может вкладываться разный смысл. В частности, знание может означать господство над людьми. В воображении некоторых футурологов и политологов рисуется новая эпоха неравенства, господства — подчинения. Пока нет оснований ни отрицать, ни принимать за единственно возможный такой вариант развития в будущем. Владение информацией становится мощным современным ресурсом власти, информационная ограниченность — причиной страха, подчинения.
Особенности и взаимосвязь оснований политической власти. Грани, отделяющие одно основание от другого, относительны. Так, страх — результат не только, а то и не столько принуждения, но возникает также под влиянием убеждения, информации, перешедшей в императив. Убеждение формируется в основном в результате внушения и интереса. Страх в скрытой форме влияет на убеждение. В деспотиях, при тоталитарных режимах, человек часто испытывает одновременно и восторг своим властителем и страх перед ним. Мощным дополнительным ресурсом являются чувства. Национальные и религиозные чувства, гнет и ненависть, зависть и восторг не выступают отдельным, самостоятельным ресурсом, но всегда мощным дополнительным фактором воздействия. Так, интерес может формироваться в результате рационального расчета политика по принципу «что я могу обещать и гарантировать? » или избирателя «что это мне даст?». Но интерес может подкрепляться негодованием, завистью, чувствами. Например, на Западе время от времени дает. О себе знать голосование наоборот, т.е. голосуют за кандидата не потому, что он сумел чем-то привлечь на свою сторону, а потому, что другой уже успел разочаровать, надоесть.
Массовость убеждений зависит от работы средств массовой информации, определяется духовным состоянием общества, переживаемой стадией развития: подъемом — упадком. Обычно тот, кто владеет средствами массовой информации, тот обладает и ресурсом убеждения. Ресурс типа интереса определяется экономическим потенциалом, возможностями передвижения в иерархической структуре, привлекательностью ожидаемого статуса, налоговой и эгалитаристской политикой и т.д. Ресурс принуждения силен возможностью вызвать страх за жизнь, здоровье, имущество, благосостояние. Главный результат насилия в том, что человек вынужден вести себя не так, как он хотел бы, будь на то его воля. Принуждение может быть физическим, направленным на повреждение тела, психологическим, направленным на повреждение психической конституции человека, моральным, идеологическим, направленным на достижение желаемого поведения вопреки моральным внутренним установкам.
Каждый тип ресурсов имеет свои условия реализации и предел эффективности, свои наиболее удобные объекты свое время действия.
Широкое использование страха в целом срабатывает в том обществе, где, говоря словами Герцена, человек не понимает своего достоинства, поэтому является рабом или деспотом. В таком обществе возможно содержание огромной армии, широкой сети карательных органов. К концу XX в. использование страха остается мощным орудием власти в странах с диктаторскими режимами. Однако под влиянием изменений в мире масштабы использования силы ограничиваются.
К убеждению предрасположена психологически определенная часть общества, склонная к верованиям. Учет этого обстоятельства позволяет лучше понять и потенциал внушения и убеждения, возможную взаимозависимость вер, их «конвертируемость». Поэтому убежденный коммунист может стать конвертируемым национал-патриотом, монархистом, но редко либералом-скептиком. Среди предрасположенных к убеждениям больше молодых. Позитивное политическое убеждение проявляется в поддержке проводимой политики, негативное — в неприятии ее. Но выделение двух типов политического убеждения условно. Негативное отношение к одному курсу политики может оказаться стороной, моментом положительного отношения к другому курсу. Оппозиционные силы опираются на недовольных, с неудовлетворенными желаниями, рассчитывая найти у них поддержку и понимание своей политики. Убеждение формируется аргументом и страхом, и красотой, и умом, происхождением и личными качествами носителя власти.
Направленность и устойчивость убеждения зависят от характера информационного потока и от особенности традиций. Так, интенсивная и односторонняя информация и дезинформация способствуют формированию и закреплению образов внутреннего и внешнего врага, объединению во имя ложной цели, распространению иллюзий. Такую роль играли в СССР мифы об империалистической угрозе, интернациональной помощи, необходимости жертв во имя великих строек коммунизма. На практике все эти мифы помогали только одному — держаться сложившейся элите у власти и быть вне критики.
На прочность политических убеждений оказывают влияние характер идеологического воздействия во время больших перемен, политика реформирования. В традиции советского партийного руководства была политика предварительного разрушения, идеологического ниспровержения прошлого. Например, в кампаниях разрушения старой школы, закрытия церквей, преследования служителей культа после Октября, в гражданскую войну, в борьбе с космополитизмом в послевоенное время, разоблачении идеологии сталинизма в конце 50-х — начале 60-х годов, ниспровержении марксизма-ленинизма в конце 80-х — начале 90-х годов. Все это не способствовало развитию политических убеждений как основы нравственно- идейной основы стабильности самосознания советского и российского социума. Иная почти противоположная идеологическая политика проводится в КНР. Духовная эволюция осуществляется без шумных разоблачений маоизма, ниспровержения прошлого. Китайское руководство демонстрирует также готовность использовать принуждение и добивается очень важного. Реформа в области экономики осуществляется без распада государственности и потери центром возможности контролировать развитие страны. Необходимо, однако, учитывать, что большая идеологическая преемственность — результат не только умеренности современных лидеров. Во времена Мао в стране не было политики проклятий дореволюционного прошлого, таких масштабов отречения от старого, как это было в России.
Было бы упрощением считать, что убежденность — это всегда желаемый ресурс власти, в то время как страх — это исключительно негативный ресурс. Вопрос о том, о какой убежденности идет речь. Если убежденность агрессивна, оправдывает насилие, распространяет страх, то она может быть разрушительной и гибельной как для объекта властвования, так и для носителей убеждения. Опыт показывает, что убежденность может оказаться формой глубокого самообмана, основой жесткости во имя якобы великих целей. Ресурсы власти типа страха и убеждения могут являться источником иллюзий, искаженных восприятий и неадекватных оценок. Подсознательный страх становится убеждением, рождает мазохистскую радость, потребность в угнетении. Между тем любое подчинение на основе страха причиняет подчиняемому ущерб. Против угнетателей возникают чувства возмущения и ненависти. Однако естественна также тенденция подавить это чувство или даже заменить его чувством слепого восхищения. Как считал Э. Фромм, у этого восхищения две субъективные функции, ведущие к упрочению власти. Во-первых, устранить болезненное и опасное чувство ненависти, а, во-вторых, смягчить чувство унижения. Если властитель умен, удивителен, смел и прекрасен, то нечего стыдиться подчинения ему. В результате при угнетающей власти неизбежно возрастание либо ненависти к ней, либо иррациональной сверхоценки и восхищения. Такие превращения Фромм называл бегством от свободы. Цена такого бегства — автоматизированный конформизм. Индивид перестает быть самим собой, он полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и становится точно таким же, как все остальные, и таким, каким они хотят его видеть.
В традиционном обществе ресурсы типа принуждения (или страха) и убеждения (или внушения) выступают как два основных поля политики. При доминировании силового поля политику делают те, на чьей стороне сила,— армия, вооруженные отряды и т.д. В основе поля убеждения лежат авторитет, осознание необходимости и обоснованности принимаемых властью решений. Всеобщий авторитет власти господствует в обществе при согласии. Лица, избираемые на те или иные должности,— это пользующиеся доверием большинства граждан. Можно допустить, что в глубокой древности старейшины и вожди обладали таким авторитетом; возможно в отдаленном будущем воцарятся всеобщая удовлетворенность, мир и доверие. Однако это только допущения. В российской истории не раз сталкивались два основных поля политики: стремление к власти, основанной на убеждении, нравственности, и утверждение власти силой кулака, оружия. В XX в. судьбоносным для России оказался спор Мартова и Ленина, в котором политическую борьбу одержал последний. Большевистская партия сумела силой взять, удержать власть и использовать ее для реализации своих проектов. Однако исторически прав оказался Мартов, предвидевший не только насилие большевиков, но и установление жестокой диктатуры вождя.
С развитием рационализма в мотивах и поведении людей власть все больше подпитывается как групповыми, так и общими интересами. В современном обществе политическая власть зиждется на силе, авторитете, интересе в рационально организованной власти, которая принимает решения, учитывая все интересы: общие, групповые и индивидуальные.
Ориентация на интерес может характеризовать субъекта власти по-разному. Если интерес властвующего сводится к власти, т.е. власть является самоцелью, самоценностью, то политические программы, лозунги, призывы служат одному — стремлению завоевать и удержать власть. Основное правило поведения в таком случае — главное ввязаться в бой, выиграть битву, а там видно будет. Если власть видится инструментом, преобладает инструментальное отношение к власти, то основой власти может быть артикуляция и агрегирование интересов множества. Используемые средства достижения цели становятся вторичными по отношению к сформулированным интересам.
В развитом гражданском обществе обращение к интересу является основным содержанием властеотношений. Известный американский политолог Д. Истон определил политику как отношение рационального избирателя и рационального политика. Политическая жизнь, особенно в ходе предвыборных кампаний и во время выборов выглядит как рынок власти. В результате анализа ресурсов типа интереса в западной политологии развита теория обмена и рынка ресурсов власти. Ресурс типа интереса наиболее распространен в условиях, когда основным в обществе является средний класс. Принуждение наиболее распространено в странах со слабыми демократическими традициями и институтами.
В обществах с развивающейся экономикой и сильным индивидуализмом отчетливо просматривается соревнование двух основных ресурсов власти, материального интереса, его символа — денег и принуждения, с одной стороны, и страха — с другой.
В XX в. развивались противоречивые тенденции в использовании власти. XX в. стал свидетелем беспрецедентного скачка массированного использования насилия. По количеству жертв, последствиям разрушений, по мощи и разнообразию средств насилия современная •inoxa лаже несопоставима с другими эпохами. В западной социологии и политологии пишут о наступлении века сверхнасилия (массовые убийства) из-за бесконечности международных конфликтов, загрязнения окружающей среды, роста преступности. Культ насилия наряду с культом потребительства становится основным пороком современного общества. Одновременно в массовом сознании происходит революционный сдвиг в понимании пределов использования власти. Падает эффективность военных арсеналов, огромной армии как средства величия государства, завоевания позиций в мире. Основой законопослушания становится не страх наказания, а привычка к порядку, высокий уровень развития культуры, материальное благосостояние большинства.
Редукционистский подход к ресурсам власти, выделение составных частей, элементарных клеточек ресурсов власти — только первый этап анализа. Другой, более сложный, предполагает выявление реальных сплавов (убеждения и страха, интереса и убеждения, страха и интереса и т.д.), конкретно-исторической совокупности оснований реальной власти в конкретном обществе. В целом же любое формирование и функционирование власти основываются на использовании всех ресурсов.
Основными китами центральной власти являются, как правило, международное признание, убежденность в компетентности его органов, мощь (финансовая, силовая) и эффективность его структур. Но сила даже центральной власти относительна и ситуативна, преходяща. Она нуждается в подтверждении доверия и эффективности, в воспроизводстве мощи.
Специфика ресурсов политической власти определяется ее ин-ституциональностью и коллективностью политики. Это означает, во-первых, что политическая сила прежде всего у тех, кто определяет функционирование институтов и силовых структур. Во-вторых, как бы ни были корыстны интересы властвующих и каким бы ни было сильным их господство над управляемыми, согласия в обществе не будет, если проводимая политика не учитывает интересы масс.
Выдающийся русский философ, политолог, юрист И. Ильин выделил шесть основных требований (аксиом) к политической власти. В них раскрывается и специфика политических ресурсов. Во-первых, политическая власть определяется политическими полномочиями. За пределами правового поля может проявиться политическая борьба, мобилизация, но не власть. Во-вторых, политическая власть может быть единой. Разделение властей уместно в рамках достижения уравновешенности разных подходов, но не должно быть прикрытием политического противоборства. По Ильину, наличие не единой власти, но двух и более властей, которые противостоят друг другу, свидетельствуют о существовании в обществе неединого политического союза, или другими словами,— раскола. В-третьих, действительно, политические цели должны основываться только на общих интересах. В-четвертых, политическая власть связана с распределяющей справедливостью, вектор которой обусловлен необходимостью поддержания «национально-духовного государственного бытия народа», ибо, как писал Ильин,«справедливость служит духу, а не дух справедливости». В-пятых, политическая власть является сильной, если в ее целях и задачах осуществимые меры и реформы. В-шестых, политическая власть сильна, если осуществляется авторитетно «лучшими людьми, удовлетворяющими этическому и политическому цензу». Ценность ИЛЬИНСКИХ аксиом в том, что все они сегодня актуальны в России.
§ 3. ТЕОРИИ ВЛАСТИ
Если с анализом оснований власти раскрывается диапазон средств достижения цели, то теории власти не ограничиваются характеристикой ресурсов, но отвечают на вопрос о природе или существе политической власти, первичных истоках ее существования.
Политической мыслью накоплено несколько концептуальных подходов об источниках власти. Первое, наиболее древнее, объясняет власть как явление космогоническое, теологическое. Так, согласно древнекитайской версии народ имеет отца, императора. Требование подчинения ему абсолютно, так как он Сын Неба. Вся власть сосредоточена в императоре. Все остальные являются только помощниками в осуществлении личной власти императора. У древних евреев верховный законодатель — Бог. Чтение законов доступно пророкам.
Платон тоже ищет объяснение власти через соотношение Космоса и человека. Одно из начал, пронизывающих человека,— это разумное начало. Оно воплощено в философах, их мудрости и рассматривается источником власти. Разумное начало умеряет другое начало в человеке — яростное, вожделеющее. Овладение властью людьми с другим началом извращает власть и губит общество.
С очеловечиванием истории, социальной теории источник и назначение власти видятся в человеческой натуре, агрессивности и необходимости ее обуздать, в воле к власти. По Ницше, все формы человеческого поведения маскируют извечное антропологическое свойство человека — его волю к власти. Разница в характере и масштабах воли. У слабых это — воля к свободе, у более сильных — воля к большему, чем свобода — справедливости. У самых сильных — любовь к человечеству и подавление чужой воли.
Сторонники антропологического принципа и психоанализа также анализируют политическую власть на основе первичного понимания власти. Истоки власти видят в неосознанной двойственности человека, его потребности в автономии и невозможности жить вне социальной среды. Воля к власти рассматривается естественным свойством человека, выражением его агрессивности и стремления к большему и лучшему и воплощением необходимой человеку среды, его желания выжить. Поэтому люди жаждут быть в услужении, их желание — присоединение к воле кого-либо — одно из проявлений власти.
Психоаналитики сводят власть к фокусированию агрессивности. Истоки агрессивности видят в перерождении психической энергии, отнятой от сексуальности. Агрессивность накапливается во всем обществе. Вопрос в том, как она может быть использована? С точки зрения левых радикалов для разрушения старых систем и обновления общества. С точки зрения консерваторов, для спуска излишних паров, для поиска средств ослабления агрессии и тем самым сохранения общества.
Наибольшее влияние оказывают теории объяснения власти социальным, природой общественного организма. Эти теории или часть теории социального порядка или основаны на ней. Здесь параллельно развивались два направления. В одном из них тайна власти виделась в силе, насилии. Другое направление сводит тайну власти к силе интереса, потребности в согласии. Сторонники первого направления (Н. Макиавелли, Т. Гоббс) видели в индивиде эгоиста и властолюбца. Поэтому только особая сила, власть над людьми, способна обеспечить порядок в обществе. К. Маркс обнаружил объективный характер напряженности в отношениях между людьми. Обусловлено это не особенностями человека, а характером социальных отношений. З. Фрейд открыл в человеке агрессивность, безграничное выражение которой опасно для общества. Поэтому нужен сильный контроль со стороны общества. Если в теории насилия подчинение основывается на страхе, то в теории интереса — удовлетворении эгоистических потребностей, социализированном обязательстве перед социальным порядком. Теория интересов основана на убеждении, что люди не могут не объединяться, не договариваться об общем деле. Вопрос в том, как оценивать интересы людей? Если интересы равны, то политическая власть не нужна, достаточно самоуправления. В таком случае теория интереса становится источником критики отделения власти от общества, объявления государства злом. На этом основана первая анархическая теория У. Годвина (1756—1836), который призывал ликвидировать как можно больше правительств, децентрализовать все, обучать население. Ему казалось, что при таких условиях порядок будет обеспечен «наблюдением каждым человеком за поведением своих соседей».
Конкурентная теория интересов А. Смита основывается на том, что люди не думают об интересах других и в конкурентной борьбе не равны. Это мешает согласию. Для достижения согласия и требуется власть, инструмент согласования интересов. Власть возникает там, где нет гармонии. Сторонники конкурентной теории считали, что власть может реализовываться частично в самоуправлении, но больше в государстве.
Во второй половине XX в. Т. Парсонс, опираясь на теории интереса, обосновал системный подход к власти. Был выдвинут императив: человек действует так, чтобы в максимальной степени удовлетворить свои побуждения и нужды, при этом взаимодействуя с другими людьми. Императивы сформулированы в нормах поведения. Иначе говоря, тайна власти не в самом интересе, но в правилах поведения. Нормативный элемент считается важнее материального интереса. Общество существует, если оно образует моральную общность, основано на интегрированных верованиях. Насилие играет незначительную роль. Системный подход ориентирован на поиски тайны власти в общественных структурах и функциях как выражение системы. Основа политических отношений видится в противоречии, или несимметричности между возможностями гражданского общества и государства, между запросами и интересами, ожиданиями и неволевыми возможностями. В системных концепциях власти акцент делается на взаимодействии индивида с окружением (индивидами, группами). Власть определяется как свойство единицы системы достичь целей, как осуществление различных влияний через достижение целей в системе; в конечном счете это — функция системы, способная мобилизовать ресурсы общества для достижения коллективных целей, общих интересов. В системной теории власть видится сквозь призму отведенной ей функции, главный вопрос власти — для чего?
По сравнению с характеристикой власти на макроуровне, что свойственно классовому и системному подходам, поведенческий подход выглядит более инструментальным. Властеотношения трактуются как результат интеракции воли одного в отношении другого. Суть проблемы видится в контроле одного над другим. Поведенческие концепции противостоят тоталитаристским мифологизированным идеям о высшем национальном интересе, гегемонии класса или нации по отношению к личности. Они отстаивают ценности индивидуальной человеческой воли, обосновывают возможности индивида противостоять воле вождя и даже всей системы. Бихевиористы предпочитают не углубляться дальше естественности и проверяемости воли к власти. Власть проявляется в силе, способностях, используемых как средство реализации воли. Широка палитра как проявлений власти (столкновение позиций в достижении карьеры, при принятии решений или завоевании престижа и т. д.), так и уровней мотивации стремления к власти — от осознанного до неосознанного. Бихевиористов заботят не столько дилеммы человеческого поведения, сколько возможность его наблюдения, возможности повторяемости экспериментов, обоснования ресурсов власти. Бихе-виористы стремятся довести идею природы власти до разработки инструментария исследования, изучения процессов на основе эмпиричности проверяемых актов. Ни одно определение власти не работает как универсальное, базовое. За плюрализмом теорий стоит возможность плодотворности множества подходов к проблеме власти. Обращение ко всем вариантам определения и моделей власти — важный залог всесторонней разработки теории власти и политики.
§ 4. СУВЕРЕНИТЕТ И ЛЕГИТИМНОСТЬ
Суверенитет. Огромные последствия функционирования политической власти, постоянная борьба за политическое первенство, необходимость существования общих для всех правил борьбы за власть и использование ее вес это толкало к поиску принципов организации и функционирования власти, которые адекватны духу гуманизма и вводили бы политическую жизнь в общецивилизационные для всех нормативы. К таким нормативам относятся принципы суверенитета и легитимности.
Суверенитет — понятие, выражающее верховенство государственной власти относительно других негосударственных структур и независимость во внешней политике.
Следование принципу суверенитета имеет большое значение для политики. Как бы ни было значительно влияние той или иной партии, каким бы ни было общественное настроение, государственная власть распространяется на всю территорию государства, области, района и осуществляется только государственными органами, только законно избранными всем населением депутатами, государственным аппаратом.
Принцип суверенитета направлен на обоснование государства как главного сосредоточения политической власти, отвергает своеволие, самоуправство, использование насилия помимо государства, превращает использование насилия в исключительную прерогативу государства, делая его возможным в рамках государственного порядка.
За 400 лет идея суверенитета претерпела большие изменения. Теперь она не идентифицируется с королем и король не стоит выше закона, как считал Боден.
С развитием и принятием политической практикой правового государства принцип суверенитета ограничивается законом, т.е. исключается возможность власти встать над законом. Суверенитет усматривается в сильной власти, действующей исключительно в рамках закона.
Другое существенное изменение связано с тем, что ныне суверенитет не идентифицируется только с централизованным, унитарным государством. Принцип суверенитета распространяется на всю систему высших государственных органов. Однако принцип суверенитета ставит пределы самостоятельности в рамках одного государства. Объявление суверенитета какой-либо республики в рамках какого-либо большого государства означает, что суверенитет большого государства условен, существует государство в государстве. Целостность большого государства под вопросом. Если признается целостность государства, то безусловен приоритет высших органов власти. Претензия на верховенство местных законов над федеральными может оцениваться или как своеволие, явление антигосударственное и тогда обосновано пресечение своеволия. Или признак того, что суверенитет государства ослаблен, а сил восстановить его в обществе нет. В таком случае общество стоит перед перспективой развала большого государства, если не будет найден вариант восстановления суверенитета. Принцип суверенитета активно использовался в борьбе за национальное самоопределение, становление новых государств.
Третье изменение в понятие суверенитета внесено под влиянием международных норм на социальный порядок в государстве. Принцип исключительного права на издание и применение законов остается гарантией порядка, законности, демократии в обществе. Однако этот принцип корректируется признанием приоритета прав человека. Они четко сформулированы в международных документах. Сегодня суверенитет уже не препятствие для мирового содружества оценивать состояние прав человека в том или ином государстве и в случае необходимости оказывать давление на государство. Становится привычной практика приглашения или разрешения на присутствие международных наблюдателей за ходом выборов, для проверки состояния гражданских свобод.
Если принцип суверенитета направлен на обоснование государства как эпицентра политической силы, то принцип легитимности направлен на обоснование приемлемых средств использования государства и пределов использования государственной власти. Идея легитимности власти сформировалась в результате соединения решения трех проблем государственного и международного порядка. Во-первых, как результат поиска формулы разрешения противоречия между необходимостью государственного порядка и недопустимостью произвола властителя. Поиск необходимой формулы происходил уже в древности и во времена средневековья. Идея законо-послушания красной нитью проходит через богословские учения средневековья. Крупнейший представитель средневековой мысли Ф. Аквинский призывает граждан к повиновению государственной власти. Одновременно обосновывалось право народа на восстание и даже цареубийство. Так, согласно учению английского богослова и юриста И. Солсберийского (XII в.) убийство тирана считалось вполне правомерным. Ф. Аквинский писал о власти приобретенной, которая используется в нарушение божественной воли. Узурпатору, недостойному правителю, подданные имеют право не повиноваться.
Более того, народ имеет право на восстание, если правитель злоупотребляет властью. В новое время найдена мера подчинения и власти — закон. Власть действует, упорядочивает, руководствуясь законом.
Вторая проблема, разрешаемая принципом легитимности, состояла в определении норматива, на основе которого переход власти к кому-либо считался бы законным. Термин «легитимизм» первоначально выражал убеждение, что власть короля, в отличие от власти узурпатора, является единственно правомерной, законной. Идея легитимности выражала предпочтительность первенства общепризнанного порядка перехода власти над захватом власти силой завоеванием, произволом, нарушением общепризнанных норм. При этом признание новой власти имеет внутринациональный и международный аспект.
Третья проблема выражалась в реализации демократически требования признания международным сообществом территориальных приобретений каким-либо государством.
Требование легитимности власти возникло как реакция против насильственной смены власти, неправомерного использования властью силы и насильственной перекройки государственных границ Признание существующей государственной власти легитимной означает, что состоялся договор (не обязательно зафиксированный в каком-либо официальном документе) между силой, владеющей государством, и народом о приемлемости направлений проводимой политики, способов и средств достижения поставленных целей. Поэтому легитимность не только признание данной государственной власти, но обязательство власти действовать в рамках закона, соответствие реальной политической жизни официальным нормам. Это значит, например, что введение чрезвычайного положения в случае, который законом не предусмотрен, является нелигитимным актом.
С признанием легитимности основополагающим принципом внутреннего и международного порядка стали различаться понятие «использование силы» и «насилие». Использование силы — это демонстрация силы и предусмотренное законом принуждение со стороны государства. Насилием называют неправомерное использование силы государственными органами над частными лицами. Легитимность вовсе не означает, что абсолютно все граждане принимают данную власть. В любом обществе есть правонарушители, уголовники, анархисты, экстремисты. Легитимность не означает также поддержки всеми проводимого политического курса. В обществе всегда есть критики правящей группы. Легитимность означает, что принимаемые законы и указы выполняются основной частью общества. Такое возможно при согласии с данной властью и при развитой культуре законопослушания.
В целом принцип легитимности сформировался как результат либерально-демократической оценки власти, признания конституционализма основой властеотношений. Правомерной признается только такая власть, которая сформирована в результате демократических процедур, основана на свободном волеизъявлении граждан, выборности всех центральных органов власти народом, равноправии всех политических сил, действующих в рамках закона. Однако принцип легитимизма не совершенен в том смысле, что вовсе не гарантирует справедливость, которая удовлетворяла бы всех. За легитимностью может скрываться сговор наиболее влиятельных сил в ущерб другим силам, стремление слабых уравнять себя с сильными.* Легитимность может слабеть, переживать кризис по причинам, которые от власти не зависят. И все же легитимность — способ утверждения власти мирным путем, функционирование власти на основе признания ее большинством народа и мировым сообществом. В наши дни легитимность — обязательный признак цивилизованной власти, признание ее правомерности гражданским обществом и мировым содружеством.
_______________________
Примечательно, что в международной практике принцип легитимизма впервые активно, использовал Талейран, представлявший на Венских переговорах (1814) побежденную Францию. В ответ на замечание Александра I, что Россия должна получить от своей победы выгоду, которую она заслужила, Талейран сказал: «Я ставлю право выше выгоды». Александр не принял этой тирады. И потому, что не был готов к переговорам не с позиции силы, а также и по причине, что знал продажность и лживость Талейрана, считавшего, что язык дипломату дан для того, чтобы скрывать свои истинные намерения.
______________________________
В политологии выделяются три уровня легитимности власти: идеологический, структурный, персоналистский. Идеологический уровень легитимности основан на соответствии власти устоявшемуся типу социализации, процессу становления и эволюции человека как члена данного общества, его интеграции в данную систему. Благодаря социализации в обществе существует порядок, принимаемый большинством. Лидерам всей правящей элиты многое может прощаться, если проводимая политика в целом соответствует менталитету народа. И, наоборот, лидер, разрушающий сложившийся менталитет, многим рискует. Если власть бросает вызов прочно устоявшимся представлениям, выдвигает непривычные лозунги, то шансы на успех резко снижаются.
В основе общей социализации лежит господствующее представление о справедливости. Если основой социализации является равенство, коллективизм, то в обществе может преобладать человек экстерналистского типа. У него развиты притязания к государству в обеспечении гарантий максимального жизненного уровня. Если основой социализации является свобода, индивидуализм, ориентация на собственные силы, то в обществе преобладает тип интерналиста. Такой тип заинтересован в том, чтобы власть облагала бы умеренными налогами и не мешала бы ему заниматься своим делом. Чистых экстерналистов и интерналистов немного. Однако выделение двух типов социализации помогают лучше видеть и понимать истоки различий и колебаний легитимности власти в разные эпохи, в разных обществах. Наша страна тому пример. Если в России не будет увеличиваться число людей интерналистского типа, то сохранится почва политической нестабильности, выдвижения требований к правительству относительно цен и зарплаты. Тем самым оправдывается вмешательство правительства в те вопросы, которые в других обществах решаются рынком.
Разновидностью идеологической легитимности является идентификация объекта власти с субъектом власти. Такой вид легитимности характерен для тоталитарной организации общества, достигается при интенсивной пропаганде. Так, в СССР идентификация объекта с субъектом власти служили лозунги: «Народ и партия едины». «Дела партии — дела народные»; «Решение съезда — выполним».
Идеологический уровень легитимности зависит от внешних и внутренних факторов. Народы, воспитанные в духе особой роли своего государства в международных делах, ревностно относятся повышению или снижению национального престижа государства Успехи и поражения на международной арене влияют на меру легитимности.
Структурная легитимность характерна для устойчивых обществ где заведенный порядок формирования властных структур стал привычным. Люди признают власть потому, что она сформирована на основе существующих правил. Стержнем такой легитимность является убежденность в правомочности существующей политической системы. Доверие к системе автоматически распространяется на лица, избранные законным образом.
Персонализированная (личная) легитимность заключается в одобрении данного властвующего лица. Причины персонализированной легитимности различны. Лидер идентифицируется с идеалом, личным выбором. Персонализированная легитимность близка к харизматическому типу, легитимность может перерасти в него. Однако между персонализированной и харизматической легитимностью больше различий. Лидеру доверяют, его предпочитают, к нему питают симпатию. Но в отношении к лидеру господствует рациональный подход, расчет. Харизма рождает любовь, восторг, поклонение, готовность к полному подчинению. Персонализированная легитимность подкрепляется идеологической и структурной легитимостью. Харизма может противопоставлять стереотипам и особенно структурам. Это не может себе позволить политик, чей личный авторитет высок, но не более того.
§ 5. ПЕРЕХОДНЫЕ ТИПЫ ЛЕГИТИМНОСТИ
Конституционалистский тип легитимности — результат долгой социоэкономической и социокультурной эволюции превращения гуманистических принципов и прежде всего свободы человека в основополагающую черту образа жизни народа. И однозначную оценку легитимности можно дать только в обществе с устойчивыми нормами поведения. В обществе, переживающим модернизацию, измерение и оценка легитимности могут быть результатом довольно сложных процедур исследования и многосторонних наблюдений. Применительно к России, а также к большинству государств, которые возникли в результате развала СССР, легитимность является лишь частично реальностью, но еще больше — проблемой. В обществе, переживающем переходное состояние, смену властей, легитимность существует скорее как проблема, в сформировавшемся обществе — как естественное качество политических отношений. Конституционалистский подход в таких случаях часто нереален, не соответствует политической динамике. И решение проблемы коренится в конкретной модели поведения в конкретной ситуации.
Согласно прагматической позиции (ее поддерживают сторонники политического реализма) главное не только в выборности власти, но и в ее способности овладеть сложной ситуацией, поддерживать в обществе стабильность. Если в результате революции, переворота устанавливается в конечном счете порядок, стабильность, то такую власть, считают сторонники политического реализма, следует признать. Именно так поступали США, признав СССР через 15 лет после Октябрьской революции, признав социалистические государства стран Восточной Европы, хотя и называли их сателлитами СССР. Политический реализм обосновывался принципом невмешательства во внутренние дела другой страны. В 50—80-е годы принцип легитимности действовал бы ограниченно, если бы его основой были исключительно требования демократии. Такой подход усугубил бы противостояние, усилил бы напряженность и недоверие, и в условиях ядерной опасности мог бы привести мир на грань взаимоуничтожения. Кризис политики модернизации в странах третьего мира, установление в ряде стран военно-диктаторских режимов и сложность проблемы обеспечения стабильности также повлияли на ограничение международных требований легитимности.
Подход к проблеме легитимности власти с позиций политического реализма наиболее четко проявляется во внешней политике государств, но также и внутри общества, где функционирует недемократическая власть. Результативность новой власти может формировать у одних страх, у других — смирение, конформизм, у третьих — дух авантюризма, а в конечном счете — признание власти и подчинение ей. С разрушением коммунистических тоталитарных систем, ослаблением военно-диктаторских режимов принцип легитимности переживает демократический ренессанс. Вместе с тем подход к легитимности с позиций политического реализма сохраняет свое значение.
В настоящее время преобладает точка зрения, что основой легитимности является убеждение в правомерности данного строя. Истории известны факты, когда в стране после военных переворотов наступала не только стабильность, но и начинался подъем экономики, а вслед за ним социальное процветание. Еще много государств, которые никак не отнесешь к демократическим, однако там стабильно развивается экономика и большинство граждан принимает существующий режим. Власть становится легитимной благодаря достижению ею устойчивости, определенности, порядка. И, наоборот, власть, сформировавшаяся демократическим путем, но не способная предотвратить гражданскую и межнациональную войны, противостояние центра и мест, теряет легитимность.
Исторически первым типом легитимности власти была власть, основанная на праве наследования престола. Такая легитимность соответствовала нормам традиционного общества. Опора в основном на традицию определяет ограниченность царской власти. Акции царя, которые противоречат народным представлениям о царе, могли выполняться только с использованием силы принуждения. В традиционном обществе М. Вебер выделял два типа традиционной легитимности. Патриархальная легитимность, основанная на пря мыл, односторонних связях, являющихся основой патернализма Сословная, базирующаяся на относительной автономности подданных и безусловном подчинении кодексу чести (присяга, слово, обычай и т.д.).
С переходом к индустриальному обществу традиционный тип господства подкрепляется специальными институтами, административно-бюрократическим аппаратом.
В обществе, вставшем на путь модернизации, но не освоившим демократические институты, был распространен харизматический тип властвования. Открытие такого типа легитимности принадлежит М. Веберу. Харизма в ее развитой форме — это по сути сверхчеловек, выделяющийся из массы особыми качествами. Образы харизмы Вебер видел в Будде, Христе, Магомете, а также в Соломоне и Перикле, Александре Македонском и Цезаре, Наполеоне и Ликурге. В XX в. сформировалась целая плеяда лидеров с качествами харизмы. Но элементы харизмы развивались в них не только благодаря их личным качествам, но и под мощным давлением политических партий, средств массовой информации.
Харизматическая легитимность характерна для общества, где нет свободы и прав человека. Если традиция есть привычка к обычному, то харизма есть тяга к необычному, тайному, ранее не признаваемому. Принцип харизмы: «Я говорю вам...» Аффективный тип социального действия — база такого господства. Харизматический принцип легитимности в отличие от формально-рационального авторитарен. По существу авторитет харизмы основан на силе дара. Традиционный и харизматический типы легитимности имеют, по Веберу, также общее. Человек, включенный в отношения легитимности, может лишь соблюдать правила, не подвергая их сомнению.
В государствах, возникших после распада СССР, появились принципиально новые типы легитимности. Так, усиление национализма привело к появлению этнической легитимности, т.е. формированию властных структур, политической и бюрократической элиты по национальному признаку. Этническая легитимность развивается при высоком (как проявление этнического синдрома) этноцентризме (повышенная солидарность лиц коренной национальности, популярность идей национального государства, непротивление лиц некоренной национальности), который сопровождается становлением этнократии. Можно предположить, что этническая легитимность не имеет исторической перспективы. Ведущей тенденцией мирового развития является установление конституционного типа легитимности.
Легитимность не относится к однажды приобретенным качествам, она меняется, приобретает новые формы. Особенно остро вопрос о легитимности стоит в переходные периоды, во времена экономических кризисов.
Условно выделяются несколько типов кризиса легитимности: персонализированный, структурный, идеологический, всеобщий. Они выражают кризисы соответствующих уровней легитимности, Персонализированный кризис легитимности — верный симптом возникшего недоверия не только к личности, но и к системе в целом. Сменой политических лидеров чаще всего кризис приостанавливается, но ненадолго. Антипатии к королям и императорам, президентам и премьерам достаточно быстро переходят в структурный кризис власти. Так было в России в 1915—1917 гг., когда недовольство Николаем II и распутинщиной быстро переросло в лозунг: «Долой самодержавие!». В первые годы перестройки у нас в стране царило оптимистическое настроение, но вскоре оно переросло в открытое недовольство существующей системой.
Нежелание жить при старом режиме при отсутствии новых политических структур, способных обеспечить власть,— это полоса острейшего кризиса легитимности. В российских условиях он сопровождался развитием анархизма, локализма и местничества, разрушением вертикальных связей. Подобное происходило в 1917 г., перестали функционировать старые структуры: государственный Совет, Государственная дума, министерства. То же случилось и в годы перестройки, когда постепенно сужалась сфера деятельности партаппарата, дискредитировались секретари парткомов всех уровней и в конце концов перестала существовать Коммунистическая партия.
С разрушением старой тоталитарной структуры власти Россия оказалась в неопределенном положении не только в политическом, но и в социальном значении. Общество не готово было заменить старую структуру новой, не было какого-либо влиятельного социального слоя, который мог бы выразить неудовлетворенность своей мерой участия в структурах власти. После ухода с политической арены КПСС к власти пришли демократы, убежденные в том, что по-старому жить нельзя, но у них не было ясности, как реализовать в жизнь принципы, давно апробированные в других странах. Столкнувшись с большими и продолжительными материальными проблемами, народ раскололся. Большинство людей оказалось не готовыми к новым условиям и не в состоянии перестроиться в новой жизни. Можно предположить, что пока в обществе не наметятся первые положительные сдвиги в экономике, страна будет переживать перманентный кризис легитимности. Кризис может быть ослаблен, если реформаторы, оказавшись у власти, проведут политику легитимизации. Легитимность является результатом способности власти создавать и поддерживать веру народа о соответствии существующих политических институтов интересам общества.
В целом легитимность власти находится в прямой зависимости от ее эффективности. Поэтому перед любой властью стоит проблема достижения высоких результатов в своей деятельности.
Среди средств легитимизации выделяются технократические социотехничсскис, политические, идеологические, психологические Технократические средства сводятся к обеспечению взятого курс, реорганизации (в политике, инфраструктуре, налоговой системе т.д.). Социотехнические заключаются в поиске наименее болезненных путей перехода в новое состояние. Например, в условия модернизации для власти актуальна проблема уменьшения безработицы. Одно дело — массовая безработица, совсем другое — структурная. Последняя сводит к минимуму социальную напряженность открывает перед человеком перспективу переквалификации, пере мены места работы и жительства.
К политическим средствам относятся прежде всего поиск поддержки. Основная проблема состоит в том, чтобы заручиться поддержкой основной части электората, тех, кто интеллектуален, социально тяготеет к умеренности, из кого в будущем сформируется средний класс. Это значит, что в российском обществе на начальных этапах реформирования неизбежен отход от радикализма, шоковой терапии. Другое политическое направление — формирование конституционных принципов, обеспечение их стабильности.
Стратегия политического маневра предполагает длительное переосмысление жизненных ценностей миллионами людей. В условиях советского строя все члены общества были служащими, работающими по найму в государственных предприятиях. Это развивало и закрепляло иерархизм мышления, сдерживало критическое отношение к власти. Привычка к одностороннему и тенденциозному политическому видению всех внутренних и международных событий привела к тому, что для духовного, политического, социального раскрепощения общества требовалась и требуется смена нескольких поколений. Но далеко не все в советском образе жизни несло только отрицательное. Для советского человека характерны традиционная общинность, стремление к равенству. Реформы потерпят крах, если реформаторы не выработают конструктивного отношения к советскому консерватизму. Без этого политика реформирования рискует перерасти в радикализм, а значит, в кризис легитимности, политический анархизм.
Идеологический уровень легитимизации проявляется в упрочении доверия масс к знаниям, профессионализму управляющих, для чего необходимо подтверждение успехами. Невыполняемость обещаний ослабляет доверие к власти.
В процессе легитимации большую роль играют личные качества не только лидеров, но и членов политической элиты. История учит, что прочность власти зависит от интеллектуального потенциала и энергии элиты, от ее способности воспользоваться всеми благоприятными факторами, нейтрализовав неблагоприятные. Легитимность не стоит на месте. Только постоянное воспроизводство легитимности делает власть прочной и надежной.
Для легитимности власти большое значение имеет пропаганда положительных моментов проводимой политики. Пропаганда призвана использовать информацию для формирования убеждения. Правительственная пропаганда служит функциональной социализации, т. е. признанию массами правительственной политики. И здесь реформаторов, оказавшихся на вершине власти, ожидают ловушки и соблазны. В первые годы добиться положительных сдвигов трудно и может появиться стремление выдать желаемое за действительное, пообещать скорые блага. У правящей группы есть соблазн ограничить информацию о своей деятельности и ее результатах. Политика ограничения информации сводится к частичному блокированию тех источников, которые идут из враждебных правительству центров. Культивирование ограниченной информации, тем более абсолютное блокирование другой, «ненужной» информации, влечет как непосредственные, так и опосредованные и далеко идущие последствия. Непосредственный результат — предотвращение или уменьшение поводов для волнений в массах, сомнений, оппозиции, альтернативы. Опосредованный результат — привычка масс только к одной правительственной информации. Таким примером может служить сталинская пропаганда. Сталинский режим держался не только на страхе. При этом активно использовалась монополия на информацию. В условиях зарождающегося рынка и демократии в России эффект односторонней информации если и может быть достигнут, то только краткосрочный и, к тому же, среди небольшой части общества. Действительно поможет та информация и пропаганда, которая достойна поэтапной политики утверждения общества гуманизма, демократии, с учетом российской специфики.
ЛИТЕРАТУРА
Власть (очерки политической философии Запада) / Под ред. Мшвениерадзе. М., 1989.
Графский В. И. Представление о власти в историко- теоретической ретроспективе // История политической мысли и современность. Ежегодник САПИ. 1988.
Ильин И. Аксиомы власти // Новое время. 1990. № 11.
Власть многоликая. М., 1992.
Глава шестая
ВЛАСТЬ И ЧЕЛОВЕК
В истории отношений человека и власти прослеживается дг линии или тенденции. Суть первой линии, укоренившейся на Западе заключается в разделении человека и политической власти, в гарантированности свободы его жизнедеятельности и ограниченности поля политической власти. Сущность второй — в слиянии политики со всеми другими сферами жизни. Результатом первой тенденции является установление в обществе режима конституционализма Результатом второй — режим тоталитаризма.) Особенность российского общества состоит в том, что с конца 80-х годов началась критика остаточной формы советского тоталитаризма — административно-командной системы — и разрушение ее основных институтов. С начала 90-х годов обозначилась тенденция перехода к режиму конституционализма и формирования гражданского общества. Одновременно стало нарастать и критическое отношение к западной модели, как не во всем для нас приемлемой. Этими обстоятельствами объясняется тот факт, что в российской политологии 90-х годов центральными проблемами стали вопросы перехода к конституционализму, модели конституционализма.
§ 1. ПЕРВИЧНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА И ГРАЖДАНСКОГО СОЗНАНИЯ
Современные западные режимы конституционализма явились результатом длительного исторического развития на основе ценностей, сложившихся еще в период греко-римской цивилизации, под огромным влиянием христианской морали. Уже в греческих полисах формировалась этика, в которой человек отделялся от общего, общества, разделялись Я — ТЫ — ОН, МЫ — ВЫ — ОНИ. О драматизме и даже трагичности процесса разделения говорят трагедии Эсхила и Софокла. В них истоком и объектом рефлексии является противоречие между нормами родового строя и нормами полиса, столкновение чувств и долга.
Еще в Афинах V в. индивид утверждается в своей особенности как субъект права: намерение индивида признается фундаментальным элементом ответственности. Решения принимаются во время открытых дебатов. Воля индивида, группы стала исходной точкой для определения основ жизни общества.
Были сформулированы максимы, ставшие базовыми в эволюции европейской политической культуры в эпоху социальных, политических и духовных кризисов и революций XVIII—XX вв. Суть одной из них заключается в различении общего и частного. На ее основе рождалась потребность в поиске идеала отношений человека и власти. Критичность становилась естественной и развивалась преимущественно как рационализация форм и направлений политики. В древние времена вершиной критичности и рациональности в теории были типологизация форм правления в трудах Платона, Аристотеля, Полибия и выделение лучшей или наиболее желательной.
В эпоху средневековья традиция критики власти продолжала развиваться. Выдвинутый Августином (IV—V вв.) идеал общественного порядка открыл путь к обоснованию вселенских (надгосударственных) прав папы, права на неповиновение, восстание, низвержение существующей власти. Идея возможности противостояния власти обосновывается высочайшими авторитетами католицизма, начиная с Фомы Аквинского, развивается духовным отцом либерализма Дж. Локком, автором народного суверенитета Ж. Руссо. В XIX в. дух противостояния смягчается, растворяется в праве оппозиции, идее плюрализма. Формированию гражданского общества в Европе предшествовал длительный исторический период соединения признания власти и права на критическое отношение к власти, ее оспаривание. Общество шло к идее и практике конституционализма через освоение диалектики целостности и внутренней разобщенности.
Приоритет закона утверждается параллельно с развитием другой максимы — требования законопослушания. Христианством последовательно проповедуется принцип лояльности к властям, безусловного повиновения. И. Златоуст (IV в.) требовал беспрекословного повиновения государственной власти, угрожая ослушникам наказанием не только на земле, но и на небе.
Рациональные принципы первенства закона и законности постоянно корректировались великой гуманистической максимой. Знаменитый римский юрист Ульпиан (II—III вв. до Р. Х.) сформулировал ее так: «Признавай себя и других во всем не средством, а целью», «не делай никому неправды». Древняя максима закрепляется христианской моралью, и право рассматривается как искусство добра и справедливости.
Перед политикой встала проблема — как реализовать эти максимы в политической практике? Кто же тогда должен властвовать?
История доказала, что опасна как абсолютная монархия, так и абсолютная власть народа, большинства избирателей. Террор якобинской диктатуры дискредитировал идею народовластия. Она стала отождествляться со способом оправдания ее безмерности, с тиранией большинства, возможностью посягательства власти на жизнь, свободу человека. Тем самым идея народовластия вошла в жесткое противоречие с традиционной гуманистической максимой: человек — цель, а право — искусство правды. Опыт якобинской диктатуры показал, что смена одного всевластия другим — это смена одного диктата другим. Встал вопрос о том, как оградить человека от любого всевластия. В итоге акцент был сделан не на характере власти (монархическая, духовная, народная), а на отношении власти с человеком, на определении границ государственной власти. В размытой форме такая постановка проблемы просматривается во всех обоснованиях права на неповиновение. В четкой и ясной формулировке эта проблема была впервые поставлена Хартией вольностей 1215 г. В отличие от всех доктрин Хартия не претендовала на общую теорию отношений власти общества — человека, но явилась первым шагом в признании ограниченности власти короля, и прав тех, кто не воплощает и не реализует непосредственно государственную власть, является подданным монарха Хартия вольностей устанавливала неприкосновенность личности феодалов, их имущества. Осудить феодалов могли только равные — суд пэров. Налоги с них взимались только с согласия общего совета, баронов. Избирался комитет, который в случае несоблюдения королем Хартии мог объявить войну королю.
В последующие века права дворян, неприкосновенность каждого расширяются и укрепляются. Создается соответствующий менталитет. Для Макиавелли очевидно, что государю больше всего надо воздерживаться от присвоения чужого имущества. В 1762 г. Указом Петра III некоторые свободы дворянства признаются и в России. В последующее время свободы медленно и ограниченно расширялись.
Проблема отношений власти и человека приобретает системное решение через идею естественного права и неотчуждаемых прав человека. Дж. Локк и Ж. Руссо, опираясь на версию о договорном происхождении государства, обосновывают новый тип его организации, называя его гражданским обществом. Идея гражданского общества вначале формулировалась как критика средневековых устоев жизни, их урегулированности государством. Человек не знал автономии и был частью общины, сословия. Все это в XVII—XVIII вв. расценивалось как путы в жизни человека. В гражданском обществе отношения должны быть упорядочены на основе признания неотъемлемости прав каждого человека, его свободы ими пользоваться. Суть прав выражается в триаде «жизнь, свобода, собственность». Обществу, которое построено на жесткой принадлежности каждого какой-либо группе (сословию, цеху), противопоставляется общество, в котором никто не имеет особых привилегий, но все равны перед законом. Т. Джеферсон, в отличие от Локка, использует понятие гражданского общества для выделения отношений, которые развиваются независимо от государства. Такому обществу соответствует конституционное государство. Под конституционностью понимается не наличие некоторого текста, который назван конституцией, но режим, благоприятствующий гражданскому обществу. Имелась в виду такая практика, при которой государство является последовательным охранителем гражданских прав и свобод и само себя охраняет от монополизации власти, прежде всего реализуя принцип разделения властей. Такое понимание конституционализма основано на традиции, заложенной в эпоху Просвещения и четко выраженной в XVI статье Декларации прав человека и гражданина 1789 года. «Любое общество, в котором не обеспечено осуществление прав и не закреплено разделение властей, не имеет конституции».
В связи с уроками Французской революции особую актуальность приобретает проблема предотвращения всевластия и гарантированности свобод для меньшинства. Принцип ограниченности любой власти был сформулирован Б. Констаном, французским либеральным деятелем эпохи реставрации. В капитальном труде «Курс конституциональной политики» он выдвинул «вечный принцип»: не должно быть никакой неограниченной власти на земле — ни власти народа, ни тех, кто называет себя его представителями, ни власти монарха, ни власти закона, который должен быть заключен в те же границы, как и самая власть, его дающая.
§ 2. АНГЛО — АМЕРИКАНСКИЕ МОДЕЛИ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
К началу — середине XIX в. Англии, США, а также в английских доминионах (Канада, Австралия) оформляется классический либеральный тип гражданского общества и соответствующий ему режим отношений общества и государства — режим конституционализма.
Исторически первый вариант конституционализма можно назвать негативно-либертарным. Основные его понятия — свобода человека, реализуемая в гражданских правах, и принцип Laisser faire — невмешательство государства в пространство свободы человека.
Предпосылки и первичные элементы либерализма не являются специфически англо-американскими. Они складывались в течение сравнительно длительного исторического периода, в основном в эпоху Возрождения под влиянием Великих географических открытий и Реформации, секуляризации, рационализма. Собственно становление либерализма связано с усилиями среднего класса завоевать свое место под Солнцем. Это происходит в эпоху Английской и Французской революций. В это же время провозглашается принцип невмешательства в экономике (Laisser faire), терпимость к инакомыслию, утилитаризм.
Некоторые обстоятельства способствовали тому, что первая модель конституционализма была по преимуществу негативно-либертарной и утвердилась в Англии, США. В эпоху перехода от традиционного (феодального) к гражданскому (буржуазному) обществу центральным понятием была свобода. Именно проблема свободы превратилась в основной вопрос переходного периода от средневековья к становлению менталитета нового времени. В англо-американских странах в эпоху перехода Европы от традиционного общества к гражданскому проблема свободы получила наиболее благоприятную почву. В Англии в силу островного ее положения не возникла проблема целостности общества и стабильности границ не стояла подобная проблема и в Америке. Здесь вопрос о сильной власти не представлял особого значения.
В негативно-либертарной модели соединяются, с одной стороны признание необходимости власти, первенства народной воли в определении политики, а с другой — снятие сословных привилегий и признание за каждым права свободы выбора, пространства самоопределения и проявления своей воли.
В гражданском обществе народ суверенен, т.е. над ним не довлеет никакой иной власти, кроме власти собственной воли и силы объединения. Пространство государственной власти определено общественным договором, т.е. Конституцией. Все проблемы, противоречия в экономике, морали, культуре решаются силами самого общества без вмешательства государства, за исключением каких-либо специальных примечаний, не оговоренных законом. Во всех случаях не государство определяет жизнь гражданского общества, но гражданское общество определяет задачи государства. Определяющая роль гражданского общества проявляется в периодическом переизбрании главы государства и законодательного органа, в огромном влиянии общественного мнения на деятельность государственных органов.
Гражданскому обществу соответствует конституционализм или конституционный режим функционирования государства. Суть его заключается в определенной Конституцией мере и масштабе допустимого вторжения политической власти в какую-либо сферу жизни. Государство функционирует на основе и в рамках, определенных Конституцией. Главное в конституционализме не Конституция, а принцип исключения полновластия и всевластия кого-либо. Великобритания является примером страны конституционализма, но без Конституции. И наоборот, Конституция в нашей стране отмечалась особым праздником, но была примером формальности Конституции. При конституционализме изначально существует установка на малую власть или малое пространство власти и запретов, которые власть устанавливает. Поэтому действует правило: дозволено все, что прямо не запрещено. Основное пространство жизнедеятельности общества в целом, отдельного человека по традиции считают негативным, имея в виду, что органы государства не могут на нее прямо воздействовать. Соответственно и модель гражданского общества, построенного по принципу Laisser faire, можно назвать негативно-либертарной. Согласно этой модели гражданское общество — это сфера жизни, в которой отношения регулируются различными договорами, помимо прямого вмешательства государства. Субъекты гражданского общества взаимодействуют как свободные, юридически независимые партнеры.
Гражданское общество образуется частными лицами, а также этническими, классовыми, предпринимательскими, профессиональными группами, различного рода объединениями, использующими государственные институты (суд, арбитраж) и охраняемые государством права. Самостоятельность и свобода каждого означают не только экономическую, но и духовную самостоятельность. Это значит, что государство отделено от религии или групповой идеологии. Но в гражданском обществе человек не огражден от преступности, самосуда, нет абсолютной гарантии свободы, но существует система общественного и государственного контроля и защиты прав, развитое сознание принадлежности прав человеку, высокая активность человека в реализации своих прав. Все граждане имеют институциализированные, формально равные для всех каналы влияния на власть. Она реализуется через лоббистов, партии, выборы. Верховенство воли избирателей над всеми государственными структурами безусловно.
Жизнь гражданского общества как бы погружена в договорные обязательства и потому может восприниматься разнообразной. Деятельность субъектов тяготеет к плюрализму, но силы интеграции в обществе достаточно сильны, чтобы общество все же было целостным. К политике негосударственных институтов гражданин относится как к реализации права на свободу слова, действия, которое не противоречит закону. Благодаря разнообразию политической жизни, активности гражданского общества государство находится под постоянным контролем и воздействием общественного мнения. В сфере государственной деятельности управление построено на вертикальных связях, команде-подчинении. В гражданском обществе управление основано на горизонтальных связях, предложении одного субъекта и согласии другого. Но совпадение государства с вертикальными структурами, а гражданского — с горизонтальными не абсолютно. Так, церковь в средневековье поднималась до государственной структуры, этому помогла централизованность ее организации. Теперь другие времена. Церковь — часть гражданского общества, но, как правило, строится внутри себя по строгой иерархии. Упрощенно было бы понимать гражданское общество как сферу, полностью свободную от функционирования каких-либо политических структур. Некорректно также деполитизировать гражданское общество, определяя его как сферу неполитики. Человек может реализовать свою гражданскую свободу поведения, выбора образа жизни в высказывании мнения, позиции, в участии в собрании, митинге, демонстрации, существовании партий, функционировании частных телекомпаний, газет, радиостанций.
Особенность гражданского общества не в отстраненности от политики, но в разграничении государственной политики и политики, проводимой партиями, в возможности существования как официальной позиции, так и позиций каких-либо групп, независимых средств массовой информации. К государственной политике гражданин имеет право подходить критически, но законопослушно, если само государство функционирует в рамках конституционного пространства.
Суды в гражданском обществе не являются политическими организациями. Перед ними не стоят проблемы ни артикуляции, ни агрегации интересов или объединения групп, ни их мобилизации Судьи только разрешают споры членов гражданского общества являются органами справедливости в соблюдении всеми прав чело века и принятых норм порядка. Другое дело что суды абсолютна отделить от политической системы невозможно, особенно Верховных суд, поскольку он рассматривает дела, которым дается не только уголовно-правовая, но и политическая оценка. Тем более проблематично отделить полностью от политических отношений деятельность Конституционного суда.
В гражданском обществе суверенный народ соблюдает принцип защищенности жизни, свободы, собственности человека. Иными словами, ограничено пространство не только государства, но и самой воли народа, поскольку права человека неотчуждаемы. Волей избирателей нельзя ущемить права граждан. В противном случае это не будет негативно-либертарный вариант гражданского общества.
Развитость судебной защиты гражданских прав — яркий показатель реальности и действенности гражданских прав в целом. Показательны в этом отношении США. Там ежегодно судебные иски относительно защиты гражданских прав исчисляются общей суммой на сотни тысяч долларов. Иная ситуация в нашей стране, где практика судебной защиты гражданских прав ничтожна.
Обязательное условие действенности судебной защиты — это независимость судей. Гарантами независимости считается высокий общественный статус, пожизненность избрания, высокое материальное положение, правовая самостоятельность по отношению к административным структурам. Советские суды все годы существования командно-административной системы работали под руководством министерства юстиции. К тому же над ними осуществлялся прокурорский надзор. Теперь российская система судов частично приблизилась к мировым нормативам независимости, поскольку освободилась от министерского руководства и в какой-то степени от прокурорского надзора.
В конституциях мира гражданские свободы формируются по-разному: крайне лаконично и пространно, с конкретизацией свобод в гражданских правах и с ограниченным описанием гражданских прав. Гражданские права сформулированы также во Всеобщей Декларации прав человека, принятой на третьей сессии ООН в 1948 г., в Международном пакте о гражданских и политических правах, принятым ООН в 1966 г. и ратифицированным в СССР в 1976 г.
Если отвлечься от нюансов, национальных особенностей, то все гражданские права можно сгруппировать по пяти основным группам прав. Первая группа — право человека на жизнь и личную неприкосновенность. Главное в этом праве состоит в охране законом жизни, достоинства, здоровья личности от воздействия на нее силой или угрозой силы. Никто не может быть произвольно лишен жизни, а смертные приговоры должны выноситься только за самые тяжкие преступления. Никто не должен подвергаться пыткам или жестокому, унижающему достоинство обращению. Никто не должен подвергаться принудительному или обязательному труду. Никто не может подвергаться произвольному и незаконному вмешательству в семейную и личную жизнь, посягательствам на честь и репутацию человека. Никто не может быть произвольно арестован или содержаться под стражей. Каждому арестованному власти обязаны сообщить причины ареста и в кратчайший срок сообщить предъявленное обвинение. Каждый незаконно арестованный или содержащийся под стражей имеет право на компенсацию. Международным и конституционным принципом является недопустимость насилия, жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения. В 1979 г. ООН приняла кодекс должностных лиц по поддержанию правопорядка.
Разновидностью права на жизнь является право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну. Важен не только правовой, но и нравственный принцип семейных отношений — право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телефонных и иных сообщений. Гражданин не обязан свидетельствовать против своего супруга и близких родственников. Жилище семьи неприкосновенно. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц, не иначе как в случаях, установленных законом или на основании судебного решения. Каждый вправе, но не обязан определять и указывать свою национальную принадлежность.
Вторая группа — право на свободу мысли, свободу деятельности. Оно конкретизируется в свободе мировоззрения, веры, в праве распространять и пропагандировать свои убеждения, в свободе слова, печати, митингов, заявлений, ношения отличительных знаков. Человек вправе выбирать язык общения, форму воспитания, обучения, творчества.
Свобода совести означает, что государственная власть не может как запрещать отправление какого-либо религиозного культа, так и покровительствовать какой-либо религии. В принципе возможна государственная помощь церкви и религии, если мотивы носят нерелигиозный, а гуманитарный характер и помощь оказывается не одной какой-либо церкви, а всем нуждающимся в помощи церквам, причем государство таким путем не вовлекается в религиозные дела.
Свобода деятельности — это свобода выбора образа жизни, договора, вступления в брак, организации объединений, ассоциаций, участия в них, права на шествия, на объединения в профессиональные, предпринимательские союзы. Свободы деятельности нет без права на передвижение. Поэтому регламентация права проживания так называемой пропиской является ограничением гражданской свободы. Такое же грубое нарушение гражданских свобод — лишение человека гражданства под каким-либо предлогом: неугодное властям поведение, выезд за пределы страны, невозвращение из командировки в другую страну. Человек вправе уезжать из страны и возвращаться на свою родину.
Однако добровольное принятие гражданства другой страны ведет к утрате гражданства родной страны. В международном праве есть понятие «двойное гражданство». Но им можно воспользоваться, как правило, только на основе родственных уз брака, и оно специально регулируется межгосударственными соглашениями.
Третья группа — право человека на частную собственность. Вместе со свободой мысли и дела право частной собственности — основа активности, независимости, благосостояния. Право частной собственности — своеобразный венец всех гражданских прав, незаменимая основа развития в человеке общезначимых качеств. Частная собственность развивает целый ряд качеств у индивида: хозяйственную предприимчивость, инициативу, чувство уверенности и самостоятельности, любви к труду, закрепляет оседлость, единит семью, пробуждает правосознание.
Четвертая группа — право на равенство всех перед законом и на защиту своих гражданских прав в суде. Конкретнее это выглядит в действии следующих принципов. Виновным человек может быть признан только по суду. Каждый имеет право на пересмотр своего дела в вышестоящей инстанции. Никто не несет наказание дважды за одно и то же преступление. Силу имеют доказательства, получаемые законным путем. Каждый имеет право на защиту и квалифицированную юридическую помощь и право не свидетельствовать против себя. В США Верховный суд требует, чтобы полицейские, начиная допрос человека, взятого под стражу, предупредили его о том, что он вправе не отвечать на их вопросы, что его ответы могут быть использованы против него как доказательства вины. При несоблюдении этого требования судья может прекратить дело, не вникая в вопрос о виновности задержанного. Для воспитанного в духе неприятия всевластия — это гарантия от произвола власти.
Формирование общества на основе Laisser faire не означает, что мера свободы человека не ограничена. Более того, гражданское самосознание и гражданское общество только тогда и могут существовать, когда действуют естественные ограничители пространства свободы каждого. Ограничение гражданских прав содержится в самой системе этих прав. Так, свобода деятельности ограничена правом на жизнь и неприкосновенность, собственность других. Свобода слова — правом на неприкосновенность и честь. В итоге очевиден и другой ограничитель свобод — охрана общественного порядка Государство пресекает деятельность, которая признается преступной! В обществе ценность целостности, приверженность сложившейся системе нормативов обусловливает и другие ограничения.
Никто не может использовать свои права в ущерб государственной безопасности и нравственности населения. Содержание последнего определяется национальным менталитетом, особенностями состояния массового сознания в данное время. Так, в некоторых странах в начале XX в. принимались «сухие законы», преследовался гомосексуализм. Сегодня таких запретов нет. Во многих странах легализована проституция. Обсуждается вопрос о свободе употребления наркотиков.
Свобода мысли, действия может быть ограничена если она оценивается как конкретное вторжение в национальную жизнь общества или иностранного государства. Принципу Lasser faire не противоречит запрет партии в случае доказательства, что она финансируется иностранными организациями и государствами.
Чем больше нарушений прав человека с согласия властей, тем меньше оснований для признания данного общества гражданским И мир не знает примеров быстрого возникновения гражданского общества. В США после принятия Конституции прошло более 80 лет, прежде чем было отменено рабство. Потребовалось более 180 лет, чтобы ограничения негров в правах были полностью устранены. И это в стране, которую воспринимают как классический пример становления гражданского общества, где классовое размежевание не связано с влиянием реакционных или революционных сил.
Опыт существования режима конституционализма на основе принципа невмешательства показывает, что гражданское общество жизнеспособно, если в нем сильны механизмы саморегулирования. Саморегулирование осуществляется в экономике в основном на основе законов рынка. В духовной жизни действуют как рыночные мотивы, так и сложившиеся нравственные нормы. Но во всех случаях поведение граждан определяется их интересами, законами конкуренции, соперничества. В развитом гражданском обществе политические формы проявления свобод, тем более политические размежевания, не играют решающей роли, не ведут к расколу или, наоборот, к морально-политическому единству. В гражданском обществе сохраняется целостность на основе взаимодействия интересов. Гражданское общество имеет общую национальную идеологию. Она включает в себя признание общности идеалов, ценностей. Таковы незыблемые права человека, общие интересы по отношению к другим народам. Приоритет гражданских прав проявляется в логике обоснования прав семьи.
Констатация гражданского общества сама по себе еще не дает ответа на вопрос о том, насколько оно является передовым, но означает, что в обществе идет постоянное столкновение сил инерции, консерватизма и тенденций в направлении большей эмансипации, преодоления предрассудков. Но происходит это на основе самоопределения и саморазвития. В США приверженность гражданско-правовым ценностям выражена в большом влиянии на менталитет нации гражданской религии. Выражение «гражданская религия» было введено Ж. Руссо, но прижилось в наибольшей мере в США, стало частью духовного климата большой страны. Суть гражданской религии заключается в соединении признания Бога и веротерпимости, видения воли Бога в праве на жизнь и деятельность, вознаграждении добродетели и наказании порока. Имя Бога звучит при всех больших начинаниях. Но при этом исключено неуважение к какой-либо религии. Бог в гражданской религии не идентифицируется с кем-либо одним. Поэтому теоретически можно допустить, что президентом или сенатором может быть избран не только протестант или католик. Гражданской религии не противоречит избрание иудаиста или православного. Но исключено избрание атеиста или агностика. Как считает американский политолог Р. Белл, гражданская идея Бога отвечает национальному религиозному самоопределению. Гражданский Бог соотносим больше не со спасителем (как. например, в православии), но с порядком, законом, правом. В гражданской религии преобладает активистское, моралистическое восприятие мира, и мало места созерцательности, теологизму, глубоко внутренней духовности.
§ 3. ЭВОЛЮЦИЯ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
Можно выделить ряд факторов, которые благоприятствовали становлению конституционализма. Негативно-либертарная модель гражданского общества сформировалась в эпоху критики сословных неравенств, произвола сеньоров и сильной власти монарха. Основную часть общества составляло самодеятельное население — крестьяне. Такая модель была основана на менталитете, который воспроизводился протестантской этикой, по преимуществу распространенной в США, Англии, англоязычных странах и в некоторых странах Северной и Центральной Европы. Идеал общества виделся в обеспечении свободы человека, умеренных налогов и защиты государством общего порядка и внешней безопасности. Объективно негативно-либертарная модель основывалась на некоторых допущениях, за которыми скрывалось упрощенное и идеализированное видение человека и общества. Казалось, что человек по природе достаточно рационален, чтобы все устроилось как бы само собой, лишь бы не мешала власть. Островное положение англоязычных стран также не способствовало развитию интереса к государству как гаранту территориальной целостности, защитнику и символу общих интересов. Негативно-либертарная модель развивалась там, где устойчивым был интерес в слабом государстве. В США, начиная с отцов-пилигримов, бежавших от религиозных преследователей из Англии в начале XVII в., создание общества и государства было делом не верхов, а низов. Последующие поколения, включая отцов-основателей, не были обременены комплексами снобизма, свойственными королям, императорам, вообще аристократам Европы. На протяжении двухсотлетней истории в США не стоял вопрос об отношении к монархии и роли монарха в развитии конституционализма. Установлению малой государственной власти не препятствовала государственная бюрократия, которая была малочисленной. Особенность американской истории становления и развития гражданского общества связана также с ярко выраженным индивидуализмом. Граница США раздвигалась на Запад благодаря пионерам, несшим с собой традиции и стереотипы индивидуализма.
Вместе с тем первичная идея гражданского общества не всеми воспринималась как желаемое. Критика нарастала по мере развития капиталистических отношений, роста массовой преступности, энергии протеста против несправедливостей. В гражданском обществе центральной фигурой становился человек, предоставленный самому себе. Роль общинности, солидарности, взаимопомощи падала.
При господстве принципа невмешательства христианским заповедям любви оставалось мало места. Этот принцип полностью удов летворял сильных, имеющих собственность, золотые руки, квалификацию. Но с развитием капитализма, ростом массы неимущих и работающих по найму принцип невмешательства все более противоречил требованиям действия права как искусства добра и справедливости. Идея невмешательства или слабого государства воспринимается уже как романтическая и идеалистическая, а со временем стала отрицаться или корректироваться.
Негативно-либертарной модели противопоставляется идеалистический образ традиционного или феодального общества. Развивался консерватизм и «феодальный социализм» с их проповедями против частной собственности. Негативно-либертарная модель критиковалась также с позиций мелкобуржуазного социализма. Доказывалось разрушительное воздействие машинного производства, разделения труда, концентрации капиталов и землевладения, перепроизводства и кризисов, неизбежность гибели мелких собственников, нищета растущего рабочего класса, вопиющее неравенство в распределении богатства, разложение старых нравов, традиционных семейных отношений.
Развитие капитализма по негативно-либертарному пути критиковалось также с позиций «истинного» социализма. Капиталистическая конкуренция, угроза потери собственниками всего, что они имеют,— характерные мотивы «истинного» социализма. По словам К. Маркса, «истинный» социализм был «пугалом против угрожающе ненавистной буржуазии».
Уже Т. Джеферсон (1743—1809), автор проекта Декларации независимости США 1776 г., вышел за пределы локковской либеральной концепции «ограниченного правления». В американской литературе Джеферсон считается интерпретатором учения Дж. Локка. Однако локковская триада о правах человека — «жизнь, свобода, собственность» — заменена в Декларации другой триадой — «жизнь, свобода, стремление к счастью». Если государственное правление противоречит этим целям, то, как считал Джеферсон, народ имеет право «изменить, уничтожить» существующую форму правления, свергнуть деспотическое правительство. Замена собственности на стремление к счастью означало не игнорирование и тем более не отрицание собственности, но признание необходимости чего-то более существенного для человека, чем собственность. Для достижения счастья собственность — важнейшее условие, средство, но не самоцель.
Гегель первым обосновал невозможность существования гражданского общества без активного отношения к нему государства. Он определил гражданское общество как выражение рассудочности, господства частного интереса, конфликтности, отношений подавления одних другими. Перевести рассудочность на уровень разумности, которая близка к воплощению абсолютного духа, может только государство с его способностью синтезировать отдельные интересы, сделать людей сообществом.
А. Токвилль считал, что возрастание эгалитарных идеологий неодолимо, возможно, оно предопределено провидением. Те, кто будет противодействовать наступлению эгалитаризма, будут сметены. Те, кто проявляет способность к компромиссам,— смогут держать его под контролем. Свой вывод Токвилль основывал на опыте революций 1830 и 1848 гг. Революции рождали реакцию. Сам Токвилль понимал катастрофичность последствий всеобщей уравнительности. Поэтому выход видел в контролируемости и умерении эгалитаристских настроений, в обосновании принципа справедливости, который стоит выше закона, конституции, воли народа. На основе справедливости, считал Токвилль, может устанавливаться контроль над всяким волеизъявлением и ограничиваться всякое господство.
Возникла новая форма власти: главным в характеристике типа власти является не только вопрос о том, кто над кем властвует, сколько вопрос — для чего власть и какова основа ограничения властвования? Практика XIX в. развеяла миф о рациональности и оправданности негативно-либертарной модели. Общество нуждалось в правовом регулировании отношений труда и капитала, знании интересов работающих, предотвращении тенденций монополизации в какой бы то ни было сфере, активной и эффективной борьбе с массовой и организованной преступностью. Существовала также проблема ограждения государственной политики от проникновения в нее власти денег, подчинения государственных деятелей диктату монополий, капитала. В ответ на противоречие первичной модели конституционализма реалиям индустриализированного и урбанизированного общества сформировалась позитивно-либертарная модель конституционализма. Основой англо-американского варианта этой модели явилась идея регулирующего государства. В Германии, а в последующем и во всей Центральной и Восточной Европе, позитивно-либертарная модель выразилась в концепции правового государства.
В начале XX в. стало очевидным, что свобода прекрасна во всех отношениях, пока ее нет. Но с появлением отношений саморегулирования обнаружилось, что люди могут находиться в постоянном конфликте, так как благодаря тем или иным преимуществам одни могут стать прямыми угнетателями, другие — только угнетенными. К тому же государство оказалось более необходимым, нежели это казалось отцам-основателям идеи гражданского общества. После революций в Европе в XIX в. уже не казалось очевидным, что лучшим является правительство, которое меньше всего вмешивается, и чем меньше государство, тем лучше для общества.
Идея регулирующего государства была сформулирована в книге В. Вильсона (1856—1924 гг.) «Конституционное государство», написанной им в 1902 г. В. Вильсон остался в памяти американцев как один из самых великих президентов. Задача правительства, по Вильсону, заключается в том, чтобы благоприятствовать достижению целей организованного общества. Это ассоциация людей, объединенных взаимопониманием в саморазвитии, разнообразных проявлениях индивидуума и для охраны индивида от гибельности конкуренции.
По Вильсону, регулирующее государство сводит к минимуму антагонизм между социальным ростом и личностью. Правительство не вмешивается в экономику. Но правительство достаточно сильно, чтобы регулировать общественные процессы, т.е. уравнивать условия деятельности всех. Смысл регулирования в предоставлении всем необходимых условий и возможностей для саморазвития. От такой функции выигрывает справедливость и общество в целом. Оно становится разнообразным и сильным. Содержание регулирующей функции зависит от запросов в обществе. И регулирующая функция есть приспособление к запросам.
Современное государственное регулирование развивается в нескольких направлениях: в противодействии монополизации, ограничении возможностей капитала «покупать» власть, предотвращении отрицательных последствий научно-технической революции, защите тех, кто не может сам отстаивать свои права. Отвергается исключительное право кого-либо на объединение или какую-либо деятельность. Государство может устанавливать пределы размеров собственности на земле. Современное пользование, распоряжение землей ограничивается запретами использования ее в ущерб национальным интересам и охране окружающей среды.
С концепцией регулирующего государства корректируется отношение к семье. Семья неприкосновенна и автономна постольку, поскольку это социальный организм, основанный на добровольном союзе, любви. Однако, если общество сталкивается с псевдосемьей, т. е. отношениями, в которых вместо союза и привязанности — жестокость, эксплуатация одних другими, насилие, то государство вправе выступать защитником прав человека. И здесь неуместно говорить о вмешательстве в семейные отношения, поскольку в данном случае семьи нет. В первую очередь имеются в виду права наименее защищенного человека — ребенка, возможность пресечения использования института семьи для нарушения прав человека. Ребенок должен быть защищен от всех форм небрежного отношения, жестокости и эксплуатации, не должен быть объектом торговли в какой бы то ни было форме. Согласно Конвенции ООН 1959 г. о правах ребенка дети должны расти на попечении и ответственности своих родителей, в атмосфере любви, моральной и материальной обеспеченности. Несоблюдение этих прав дает основание суду отделить ребенка от матери и отца. В подобных случаях можно констатировать не столько вмешательство в семейные отношения, сколько преодоление ложных стереотипов или разрушение имитации семьи, противодействие нарушению прав человека, прикрываемое принципом семьи. Другое дело, когда в жизни возникают сложные ситуации, где не просто определить — может или должно государство вмешиваться. Где начинается насилие, жестокое обращение или отношение, унижающее человеческое достоинство, которое может пресечь государство? Существуют ли четкие критерии, с помощью которых можно отделить жестокость от суровости воспитания, эксплуатацию от трудового воспитания, наличие или отсутствие атмосферы любви, моральной и материальной обеспеченности? Не всегда легко провести грань между собственно семейными интересами, или интересами семьи как социального организма, и интересами псевдосемьи, в которой прикрывается преступная группа, подавление прав человека. Возникает проблема пределов гуманного влияния, определения критериев, на основе которых необходимо вторжение в дела группы, являющейся псевдосемьей.
С идеей регулирующего государства возникла новая неясность в отношениях власти и человека. Принцип невмешательства был односторонним, но отличался ясностью, однозначностью. В идее регулирующего государства нет четкого ответа на вопрос, каким образом добиться выравнивания условий деятельности, регулировать общественные процессы, не вмешиваясь. Однако с развитием идеи необходимости активной позиции власти положено начало поиска возможных каналов и форм государственного регулирования.
Достижением начала XX в. было не определение точных различий между регулированием и грубым вмешательством, а признание социальной и политической ограниченности политики невмешательства, спрятанности в принципе Laisser faire несправедливости, попустительства агрессивности, индивидуализма, противоречащего христианской морали. Негативно-либертарная модель не исчезла, оставаясь базой современных англо-американских обществ. Однако она претерпела существенные изменения под воздействием позитивно-либертарной модели.
§ 4. ЕВРОКОНТИНЕНТАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
В Центральной и Восточной Европе к конституционализму шли принципиально иным путем. В. этом регионе изначально не было простора для утверждения негативно-либертарной модели. Еще в XIX в. здесь возникла проблема создания национального государства через объединение разрозненных земель (Германия, Италия), или освобождение (Венгрия, Польша, Чехия, Болгария); в России и Австрии — проблема реформирования существующего строя. При решении таких проблем становились исключительно острыми и другие вопросы государственности: сохранение или обеспечение сильной власти, способной гарантировать порядок и защищать свои территории.
Эпицентром политической мысли Центральной и Восточной Европы была Германия, где сформулировалась и развивалась концепция правового государства. Поскольку именно здесь она получила распространение, ее можно считать евроконтинентальнои.
Развитие идеи правового государства сопровождалось открытиями и изобретениями, которые служили реализации принципа ограничения власти. В данном смысле элементы будущей теории правового государства найдены английскими и французскими просветителями. Без западноевропейских идей нет важнейших компонентов теории правового государства. Но только из этих идей не складывается теория правового государства. Поскольку основной вклад в ее обоснование и оформление внесли немецкие теоретики и сама законодательная практика Германии, то концепцию правового государства можно по праву считать достижением в первую очередь немецкой политической мысли и культуры.
Главным достоинством теории правового государства является соединение идеи гражданских прав с традицией этатизма, обоснование форм изменений без революционной ломки, без упования на новое, как решение всех проблем. Формирование идеи правового государства подпитывалось как реальными политическими отношениями, так и развитыми традициями интерпретации природы и функций государства. Германия не пережила революции, хотя бы отдаленно сопоставимой с Французской и даже Английской. Не было традиций отвоевания пространства независимости от монарха, но и не было дискредитировавших монаршью власть английских Иоаннов и французских Людовиков. Национальной гордостью Германии были такие государственные деятели, как Фридрих и Бисмарк. Германия не испытывала большого влияния материализма просветителей, но были сильны традиции этатизма. Особенно сильна реакция была на хаос, разврат, падение нравов, предшествовавшие и сопровождавшие Французскую революцию.
Концепция и практика правового государства стала национальной исторической критикой принципа невмешательства и одновременно национальной моделью соединения идеи конституционализма с этатизмом, с учетом немецкой традиции полицейского государства. Конституционализм принимался при обязательности правового порядка, сведения функций государства до минимума, который определялся нормами справедливости.
Идея об особой роли государства в жизни общества выразила принципиально новое направление в понимании принципа конституционализма. Судьбы конституционализма ставились в зависимость от самого государства, его способности расширять свободу граждан. В идее правового государства концентрировалась центральная проблема Германии XIX в. Как иметь государство, которое было бы достаточно сильным, отвечало интересам развития свободы и справедливости, но не было всесильным, не стало бы над народом и не лишало людей их интересов? Свобода не рассматривается как первичное и абсолютное, но принимается для обоснования ограничения поля деятельности государства при сохранении его активной позиции в развитии национальных и социальных процессов. Личность может развиваться свободно только в условиях политического порядка, в государственном союзе, который является некоей общностью.
В западноевропейском либерализме XVIII в акцент делался на прирожденных и неотъемлемых правах человека. Вмешательство государства допускалось постольку поскольку оно не противоречило принципу индивидуальной свободы. В теории правового государства понятия личности и свободы обогащаются понятием общности. Только в общности, государственном союзе человек и может быть действительно свободен. Без государства нет свободы, но государство должно быть институционализировано и воплощать порядок на основе конституции, разделения властей, правления, исходящего из равенства всех перед законом. Правовое государство — социально активная сила. Г. Еллинек (1857—1911) выдвинул формулу защищенного интереса, используя ее при характеристике права как способа охраны интересов всех, ограничения применения в отношении человека силы, обеспечения существования слабейшего рядом с сильнейшим. Свобода воли может быть реализована только при наличии суверенитета государства. Поэтому главная проблема видится в институциализации государственного суверенитета или конституциировании государства, т.е. в переводе его в правовой порядок.
Основной принцип объединения всех членов общества с помощью правового государства заключается в равенстве всех перед законом. Гражданин может обратиться в суд в случае нарушения его субъективных прав. Назначение права виделось прежде всего в самоограничении государства. Государство признается субъектом права в той мере, в какой оно рассматривает себя ограниченным в правовом отношении. Если же государство не является носителем обязанностей, то оно субъект только силы, но не субъект права. В правовом государстве гражданин обладает, по Еллинеку, широкими и разнообразными правами. В зависимости от направленности прав выделяются разные виды статуса гражданина. Негативный статус складывается из свобод, которые неприкосновенны, и вмешательство государства в них недопустимо. Позитивный статус — это те права индивида, в реализации которых гражданин может рассчитывать на содействие и помощь государства. Активный статус — это права на участие в осуществлении власти. Тем самым государство не только арбитр, охранитель общего порядка, но организованная национальная сила в постепенном совершенствовании.
Правовое государство близко к регулирующему государству, поскольку подчеркивается активность государства. Однако между ними есть существенное различие. Идея регулирующего государства корректировала принцип: разрешено все, что не запрещено, что выражало движение от принципа полного невмешательства к принципу повышения активности государства. Идея правового государства выражала традицию приоритета государственной воли в развитии свобод и гражданских прав, порядка над самодеятельностью. Развивался принцип: можно все, что разрешено законом.
Концепция правового государства возникла как результат развития принципа конституционализма под влиянием христианской этики общинности, равенства, справедливости, традиций этатизма, выражала совокупность проблем модернизации при активном участии государства и конфликта между государством и частью общества. С идеей правового государства был актуализирован аспект соответствия общества государству, связей государства и общества в условиях конфликта.
Идея правового государства сливалась с идеей национального государства как народного союза, олицетворенного во власти, структурах. В отличие от государства с малой властью, производного от воли гражданского общества и способного только на «политику малых дел» (Т. Массарик), правовое государство может быть носителем национальной идеи и генератором модернизации.
Концепция правового государства вызвала большой интерес у русских юристов. Она была близка русским проблемам перехода от абсолютной монархии к конституционной. С.А. Котляревский считал, что, сформировавшись, правовое государство может безопасно встретить переоценку ценностей в обществе, критику и скепсис.
Идея правового государства впервые была высказана более 200 лет наздд, оформилась в концепцию более 100 лет назад, использовалась в демагогических целях 60 лет назад, полностью претворяется в жизнь только в послевоенное время в стране традиционного порядка. Континентальный вариант развития конституционализма оказался по сравнению с американским более сложным, противоречивым. Развитие системы представительства происходило во взаимодействии с укоренившейся правительственной бюрократией и традиционной монархией. Только во второй половине XX в. развитие правового государства в Германии, Австрии приобретает не монархический и неавторитарный характер.
В конце XX в. различия моделей регулирующего и правового государства сохраняют все больше историческое значение. В современном развитом гражданском обществе все отчетливее проявляется общее в национальных режимах конституционализма.
Современные проблемы большого общества со всех сторон толкают государство к активности в экономической, социальной сферах. Стало как бы очевидно, что экономический рост и его последствия, расовые и межэтнические проблемы, народонаселение и контроль над его быстрым ростом, общие экономические вопросы — все это может решаться уже сегодня государством или, как минимум, с помощью государства. Современный конституционализм в любом варианте предполагает защиту народовластия и народоволеизъявпения от чрезмерного давления экономической силы. И при регулирующем и при правовом государстве установлены пределы расходов на пропаганду в пользу какого-либо кандидата, возможности сотрудничества должностных лиц в каких-либо частных компаниях. Подобные законодательные ограничения не гарантируют в полной мере зависимость поведения должностных лиц от рыночных мотивов, однако исключают беспредел в «покупке» государственных структур монополиями. Международные пакты о правах человека, конвенция о правах ребенка, согласно которой ребенок должен быть защищен от всех форм небрежного отношения, жестокости, эксплуатации, превращение в объект торговли в какой бы то ни было форме,— все эти международные пакты имеют одинаковое значение для всех разновидностей конституционализма.
§ 5. СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ КРИТИКА КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
Конституционализм во всех его вариантах возник как побочный продукт борьбы буржуазии за свое место под Солнцем, в результате которой она получила признание за собой статуса основного класса общества. В прошлом столетии существовало основание для сомнений о соответствии конституционализма христианским нормам и социалистическому идеалу. В середине XIX в. критика гражданских прав, гражданского общества достигла наибольшей остроты. Ш. Фурье противопоставил гражданским правам обездоленность неимущих, безработных, не защищенных от агрессивности капитала.
Маркс увидел в политическом государстве и гражданском обществе деление человеческой деятельности на «небесную и земную» и самого человека на общественное существо и частное лицо. По Марксу, гражданское общество — это сфера сохранения «эгоистического человека» и неравенства. Социалисты вслед за христианами увидели в негативно-либертарном, т.е. первоначальном варианте гражданского общества, разрушение гуманистических максим: человек — не цель, но средство. Однако марксова критика гражданского общества перешла в полное отрицание его гуманистической ценности. Разделение гражданского общества и политического государства получило развитие в идее базиса и надстройки, в критике господства капитала. Разделению гражданского общества и государства противопоставляется идея революции, слома старого режима и формирования нового государства, переходящего в самоуправление. Отмирание государства было объявлено светлой перспективой человечества. На практике коммунистическая идея новой, антибуржуазной государственности, ее перерастание в самоуправление — опасная утопия, служила оправданием невнимания к проблеме отношений человека и государства. Миф о растворении государственности в общественных отношениях оказался прикрытием поглощения общества государством с тоталитарным режимом.
В XX в. идея отмирания государства официально поддерживалась только в СССР. Во второй половине 60-х годов в стране вышло немало брошюр, разъясняющих, как будет отмирать государство, какие признаки рождения коммунистического самоуправления уже появились.
Социал-демократическая мысль Запада пошла иным путем. Согласно социалистической модели государство должно участвовать в обеспечении функционирования гражданских институтов, чтобы они были демократическими, и чтобы рынок не подчинил себе все и вся. Равенство трактуется широко, как одинаковый доступ всех не только к власти, но к благам и доходам. Появились категории единой школы, минимума заработной платы, страхования.
Социалистическая модель гражданского общества — это политика смягчения буржуазного общества, ограничения всесилия влияния рынка в реализации этого равенства. Общество остается гражданским, поскольку гражданские свободы — основа жизни большинства. Но гражданское общество уже не буржуазное, в котором подавлено большинство, и только меньшинство активно, инициативно. Под влиянием христианской и социалистической идеологии концепция конституционализма, гражданского общества, правового государства дополняется теорией социальной политики государства. Суть ее — в активном отношении к реализации человеком так называемых социально-экономических прав. В литературе их называют иногда вторым поколением прав, поскольку в отличие от гражданских и политических прав они были сформулированы социалистами только в конце первой половины XIX в. В классическом или традиционном смысле собственно правами остаются только гражданские и политические права, так как в случае их нарушения гражданин может искать защиты в суде. Социоэкономические права — это основные претензии, ожидания человека от общества, государства. Они не могут гарантироваться супом, но подкрепляются системой льгот, минимумов, которые помогают человеку выжить, если он сам не в состоянии себя прокормить, защитить от холода, приобрести минимальную профессиональную подготовку.
Исторически первым правовым актом, в котором были провозглашены социальные права, была Конституция СССР 1936 г. Она сыграла свою роль в пропаганде жизненности и актуальности социальных прав. Однако практика реализации прав была такова, что социальные права превращались в жесткую обязанность. Тем самым они подминали гражданские свободы. Труд был в СССР не только правом, но и обязанностью, не только добровольным, но и принудительным.
Общим итогом развития гражданского общества, правового государства, практики социальной защиты явилась концепция социального правового государства. Согласно Конституции 1993 г. Российская Федерация объявлена и правовым и социальным государством.
Современной основой систематизации социальных прав является Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, который принят ООН в 1966 г. и ратифицирован СССР в 1973 г. Можно выделить пять основных групп социальных прав.
Первая группа — право на труд, т. е. право каждого на получение возможности зарабатывать себе на жизнь трудом, который свободно выбирается. Полное осуществление права на труд включает реальные программы профессионально-технического обучения и подготовки, развитие политики занятости без нарушения свободы собственников. К праву на труд примыкает право на справедливые и благоприятные условия труда: вознаграждение не меньше установленного минимума, равное вознаграждение за равный труд, создание условий труда, отвечающих требованиям безопасности и гигиены. Одинаковую для всех возможность продвижения в работе на основе стажа, квалификации, разумное ограничение рабочего дня, право на отпуск, вознаграждение за праздничные дни.
Вторая группа сводится к охране семьи, помощи матерям до и после родов, заботе о детях.
Третья группа — право на здоровье, включая обеспечение здорового развития ребенка, улучшение и охрану внешней среды, обеспечение гигиены труда, предупреждение болезней, обеспечение медицинского ухода в случае болезни.
Четвертая группа — право на достаточный жизненный уровень, включая достаточное питание, одежду, жилище.
Пятая группа — право на образование, включая бесплатность и обязательность для всех начального образования, открытость и доступность среднего и высшего образования.
Реализация социальных прав является гуманистической формой развития традиций эгалитаризма и этатизма, превращает правовое государство в социальное правовое государство. Примером становления социального правового государства являются все страны, где принцип конституционализма был дополнен активной государственной политикой государства. Таковы США и Канада, Австралия, Израиль, большинство стран Европы, Япония. Популярность социалистических идей, влияние социал-демократических партий провели в послевоенное время к широкому распространению в капиталистических странах социальных прав. Политика социалистических правительств в ряде европейских стран, правительств от Рузвельта до Джонсона в США, социал-демократии в Швеции, ФРГ, лейбористов в Англии может рассматриваться как политика социального государства. Такая политика выражалась в концепциях нового курса, государства благоденствия, великого общества, сформированного общества.
Одновременно появились новые социальные и политические проблемы. Забота государства о реализации социальных прав может осуществляться за счет роста налогов с тех, кто имеет доходы, за счет сдерживания активности сильных. Взяв на себя груз обеспечения социальных гарантий, государство стало обрастать бюрократическими структурами. Появился синдром некомпетентных решений. Государство как бы обрекает себя принимать неэффективные, высокозатратные решения из-за недостаточности или искаженности информации. На основе либералистской критики государственного вмешательства Ф. Хайек поставил вопрос о поиске допустимых пределов, за которыми оно начинает приводить к стагнации угрожает рыночной системе. Реакцией на нереализуемость проектов государства всеобщего благоденствия явилась мощная волна неоконсерватизма с середины 70-х в США и ряде стран Европы. Она привела к сужению поля действий социальных прав. Обнаружилось недовольство ограничением доходов, переход к ориентации на старые либеральные ценности. Примером перехода к политике большей свободы бизнеса являются правительства Р. Рейгана и М. Тэтчер. В странах Запада получила распространение концепция «Нового просвещения». Суть концепции в возрождении многих черт классического либерализма (индивидуализма, утилитаризма, свободы предпринимательства), социалистической критике социального неравенства, ностальгии по негативно-либертарной модели, традиционному конституционализму, пуританской морали. Объявляется предрассудком убеждение в том, что функцией государства является распределение богатства. С начала 90-х годов волна неоконсерватизма слабеет, усиливается колебание в сторону социального государства. Видимо, колебания в сторону большей или меньшей социальности политики будут и впредь. При этом как бы установился нижний порог социальности государства; считается, что должны быть гарантированы минимальная зарплата и социальное страхование, минимальное образование и медицинское обслуживание. Сегодня общепризнанно, что поддержка государством всех направлений «высокой» культуры — неотъемлемый вариант современной политической культуры, что полная свобода рынка разрушает гражданское общество.
К концу XX в. обнаружилось не возвращение к классическому либерализму, а сближение рационального в либерализме, социализме, и в консерватизме. Типичной стала характеристика видных идеологов 50—70-х годов как консервативных либералов, либеральных социалистов и т. д. Они не укладываются в прокрустово ложе традиционной классификации.
Соотношение гражданских и социальных прав личности зависит от традиций, преобладающего менталитета. В целом наблюдаются следующие зависимости. Чем сильнее тенденция в сторону социальных гарантий, чем значительнее эгалитаристские настроения, тем больше индифферентности относительно гражданских свобод. Чем выше ценятся гражданские свободы, тем меньше ориентации на власть, ожиданий благ от государства. С акцентом на социальные права человек в большей степени предрасположен к авторитаризму и даже тоталитаризму. Там. где не стимулируется ответственность за себя, меньше простора для развития потребности в свободе, нет прочной основы для гражданского общества, конституционализма.
Социальное правовое государство — это реальность и идеал. Реальность потому, что в ряде стран реализуются гражданские и социальные права. Идеал потому, что полной гармонии между гражданскими и социальными правами добиваться не удается. Баланс между гражданскими и социальными правами непостоянен. Государство не в состоянии формировать цели, которые люди должны или могут преследовать в различных областях жизни, но государство не может отказаться от контроля и регулирования в структурировании как отдельных сфер, так и отношений между ними. Современные общества постоянно отклоняются то в сторону большей социальности, то в сторону большей гражданственности.
Сфера и границы функционирования правового государства подвижны, как и подвижны менталитет элиты и общества. В целом пространство гражданского общества находится в прямой зависимости от менталитета, характера существующей власти. Гражданские права в одном обществе могут пониматься предельно широко, в другом — несколько ограниченно.
Провести границы сферы деятельности государства и пространства гражданского общества сравнительно нелегко применительно к западным странам. Но решить эту же задачу применительно к России крайне трудно. Главная причина тому — переходность состояния нашего общества. Сами по себе гражданские права не являются сферой государственной деятельности, но в российском обществе превращение гражданских прав в повседневность, обыденность не произойдет само по себе, оно нуждается в сильной государственной политике.
В отличие от Конституции 1977 г. Конституция 1993 г. не регламентирует направления защиты семьи государством. Вопрос о способах поддержки семьи не конституционный, но политический. Он определяется сложившимися формами, традициями, преобладанием в Думе, правительстве этатистских или противоположных этатизму настроений. Время вносит свои коррективы в понимание рациональности форм помощи. Так, в советскую эпоху широкая сеть детских учреждений считалась лучшим проявлением заботы государства о семье. В наше время этот тезис уже спорен. Ребенок выигрывает больше, если его первые годы проходят под неусыпным оком матери, ежечасно в атмосфере семейного внимания, тепла, любви. Идеалом семейной политики является обеспечение государством содержания матери с ребенком до 3 лет.
В развитии идей и практики конституционализма прослеживается логика развития отношений человека и власти. В эпоху средневековья, феодальной раздробленности актуальной была проблема формирования сильной власти, обоснование суверенитета государства. В эпоху абсолютизма, духовного возрождения на первое место стала выходить проблема гарантий свободы личности, ее независимости от государства. В эпоху промышленной революции, индустриальных обществ человек нуждается в защите от жестокостей массового производства, урбанизации, конверсии, в обеспечении целостности общества, формировании основ национальной независимости. Этой эпохе и соответствует правовое государство, защита как гражданских, так и социальных прав.
Теория современного социального правового государства явилась результатом долгой эволюции социальной и политической мысли Запада, итогом христианской, либеральной реакции на тоталитаризм, является ценностью, оказывающей огромное влияние на современный переходной процесс в России.
Исторически первый, или классический вариант конституционализма как бы граничил с признанием государства злом, поскольку внимание концентрировалось на ограничении пространства власти.
Современное понимание конституционализма противостоит и оценке государства как зла, но и не возрождает мифа о государстве как абсолютном благе, якобы воплощении разума, шествии Бога на земле.
С идеей социального правового государства стала более осознанной объективная необходимость государства как участника развития социальных отношений в духе сотрудничества и цивилизованного разрешения социальных конфликтов в рамках закона, принципов конституционализма. Однако обществу полезна умеренная, определяемая конституцией степень активности государства.
§ 6. ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ТОТАЛИТАРИЗМА
Понятие «тоталитаризм» впервые появилось среди оппозиции Муссолини в 20-е годы (Дж. Амендола, Пьеро Гобетти). Однако слово понравилось самому Муссолини и стало использоваться в 30-е годы фашистскими и нацистскими идеологами. Гитлер не принимал этого термин? Официальное советское обществоведение упорно доказывало, что неправомерно данный термин распространять на социалистический строй. Тем не менее в американской, а потом и в западной политологии в целом термин закрепился. Но литература по тоталитаризму появилась до возникновения самого термина. И прежде всего в фантастических романах - утопиях. Таковы романы А. Богданова «Красная Звезда», М. Замятина «Мы», О. Хаксли «Этот прекрасный новый мир». Все они были написаны не столько на основе чего-то увиденного, сколько на основе художественного последовательного развития социалистических идей начала века.
Первый симпозиум по тоталитаризму прошел в США уже в начале 30-х годов. Накануне второй мировой войны на Западе выходит книга Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма . В 1944 г. книга Ф. Хайека «Путь к рабству», в 1951 г.— «Происхождение тоталитаризма» X. Арендта, в 1956 — «Тоталитарная доктрина и автократия» К. Фридриха и З. Бжезинского. Современное понимание тоталитаризма обогащено работами многих философов, среди которых, К. Поппер, Э. Фромм, Т. Адорно, эмигранты из СССР (А. Янов, А. Зиновьев, М. Восленский). Яркие и страшные картины жизни при тоталитаризме написаны А. Солженицыным и Р.Оруэллом.
Кроме тенденции к конституционализму, в политической истории проявилась тенденция расширения сферы политической власти. Поскольку в политической истории Востока доминировали деспотии, эту тенденцию можно было назвать восточной. Ш. Монтескье, Г. Гегель. Д. Милль писали о деспотии как о восточном, азиатском явлении. Тенденция конституционализма развивалась и победила на Западе. Ее с полным правом можно отнести к западной культуре и традиции.
Однако наступление власти на общество проявилось и в Европе. Цезаризм опрокидывал аристократию и насаждал солдатчину. Во времена средневековья католическая церковь претендовала на контроль и в государстве, и в частной жизни. Но произошедшее в 30—40-е годы наступление государства на общество в Германии и особенно в СССР, не знало себе равных ни по масштабам, ни по последствиям. Поэтому не случайно именно явлению XX в. найдено особое определение — тоталитаризм.
Тоталитаризм возникает вначале как евразийское (СССР), потом как европейское (Германия, Италия, частично Испания), наконец, азиатское явление (Китай, Северная Корея, Вьетнам, Кампучия). В Южной Америке и Африке наблюдались отдельные признаки тоталитаризма, особенно в Бразилии в годы правления военной хунты в 60—70-е годы, в Эфиопии в 70—80-е годы, в Заире — 60—80-е годы. В стертой форме черты тоталитаризма проявились в странах Восточной Европы в 50-е годы в силу зависимости от СССР, насаждения в них коммунистических режимов. Все типы тоталитаризма существенно различаются между собой, но имеют немало общего. Последнее дает повод считать, что кроме национальных есть и общие причины его бурного развития в первой половине XX в.
В настоящее время в мире нет страны, политический режим которой можно было бы назвать последовательно тоталитарным. Поэтому точное и полное понимание сути тоталитаризма дает практика несегодняшнего дня. Обращаясь к наиболее ярким образцам тоталитаризма теперь уже ушедшей эпохи, мы имеем возможность выявить характерные черты тоталитаризма в целом. Знание их имеет принципиальное значение для политически образованного гражданина. Во-первых, потому что тоталитаризм — противоположность конституционализму. В его основе принципиально иная парадигма не только политического строя, но всего образа жизни. Поэтому знание основ конституционализма и тоталитаризма — это условие сознательного выбора гражданской позиции. Во-вторых, тоталитаризм во многом поучителен для всех. Для России особенно, так как Россия 30—50-х годов наиболее последовательный пример тоталитаризма. Знание тоталитаризма полезно и для будущего. Если бегство в тоталитаризм произошло на фоне выдающихся прорывов научной социальной мысли, завоеваний гуманизма и демократии, то не исключается вероятность нового возврата в условиях нового кризиса и на фоне новых выдающихся достижений культуры.
Потребность в ясности и четкости понятия развивалась в годы «холодной войны», когда обострилось сознание противоположности интересов СССР и США. Первое понимание тоталитаризма сформулировано в законах США «Об эмиграции и гражданстве» (1952 г.) и «О борьбе с коммунизмом» (1954 г.). Согласно этим законам к характерным чертам тоталитарной диктатуры относятся наличие единой, обладающей диктаторской властью политической партии, которая, по существу, срослась с правительством; подавление любой оппозиции; непризнание основных прав и свобод, которые присущи представительной форме правления; подчинение провозглашаемых прав интересам государства.
Приведенные положения американских законов З. Бжезинский и К. Фридрих взяли за основу своего определения тоталитаризма и предложили более обстоятельную характеристику тоталитаризма. Ими выделены следующие признаки: 1) единая массовая партия, возглавляемая харизматическим лидером; 2) одна, единственно возможная идеология, которая должна признаваться всеми. Деление всего мира в соответствии с идеологией на друзей и врагов; 3) монополия на средства массовой информации; 4) монополия на все средства вооруженной борьбы; 5) легализация террора и система террористического полицейского контроля; 6) централизованная система контроля и управления экономикой Уже на основе данных характеристик можно видеть существенные отличия тоталитарной власти от демократической. Недостаток признаков, предложенных К. Фридрихом и З. Бжезинским, заключается в том, что в них нет системности, а главное — не выделен общий интегрирующий признак, нет общей связующей их нити. Список черт тоталитаризма можно было бы продолжить. Так, при тоталитаризме утверждается монополия на массовую культуру, централизовано управление художественным и научным творчеством. Все признаки сами по себе верны, но неясно, что же является наиболее существенным, определяющим, исходным, а что характерным, но все же производным. Единая массовая партия, общая для всех официальная идеология типичны для тоталитарных режимов, но обусловлены они более общими свойствами тоталитаризма, емко выражающими его сущность.
Американский политолог Дж. Линц в 70-е годы выделяет такие признаки:
сольно централизованная, монистическая структура власти, в которой правящая группа не несет ответственности перед выборным органом и не может быть лишена власти институциональными средствами;
монопольная детализированная идеология, легитимирующая режим и пронизывающая его неким величием исторической миссии;
активная мобилизация населения на выполнение политических и социальных задач с помощью всех институтов.
Такое описание тоталитаризма более фундаментально. Оно ориентировано на описание не всех, а наиболее характерных признаков и приближает к пониманию его сущности, И тем не менее оно тоже уязвимо, так как автор не разделяет двух политических вопросов — каковы отношения власти и общества и как организована власть. И хотя в жизни эти вопросы взаимосвязаны, все же они существуют как два вопроса. Тоталитаризм — понятие, призванное прежде всего выразить отношения власти и общества. Поэтому описание механизма власти (сильная централизация, способы легитимации) — это вторичные, производные признаки тоталитаризма.
Наиболее агрегированными признаками тоталитаризма являются абсолютность, агрессивность мобилизационность власти. Абсолютность власти означает, что власть — исходное начало всех инициатив, движений, изменений Гражданского общества нет, или сфера его жизни крайне сужена. Экономические, духовные интересы существуют такими, какими им разрешено быть властью. Как выразился однажды У. Черчилль о советском порядке; «У вас все запрещено, а что разрешено, то приказано». Этот признак приближает к пониманию тоталитаризма, указывает на его родство с восточными деспотиями, азиатским способом производства или потестарной формацией. Особенность последней в том, что исходное начало заключено не в экономическом интересе человека, а в интересе власти, которая не может полностью игнорировать интересы людей, но в состоянии подчинить их себе, может ими пренебрегать, деформируя их.
Абсолютность власти противоположна практике ее конституционного ограничения. И отношения человека и власти при тоталитаризме принципиально иные по сравнению с отношениями, складывающимися на основе признания неотчуждаемости естественных прав. При тоталитарной системе человек только песчинка в общем потоке. Его положение основывается не на самоопределении, но только на послушании. Здесь мы имеем дело не с гражданской, но авторитарной личностью.
Авторитарная личность — предмет внимания политической философии и теории политики. Платон описывает два типа авторитарной личности. Управляющие-философы — блюстители, обладающие большими знаниями, всевозможными добродетелями и уникальным опытом. Они обладают особым качеством — знают и видят Добро. Другой тип людей — управляемые. Они лишены возможности достичь высот в понимании Добра. Их удел верить в Добро, на которое указывает повелитель. И. Кант сводил авторитарность к способности повелевать, с одной стороны, и к способности повиноваться — с другой. И. Канту импонировал взгляд Фридриха II на границы допустимой свободы мнений. «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, но повинуйтесь».
1. Адорно выделил следующие черты современной авторитарной личности: преклонение перед властью, привычка и даже любовь к подчинению, никаких сомнений относительно правоты проводимой политики, нетерпимость к инакомыслию и действию нижестоящих. А. Адлер интерпретирует авторитарную личность в психоаналитическом духе. Влечение к власти — основная движущая силы поведения — уходит в бессознательное. Преклонение перед властью сочетается с отсутствием личной воли к власти, даже желания участвовать в осуществлении власти. Притязания на власть воспринимаются как нескромность. Самовыдвижение исключено. Чем внешне скромнее, тем вернее карьера. Скромность переносится и на культ вождя. Для авторитарной личности независимость и достоинство — эфемерные понятия, инициатива исключена. Вырабатываются житейские правила политического, поведения: инициатива наказуема, вести себя надо по правилам трамвая: передние места не занимать, из окон не высовываться. Авторитарная личность послушно идет отдавать свой голос кому положено, выбирает на собрании почетный президиум, подписывается на официоз. Человеку не положено знать, куда и как расходуется национальное богатство: верхи знают. Поэтому талько в тоталитарном обществе люди не знают во что обходится военно-промышленный комплекс, число людей, занятых в нем Система секретности рассчитана не столько на тайну от иностранных служб, сколько на бесконтрольность внутри страны Воспроизводство человека низводится до создания частички «общею дела», члена массовидных коллективов, корпораций. Чем больше корпорации, тем проще деиндивидуализировать человека, свести его к какой-либо функции. Принудительность, тайная и явная, единообразие — таковы непременные черты такого коллективизма.
В обществе создается мнение о существовании сильной, всемогущей власти. Здесь произвол сочетается со своеобразным порядком. В России сильная власть утверждалась двумя путями,— прорывами произвола и перманентным бесправием человека В первые годы советской власти новые суды руководствовались так называемым революционным правосознанием. В сталинские времена беззаконие проявлялось в массовых репрессиях, сплошной коллективизации. Во времена так называемой оттепели Хрущев мог вносить произвольные изменения в законы, передавать исторические российские земли другой республике, в одночасье перестраивать структуры управления. В брежневские времена диссидентов помещали в психиатрические лечебницы и «лечили». Одновременно складывался режим безропотного подчинения велениям властей. На. партийных и государственных чиновников возлагалась особая ответственность за поведение масс. Попытка организовать неугодный властям митинг, демонстрацию, тем более забастовку, каралась жестоко
Устанавливались несложные правила. Управляемый не должен «возникать» по собственной инициативе активность допускалась только в рамках социалистических принципов отклонение от принципов было опасно. Задача управляющего — обеспечить требуемый верхами порядок, выполнение спускаемого сверху плана.
Неограниченность власти дает американскому политологу А. Янову считать, что и гитлеризм, и сталинизм являются лишь очередным тотальным наступлением государства на гражданское общество. С его точки зрения, тоталитаризм — теоретическая фикция. В действительности в СССР был старый, как мир, деспотизм.
В такой оценке существенный момент истины. Но было бы упрощением свести проблему тоталитаризма к возрождению деспотизма. Деспотии характерны для традиционных обществ, тоталитаризм для обществ, переживающих социальное развитие. Тоталитаризм — это резкое возрастание наступательной власти и ее мобилизационного потенциала.
Мобилизационность означает, что деятельность всех подчиняется одним задачам, которые формируются вождем. Политическая система становится метасистемой, поглощающей все другие сферы жизни общества, превращая их в политические подсистемы. Особенно ярко это проявилось в нашей стране, где властными структурами планировалось почти все в экономике и образовании, кинематографе и пополнении системы рабства типа Гулага. Экономические ресурсы подчинялись целям, которые выдавались как великие стройки коммунизма, заводы-гиганты, соревнование в гонке вооружений, интернациональная помощь. Другой вопрос, что многие из великих целей оказывались ненужными, преступными, народные средства растранжиривались. Но ни одно конституционное государство в принципе не обладает таким мобилизационным ресурсом, каким обладает тоталитарный режим.
Одна из догм советского тоталитаризма состояла в выделении всеобщей воли как особой, стоящей над волей групп, коллективов, индивидов, как способ подчинения всех единым требованиям и принципам. При такой версии выделяется особая роль государства, как носителя всеобщей воли, способной противостоять любой частной воле, и политического руководства — как деятельность по обеспечению идейно-политического единства всего общества, в целенаправленном скоординированном развитии всех составных частей общественного организма.
Общей чертой всех тоталитарных режимов является пронизанность их идеями, которые мобилизуют, унифицируют. Примечательно, что в СССР и Германии было проявлено удивительное сходство официальных художественных вкусов: предпочтение огромным зданиям и скульптурам, помпезности, бодрости в песнях, героизму в - музыке.
Тоталитаризм по своей сути — закрытая самодостаточная система. Все чуждое ей изгоняется, подавляется, уничтожается. Система нетерпима к инородному. Сосуществование с чем-либо ей противоположным гибельно для системы Отсюда характерное для тоталитарных обществ идеологическое и даже четко) политико-психологическое деление всех на «мы» и «они», «друзья» и «враги» Друзьями нашей страны объявлялись рабочие всех стран, негры, коммунисты. Врагами — «оголтелые империалисты», церковь, реформисты, троцкисты. Врагами Германии считались плутократы, евреи, коммунисты, спекулянты, западные демократы, славяне, интеллигенты. Тоталитарная система ресурсов власти такова, что она как бы возвращает человека в традиционное общество. Сходство в том, что у человека нет варианта не согласиться, противостоять, сохранить свою независимость. Можно только выскочить из системы, умудриться сбежать. Общество развитого тоталитаризма напоминает колонию Кафки, его структура настолько целостна, что даже управитель, будь в его голове много новых идей, никак не сможет изменить сложившийся порядок.
Выпадение одного из звеньев сложившейся системы неизбежно ведет к деградации тоталитаризма. Так, критика культа личности Сталина оказалась судьбоносной для советского политического строя в целом, началом конца КПСС, СССР, развала тоталитарной системы в целом.
Общей чертой тоталитаризма является агрессивность, авантюризм, особенно в период своего формирования и утверждения. Агрессивность проявляется в постоянной активности идеи борьбы с враждебным и чуждым. В России в начале особенно жестоко обошлись с партиями, которые казалось бы близки к большевикам по целям и идеалам. Потом начались поиски врагов народа. Ими оказывались лидеры придуманных партий, кулаки, придуманные вредители среди интеллигенции, вчерашние партийные товарищи. Борьба велась против вредных течений (морганистика в биологии, кибернетика, космополитизм) во имя чистоты рядов, нравов, последовательности принципов.
Авантюризм также неотъемлемый спутник тоталитаризма. Абсолютность, мобилизованность власти меркнут, если их постоянная необходимость не подтверждается. И перманентно ставятся новые задачи, даже если они не обоснованы и не выполнены предыдущие задачи. Германский нацизм проявил свою агрессивность в основном во внешней политике, сталинизм — и во внешней и во внутренней политике. И. Сталин бросил клич: «Нет тех крепостей, которых не могли взять большевики». Путь решения сверхзадачи — построение социализма и коммунизма — становился понятным. Через любые жертвы и самопожертвование, но обязательно штурм, и задача будет решена.
Авантюризм и агрессивность оказываются эффективным способом отвлечь от провалов в политике, переключить недовольство в русло ненависти к какой-либо группе В России методично воспитывалась ненависть к кулакам. Репрессии 30-х годов оказались акцией, последовавшей после провалов пятилетних планов и страшных последствий коллективизации. Требовалось средство устрашения. Надо было отучить людей, будить и думать, и заставить их видеть так, как хотят того власти.
На основе общих черт тоталитаризма выстраивается логика всех формализованных признаков тоталитаризма. Монополия одной партии на власть, господство одной идеологии, монополия на массовую культуру и средства массовой информации — все эти признаки выражают более общие признаки тоталитаризма. Все они так или иначе обеспечивают абсолютность власти, мобилизационность, закрытость системы.
Модель тоталитаризма не является универсальной для общей характеристики общественного строя. Поэтому свести оценку СССР к понятию «тоталитаризм» было бы упрощением. С помощью понятия «тоталитаризм» раскрывается только один аспект общественного устройства — отношения власти и человека, принципа функционирования власти, альтернативному принципу конституционализма. Но понятие «тоталитаризм» недостаточно для социоэкономической, социокультурной характеристики любого общества, где последовательно развивалась практика тоталитаризма и тем более только элементы тоталитарных режимов. Сталинская и постсталинская практика в целом является и тоталитарной, и коммунитарной. В трудовых коллективах, массовом сознании воспроизводились общинность, солидарность, активность нематериальных стимулов. В советском обществе ленинско-сталинский коммунитаризм оказался модернизированной формой реанимации традиционной общинности. Корпоративизм, насаждавшийся в Германии, Италии, Испании, был результатом политики внеэкономического снятия противоречий интересов собственников и работающих по найму.
Тоталитаризм на первых этапах выглядит только деформацией функционального характера, выражающей увлеченность, абсолютизацию национальных целей. Но утвердившись, тоталитаризм начинает самовоспроизводиться, деформации выливаются в органическое вырождение. Чем дольше общество оказывается в плену тоталитаризма, тем больше общество деградирует. Сущность деградации в том, что ненормальные, патологические общественные явления становятся привычными и воспринимаются как нормальные и, более того, как должные. Люди живут в двойном измерении: среди мифов и реальностей.
Тоталитаризм если эффективен, то только в решении отдельных вопросов. Мобилизуя все силы на отдельных направлениях, власть обрекает общество на рывки, неравномерности, авантюры, невосполнимые потери. Тоталитаризм объясним, но не оправдан.
§ 7. ОБЩЕЕ И НАЦИОНАЛЬНО-ОСОБЕННОЕ В ТОТАЛИТАРИЗМЕ
Полный ответ на вопрос о сочетании общего и особенного в тоталитарных режимах является задачей сравнительной политологии и предполагает анализ всех стран такого режима от КНДР до Кубы. Кампучии времен правления Пол Пота до ЮАР за время расцвета апартеида.
В данном случае стоит ограниченная задача выявить особенности советского режима в сопоставлении с германским нацистским режимом. Оба режима переживали расцвет в 30-е годы, имеют общисторические предпосылки. К тоталитарным режимам относят также Италию 20 — 30-х годов. Но итальянский фашизм менее тоталитарен по сравнению с нацизмом в Германии и социализмом в СССР. В Италии в меньшей степени пострадали и традиции (страна оставалась номинально конституционной монархией), и власть не была так сильно сконцентрирована. Единая ось партия — государство не сложилась. Военная, церковная, бюрократическая элита сохраняли свою самостоятельность. В Испании, Португалии, Венгрии, Румынии и Словакии проявились только некоторые черты тоталитаризма.
Первым, кто поставил вопрос о различиях двух родственных тоталитарных режимов власти, был Троцкий. Различие между гитлеризмом и сталинизмом он видел в том, что режим Гитлера вырос из страха имущих классов Германии перед социалистической революцией. Гитлер получил от собственников право какой угодно ценой спасти их собственность от угрозы большевизма и открыть им выход на мировую аренду. Тоталитарный режим Сталина вырос, считал Троцкий, из страха новой касты революционных выскочек перед задушенным ими революционным народом. Корни гитлеровского режима Троцкий связывал с позицией господствующего класса, сталинского — со страхом касты выскочек. Следует, что гитлеризм — результат борьбы за сохранение собственности, а сталинизм — результат борьбы за революционные принципы Сопоставляя два режима, Троцкий не видел общего между ними в те времена, когда еще не было всевластия Сталина. Для него сталинизм — не социальное явление, связанное с большевизмом, ленинизмом, но искажение их. Троцкистский анализ остается примером ограниченности революционного сознания, его неспособности подняться над собственными иллюзиями и сведения проблемы фашизма к позиции империалистов.
Если сравнивать основные идеи, которые лежали в основе советского социализма и германского национал-социализма, то две системы, казалось бы, должны прежде всего существенно различаться друг от друга. И различия между ними действительно немалые. Но в отношениях власти и человека больше сходства.
Самое большое сходство было в неприятии обоими режимами либерализма, системы парламентаризма, многопартийности, первенства прав человека. Оба режима отличались экспансионизмом, духом имперства, социалистическими идеологиями.
Оба режима покрыты несмываемым позором из-за лагерей смерти концлагерей. Умерщвлены десятки миллионов ни в чем не повинных. Правда, в практике массового уничтожения были различия. В немецких концлагерях методично уничтожались евреи, психически нездоровые, совершившие тяжкие уголовные преступления, часть коммунистов. Под сталинские репрессии попадали по более произвольным принципам — все, кому наклеивался ярлык «враг народа ленинские соратники и кадровые военные, «кулаки» и интеллигенты нацисты проводили политику геноцида народов, которые якобы мешают арийской расе. Сталинские опричники уничтожали наиболее активную, сильную часть русского народа. В немецких концлагерях основной путь уничтожения — газовые камеры. В русских — погибали от каторжного труда, истощения, холода, болезней.
В основе немецкого нацизма было обращение к великому и героическому прошлому и здоровому настоящему. В основе советского социализма — устремленность в будущее. Но и нацизм, и социализм формировались как реализация великой романтической мечты. И нацизм и социализм утверждались по ходу ликвидации всего, что могло мешать распространению их мечты на весь период. Отсюда концентрация власти, неслыханные репрессии, неприятие либерализма, рынка.
Гитлеровский нацизм был окрашен социалистическими лозунгами— экспроприация, равенство, партийное товарищество. В свою очередь сталинский социализм был пропитан бациллой имперского духа, народы молчаливо ранжировались по их ценности или вредности для социализма, выделялся старший брат среди народов. В нацистской Германии и в СССР большое значение придавалось милитаристскому воспитанию. В Германии оно называлось «оборонно-патриотическим», в СССР — «военно-патриотическим».
Идеология имперской политики СССР принципиально отличалась от захватнического курса Германии. В основе советской идеологии вначале были идеи пролетарского интернационализма, мировой революции и диктатуры пролетариата. В послесталинские времена был выдвинут миф о превращении мирового социализма в решающий фактор мирового развития, о превосходстве государственно-организованного социализма над любым другим демократическим движением. Это было обоснованием особых прав и особой миссии СССР, право на вторжение и экспансию. В итоге обоснование права на подавление «экспорта контрреволюции» означало право на вторжение и экспансию. То же право обосновывалось в нацистской Германии, но с геополитических позиций. Благодаря наднациональности советский гегемонизм оказался намного жизнеспособнее, имел некоторое время поддержку на мировой арене, прежде всего мирового коммунистического движения. Если в коммунистическом варианте имперство скрыто за демонстрацией классовой солидарности, то в фашизме оно откровенно обнажено.
Германия сразу выигрывала от имперской политики, поставив себе на службу военно-промышленный потенциал завоеванных стран. СССР, наоборот, истощился от проводимой им экспансии. В отличие от классических колониальных империй в СССР богатства текли не от периферии к метрополии, а наоборот. В итоге промышленное развитые становились бедными, метрополия уступала по уровню жизни периферии. Получалось, что жизненный уровень в России ниже, чем в других республиках СССР, и тем более в восточноевропейских странах.
В Германии тоталитаризм возник как сближение и слияние социализма, освобожденного от либерализма, демократии, интернационализма. Развилась недемократическая, правоконсервативная, националистическая ветвь тоталитаризма.
В СССР развилась классово ограниченная последовательно коммунистическая модель тоталитаризма.
Если измерять потенциал власти с позиций ближайших целей, то коммунистическая модель во многом проигрывала нацистской. В основе последней были национальные интересы великой Германии. Политика третьего Рейха сводилась к расширению жизненного пространства, подчинению и даже истреблению народов. Однако в стратегическом плане советская модель была намного жизнеспособнее, хотя блестящий запас прочности достигался за счет истощения внутренних ресурсов и тщательной маскировки того, что компрометировало проводимую политику. Коммунизм, воплощением которого виделся СССР, был привлекателен для миллионов и в России, и во всем мире. Идея равенства вынашивалась эпохами, но нигде так и не смогла реализоваться. С христианством утвердилось равенство человеческих душ перед Богом, с просветительством — равенство людей перед законом, с социализмом — равенство в основных условиях жизнедеятельности. Казалось, что в СССР появилось нечто принципиально новое для человечества. К тому же коммунизм претендовал на романтическую ломку старого, открытие новых горизонтов.
С самого начала третий Рейх претендовал на бесклассовость государства, воплощающую общность всех немцев. В СССР идея общенародного государства была выдвинута только в 1961 г. как якобы результат произошедших в обществе социальных изменений. В 60-е годы идея общенародного государства глубоких корней не пустила. Постоянно подчеркивалось сохранение классовой природы государства. Но в ходе перестройки идея общенародности государства вошла в российский менталитет. Тем самым было подорвано основное в сталинской идеологии — уверенность в классовом превосходстве советского государства над капиталистическим.
Существенное различие проявилось в исходных началах тоталитаризма. Закрытость и мобилизационность власти наиболее последовательно проявились в советском строе. Ленинизм стал идейной основой нового видения общества в целом, экономики, государства. В фашистских режимах не было претензий разрушать все основы старого. Изменения сводились к введению нового политического порядка, нового сознания завоеванию жизненного пространства.
Как тягчайшее ревизионистское отступничество Ленин рассматривал попытку «сделать религию» частным делом «не по отношению к современному государству, а по отношению к партии передового класса».
Национал-социалисты не покровительствовали церкви, но и кампаний по уничтожению церковнослужителей и самих церквей не проводили. Тем самым национал-социалистическая идеология не занимала в общественном сознании столь монопольные позиции, как ленинизм в СССР.
При советском строе мобилизация была глобальной: во имя индуириализации, коллективизации, культурной революции солидарности с революционерами, защиты Отечества. Особенности фашистского варианта тоталитаризма заключались в первенствующей роли этноцентрического восприятия последствий Французской революции, фактах неравномерности развития европейских народов. Английский историк Тэлмон определил национал-социализм как реакцию на Французскую революцию со всеми ее последствиями, как движение против либерализма и демократии и близкое реакционному консерватизму. После первой мировой войны среди стран Европы усилилось неравенство возможностей. Одни из них продвинулись намного дальше в уровне благосостояния, использовании результатов первой мировой войны на основе унизительного и несправедливого для Германии Версальского договора.
Сталинизм оказался идеологией жесткой авантюристичной политики подстегивания во имя рывка в условиях, когда демократия не успела стать частью образа жизни России. Национал-социализм — идеология очищения нации, мобилизации на основе нового пространства.
Среди исследователей тоталитаризма высказывается точка зрения, что национал-социалистский вариант тоталитаризма является побочным результатом распространения социалистических ориентации, их радикализации. Характерно, что Муссолини был в молодости социалистом, основал социалистическую газету «Аванти». Он высказывал свое уважение к личности Ленина за его эффективную и решительную политику и ее теоретическое обоснование. Ж. Желев высказал версию, что на последнем этапе своего правления Муссолини пришел к выводу, что только государственная монополия на собственность позволяет создать монолитный, непоколебимый режим, гарантирующий отсутствие любых неприятных для него неожиданностей.
Есть даже сторонники, характеризующие гитлеровскую Германию как несистематизированный вариант коммунистического тоталитаризма. То сравнению с коммунизмом фашизм оказался односторонним, неглобальным вариантом тоталитаризма. Поэтому сформировался быстрее, но и просуществовал недолго Противостояние нового порядка большинству народов Европы обусловило его короткую жизнь».
§ 8. ИСТОКИ ТОТАЛИТАРИЗМА
Для россиян вопрос об истоках тоталитаризма имеет особое значение, потому что тоталитарный режим — это наша недавняя история. От тоталитарного менталитета россияне еще не избавились полностью. Наконец, тоталитарная система противостоит близким к универсальным, общецивилизационным ценностям, правам и свободам человека Но было бы только повторением худшего в практике большевизма 20 — 30-х годов, если бы отрицание тоталитарности вело бы к ликвидации всего, что так или иначе делало возможным тоталитарный режим. Дело в том, что гиталитаризм возник на конкретной почве, был реакцией на существовавшие проблема И в нем не могли не проявиться тенденции, выражающие общецивилизациональные начала.
При объяснении истоков тоталитарных режимов в основном используется социоэкономический и социокультурный подходы. При социоэкономической интерпретации выделяются обострение некоторых экономических проблем, недовольство низов. В основе социоэкономической трактовки лежит теория модернизации, перехода от традиционного к технологическому обществу
Тоталитаризм — это форма перехода в рациональное общество при существенном отставании от развитых стран, форма разрыва с традиционным обществом, попытка через скачки сделать то, чего другие народы добивались долго и постепенно. Тоталитаризм основан не столько на эволюции традиций, сколько на мобилизации ресурсов для ускоренного развития. Однако на практике они сопровождаются внутри- и внешнеполитическими авантюрами. Если отдельные скачки удаются, то только в каком-нибудь одном, узком направлении. Достаются они огромными потерями, отбрасыванием масс далеко назад от демократии, гуманизма, свобод.
Немецкий историк М. Бубер выделяет в истории духа человека . два типа эпох: домашнюю и бездомную. В первой человек живет в мире как в доме, во второй — как в открытом поле. При первой мироощущение человека сопровождается чувством защищенности. Это времена античности, христианства. Эпоха бездомности начинается с конца XIX в. Возникает атомизированность, потерянность социальная неопределенность. Сущность атомизации в обособлении людей друг от друга, в распаде традиционных, по преимуществу непосредственно личностных связей, основанных на родстве и землячестве. Новые связи опосредуются товарно-денежными отношениями. Старая социальная природа человека разрушается, наступает эпоха войн «всех против всех» (Т. Гоббс). В этой войне большинству людей, особенно в периоды переломов, модернизации, становится неуютно. Перманентность маргинальных состояний широких слоев создает социальную атмосферу, в которой рождается жажда быстрых решений своих проблем через объединение против общего врага, сознание невозможности для большинства решить свои социальные проблемы индивидуально, развивается потребность в массовом движении.
В царской России маргиналами были пролетаризированные слои города, которые выдавались ленинцами за рабочий класс. Это обездоленные, выброшенные из деревни в город, вкусившие сладость революционных ожиданий, способные только на малое в труде, но полные взрывной социальной силой. Непосредственной предпосылкой тоталитаризма в СССР, считает известный социолог Ю. Давыдов, явилась полная деструкция всех общественных отношений, аморфное состояние общества, достигаемое при политике, в основе которой формула «до основанья, а затем. Деструкция началась г последней мировой войны. Взяв власть, большевики главную цель видели в том, чтобы власть удержать, это и привело ко всеобщей деструкции. В ходе мировой, и особенно гражданской войны, выросло поколение, оторванное от нормальной повседневности созидания. В конце 20-х годов маргинальные слои росли вследствие планов индустриализации. Социальная напряженность нарастала с обострением оценки справедливости в обществе. Чем злободневнее эта проблема и слабее традиции демократии, соблюдения прав гражданина, тем легче проблема выбора в пользу сильной власти, порядка за счет личных прав. Непосредственные выводы и причины социального напряжения могут быть разными. В Германии — это глубокий экономический кризис, слабость власти и ее неспособность уберечь страну от инфляции и преступности, массовое сознание несправедливости Версальского договора. В России — традиционное видение истоков проблем в живучести эксплуататоров. После исчезновения капиталистов, старой интеллигенции виновниками плохой жизни стали нэпманы, кулаки, бюрократы, уклонисты.
Атомизация и маргинализация, переход и урбанизированному и индустриальному обществу далеко не во всех странах сопровождается наступлением на гражданские права. Опыт показывает, что сам по себе переход к новому образу жизни содержит две возможности: формирование гражданского общества и срыв в сторону тоталитаризма. И в Германии, и в России были сильные тенденции в сторону гражданского общества и правового государства. В Германии уже в XIX в. была сформирована и функционировала конституционная монархия. В России с начала XX в. также установилась конституционная монархия. Но в России еще не было необходимых условий для надежного перехода к новой цивилизации.
М. Дюверже выделяет три типа авторитарных режимов, с помощью которых осуществлялась модернизация. Первый тип, или волна единовластия, соответствует переходу от патриархально-аграрных обществ к городским ремесленническим обществам. Вторая волна возникла во времена противостояния новых городских слоев, включая многочисленный плебс с традиционным классом крестьян и их господами. К классическим диктаторам этой волны можно отнести Кромвеля, Робеспьера, Бонапарта, возможно, Бисмарка. Третья волна родилась в результате конфликта масс и буржуазной демократии. Обнаруживается двойственная роль единовластия. Оно либо тормозит модернизацию масс, тогда оно консервативно, либо ускоряет движение, тогда революционно. Если принять за исходную типологию Дюверже, то царское самодержавие было по преимуществу консервативным единовластием. Правление большевистских лидеров — революционна.
Возникает вопрос— почему в процессе модернизации России не повезло. С точки зрения социоэкономической существенны следующие обстоятельства. Как евразийская страна, Россия противоречие, частично могла идти по дорогам, по которым шла Европа испытывая давление огромны- просторов, рассредоточиваясь в них, имея дело с народами Востока И Севера Россия не могла подпитываться чьей-либо энергия. Европейские империи были в другом положении Для них характерны подпитывание одной национальной культуры другой, выкачивание ресурсов из колоний, создание сырьевых придатков в основном для метрополии. Благодаря колониальным резервам можно было содержать и аппарат управления, и рабочую аристократию и повышать жизненный уровень
Второе обстоятельство связано с тем, что геополитическое положение страны не располагало к заинтересованности в интенсивных связях с развитыми странами. Природные богатства русской земли подпитывали не только идею независимости, но и отдаленность от Европы автаркию народного хозяйства. На этом фоне переход от экстенсивных к интенсивным методам хозяйствования, модернизации в целом не воспринимался актуальным для России
Третье обстоятельство заключается в том, что России опаздывала с модернизацией, будучи империей. Переход империй в новое состояние особенно труден и рискован: высока вероятность быть втянутым в войну, международные конфликты. Это оттягивало силы, милитаризовало страну, останавливало процесс реформирования и либерализации. Поэтому в России попытки реформирования чередовались с периодами господства консервативных настроений. Уже до 1917 г. Россия показала, что собственными силами ей из авторитарно-имперского сознания не вырваться. Советское время только подтвердило эту особенность евразийства. Казалось, нэп открывал путь перехода от первого варианта тоталитарного режима 1918—1921 гг. к гражданскому обществу. Однако НЭП только частично восстановил былой коммерческий сектор России. По сравнению с дореволюционным периодом возможности экспорта и импорта были на уровне 40%. НЭП не решил проблемы массовой безработицы. Экономический разрыв между СССР и развитыми странами не сокращался, и даже увеличивался. Если в советское время все оставалось по-старому, то в западных странах развивались современные отрасли промышленности. СССР продолжал быть аграрной страной в мире, экспансионизм оставался лейтмотивом внешней политики капиталистических государств. НЭП решил отдельные проблемы товарооборота, но не создал предпосылок для модернизации. Идея ускоренной индустриализации настойчиво стучалась в дверь. В целом получилось так, что, оставшись наедине с собой при решении проблем модернизации, не имея возможности быть втянутой в мировой рынок, Россия после опыта НЭПа не имела сильной альтернативы тоталитаризму. Другой вопрос, что политическая борьба в руководстве партии могла сложиться иначе и возможно была бы другая, менее жестокая система тоталитаризма. В мировой истории политических культур прослеживаются две тенденции отношений человека и власти. Одна из них вылилась в либеральное видение этой проблемы, отделение человека от власти, концепции конституционализма, гражданского общества и правового государства. Другая, наоборот, состоит в воспроизводстве синкретического видения общества и государства. При доминировании и последовательном развитии второго подхода — государственная политика зиждется на представлении, что частные интересы несущественны и даже аномальна. Проблемы ограничения сферы деятельности государства не существует. Наоборот, всегда злободневна проблема активной государственной политики. Более того, проблема ограничения сферы деятельности государства может рассматриваться наиболее последовательными сторонниками синкретически-органической интерпретации как чуждая для данного народа, искусственно привносимая. При такой логике русский коммунизм является возрождением давних российских традиций, синкретизма и коммунитаризма, которые стали разрушаться после отмены крепостного права, капитализации общественных отношений в конце XIX — начале XX в.
В той или иной степени синкретическое видение общества и власти характерно для всех традиционных обществ, в том числе и западных. В этом смысле зачатки тоталитаризма обнаруживаются уже в идеях античности, платоновском примате целого, полиса над индивидуальным, аристотелевском положении о первенстве государства над семьей, селениями. Платон поучал, что совместная, коллективная собственность для философов, воинов есть лучшее средство установления их единомыслия, солидарности. В «Законах» он рекомендовал регламентацию деторождения, устанавливал предел допустимого богатства, право торговли предоставлять не гражданам своей страны, а метэкам (гражданам других государств), предлагал введение общих трапез, причем отдельно для мужчин и женщин. Считал, что безбожие ведет к смутам и за отступление от религии предлагал суровые наказания, включая и смертную казнь.
Идея примата государства перед другими формами общности обосновывалась Аристотелем общественной природой человека, возможностью человека только в государстве и выразить свою природу наиболее полно. Греки у Аристотеля только нравственны, но не моральны: они без развитых представлений об индивидуальной моральной свободе. Поэтому К. Поппер считал Аристотеля одним из античных истоков средневекового и современного тоталитаризма.
Истоки тоталитаризма обнаруживаются там, где абсолютизируется роль политической власти в функционировании экономической, социальной и духовной сфер жизни, где обнаруживается тенденция поставить государство над социоэкономическими и социокультурными процессами.
Античное общество еще не знало страшной глубины противоположности интересов членов общества, которое стало известно в Новое время. Буржуазное общество формировалось в условиях и через углубление противоположности частных интересов. Излишества и необычайная роскошь соседствовали с нищетой и нравственным вырождением. Поэтому в Новое время идея подчинения всех единому, целому стала основой критики отделения государства от общества, обоснованием широкой власти государства, использованием власти для реализации высших целей. Так в утопии Мора должностные лица берут на себя и организацию производства, и коллективное потребление, и контроль за занятостью.
Монархия виделась Гоббсом оптимальной формой абсолютной, неограниченной власти. Правда, государство может быть не только монархическим, но также аристократическим (диктат совести незначительного меньшинства) и даже демократическим (абсолютная власть общего собрания). Но во всех случаях государство не связано законами, подавляет все, что может противостоять власти; запрещает идеи, которые ставят под сомнение абсолютность власти; распускает организации, которые расценены как источник смуты. Все граждане полностью подчиняются государству.
Идея об абсолютном первенстве общего над частным развивается Руссо. Всеобщая воля отличается от совокупности воль индивидов, является чем-то большим, сущность не сводима к сумме воль граждан. Воля народа обладает великой освободительной миссией, способностью изменить мир, противостоит расколам, борьбе. Идея Руссо о суверенитете и полновластии народа, направленная против монархизма, и сыграла большую роль в обосновании демократии. Но поскольку идея суверенитета народа у Руссо абсолютизируется, исключает существование механизмов, ограничивающих власть государства, становление новой тирании, попирающей свободы человека, постольку эта идея скрытно содержит в себе тенденцию к тоталитаризму.
Кант колеблется и не столь однозначен в оценке всеобщей воли, ищет гарантии и находит их в ограничении общей воли законом. Согласно кантовской договорной теории люди отказываются от своей естественной свободы, чтобы в конечном счете обрести новое состояние свободы, основанной на праве и законе. Однако Кант не склонен идеализировать людей, считает, что в человеке заложено изначальное зло. Поэтому Кант, соглашаясь с руссоистской идеей приоритета общей воли, утверждает, что общая воля не может быть выражена демократическим путем. Демократическая форма правления разрушает государственность, если еще нет образовавшегося народа, гражданского общества. Реализовать приоритет обшей пользы может только просвещенный монарх.
Идея первенства целого на новый уровень поднимается Гегелем. Основатель выдающейся философской системы, с одной стороны, показал ограниченность платоновско-аристотелевской традиции первенства общего, так как в ней не было места автономии человека, его правам и свободам. Однако гражданское общество, учил Гегель, хотя и является ступенью в развитии свободы, все же является только организацией «рассудка». «Разумным» же может быть только государство. Гражданское общество, если и ограничивает социальные стихии, то только случайным образом. Несовершенство гражданского общества в том, что оно рождает социальные контрасты. Гегель был убежден, что само гражданское общество не сможет решить проблему бедности, и движение разума мыслилось как переход гражданского общества в качественно новое состояние. Гражданское общество объявлялось лишь моментом государства. В конце концов оно государством же и снижается или возвышается до разумности. Тем самым гражданское общество выступает только исторической ступенью, мгновением на пути к новой интеграции в целом, к высшему синтезу.
В марксистском учении это носило свою коммунистическую интерпретацию. Гражданское общество и правовое государство ус-тупают место единой ассоциации, в которой государство постепенно отмирает, засыпает, растворяется в обществе.
Критика Гегелем и Марксом гражданского общества как исторически ограниченного и возвеличивание государства дали повод К. Попперу и Б. Расселу отнести их к теоретикам тоталитаризма.
В философской традиции примата целого, общего отражалась объективная тенденция развития общества и государства, неизбежность активной роли власти в отношении социальных процессов. Не случайно платоновская идея об обязательности религии приходит в Новое время и трансформируется в идею гражданской или светской религии у Спинозы, Руссо, Пуфендорфа, Сен-Симона. Сегодня нет акцента на огосударствление какой-либо идеологии, подчеркивается свобода выбора каждым. Тем не менее государство защищает сумму идей, которые называются национальными или общецивилизационными. В мощной традиции социальной мысли выражено существенное качество культуры Идея всеобщности нормативов, контроля свойственна любой культуре, поскольку культура всегда содержит в себе потенциал агрессивности и репрессивности. Другое дело, когда мировое сообщество осуждает авторитарные, угнетающие свободу человека формы утверждения общего. Но сама тотальность контроля не только не исчезает, но может нарастать. М. Фуко считает, что репрессивный тип абсолютной власти будет сменен всеобщей поднадзорностью, разлитой во всем обществе. Репрессивность государства не исчезает, но становится подчиненной новой власти — знанию, которое разлито в обществе.
Компьютер становится эффективным способом контроля за поведением человека. Элемент тоталитаризма живет и в современном демократическом обществе. Так «электронная» идентификация личности получила распространение на Западе. Компьютер уже собирает данные не только о доходах, но и о характере расходов, может фиксировать не только отклоняющееся поведение, но и нормы поведения.
Краткий экскурс в историю тоталитаризма говорит о том, что решение проблемы целостности всегда домысливалось как необходимость и проблема оптимальности в организации общества. Благодаря монотеизму в мире утвердились современные мировые религии. Утверждение современных религий происходило в жесткой борьбе с политеизмом Тенденция к высокой активности государства, обеспечение с помощью власти подчинения всех общим ценностям и целям постоянно проявляются в истории общества и государства Однако только в отдельных странах, территориально близких друг к другу, в начале XX в. тенденция примата общего переросла в тоталитаризм.
Н.А. Бердяев оценивал тоталитаризм как религиозную трагедию инстинкта человека, его потребности в целостном отношении к жизни. Истоки неудовлетворенного инстинкта целостного отношения к жизни заключаются в противоречии судьбы европейского человека. Автономия разных сфер противостояла человеку как целостному существу и человек делался все более и более рабом автономных сфер. Автономия же разных сфер, утеря духовного центра приводит к тому, что на целое претендует частное.
Начало такой трагедии закладывалось просветителями в идее всесилия разума, возможности открытия законов общественного развития и в уверенности, что они познаны очередным гением. Если же законы жизни поняты, то остается всем следовать их предписаниям. По Руссо, неподчинение общей воле влечет государственные акции к тому, чтобы заставить всех быть свободными. Сен-Жюст в духе Руссо доводит робеспьеровскую идею противопоставления эгоизма добродетели до жесткого выбора: «Добродетель или террор».
Ограниченность Французской революции Гегель видит в том, что ее участники оказались творцами только своей свобода. Тем самым под видом свободы в культ разума переселилась старая традиция сословности. Подмеченная Гегелем историческая ограниченность Французской революции повторилась в русской революции 1917 г. Повторению трагедии способствовал общий фон оптимизма по поводу лавины открытий и изобретений. Интеллектуальное развитие конца XIX — начала XX в. создало определенный менталитет предрасположений к принятию идеи всевластия человека, возможности любых преобразований. Бурное развитие социалистической идеи также вселяло уверенность, что разум всесилен и в социально-политической сфере, что все поддается изменению и даже планированию. Тем самым вместо одной веры стала утверждаться другая или научный предрассудок. На смену христианству спешил атеизм, который оказался не столько знанием, сколько убеждением, был как и религия монотеистическим, односторонним, нетерпимым. У А. Шпенглера появился повод определить социализм как тоталитаризм.
Фр. Хайек считает, что социальные трагедии, постигшие человечество в XX в., пришли не по чьей-то злой воле, а в результате ошибки, допущенной просвещенным человечеством еще в конце XIX в., в результате повышенного стремления к идеалам. Жизнь же показала, что стремление к этим идеалам приводит совсем не к тем результатам, на которые люди рассчитывают Истоки ошибки Хайек видел в противоречивом восприятии результатов либеральной политики. Постепенность и медленный темп либеральной политики, отстаивание привилегий с помощью либеральных фраз, быстро растущие запросы общества — все это привело к падению доверия к принципам либерализма, вызывало недовольство ими. К либерализму стали относиться отрицательно, ибо все, что он мог предложить конкретным людям,— это иметь долю в общем прогрессе. Людям же хотелось большего. Требование немедленного удовлетворения растущих потребностей перешло в уверенность, что на пути прогресса стоят старые принципы. «Все более широкое распространение получило мнение, что на старом фундаменте дальнейшее развитие невозможно, что общество требует коренной перестройки. Речь шла при этом не о совершенстве старого механизма, а о том. чтобы полностью его разобрать и заменить другим».
Исток тоталитаризма Хайек видел в конфликте либерализма, постепенности, элитарности с радикальными движениями возникшими в конце XIX — начале XX в., массовой демократией, в которой коллективная цель была всем, а человеческая личность, ее интерес — ничто.
Идейной предтечей тоталитарного мышления, считал К. Мангайм, является абсолютизация роли непосредственного действия, вера в решающий акт, в значение инициативы руководящей элиты.
Великая русская революция подтвердила истину, скрытую применительно к политике А. Токвилем на основе обобщения опыта французской революции: поиски кратчайших и быстрых путей приводят в ад.
Развитие социалистической и коммунистической идеи само по себе было выдающимся прорывом в социальной мысли и культуре в целом. Но это был и разрыв с традицией, со сферой, в которой он возник, утверждение нового как самодостаточного, наивысшего постижения истины. С социализмом массовое сознание поражается вирусом абсолюта материального интереса.
Символом веры русского социалиста стало благо народа. Все остальное не имело значения. Другие ценности отрицались. Черта русского интеллигента, считал С. Франк,— нигилизм, непризнание абсолютных ценностей. В мировоззрении революционеров любовь к человеку переходит в отвлеченный идеал абсолютного счастья в отдаленном будущем, который «убивает конкретное, живое чувство любви к ближнему». Жертвуя ради этой идеи самим собой, «нигилист», не колеблясь, приносит ей в жертву других людей. Хуже того, в своих современниках он видит лишь, с одной стороны, жертвы мирового зла, искоренить которые он мечтает, и с другой стороны — виновников этого зла.
«Любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу,— писал Н. Бердяев, — парализовала в России интерес к истине. На этой почве угасает любовь к истине. Русскими марксистами овладела исключительная любовь к равенству и вера в близость социалистического конца и возможность достигнуть этого конца в России чуть ли не раньше, чем на Западе. Момент объективности окончательно потонул в моменте субъективном, классовой точке зрения и классовой психологии».
Нимейер, Мейер, Арендт, Бжезинский исторические корни тоталитаризма видят в идеологии и практике массовых движений, в том числе пролетариата. Масса же, по Э. Канети, любит постоянный рост; плотность (рождение урбанизации), равноправие и равенство. Возбуждение интереса к этим благам и псевдоблагам может повысить активность широких слоев, превратить из в опору демагогов. Опыт показал, что революции, открывающие путь к тоталитарному режиму, совершаются не тогда; когда совсем плохо и жить по-старому невыносимо, а когда жить можно, но очень хочется жить лучше.
Во второй половине XIX в. русским радикалам казалось ясным. что можно жить лучше, если изменить в России строй. Ответ в духе протестантской этики (жить, чтобы жить) в России, не пережившей реформации, вызванной ею нравственной революции, не принимался наиболее активной частью интеллигенции. Отрицатель но влиял и сохраняющийся дворянский менталитет. Буржуазный идеал, основанный на благополучии, защищенности, личной самодостаточности и самоценности, казался индивидуалистическим, мелким. Это противоречие между старым и новым, кризис старого и неподготовленность буржуазного стало благодатной почвой для распространения утопического мышления.
В сборнике «Из глубины» А.С. Изгоев определял социализм как христианство без Бога. Такое определение объективно верно выражало теорию и практику современного ему социализма, подменившего общечеловеческие ценности, которые за века облагородили человеческую натуру. При реализации же социализма без Бога люди не только не работают совместно и дружно, а смотрят друг другу в рот, вырывают оттуда содержимое вместе с жизнью. Освобожденный от религии человек семимильными шагами пошел не вперед, к царству разума, свободы, равенства и братства, как учили лживые социалистические пророки, а назад, к временам пещерного быта и звериных нравов.
Тоталитарные движения, с точки зрения историка Дж. Тэлмона, явление эпохи демократии, возникли из вырождения массовой демократии, из не решенных ею проблем.
Сильная тенденция к централизму в революционные эпохи была реакцией на корпоратизм, локализм, местничестве. Уже лидеры Французской революции относились крайне отрицательно к каким-либо ассоциациям. С точки зрения П. Новгородцева, в этом выражалась глубокая антипатия революции к уродливым формам средневековой корпоративной жизни, построенным на узком начале цеховой замкнутости и исключительности. В революционной России дух тоталитаризма утверждался с внедрением в социал-демократию принципа демократического централизма и с распространением нетерпимости, неприятия плюрализма. В итоге получилось, что не социализм утвердился благодаря власти, а власть выросла благодаря идеям социализма и планирования. В подавлении духа реформизма, поэтапности, постепенности выявилась опасность, на которую давно обращали внимание выдающиеся умы древности и Нового времени. Равенство без культуры и без свободы человека рождает агрессивную власть невежества, которая может прибегнуть и к жестокому террору.
Путь к тоталитарному режиму в, России не был столь тяжел, благодаря кризису традиционной религии. В этих условиях социалистические перспективы и мифы в России воспринимались легче, чем в Европе. Подъем массового движения произошел на фоне развития атеизма и воинственной критики церкви Коммунизм, по Бердяеву, возник как справедливая кара за «грехи христиан». Падение авторитета казенной церкви, не проявлявшей самостоятельности по отношению к официальной власти, даже частично огосударствленной, малограмотность большинства — все это не затрудняло распространение идеологии, которая все сводила к простым и быстрым решениям.
Тоталитаризм в России — это реакция на неспособность православной церкви встретить массовое движение, революцию ожиданий. Трагедия заключалась в том, что духовно-нравственные традиции, замкнувшись в религиозных догмах, только оправдывали покорность, страдания. Демократическая же традиция Нового времени, детищем которой был социализм, порывала с прошлым, уходила в односторонний рационализм, прагматизм, оптимизм. Кризис христианской церкви не означал исчезновения религиозного характера восприятия мира. Марксизм распространялся на почве специфического русского религиозного мышления и усваивался с такими чертами социопсихологического восприятия идей, как жертвенность, мессианство, аргументация цитатой, превращение учения в незыблемый третий завет, неуважение к грязной и бренной жизни.
Коммунистическая идеология приняла и использовала и русское манихейство, переиначив его на светский лад. Мир в целом оказался погруженным в желания и страсти, предстал ареной борьбы прогресса и реакции. Основные постулаты религиозной догматики также проникли в социалистическую теорию. Раем стало земное будущее. Во имя его стоит жить на грешной земле. Адом — капитализм с его эксплуатацией, антихристами. От него можно только бежать, ничего не беря с собой. Появились теоретики, вожди, жрецы, которым только и ведома Истина.
Почему в России развилась наиболее агрессивная форма тоталитаризма? Потому что слаба была не только традиционная религия. Г. Федотов считал, что этатизму и тоталитаризму в состоянии противостоять две социально-политические силы. Развитая буржуазия и движение демократического социализма. Буржуазия проникнута недоверием к государству, его вмешательству во все жизненные сферы. Защищая свободу хозяйственного творчества, буржуазия, писал Федотов, психологически приходит к признанию свободы вообще, в том числе и свободы мысли. Для буржуа — она непременное условие собственной деятельности. «Буржуазия не была созидательницей гуманизма, но судьбой своей поставлена на страже его». Ни развитой буржуазии, ни демократического социализма в России не оказалось.
В самом общем виде тоталитаризм социально-политический мутант, возникший в результате интеллектуального, идейного и социального кризисов общества, неспособности верхов ответить на вызов современности, найти способ взаимодействия с огромными массами, потерявшими свое определенное социальное положение. Рост ожиданий, массового радикализма пришел в противоречие с либерализмом. Тоталитаризм рожден идеологиями, которые отражали революцию ожиданий, радикализм. Он порождение кризиса культуры и доказательство того, что культура — хрупкое человеческое достояние, ее разрушение становится вполне возможным при кризисах.
Каковы надежные гарантии от возврата к тоталитаризму или появления какого либо его варианта в новой стране? Во-первых, существование в обществе гражданского мира, отсутствие расколов, непопулярности радикализма, агрессивности. Во-вторых, нужен международный мир, обстановка доверия. В-третьих, занятость всех работоспособных, независимость и незавлекаемость их великими мобилизационными идеями. В-четвертых, доминирование в обществе типа, ориентированного на мобилизацию и реализацию своих потенций, не рассчитывающего на государственное обеспечение.
ЛИТЕРАТУРА
Права человека в истории человечества и в современном мире. 1989 // Право и власть. М., 1990.
Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989.
Желев Ж. Фашизм: тоталитарное государство. М., 1991.
Арендт X. Вирус тоталитаризма // Новое время. 1991. № 11.
Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. М., 1992.
Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1991.
Шапиро И. Демократия и гражданское общество // Полит, исслед. 1993 № 3.
Гаджиев К. Гражданское общество и правовое государство // МЭиМО. 1991. № 9.
Глава седьмая
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА § 1. ПОНЯТИЕ И ТИПОЛОГИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИСТЕМ
Современная теория политической системы сформировалась под воздействием достижении в биологии, кибернетике, и новых открытий к политике В 50-е годы стала складываться общая теория систем. Универсальными признаками существования системы живой и искусственной являются взаимосвязанность группы элементов, образование ими самостоятельной целостности, свойство внутреннего взаимосоответствия, способность самосохраняться и вступать в отношения со средой, другими системами. Система в своем развитии и взаимодействии с другими системами или средой проявляет способность самосохранения, устойчивости. Поддерживается равновесие между образующими ее элементами и функциями, способность восстанавливать равновесие.
Создание общей теории систем ускорило становление системного подхода в политологии. Однако элементы системного подхода формировались давно.
Осмысление связанности всех элементов власти так или иначе было свойственно всем временам. Однако четкое выражение этого осознания произошло в XX веке. Первое осмысление проблемы системности политической власти связано с авторами классической теории элиты (Моска, Парето), теории бюрократии и бюрократизации (Вебер, Михельс) и теорией замены старой власти новой (Ленин). Власть виделась как соединение воли (личностей и групп), структур партий, институтов, органов принуждения, идеологий. Так, марксистская идея диктатуры пролетариата трактовалась Лениным как система организаций и конкретных средств властвования, «приводных ремней». В механизме новой власти указания ЦК партии большевиков считались обязательными для государственных органов. Получалось, что в системе диктатуры пролетариата есть некий мотор, основной генератор политической энергии — партаппарат. Указания ЦК, считал Ленин, обязательны для государственных органов. Государство и партия виделись органически переплетающимися и сросшимися. Ленин определял сущность диктатуры через разнообразие форм столкновений, борьбы за умы и поведение масс. По Ленину, диктатура пролетариата может определяться через борьбу и даже войну. При этом подчеркивалось, что борьба может быть не только военной, но и гражданской, не только административной, но и хозяйственной, педагогической. В этом проявилось видение моментов системности власти, широкого спектра взаимозависимости властеотношений. Как политик-прагматик Ленин по сути выразил важнейшие компоненты будущего понятия политической системы, хотя не сформулировал теорию политической системы. К тому же. ленинское видение проблемы власти было односторонним, ориентированным на обоснование авторитарной системы власти, способной подчинить себе все стороны жизни общества, системы, формирующейся только при жесткой борьбе, включая гражданскую войну, подавление восстаний и протестов.
Современное понимание политической системы куда более широкое и глубокое является итогом преодоления ограниченности субстанционального подхода к власти. При субстанциональном подходе власть анализируется как сила или капитал, отчужденные от человека, но которыми можно выгодно пользоваться. На основе субстанционального подхода исследуются ресурсы правящей группы, возможности партий, лоббистов в воздействии на власть. Теории демократии, участия, марксистская версия о классовой природе государства, ленинская теория диктатуры пролетариата, сталинский лозунг — «государство — главное орудие построения социализма и коммунизма»,— все это варианты отношения к власти как к особой силе.
Системный подход ориентирует анализировать власть не как субстанцию, к которой можно приобщаться, но как продукт взаимодействия. Власть уже не рассматривается постоянной, однажды зафиксированной массой. По Парсонсу власть подобно капиталу может расти, таять, не давать результатов (доходов). Особенно подвижна сила власти в демократическом устойчивом обществе. Подобно тому, как вклады в банке могут быть отозваны, так и в поддержке избирателей могут отказать. В рамках системного подхода политический деятель видится не только как носитель правомочий, но пользующийся разными, взаимосвязанными рычагами, как считающийся с общественным мнением, с позицией тех, от кого он зависит и кто может оказать на него давление. Моменты системного видения власти можно обнаружить в суждениях многих выдающихся мыслителей, хотя системный анализ в современном виде им не был знаком.
И. Ильин искал истоки русской державности в материальных условиях бытия России — в географических и природных факторах. Россия виделась им как единый живой организм. Русский народ рос на равнине, которая имеет только условное деление и отовсюду открыта. Никогда не было ограждающих рубежей, и Россия издревле была проходным двором. Через нее «валили» переселяющиеся народы. Россия не могла опираться на естественные границы. Русские стояли перед выбором: или погибать от вечных набегов или «замирить равнину оружием и осваивать ее». Тезис Ильина об органичности сильного военизированного государства противостоит мифу о русском империализме, под гнетом которого страдали народы и против которого боролись.
Крупный немецкий политолог К. Шмидт (1880—1978 гг.) обращал внимание на то, что континентальное мышление существенно отличается от островного. Поэтому англо-американский тип политической системы никогда не утвердится в Европе. И, наоборот, тоталитарные режимы имели свои корни в национальных культурах континентальной Европы, но не имеют их в Англии и США.
Для понимания огромной роли внутренней среды в функционировании политической системы обратимся к одной из тем современных политических споров в России — перспективе восстановления монархии. Эти споры с точки зрения политологической не имеют под собой фундаментальных предпосылок. В. Розанов заметил, что сущность монархизма не в рациональных аргументах, не в программном оправдании, а в стихии, сотканной из воображения и чувства. Чего же нет в современной России для возрождения монархизма? Во-первых, нет глубоко укоренившегося почитания старости. В нашей стране исчез менталитет патернализма, уважения старших и подчинения старшему, почтения предков. Разрушение самодержавия совпадает с распространением мифологемы, что у нас два наследства, две России, две культуры. Во-вторых, русское самодержавие существовало как православная государственность; на государственной службе мог быть и этнически нерусский, но принявший православие. И восстановление русского монархизма — это проблема всеобщности православной религиозности. Уже поэтому монархизм в России не более реален, чем возрождение православия как основы жизни всего русского народа. В-третьих, монархизм в России существовал только как русская государственная власть, способная учесть культурные особенности нерусских народов, не мешать им и не навязывать во всем единый порядок. Но прежде всего русская власть. Обрусевшие этнически нерусские находили свое место в русской культуре и политической системе.
Монархизм зиждился на представлении о государстве с обязательным живым воплощением, символом — монархом. В.О. Ключевский так оценивал результаты прекращения в русском государстве династии Рюриков: «Государство оказалось ничьим, люди растерялись, перестали понимать, что они такое, и где находятся, пришли в брожение, в состояние анархии. Они даже как будто почувствовали себя анархистами поневоле, по какой- то обязанности, печальной, но неизбежной: поскольку некому стало повиноваться — стало быть, надо бунтовать». Для действительного монархиста избранники народа отвратительны, а избранный царь неприемлем Россия давно потеряла династию. Выбор же царя при отсутствии краеугольных камней монархической системы не даст монархизма. Россия, даже при отсутствии альтернативы монархизму, в XVII веке имела выборных и потому тишайших царей (Михаил, Алексей) Сменилось три поколения властителей, прежде чем наследники престола почувствовали себя самодержцами.
В современном системном подходе политические отношения сводятся к связям рационального политика (кандидата, депутата), и рационального лоббиста, избирателя, адаптированности власти в существующем обществе, возможностям воздействия власти и на власть. В итоге властеотношения рассматриваются как взаимодействия внутренне сложных структур и процессов по поводу принятия и реализации властных решений. Соответственно, наблюдение и познание властеотношений — это разносторонний и разноуровневый процесс. Обращение к политической системе — это способ изучения власти как продукта совокупной деятельности людей, как процесса и результата взаимодействий законов, административной системы, партии, ассоциации, лидеров, элиты. Гражданин не только подчиняется, но и может проявлять свои позиции, влиять на властные структуры через участие в выборах, работе партий. Власть эволюционирует под влиянием изменений » массовых политических пред ставлениях, действующих нормах, в функционировании невластных организаций. Первичными элементами в политической системе являются политические ресурсы, то есть те или иные силы, которые МОГУТ быть использованы для реализации власти, интересы, благодаря которым человек, группа, организация вовлекается в процесс и реализацию решении, ценности и ориентации субъектов в политическом поведении Взаимодействия между субъектами, задействованными ресурсами. Политическая система определяется Г. Парсонсом как подсистема общества, назначение которой в определении коллективных целей, мобилизации ресурсов, принятии решений. Д. Истон определял политическую систему как совокупность взаимодействий по поводу волевого распределения ценностей. Если политика заключается в авторитарном распределении ценностей, то политическая система суть организм, который реагирует на поступающие к нему импульсы, предотвращает конфликты, возникающие по поводу распределения ценностей. Г. Алмонд предложил понимать под политической системой «все типы действий, имеющих отношение к принятию политических решений» или как «набор взаимодействующих ролей». С его точки зрения, основными понятиями в системном анализе власти является роль и взаимодействие, которые могут дать гораздо больше, чем отдельно взятые понятия института, группы, так как предполагают учет как формальных, так и неформальных отношений. С точки зрения Уорда и Макридиса, политической системой является механизм выявления, постановки проблем, выработки и принятия решений в сфере государственных отношений. Все элементы властеотношений взаимодействуют и взаимовлияют. Образуемая в результате взаимодействия целостность является большим, чем совокупность элементов власти.
Политическая система не сводится к внешне узаконенным процедурам и формам. Соответственно, анализ политической системы не ограничивается выявлением только официальных каналов и механизмов, но предполагает изучение результатов скрытых воздействий всех интересов, культуры взаимодействия субъектов политических отношений, влияние негосударственных структур, стереотипов и инноваций. Объектами анализа становятся не только властные структуры, но и корпорации, коль скоро они влияют на решения, любое течение и движение, если оно перманентно влияет на состояние легитимности.
В чем ценность введения в научный оборот понятия политической системы? В моделировании власти как сложной общественной системы, в критике ограниченности подхода к власти с традиционных позиций институционализма и нормативизма, в ориентации на анализ динамики власти и общества, их взаимовлияния, самообучения. Акцент стал делаться не столько на том, какова сущность власти, сколько на проблеме ее конкретных функций, на том, что и как она делает.
Изучение политической системы не сводится к исследованию только внутренних механизмов властеотношений. Выделяется среда ее обитания: внутренняя или «своя», и внешняя, международная, «чужая». К своей среде относятся другие подсистемы общества; экономическая, социальная, культурная, демографическая структура, а также географическая среда, сложившаяся биосфера и система личности. Без знания этой среды анализ политической системы может быть только формальным. Основным фактором своей среды для демократической политической системы является избиратель, налогоплательщик. Типы избирателей оказывают решающее влияние на поведение политиков, функционирование политической системы. Функционирование политической системы США можно понять только на фоне типичного американца-налогоплательщика, законопослушного и прагматичного. В России, наоборот. До последнего времени влияние избирателя на власть — явление скорее исключительное, чем типичное, поведение же избирателя не отличается ни жесткой прагматичностью, ни закономерностью. Поэтому в России при демократических выборах возможно огромное влияние эмоционального начала, настроений. Одновременно при любой власти велико пространство безвластия, слабости контроля, неисполняемости, беспредела.
К внешней среде относятся все международные факторы. Это значит, что решение всех стратегических вопросов политики возможно только в соотнесении политических актов с мерой благоприятствования тому международной среды.
Сильно влияние тех внешних систем, которые показали свое превосходство в материальном преуспевании.
Историческими предшественниками типологии политических систем были разнообразные типологии государств. Широко известны типологизации государств Платона, Аристотеля. Основой платоновской типологизации является вопрос, кто правит: один, немногие, большинство, мудрые или сильные, храбрые, богатые или неимущие. Аристотель расширяет основу классификации ответом на вопрос, каков принцип властвования: общее благо, личный интерес. Платоновско-аристотелевское начало развивалось в трудах мыслителей эпохи Возрождения, Просвещения.
Типологизация собственно политических систем — явление современности. В ней проявилось противостояние марксистской и веберовской традиций, появление типологий на основе противопоставления единовластия множественности каналов давления на власть и гетерогенности власти. В советском обществоведении господствовал ленинский подход к пониманию политической системы. Суть его заключалась в абсолютизации классового фактора в функционировании и развитии политической системы. Ленинский подход нашел свое логическое завершение в сталинской интерпретации государства и его функций.
Политические системы различались прежде всего в зависимости от того, политические интересы какого класса они выражают и обеспечивают. В соответствии с этими критериями все политические системы современности подразделялись на буржуазные, социалистические и политические системы освободившихся стран. Подчеркивалась якобы классовая противоположность капиталистической и социалистической систем и превосходство политической системы социалистического типа. Такой подход выполнял по сути только одну, идеологическую функцию, не требовал кропотливого анализа функционирования и эволюции политической системы, вместе с тем под влиянием политического и культурного сближения Запада и Востока стали выявляться разнообразные основания типологизации политических систем.
Основаниями типологизации являются, в частности, формы и способы функционирования политической системы. Основы такого подхода были заложены М. Вебером. Веберовский подход отличается от марксистско-ленинского тем, что отрицались экономический детерминизм и решающая роль форм собственности на типы политической системы. По Веберу, экономика и политика взаимосвязаны и взаимоприспособлены друг к другу. Изображение политической власти как продолжения и результата экономического господства оценивалось как примитивный редуктивизм. Стал выделяться доминирующий способ властвования, который определяется социальным характером эпохи; ожиданиями и требованиями масс и способностями элиты. Под влиянием веберовской классификации типов легитимности и господства получило признание деление систем на традиционные и рациональные, или бюрократические.
Традиционная система господства функционирует по принципу: выполнять надо потому, что так предписывает авторитет — монарх или обычай. В новом рационально организованном обществе былые ассоциации распадаются, формируются два новых начала политической жизни: права человека и рост роли государства. Рациональный, или легитимный, тип власти основан на обосновании разумности порядка, действия абстрактных принципов и норм, доверии, компетентности властных органов (премьера, судьи, префекта и т.д.). В рациональном типе господства заложена тенденция иррационализма. Дело в том, что в рациональном типе актуализируется компетентность. Она воплощается в бюрократии, деятельность которой может быть весьма неоднозначной. Маркс видел опасность бюрократизма в том, что средства политической деятельности становятся самоцелью, значение формы поднимается до принципа, а принцип низводится до формальности. Однако Маркс не считал бюрократию самостоятельной силой. М. Вебер увидел вероятность экспроприации власти бюрократическими структурами. Те же, кто владеет основными экономическими ресурсами, могут лишь воздействовать на государство. Бюрократическому засилию может противостоять харизматическое господство или плебисцитарная демократия.
Веберовский подход оказал большое влияние на современное развитие типологизации политических систем. Так, во французской политической социологии предлагалось выделить следующие типы власти: безличная (анонимная) власть; обладатель власти — ее коллектив; обладатель — общность в целом.
Современная типологизация основана на анализе влияния разных факторов функционирования и развития системы. Так Алмонд акцентирует внимание на социокультурной среде. Выделяется политическая система англо-американского и континентально-европейского типа, традиционные и развивающиеся системы, коммунистические системы. Главное здесь — выявление ценностей, которые лежат в основе систем. С. Липсет считает, что американская политическая система основана на антиэтатизме, индивидуализме, эгалитаризме, секуляризированной политической культуре. Особенность последней в том, что она плюралистична и гомогенна одновременно. В ее основе лежат идея свободы человека и разнообразие позиций, но, однако, основные цели и средства политики разделяются всеми. Характерными чертами политической системы являются развитость разделений функций, властей, противовесов; четкая организованность и бюрократизированность, высокая стабильность.
В европейско-континентальных политических системах сильны элементы, которые свойственны англо-американской культуре. При этом политические системы Швеции и Дании тяготеют к англоамериканской модели. Однако в целом для европейско-континентального типа характерно влияние традиций этатизма, социалистических мотивов, элементов авторитарности. Англо-американский и европейско- континентальный типы систем различаются между собой как развитые системы. Другие типы систем различаются как развивающиеся или стоящие перед проблемой развития.
Индийский политолог Шаран предложил типологизацию систем, основанную на принципе развития: системы, ориентированные на традиции, статус-кво и на перемены. Наиболее актуальной применительно к нашей российской действительности является типологизация на основе характера распределения власти и взаимоотношений политической системы и общества. Базовыми моделями систем, классифицируемых по характеру распределения власти, являются авторитарные и плюралистические системы. Суть авторитаризма в сосредоточении власти в едином центре. Авторитарный тип властвования в наиболее последовательном виде исключает коллективность, широкое поле деятельности представительных органов, самостоятельность на местах, какое-либо разделение государственной власти, существование действенной оппозиции, самостоятельность средств массовой информации. Плюралистическая система является противоположностью авторитаризму и предполагает существование множественности противовесов любой власти, исключает господство устойчивого неизменного большинства.
В своем крайнем проявлении плюрализм мог быть определен так: каждая государственная структура обладает властью в равной степени, и уже никто не стоит над ней. Однако такая формулировка плюрализма интересна только тем, что позволяет лучше узнать, в чем «изюминка» плюрализма. Но такого плюрализма в реальной жизни нет, как нет и признаков движения к нему. Ценность плюрализма не в реализации идеи множественности власти, а в противовесе централизации, авторитарности. Плюрализм проявляется в разделении властей в государстве, многопартийности, децентрализации.
Для политической жизни Запада консолидация, консенсус, плюрализм не помеха друг другу. Как правило, всегда есть почва для консолидации в отношении одних вопросов и для развития плюрализма в отношении других. Поле проявления и консолидации подвижно, неустойчиво. Но всегда эти два политических явления идут рядом. Плюрализм соответствует обществу, в котором не исчезли все источники для анархизма, но сама возможность его широкого распространения исключена, где противоречия и множественность дополняются развитой потребностью большинства в целостности общества, в поддержании равновесия между структурами, интересами, группами. Плюрализм развивается там, где в обществе развит надежный антианархический иммунитет. Поскольку в России не сложилась естественная самовоспроизводящаяся целостность общества, постольку увлечение плюрализмом усиливало бы риск развития анархических тенденций.
Опыт ряда стран третьего мира показал, что авторитаризм может оказаться достаточно эффективной формой как социоэкономической, так и политической модернизации. Но политическая практика свидетельствует, что авторитаризм не везде может утвердиться. Благоприятная почва для него существует там, где сохранились первичные дополитические структуры, формирующие авторитарную личность (религиозные, региональные общины, сильные семейные и этнические связи, кланы и т.д.), где доверие к власти устойчиво, развито законопослушание, где сильны элементы традиционного отношения к власти. В России же ситуация совсем другая. Здесь традиционные отношения и структуры не являются основой общества, существует множество партий, организаций с разными, в том числе противоположными, политическими позициями; роль субъектов федерации значительна, существует потребность в действии своеобразных общественных договоров о согласии.
Почему в России авторитаризм неприемлен для переходного периода? Прежде всего из-за развитости в обществе противоположных политических позиций, существования признаков раскола и устойчивой традиции бюрократизации политических инноваций.
При авторитаризме высшее должностное лицо; сосредоточивая в своих руках решение большей части вопросов управления, не может обойтись без огромного аппарата, реферативных групп. Процесс артикуляции, агрегации интересов концентрируется в недрах администрации. Аппарат внешне подчинен авторитету высшего руководителя. На деле же аппарат может быть слишком независим от общества. Руководитель же отгораживается мощной изоляцией от общества, становится заложником бюрократии, своеобразным пленником аппарата. Возможен и худший вариант — перерождение лидера- модернизатора в диктатора-властолюбца. В истории XX в. было немало случаев, когда лидер, находясь в плену ложной информации, иллюзий, ставит перед обществом утопические или даже губительные цели. К тому же лидер, не испытывая на себе ударов критики своей политики, мало озабочен потерями при достижении поставленных целей.
Наконец, следует учитывать наш российский опыт и относительность грани, отделяющую авторитаризм и тоталитаризм. Как показано в предыдущей главе, тоталитаризм преимущественно характеризует отношения власти с обществом и человеком. Понятие «авторитаризм» используется преимущественно для характеристики политической системы, или системы политической власти. Поэтому в теории политики понятия «тоталитаризм» и «авторитаризм» выполняют различные познавательные функции. Но в России авторитаризм довольно быстро перерос в тоталитаризм. Конечно, нет неизбежности перерастания авторитаризма в тоталитаризм, но риск получения жесткой авторитарности в России велик.
С другой стороны, в России нет достаточно благоприятных условий для плюрализма, который в наибольшей степени адекватен современным западным конституционным режимам. Главная опасность связана с обширностью территории, полиэтничностью, традициями местничества. В России плюрализм ценен в той мере, в какой он не обостряет проблему единой и неделимой государственности.
§ 2. ФУНКЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
Под функциями понимается любое действие, - которое способствует сохранению и развитию достигнутого состояния, взаимодействию со средой. Антиподом функций являются дисфункциональные процессы, действия, разрушающие данное состояние, дестабилизирующие сложившиеся взаимосвязи.
Функции политической системы могут анализироваться на макромедиа-микроуровнях. На макроуровне выделяются наиболее общие требования, которым подчиняется функционирование политической системы в целом. На медиауровне выделяются наиболее характерные направления обеспечения легитимности, устойчивости и динамизма политической системы. На микроуровне анализируются характерные элементы политической технологии или политического процесса. К функциям макроуровня или первого порядка относятся определение и достижение общих коллективных целей, адаптации, интеграции целей и различных элементов политических отношений, поддержание модели или сохранение системы. К функциям второго порядка относятся: регулирование, распределение ценностей, мобилизация ресурсов, реагирование, политическая социализация. К функциям микроуровня относятся артикуляция и агрегация интересов, их конверсия, принятие решений, типы поддержек и требований. В реальной жизни функции макро-медиа-микроуровня не существуют отдельно друг от друга. Макрофункция проявляется в медиафункции, а медиафункции невозможны без артикуляции и агрегации.
В чем состоит познавательное значение макрофункций? В раскрытии соответствия политической системы обществу, характера активности политической системы по отношению к другим системам. На среднем или втором уровне выявляются типичные каналы, направления собственно политической деятельности. На этом уровне проявляется противоречивость политической государственной деятельности, неоднозначность ее последствий. На третьем уровне анализа функциональность системы рассматривается сквозь призму технологии обеспечения той или иной задачи.
Функция целедостижения далеко не сразу себя обнаруживает. То, что вначале может казаться средством достижения цели, вырастает в основу системы, нуждающуюся в воспроизводстве. В истории России не раз было так, что политика достижения конкретных экономических и военных целей выливалась в функцию укрепления власти, его аппарата, армии. Петр I видел в государевой силе, его аппарате главный рычаг борьбы с консерватизмом и инертностью, мобилизации ресурсов для армии, войн, строительства Санкт-Петербурга, крепостей, заводов. В итоге были созданы и новые основы государственности, продержавшиеся два столетия. Николай I, столкнувшись с оппозицией части дворянства, продолжал укреплять бюрократический стержень государства. Немалую роль в такой политике играло недоверие царя к дворянству, страх утраты стабильной власти. Упрочение самодержавия, его столпов стало постоянной целью власти.
История России показывает и другое. Цели властью ставились, но носили они порой несистемный и даже антисистемный характер. Так было в 60-е годы XIX века, когда судебная и земская реформы оставались только отдельными, но не определяющими направлениями демократизации государственности. Это предопределило обратимость начавшихся изменений при смене венценосцев. Шаги в сторону либерализации монархии после 1905 года оказались также несистемными, так как неограниченность власти монарха оставалась, хотя и провозглашался ряд свобод.
Антисистемный характер носил также НЭП двадцатых годов. В обществе была уменьшена продовольственная напряженность, стали частично удовлетворяться элементарные бытовые потребности. Однако НЭП не соответствовал тоталитарной природе власти и его идеологии, огосударствленной промышленности, и как чужеродный элемент был в конечном счете отвергнут.
Антисистемный характер носила политика перестройки. Отсутствие ясных целей, шараханья, позиция прятать голову от реальностей — все это вело к тому, что в политической системе разрушалось старое, новое не возникало.
При тоталитаризме любое регулирование и все задачи решаются при следовании общей цели. В этих условиях целедостижение приобретает масштабный характер: при конституционализме же — ограниченный.
Цели могут носить глобальный характер и открыто декларироваться. Так, в программе КПСС 1961 года декларировались цели государства: создание материально-технической базы коммунизма, совершенствование общественных отношений, формирование нового человека. Для политической системы конституционного не характерно формулирование общих целей. Они присутствуют в программных заявлениях кандидатов на выборах. В США они так или иначе вращаются вокруг американской мечты (дом с машиной, работа-дело, образование детям, обеспеченная старость), сводятся к вероятности большего приближения к ней миллионов. На этой основе происходят смены политических курсов, которые различаются разным соотношением приоритетов свободы, эгалитаризма, этатизма. Современные смены правительств, законодательных органов России происходят при неизменности такого базового принципа как переход к рыночной экономике. Но содержание курса может меняться с акцентом на сдерживание инфляции или поощрения инвестиций в высокие технологии (ВПК), сельскую среду (АПК) и т. д.
Функция целедостижения ограничена базовыми ценностями. Они выражены в господствующих представлениях о добре, справедливости и демократии. Достижение переживаемого Россией периода состоит в том, что мы имеем не просто Конституцию, одобренную большинством участников референдума. В ней сформулированы базовые ценности режима конституционализма и цели системы ограничены. Задача власти — помогать формироваться гражданскому обществу и руководствоваться принципом невмешательства. За приемлемые цели могут приниматься только те, которые не противоречат базовым ценностям. Они сформулированы в преамбуле и развиты в принципах конституционного строя.
Функция реагирования и адаптации. Функциональность политических целей находится в зависимости от способности системы реагировать на сигналы, идущие от других систем, и адаптироваться, т. е. приспосабливаться к окружающей среде и частично подчинять ее себе. Слабость адаптации может выражаться в «окаменении» системы и потере связи с обществом. Это значит, что в политической системе должен работать механизм агрегации формирующихся и развивающихся в обществе требований, реагирования на них, и активное формирование их перевода в приемлемое русло. Адаптивная функция проявляется в политическом поведении конкретных лидеров, элиты, актов, направленных на те или иные изменения и, наоборот, сохранение имеющегося. Проявлением адаптивности можно считать эволюцию Екатерины II от либерально настроенной до политика консервативных позиций. Опираясь на дворянство, Екатерина II не могла делать то, что дворянство в целом не понимало и не принимало. Либеральные идеи поддерживали лишь отдельные представители этого сословия (братья Панины, Фонвизин, Дашкова). Екатерина II отступила от стремления к либерализации, выраженного в Наказе. Более того, вольнодумцев она лишала свободы. В целом трон не только укрепился, но именно в царствование Екатерины II самодержавие достигает апогея.
Высокую адаптивность проявила большевистская элита с самого начала прихода к власти и формирования советской системы. Идя на штурм Зимнего дворца под анархистским лозунгом «Вся власть Советам!», свергнув Временное правительство, большевики смогли за короткое время восстановить авторитарное начало, воссоздать государство в основном в старых границах российской империи. Отбросив завоевания демократии февраля 1917 года, злоупотребляя насилием, большевики добились своей цели. Новая власть, родившаяся в Октябре, оказалась жизнеспособной на десятилетия. Контрастом по сравнению с властью большевиков было поведение Временного правительства между февралем и октябрем. Его слабость Н. Новгородцев видел в том, что процессу разрушения оно противопоставило только веру в торжество свободы, добровольное повиновение. Лидерами в правительстве были те, кто только подчинялся стихии. Такой тип властвования оказался бесперспективным в эпоху высокого возбуждения общества, раскола, нетерпения.
Иначе адаптивность большевистско-советской системы проявилась в НЭПе, который не стал в нашей стране началом политики модернизации, свелся к оживлению торговли, привел к развитию массового сознания противоположности интересов собственников и работающих по найму. Свертывание НЭПа можно рассматривать как действие адаптационной функции политической системы ради ее сохранения.
Слабость адаптивной функции является признаком закрытости системы, потери ею легитимности. Энергия разрушения системы может нарастать, если проводимая политика сводится к правилу: как бы сделать лучше, ничего не меняя,— и правящая элита не видит развития противоречий между интересами, сложившимися в обществе, и политическими отношениями. Закрытость или неспособность адаптироваться были пороками русского самодержавия первой половины XIX века, и особенно начала XX, советской политической системы 60—80-х годов. Так самодержавие оказалось неспособным приспосабливаться к изменениям, происходящим в новых поколениях, или находить место новой, невиданной ранее энергии нонконформизма.
Путь к поддержке широких слоев может оказаться в отдельных случаях простым, особенно если общество не структурировано по группам интересов, а лидер готов обратиться к популизму. Так, ленинские лозунги передачи земли крестьянам, власти Советам, мира народам оказались не выполненными, но обеспечившими захват власти. Сущность политики, в которой выражено давление улицы, выразил в циничной форме Геббельс: «Мы рассуждали просто, потому что народ наш очень прост; — мы думали примитивно, потому что и народ примитивен». Если руководствоваться только абстрактными нравственными принципами, то оба вида политики вызывают неприятие. Однако и советская и нацистская системы были на короткое время по-своему эффективны. И если бы не крайности сталинизма и необюрокрачивание верхов, не авантюризм Гитлера обе системы проявили бы большую жизнеспособность, приемлемость для народов, переживающих сложные периоды модернизации.
В условиях же развитости традиций гражданского общества, федеративной структурированности государства, неустойчивости большинства и устойчивости консерватизма приспособление к непривычным сигналам, требованиям инноваций превращаются в долгий, проходящий в борьбе процесс принятия новых ценностей. Чем кардинальнее перемена ценностей, тем острее борьба внутри системы, столкновение властей с отдельными группами.
Функция реагирования и адаптации может разрастаться до ввода в систему всех требований, идущих от внешней и внутренней среды, что приводит к ее перегрузке. Путь ограничения реагирования может состоять в освоении нового типа адаптирования системы, таком ее изменении, после чего многие конфликты по определению становятся конфликтами частными, гражданскими, к которым власть относится нейтрально.
Проблема нашей постсоветской системы заключается в перегруженности ее требованиями. Основной поток социальных требований складывается их тех проблем, которые в развитом гражданском обществе решаются в основном без участия властных структур. Если новый тип адаптирования сопровождается обновлением рекрутирования и политической социализации, перегрузки могут постепенно сниматься и политическая система начинает функционировать в новом режиме.
Функция самосохранения, или поддержания модели, состоит в обеспечении соответствия политических акций и политического развития базовым принципам, в постоянном воспроизводстве нормативного поведения и образцов его мотивации. Минимальный уровень проявления функции самосохранения сводится к пресечению и предотвращению насильственного изменения правления, строя, проводимой политики, а также настроений в пользу такого поведения. Оптимальный уровень достигается обеспечением устойчивой лояльности граждан по отношению к властям, в их постоянной широкой поддержке в виде законопослушности, уплаты налогов, уважения национальных политических институтов и государственной символики. Функция поддержания модели противостоит непредсказуемости, случайности поведения как части элиты, так и электората, радикальным изменениям, революции, мятежу, бунту, анархизму. распаду политических отношений. Однако функция поддержания модели не тождественна обеспечению полной политической стабильности.
Функция поддержания модели является основным критерием разграничения политических действий, которые носят системный характер, являются условием функционирования власти от действий, которые носят политический характер, но несистемны и даже антисистемны. т.е. объективно разрушают сложившуюся систему. Причем их антисистемность может быть латентной, то есть скрытой. Не для всех и не сразу разрушающее влияние антисистемных действий может быть очевидным, к тому же о одной и той же политике может проявляться функциональность и дисфункциональность. Так ставка на бюрократию как основу русской государственности делало государство, с одной стороны, достаточно независимым в проведении важных изменений. Большой и сильный аппарат давал возможность Александру II сделать выбор в пользу отмены крепостного права, хотя помещики в своем большинстве не приветствовали царскую инициативу. Однако с развитием бюрократической власти провоцировалось и становление духовной оппозиции, отстраненность части просвещенной части от власти. Бюрократия оказалась препятствием для адаптпции системы к требованиям модернизации и либерализации, фактически обрекла самодержавие на уничтожение как неспособное к реформированию.
Функция сохранения или поддержания модели может противостоять целедостижению, адаптации, если поддержание модели сводится к незыблемости устоявшегося, а целедостижения не подготовлены, тем более утопичны. В таком случае инновации в зависимости от энергии адаптации самосохранения в конечном счете или сходят на нет или разрушают систему, становятся преддверием становления новой системы. Идеалом можно считать нечто среднее, поэтапную эволюцию, постепенное изменение функций интеграции и поддержания модели под давлением требований реагирования, адаптации, эволюции целей, мобилизации.
Требованием самосохранения обусловлена трудность внедрения инновации, преобладание отторжения радикалов. Так политика перестройки объективно противостояла советской системе и встречала устойчивое противодействие во всех структурах, со стороны большей части партийно-государственного аппарата. В этом проявлялось свойство изоморфизма системы, устойчивое внутреннее взаимосоответствие структур и акций. Тем не менее в конечном счете победила линия архитекторов перестройки. Но их победа была своеобразной: произошел развал старой политической системы. Другой вопрос, как в целом оценить перестройку. Без нее демократия еще долго не утверждалась бы в советском обществе, страна пребывала бы в полудреме еще какое-то время и возможно не одно поколение было бы жертвой затянувшейся эпохи застоя.
Драматизм России конца 80 — начала 90-х годов заключался в том, что сильным оказался потенциал разрушения коммунистической системы, но очень слабыми оказались силы поддержания новой модели. Антикоммунистической волны хватило только на разрушение. Но в постсоветское время, когда актуальным стало не митинговое единение, а конструктивное, профессиональное начало, антикоммунистический блок распался на малозначащие ручейки со своими лидерами и целями.
Режим всех функций зависит не только от состояния политической системы. Так на функцию поддержания модели работает гражданский иммунитет от сомнительных инноваций. Опыт России показал, что при отсутствии основ гражданского общества, обладающего иммунитетом самосохранения, всякого рода призывы к перестройкам, новым революциям оказываются результатом не только критики практики, но и влияния абстрактных схем. Увлечение ими, тем более подчинение им политики, чревато тяжелыми последствиями для общества.
На продуктивность функции поддержания модели работает рост экономики и благосостояния, уменьшение социальных противоречий в условиях жизни, убеждение в благополучности страны по сравнению с другими. Наоборот, на нестабильность работают социальные контрасты, религиозные, территориальные, этнические противоречия.
Все функции взаимосвязаны, дополняют друг друга и относительно самостоятельны. Одновременно действенность каждой функции зависит от режимов других функций: ослабление продуктивности любой макрофункции означает сужение возможностей других функций. Базой взаимодополняемости является их производность от назначения власти как системы. Общим для всех функций является вопрос о легитимности власти, доверия закону.
Было бы упрощением видеть в функциях своеобразную дружную семейку, где каждому отводится свое место. В каждой функции может быть спрятан свой потенциал агрессивности по отношению к другим функциям. При слабости других функций агрессивность одной-двух функций может разрастаться, вести к деформациям и даже деградации других функций и системы в целом. Благодаря активности всех функций обеспечивается достаточность потенциала изоморфизма, то есть взаимосоответствия и сохранения внутреннего равновесия даже при давлениях среды. Эти системные свойства функциональных отношений можно охарактеризовать через устойчивость противовесов.
Функция интеграции проявляется в деятельности по обеспечению связей, координации между элементами власти, в действии механизмов защиты от скачков, революций, охране целостности государства. Функция интеграции свойственна социальной системе в целом, действует не только в политике, но в системе верований, праве, экономике. Особенность политичекой интеграции в том, что политическая целостность достигается действием властных структур, прямым выделением задач консолидации, национального единства. Функция интеграции актуализируется в периоды сложных переходов, намечающегося или свершившегося раскола в обществе. Своеобразие переживаемого Россией этапа в том, что основания интегративной функции ограничены. Нет единой, работающей на целостность общества власти, экономической системы. Народ России полиэтничен, многонационален, заметны центробежные тенденции. Однако уже есть рамочное соглашение, новый общероссийский договор — Конституция. Российская интеграция возможна в условиях мира, согласия, ослабления социальной остроты этнических различий на основе соблюдения прав человека и уважения национальных меньшинств (ст. 61 часть 3, ст. 69, ст. 71). Конституционно-правовыми гарантами единства общества и политической системы являются: верховенство Конституции, общеобязательность федеральных законов и налогов, подчинение им всех органов; единая экономическая политика, единая денежная единица, федеральный бюджет, армия; принцип права народов на самоопределение, но не отделение. Согласно Конституции, общие принципы организации представительных и исполнительных органов все относятся к ведению Государственной Думы (ст. 72 п. «п», ч. 1, ст. 77). Конституцией предусмотрены организационные гаранты политического единства: органы Федерации и ее субъектов образуют единую систему исполнительной власти (ст. 72, ч. 2); единая правоохранительная система устанавливается Конституцией Российской Федерации и федеральным конституционным законом (ст. 118, ч. 3); единая централизованная прокурорская система с подчинением Генеральному прокурору; право президента использовать согласительные процедуры для разрешения разногласий между органами Федерации и органами субъектов федерации (ст. 85, ч. 1); право президента приостанавливать действие органов исполнительной власти (если они противоречат Конституции, федеральным законам и международным обязательствам) до решения вопроса в Конституционном суде (ст. 85, ч. 2).
В СССР декларирование права наций на самоопределение вплоть до отделения играло пропагандистскую роль. Но как только этот норматив стал политическим лозунгом, он превратился в основу идеологии центробежных тенденций. Если в мононациональных странах Восточной Европы национализм оказался эффективной базой для перехода к демократии, то для полиэтнической России он стал разрушителем государственности, теоретическим оправданием центробежных тенденций, способом не столько национальной специфики, сколько утверждения всевластия этнократии.
§ 3. СИСТЕМА ИНСТИТУТОВ
Институциональная система или система органов власти складывается прежде всего из совокупности структур, центральных и региональных органов власти и управления, силовых структур (образующих и координирующих внутренние войска, армию, службы разведки), правоохранения, органов прокуратуры, суда. Систему органов власти «окружает» политическая инфраструктура, система организаций воздействия на органы власти: партии, группы давления, а также организации, возникающие не только или даже не столько для воздействия на власть, но способные воздействовать на властные структуры. Таковы профсоюзы, ассоциации, средства массовой информации.
Среди них есть организации, которые возникли и функционируют для прямого или опосредствованного воздействия на органы власти (лоббистские структуры), для борьбы за те или иные места в государственных структурах (партии). Есть также структуры, смысл существования которых не в политике, но которые могут прибегнуть к воздействию на государственную власть. Таковы всякого рода ассоциации, профсоюзы, СМИ относятся именно к этой категории организаций. Но возможности их воздействия на 'власть могут быть настолько большими, что на Западе их часто квалифицируют как четвертую власть. Достижение партиями, лоббистскими структурами своих целей сегодня невозможно без СМИ.
Центральное место в институциональной подсистеме занимает государство — целая система органов, структур, использования самых разных ресурсов власти. Только отдельные государственные органы вправе применять насилие, обеспечивать обязательность принимаемых решений. Государство по природе своей является организацией всего общества, в его власти так или иначе сочетаются разные интересы. По силе, эффективности государства можно судить об организованности общества.
Государство имеет то общество, которое поднялось до признания верховной власти в себе, единого порядка для всех. В свою очередь, государство достаточно сильно, не разрушаемо, если граждан объединяет осознанный общий интерес, неприятие всего того, что разрушает общее — государство. Главный критерий развитости национального сознания — развитость и прочность ценности государственной оформленности нации. И нет развитой и устойчивой политической власти, государственности без национального сознания.
Осознание необходимости государственной оформленности народа — первая основа функциональности политики в целом. Без такой основы есть пространство только для частичной, деформированной политики и власти. Именно такой и была политика перестройки. По замыслу она была направлена на прорыв в сторону обновления. Результатом же ее стал распад властных основ развития великой исторической целосности, сознания общности Родины и судьбы русских, украинцев, белорусов, сближения малых народов с великой постславянской общностью.
Власть государства распространяется на всех граждан, проживающих на данной территории независимо от вероисповедания, политических позиций. Общее признание целостности территории укрепляет традицию сильного государства, хорошо организованного, с сильным бюджетом, с действенной администрацией.
Государство — самый древний и непреходящий институт. Партии, лоббисты, ассоциации появились на свет за последние 150— 200 лет. Государству — десятки тысяч лет. В истории политической мысли появлялись фантазии о возможном исчезновении и отмирании государства. Однако не подкрепляемые практикой они отмирали.
Существование государства поддерживается следующими факторами. Во-первых, необходимостью территориальной целостности, наличия гарантий от какой-либо внешней угрозы. Во-вторых, общество вынуждено существовать как целое при больших неравенствах между людьми. Такое возможно при наличии общего авторитета, силы, которой подчиняются все. В-третьих, существование в обществе общих проблем является основой существования государственных структур, которые берут на себя их решение. Наконец, государство, возникнув как система, обладает высокой способностью самосохранения, восстановления и обновления своих подсистем. Интегративную и экстрактивную функции государство может осуществлять, если оно обладает способностью интерактивности, то есть воздействия одних органов власти на других, в подчинении нижестоящих должностных лиц вышестоящим структурам.
Выражением центральной роли государства в политической системе является понятие суверенитета, то есть принцип верховенства государственной власти относительно негосударственных структур и независимость во внешней политике. Суверенитетом государство воплощает единый порядок и противостоит анархии. В первичной интерпретации суверенитет идентифицировался с единством власти, ее неограниченностью, позитивным законом. Это означало, что власть сосредоточена у короля, который и является сувереном. Суверен по Бодену не связан законами, которые он издает. Идея суверенитета была сформулирована как способ противостояния тогдашним опасностям единой власти, притязаниям папства на власть в европейских странах, раздорам аристократии, гражданским войнам и крестьянским восстаниям. Но ее значение вышло за пределы решения исторических задач. Содержание суверенитета менялось под влиянием гуманистических и демократических идей. С принятием принципов республиканского строя, разделения властей, федерализма, представительства суверенитет уже не понимается по боденски, то есть как суверенитет только отдельного органа государства, не идентифицируется с централизованным, унитарным государством. С принятием политической практикой правового государства принцип суверенитета ограничивается законом. Исключается возможность власти встать над законом.
Если для Бодена «суверенитет есть свободная от подчинения власть над гражданами и подданными», то в наши дни надзаконная неограниченная власть уже не считается признаком суверенитета. Суверенитет усматривается в сильной власти, действующей исключительно в рамках закона. Современное понимание суверенитета не противостоит политическому плюрализму, но ставит пределы практике множественности политических воль и властей, Право на использование насилия определяется законом и является прерогативой государства. Принцип суверенитета сыграл огромную идейную роль в борьбе за национальное самоопределение, становление новых государств. После второй мировой войны принцип суверенитета сыграл положительную роль в утверждении принципа нерушимости граний, разрешения спорных территориальных вопросов путем переговоров.
Признание приоритета гражданских прав повлияло на представления о пределах суверенитета. В наши дни принцип невмешательства в дела другого государства уже не рассматривается как основание отказываться от оценки мировым содружеством состояния прав человека, легитимности власти в том или ином государстве, оказания на него давления невоенными средствами. Можно предположить, что в будущем по мере углубления интеграционных процессов значение границ также будет ослабевать. Принцип монополии государства на издание и применение законов остается гарантией порядка, законности, демократии.
Принцип суверенитета является, с одной стороны, основой государственности. С другой — источник политических проблем. Единство и неделимость территории находятся в противоречии с притязаниями отдельных этнических групп на независимость и тем более отделенность. Противоречит идее суверенитета государства советская и постсоветская практика выделения из общего числа граждан титульных этносов. В обществе полиэтническом национальные интересы — это интересы не ведущей или титульной нации, но интересы именно полиэтнической общности.
Возвышение же этнических интересов до национальных или государственных гибельно для государственности полиэтнической общности. Противоречивость практики суверенитета проявляется в проблемах федерализма, соединения требований централизации и децентрализации.
Мировой практике известны два инварианта меры активности государства в жизни общества: этатистский и либеральный. Суть этатизма — в активном вмешательстве государства в жизнь общества. Характерно для государств, сформировавшихся на основе психологии патернализма, в результате сильного влияния на государство христианской и исламской религии. В Германии этатизм теоретически был обоснован X. Вольфом (1679—1784). Государство во имя совершенствования человека может вмешиваться во все сферы жизни, в том числе и частную. Государство должно бороться с праздностью и расточительством, следить за тем, чтобы молодые люди рано вступали в брак, имели много детей, побольше привлекать умных и образованных иностранцев, но никого из квалифицированных из страны не выпускать. Государство организует академии, строит церкви, устраивает праздники, ведает системой образования. Фихте также развивал идею этатизма. Государство виделось организатором всей экономики от управления производством до распределения людей по сферам приложения труда. Этатизм традиционно был характерен для российского самодержавия. Государство активно участвовало в развитии промышленности, строительстве железных дорог, организации академий, университетов, больниц, домов приюта, школ. Этатистские традиции в России, Германии благоприятствовали формированию тоталитаризма. Но этатизм не следует путать с тоталитаризмом. Тоталитаризм означает полное подчинение каждого, всех сторон жизни одному единому началу, превращение общества в монотеистическое. Тоталитаризм предполагает крайний этатизм, но не сводится к этатизму. Этатизм выражает, с одной стороны, особенности традиции развития государственности, сложившиеся представления о сфере государственной деятельности, с другой — современную потребность в защите государством социальных прав граждан, покровительстве культуры, образования.
Современное общество не обходится без этатизма, но при этом не исключаются принципы гражданского общества, правового государства. Понятие социального правового государства выражает поиск оптимального сочетания положительного в этатизме и в либеральной идее правового государства.
При либеральном подходе к государству главным становится ограниченность власти правительства неотчуждаемостью правами человека, защищенность этих прав от посягательств со стороны и должностных и частных лиц. Другими причинами являются власть закона (не личностей), наличие процедурных гарантий применения закона и деятельности властей. Согласно американской традиции, правительство занимается: 1) использованием законодательной власти, 2) частичным распределением в обществе ценностей: безопасности, благосостояния, уважения прав и свобод каждого. Правительство осуществляет функцию распределения не прямо, не директивно, а косвенно через налоговую политику (высокие налоги — на одни доходы, низкие — на другие), социальные программы.
Партии остаются в западных демократиях наиболее традиционным негосударственным институтом политической инфраструктуры. Их роль в политической жизни оценивается по традиционным функциям, которые ими осуществляются: формированию вариантов правительственной политики, способности влиять на политическую социализацию, мобилизации избирателей. Если руководствоваться только этими функциями, то можно без сомнений утверждать, что в России середины 90-х партии не возникли. Есть группы активистов, объединяемых каким-либо лидером, комплексом идей. В этом смысле группы, объявляющие себя партиями, на деле или протопартии или псевдопартии.
Современная партия — это группа политически активных, объединенная общим подходом к власти как цели и средству. От политических партий следует отличать объединения, которые называют себя партиями, но не являются политическими группами в собственном, политическом смысле — общины, секты, общества, не ставящие своей целью участие в политике. Операционалистскими признаками партии являются: 1) ее групповой характер. Любая партия не является всеобщей организацией. Для ее членов характерна солидарность, основанная на осознании коллективной принадлежности к одному объединению; 2) принятие членами организации общих целей; они сводятся к стремлению к власти и давления на власть. Партии различаются между собой кругом идей, который объединяет их членов и большинство политических вопросов партии относится к их доктринам; 3) согласие относительно основных форм политической деятельности; 4) после возникновения партии формирование ее вождей, актива.
Партия сложившаяся, имеющая своих устойчивых лидеров и актив, становится системой со своими мобилизационными, адаптивными и интерактивными функциями. Это приводит часто к появлению разрыва между декларируемой в программе или другом документе социальной базой, целями и политическим поведением. Ведущие партии Запада имеют большую историю. Их возникновение и расширение влияния отражало большие социальные сдвиги, изменения массового сознания. Так, за республиканской и демократической партиями США стоят устойчивые традиции, присущие американскому образу жизни, стилю мышления, опыт борьбы за индивидуальные свободы и равенство, рабочего движения. В партиях концентрировался опыт революционных, национальных движений, адаптации к промышленной революции, политики эгалитаризма корпоративизации работодателей и рабочих. Либеральные, социал-демократические партии вырастали из потребностей времени, стали устойчивыми выразителями интересов больших социальных групп и классов. В политике ХДС (Германия) спрессованы немецкие уроки двух войн, увлечения утопиями, нацистской самоуверенности и кичливости, осознание плодотворности сближения позиций разных социальных групп.
Иначе сложилось в России. Партии, возникшие в начале XX века, выражали накопившиеся интересы в идентификации. Однако естественный процесс партитизации был прерван октябрьской революцией. Большевистская партия радикалов переродилась в государственно-бюрократический монстр, другие были ликвидированы.
Второй прерыв партийной эволюции произошел в 1991 году, когда медленно социал-демократизировавшаяся КПСС была упразднена указом президента. Новые партии стали возникать на голом месте. За образованиями, объявляющими себя партиями, нет ни массовой поддержки, ни исторических предпосылок. Их возникновению не предшествовали какие-либо революции. Но развилась аномия, устойчивые социальные расслоения, и возникшие партии не фундаментальны, но скоропалительны, эклектичны. Отсюда повышенная аномальная по своей природе многопартийность, многофракционность, слабая способность к сближению друг с другом. В современных российских партиях выражено по преимуществу игровое начало политики. Пропорциональная система представительства позволяет московским политикам оказаться в Государственной Думе и обеспечивать широкий спектр нюансов видения современных проблем реформирования. Сложность и неопределенность ситуации в России относительно функций, которые на Западе традиционно выполняют партии, обусловлена как опустошительностью итогов перестройки, болезненностью политического переходного периода, который переживает наша страна, так и неясностью перспектив партий на Западе. Если партии не имеют будущего там, где они развились, оправдывали себя более полутора столетия, то не искусственными ли являются попытки создания партий у нас, где нет традиций существования собственно партий более 70 лет. С перерождением большевистской партии в 20-е годы в чисто государственное образование единственная партия потеряла собственно партийный облик. Ее функциями стали функции тоталитарного государства. Оборотной стороной исполнительности и дисциплинированности членов КПСС была массовая пассивность. Когда же наступил час выбора, оказалось, партфункционеры только консерваторы, а партийная масса на организованные действия по изменению партии оказалась неспособной.
Можно предположить, что в судьбе возможной партийной системы России проявятся две мировые тенденции. Во-первых, упрощение партийной системы. Через блокирование на выборах постепенно создаются условия для перерастания многопартийности в двупартийность, что соответствует развитию среднего класса как основного, формированию общенациональной идеологии. Крайности сближаются, левые правеют, правые левеют. Все партии ищут поддержку среди всех групп интересов. В итоге складывается политическая подсистема сдерживания, умерения социальных конфликтов и перенесения политической борьбы в рамки избирательных и парламентских баталий.
С. Липсет считает, что в демократическом и стабильном обществе нет перспектив для партии, которая поддерживается какой-либо одной социальной группой. Узко-групповая основа партии возможна только в период острых социальных конфликтов. Более того, во имя консенсуса, предотвращения крайностей левые партии должны иметь потенции для поправения, если в обществе быстро распространяются левые настроения. Правые же должны иметь контакт с теми слоями, которые склонны поддерживать левых радикалов, даже если условия в целом способствуют поправению общества. По Липсету, показателем низкого консенсуса является ситуация, при которой какая-либо тенденция (левая-правая) развита только внутри одной какой-то социальной группы и партии.
Во-вторых, прежнее значение партий даже в избирательных кампаниях уменьшается. Сокращается число «твердых» сторонников какой-либо партии. Увеличивается доля тех, кто голосует за кандидата в президенты одной партии, а в парламент — другой. Большую роль играет не партийная принадлежность, а восприятие кандидата. Отсюда возрастает роль теледебатов в средствах массовой информации. Есть признаки появления политических игр «без партийных посредников». Однако нет достаточных причин для поспешных выводов.
Наряду с партиями другим негосударственным звеном политической системы являются СМИ. Важно только учитывать, что СМИ являются частью политической системы, но только в той мере, в какой они инструмент и субъект агрегации интересов. СМИ могут быть далеки от политики, если ограничиваются информацией о неполитических делах, спорте и культуре, уголовной хронике и светской жизни и т. д. Можно предположить, что альянс новых лидеров и СМИ будет не только время от времени возникающим феноменом, но постоянным явлением политических игр, театрализации избирательных кампаний.
§ 4. СИСТЕМА НОРМАТИВОВ
Под нормативной системой понимается совокупность действующих в обществе легитимных норм поведения, обязательных или допускаемых, правовых и морально-политических, писанных и неписанных, базовых ценностей и властных указаний. Для системы нормативов характерны взаимосвязь и взаимосоответствие ее частей, способность воздействовать на политические институты и технологию, социальные отношения. Нормативная политическая система включает все нормы конституционного, значительную часть административного и финансового права. Вне политической системы находятся нормы частного права. Политические нормативы могут быть и неправовыми. Таковы были принципы дооктябрьской России: «православие, самодержавие, народность». В советской России можно было бы выделить следующие: марксизм-ленинизм — идейная и научная основа деятельности во всех сферах функционирования общества и государства; диктатура пролетариата как высший тип демократии; советское государство — орудие защиты революционных завоеваний, строительства социализма и коммунизма; основа экономической системы — социалистическая собственность; КПСС — руководящая и направляющая сила, ядро политической системы и т.д.
Нормативная политическая система выполняет следующие функции: формализация пространства политического поведения, определение правил организации и проявления властных функций. Нормативы определяются характером общества в целом, меняются по инициативе элиты, обусловлены особенностями функций политической системы данного общества и в данное время. Анализ нормативной системы конкретного общества позволяет выявить характер эволюции, меру стабильности базовых ценностей, колебания и движения в перцепциях, то есть восприятии политических явлений субъектами политических отношений.
При изучении нормативной системы важно различать формально декларируемые и фактически функционирующие принципы. Особенно актуально такое различие при обращении к нормативной системе советской эпохи. Сопоставление ее с другими системами невозможно на основе только таких исторических документов как Конституции СССР 1936, 1977 годов. Уставы КПСС В них зафиксированы нормативы, которые выдавались за основы функционирования публичной власти, но таковыми на практике не являлись. Так, согласно Конституциям СССР 1936 и 1977 гг. политической основой государства объявлялись Советы, которым подотчетны и подконтрольны все государственные органы; руководящей силой провозглашалась КПСС. На деле же реальной, а не воображаемой основой и ядром политической системы был партгосаппарат и его номенклатура. Согласно Конституции, народ имел право обсуждать наиболее важные вопросы государственной жизни, а трудовые коллективы могли принимать участие в решении государственных дел. На практике же мы имели дело с имитацией всенардности и демократичности.
Для нормативной системы характерно взаимодействие двух начал: символических механизмов регуляции (термин Т. Парсона) и инноваций. Символические механизмы складываются из двух взаимосоответствующих и взаимодополняющих друг друга элементов: собственно нормативов и языка. Нормативы выражены в традициях, конституции и законах, в тоталитарных режимах — в программе правящей партии, установках вождя. Функциональность языка проявляется в четкости формулируемых идеалов, заданности образцов поведения и использовании стереотипов.
В условиях режима конституционализма основой нормативной системы является идеология общественного договора. В условиях тоталитаризма — идеологемы, подчинение общества великим целям. В условиях конституционализма в систему нормативов не входят программные положения, которые партии хотели бы превратить в основы государственности. До тех пор, пока они не влияют на политические отношения в целом, не стали легитимными, они могут рассматриваться только в качестве идейных оснований мобилизации членов партии, малой или большей части избирателей, то есть остаются узкогрупповыми и не влияют на функционирование государства. Точно также существующие в обществе идеологии сами по себе не являются частью политической нормативной системы, но выступают источником формирования, обновления базовых ценностей.
Однако, чем влиятельнее конкретная идеология, тем труднее однозначно не включать ее в нормативную систему. Так, распространение в советском обществе в конце 80-х годов западных ценностей и идеологем оказало большое влияние на функционирование политической системы, инициировало парад суверенитетов и быстрый распад СССР, поставило под угрозу целостность самой России.
Общество, переживающее период интенсивной модернизации (таким является и российское), засорено идеологическими крайностями, правым и левым радикализмом, экстремизмом. Спрос на радикализм спадает по мере успехов реформирования, преодоления спадов в экономике. Антиподом всех видов радикализма выступают устойчивые базовые ценности. В западном обществе они сложились под влиянием либерализма, консерватизма и социализма. В процессе становления постиндустриального общества происходит все большее их взаимопроникновение формируется единая национальная система социальных ценностей. В их рамках можно фиксировать различия избирательных платформ: демократов и республиканцев в США, лейбористов и консерваторов в Великобритании, республиканцев-голлистов и социалистов во Франции, христиан-демократов и социал-демократов в ФРГ и т. д. Современная устойчивая система базовых ценностей нормативной системы включает в себя неотчуждаемость прав и свобод, конституционализм, демократический режим, приоритет во внешней политике национальных интересов, образует неонациональную идеологию. Она принципиально отличается от традиционных идеологий, за которыми стоят узкогрупповые притязания на власть и подчинение себе общественного мнения. Национальная идеология (так же как и традиционные) отчасти может быть доктринальной. Но акцент в национальной идеологии делается не на обоснование той или иной ценности, но на ее легитимность, принятие ее обществом в целом. Термином национальная подчеркивается, что общие базовые ценности постиндустриального общества отличаются от идеологии времен моноэтнической консолидации и времен национально-освободительных движений.
К инновациям относятся те нормативы, максимы, идеологемы и т.д., в которых присутствует элемент обновления, антисистемности и волюнтаристичности, то есть определенной независимости от условий среды и зависимости от субъективных конкретных ситуаций. Если в устойчивой части символических механизмов и нормативов спрессовано прошлое, то в инновациях концентрируется субъективистские представления о ситуациях, подпитываемые национальным прошлым или опытом других стран. В инновациях проявляется функция адаптации политической системы, способность приспособиться к меняющимся другим системам (социальной, экономической, культурной), частично подчинить их себе и самосохраниться.
Инновации могут оказаться по преимуществу разрушающим началом в политике. В свою очередь устойчивые символы являются не только основой стабильности, но могут одновременно подпитывать силы, подавляющие тенденцию обновления. Это значит, что абсолютизация как устойчивости, так и обновления вредят любому обществу. Инновации, несущие по преимуществу разрушение, опасны. Опыт России XX столетия является тому подтверждением. Так лозунг большевиков 1917 г. «Вся власть — Советам!» нес с собой в основном разрушение: противостоял всем старым структурам, унитарности, централизму, армии. После октябрьского переворота лозунг о всевластии Советов быстро трансформировался во всевластие коммунистической партии, ее аппарата. В конце 80-х — начале 90-х годов инновации парада суверенитетов, призыв «Берите суверенитета столько, сколько осилите» были по преимуществу антисистемными, разрушительными. Но в отличие от далекого 1917/1918 гг. в них не было разрушения принципов государственности. Из-за них костяк государства (аппарат, армия, органы безопасности) нес потери, но все же сохранился.
Идеальным типом является такая система, при которой возможно сочетание устойчивости с инновациями, сохранение системы со способностью реагирования на вызов времени. Однако жизнь часто далека от такого идеала. Это обусловлено рядом зависимостей. Чем круче или радикальнее в жизни общества поворот, тем больше несоответствий действующей совокупности нормативов требованиям системности. В совокупности нормативов периода интенсивной модернизации неизбежно присутствуют элементы, которые по определению противостоят друг другу. В одних случаях противостояние удается примирить до состояния противовесов. В других — может развиваться до трагедии выбора. Мера противоречивости нормативной системы зависит также от того, каковы ценностные основания старой нормативной системы и каков характер обновления.
Поскольку действующая сила нормативов складывается их устойчивого и инновационного, то в ней можно обнаружить не только систему, но и элементы, не соответствующие требованиям системности. Чем меньше и однороднее общество, тем проще и гармоничнее и системные его нормативы. В современных больших полиэтнических обществах, отличающихся динамизмом, социокультурными, социотерриториальными, ворпоративными различиями, переживающих сложнейший по драматизму переходный процесс, регулятивная система не может не быть внутренне непротиворечивой.
В 70 — 80-е годы на Западе обновилось понимание некоторых прав человека. Право на жизнь, здоровье стало пониматься очень широко, связываться с экологией. Узкоэкономическая трактовка благосостояния сменилась новым эколого-экономическим понятием качества жизни. Ценности homo ekonomicus были потеснены постматериальными ценностями. Стало очевидным, что с помощью только экономических посул партии не могут победить на выборах. Ценностями политической жизни стали мир, благополучие (не только экономическое, но и физическое и психологическое), большая свобода в выборе образа жизни. Ослабло сознание причастности к своей нации (хотя усилилось движение этнических меньшинств и этно-регионального сепаратизма в ряде европейских государств), но возникло ощущение принадлежности к более широкой общности, европейской. Особенно проявляется эта тенденция в северо-западной части Европы (ФРГ в старых границах, Франция, страны Бенилюкса). Утвердился экзистенционалистский тип сознания. Характерным для него является желание жить настоящим, беспокойство о завтрашнем дне, если есть основания для страха, и не озираться и знать прошлое.
Новое дыхание приобрел средний класс. Весь послевоенный период отличался бурным ростом именно среднего класса, лиц. имеющих собственное дело, но не обязательно имеющих наемных работников. Структурная перестройка привела к тому, что сокращение потребности в малоквалифицированной рабочей силе, оборачивалось не ростом хронически безработных, но увеличением лиц, занятых самостоятельным квалифицированным трудом.
Изменения в приоритетах и социальной структуре были настолько впечатляющими, что дали повод для обоснования идеи о смене тем и тихой революции. Особенность такой революции была в том, что изменения в национальном самосознании и социальной структуре произошли без разрушения традиционной основы западного образа жизни — индивидуализма.
Иное положение в России, где в течение XX века дважды менялись базовые ценности социальных отношений.
Характер нормативной системы зависит, наконец, от меры рационализированности, во-первых, самой элиты, ее способности инициировать те изменения, к которым общество готово. Во-вторых, от рациональности общества, его способности принимать новые решения как необходимые, даже если они сложны, болезненны по последствиям. Годы реформирования показали, что России не достает ни рационализированной элиты, ни рациональности общества.
За десятилетие перестройки и реформирования в России произошла делегитимизация устоев советского режима: особого места рабочего класса в мировом и российском развитии, руководящей роли компартии, идеологического монизма, плановости, участия коллектива в решении производственных, социальных и нравственных вопросов, оценки советской демократии как подлинной, права государства определять основы и пути экономического и духовного развития общества, осуществлять кнтроль за мерой труда и потребления, принципиального исключения из жизни частной собственности, «нетрудовых доходов». Общим итогом перестройки была дискредитация многих основополагающих ценностей советского времени. В политических перцепциях если не большей, то значительной части политически активной части общества и в элите произошли радикальные смещения. Сменилась оптика политического видения, а с нею и возможности обзора политического пространства. Такая смена тем не могла оказаться тихой. Ведь переоценке подверглись основные постулаты образа жизни и политики. Открылась перспектива полной смены структурных и идеологических оснований нормативной системы.
С демифологизацией горбачевских утопий стал вырисовываться драматизм дилеммы, выбора одной из противоположностей. Суть одной — в признании рынка, плюрализма, приоритета гражданских прав, а другой — в возрождении ценностей этатизма. Такой выбор не возникает в стабильных обществах; точнее, там он не так широк, как в переходных обществах. Так в западных обществах выбор ограничен консерватизмом, либерализмом, социал-демократизмом, которые настолько глубоко проникли друг в друга, что возникают предпосылки для формирования общей национальной и даже наднациональной идеологии. Иное дело современная Россия, где коммунистам противостоят либералы, либералам — патриоты; оживились и стали агрессивными этнические мотивы, что угрожает целостности и суверенности российского государства. Произошло одноразовое, скачкообразное осуждение основных максим прошлого и ориентирование на новые, противоположные, либеральные. С реформированием общества ослабла советская традиция жить в ожидании мудрых и своевременных решений и делать вид, что решения реализуются, народ ими якобы руководствуется. Но в обмен на былую придавленность общества сверху неизбежно появляются новые, неосвоенные в" нашем обществе требования к функционированию нормативной системы. Суть их в формировании гражданского общества и правового государства, развития традиции приоритета прав человека и гражданина. Возникла проблема адекватности нормативной системы растущему множеству политических акторов, локальных политических пространств, развитию многообразия восприятия политических отношений разными субъектами. Развиваются различия в видении политических отношений верхами и низами, чиновниками и политическими активистами, лидером и пассивными, аполитичными гражданами, предпринимателями и обывателями. Различия в восприятии и позиций субъектов обусловлены также социально-территориальными, этническими, корпоративными различиями положения субъектов. В отличие от тоталитарной нормативности новая, либерализованная нормативная система ориентирована на регулирование поведения достаточно автономных субъектов, предполагает развитие культуры полиалога и поиска согласия, возрастание активности всех субъектов общественных отношений при неотчуждаемости у всех свободы выбора в рамках, не угрожающих свободе других. Теперь уже никто не в состоянии выразить нормативно, всесторонне и, тем более, детально функционирование и развитие общества. Поэтому каждый актор так или иначе односторонен, что обусловлено неизбежной локализацией его положения в обществе. С признанием свободы человека абсолютной ценностью в обществе неизменно существуют разные акторы: левые, правые, центристы; политически активные и аполитичные; устойчивые и периодически меняющие свое отношение к правящим группам и т. д. В условиях рынка, демократии неизбежная активность оппозиционера отличается от поведения политических руководителей, гражданского активиста — от политического.
Новая нормативная система изначально ориентирована на Ограниченность возможностей полного урегулирования общественных отношений. Остаются вопросы, которые в принципе не могут быть предметом нормативного урегулирования. Возникает много (по сравнению с советской эпохой) вопросов локального урегулирования. В итоге остается довольно ограниченный круг вопросов общегосударственного регулирования. Под влиянием глобальной критики советских нормативов, всеобщего и полного урегулирования развился, крен в сторону обвального уменьшения активности власти. Обратной стороной такого процесса было не только приобретение свободы миллионами граждан, но и парад суверенитетов, распад СССР, катастрофический рост преступности, неуправляемость армии чиновников, осознание обывателем бессмысленности искать защиту в какой-либо государственной структуре. Перестроечное и постсоветское время оказались слишком неоднозначными и противоречивыми для функционирования регулятивной системы.
Можно утверждать, что в нашей стране происходит нечто большее, чем смена тем, или тихая революция. Сложность и резкость изменений усугубилась тем, что постепенного перехода к новым, противоположным ценностям, во всяком случае на уровне политического руководства, не произошло. В 1991—92-ом годах могло казаться, что на смену старым мифам пришли новые, либеральные ценности. Но в отличие от старых они просуществовали недолго.
«Домашняя» или внутренняя антикоммунистическая критика оказалась фундаментальной в смысле разрушения советской системы, но поверхностной в обосновании обновления идентичности. То, что стало называться в конце 80-х общецивилизационным, оказалось наиболее западническим, механистическим перенесением на российскую почву инонациональных приоритетов. Для разрушения обветшалых советских догм, идеологии закрытости и борьбы с буржуазными влияниями это оказалось эффективно. Однако с завершением разрушения обнаружились большие негативные результаты распространения у нас мифа об общецивилизационных ценностях. Российское общество оказалось в руинах старых мифов и в частоколе новых, которые не вызывали общего понимания и доверия.
Массированное воздействие на массовое сознание нового мышления сыграло свою положительную и отрицательную роль. Но в обоих случаях по отношению к советской нормативной системе оно было дисфункциональным. Были развеяны мифы об антагонистических классовых противоречиях буржуазии и рабочего класса, мирового империализма и государственно организованного рабочего класса, о советском народе как носителе мира и прогресса, о нерушимой дружбе народов СССР, о социалистическом содружестве и превосходстве советской демократии. Без осознания правды о своем собственном бытии не произошло бы сдвига к либеральным ценностям. В итоге утвердилось мнение о предпочтительности конституционализа, рыночных отношений, становления гражданского общества. Российский менталитет, оставаясь национальным, уже не противостоит евроконтинентальному и англо-американскому. В этом была историческая оправданность дисфункциональности либерализации массового сознания. Но из-за утверждения нового мышления российское общество на какое-то время оказалось под влиянием исключительно западных мифов. С идеей общецивилизационных ценностей, их примата над национальными возникли мифы о целостности мира.
Смена нормативов в политической системе происходила при слабой осознанности большинством их необходимости. Даже для части верхов, поддерживающих Горбачева, перестройка казалась нужной потому, что очевидной считалась неспособность страны выдержать новый виток гонки вооружений. Однако для низов необходимость реформирования не была очевидной. Для консервативной части советской элиты это явилось удобным основанием, чтобы поставить под сомнение саму необходимость принципиальной смены нормативов. Сложность изменений была обусловлена и тем, что любой тип нормативной системы функционален в том случае, если он наиболее адекватен типовым политическим перцепциям, которые распространены в стране. Проблема однако в том, что был ограничен круг носителей новых идей и перцепций: часть партгосноменклатуры, гуманитарной интеллигенции, большая часть жителей обеих столиц. Основная же масса общества воспринимала перемены пассивно. Среди значительной ее части нарастал потенциал неприятия нового.
В России разразился кризис идентичности — болезненное противоречивое расставание с прошлыми нормативами и ценностями и трудное, долгое обнаружение и восприятие новых, как не чуждых нам, но и не совсем своих. Прежние установки потеряли практическое значение, новые были слишком не привычны, не было навыков приспособления к ним.
В период революций, реформации появляются символы, образы, которые помогают ниспровергать старое. Но сделав свое дело, они исчезают. Старое же, затоптанное оживает, но только в обновленной форме. Так в России XX века не один раз происходило бурное отторжение базовых ценностей, но каждый раз восстанавливалось нечто непреходящее, что выражалось через эти ценности. В 1917 году потерпела крах триада, формировавшаяся и воспроизводимая столетия, православие-самодержавие-народность или Вера-царь-отечество. В 1917 году старым ценностям были противопоставлены марксизм-ленинизм, диктатура пролетариата, интернационализм. Народ и отечество оказались подчиненными борьбе за освобождение человечества. С укреплением режима, особенно итогами второй мировой войны, мотив интернационализма ослаб, но стала звучать тема советского, противостоящего западному, буржуазному космополитизму. Общее, в этом смысле непреходящее, в регулятивных максимах можно обнаружить в двух стабильных политических порядках двух эпох: времен Николая I — Александра III, XIX века и 30—70-х годов XX века. Обнаружение общего в нравственно-политических максимах тем более значительно, что отдельные функции систем двух эпох трудно сопоставимы. Система самодержавия была мало приспособлена к модернизации, сталинская система была создана под модернизацию. Функция мобилизации сталинского режима только отдаленно напоминает проявления мобилизационного потенциала во времена бурного строительства железных дорог. В сходстве максим систем разных эпох России есть нечто большее, чем возвращение к прошлому опыту или влияние старых форм, поддержка иллюзий, когда, как писал К. Маркс, традиции мертвых поколений тяготеют как кошмар над умами живых. Увлечения целых поколений приходили и уходили как мода или угар. Противоположная судьба у максим. Они могут умирать в одном варианте и возрождаться в новом.
В этом смысле в советских максимах было воспроизведено в новой форме то, что содержалось в триаде первой трети прошлого века народность-самодеожавие-православие [Правильный порядок: "Православие, Самодержавие, народность", отсюда девиз: девиз: «За Веру, Царя и Отечество» - прим. Ред. ]. Внешне советские максимы противостояли уваровской триаде, одновременно воспроизводили неизменное, глубинное, выраженное в ней. Было низвергнуто православие как государственная религия основной массы подданных и утвердилась новая, правда, советская, но тоже государственная и еще более обязательная и всеобщая религия — марксизм-ленинизм. Низвергнуто и проклято традиционное самодержавие и утвердился новый тип партийно-государственного единовластия. Народность самодержавного режима была подвергнута революционному осмеянию как будто только для того, чтобы лучше смотрелась народность советской власти, которая воплощалась в политике по отношению к низам. Политической системой формировалась народная интеллигенция — неэлитарная, массовая, средняя. Были ликвидированы остатки традиционной общинности, но утвердилась коммунальная бедность и общинность. Воспроизводилась массовая поддержка «руководителей партии и правительства», устойчивая вера, что вожди делают все для счастья народного и лучшей жизни в новой пятилеике и наверняка — в далеком будущем. Внешне депутатский корпус последовательно выглядел как истинно народный. В нем демонстрировалось единство блока коммунистов и беспартийных, ведущая роль рабочего класса, уважение к знаменитостям, раскрепощенность женщины, внимание к молодому поколению.
В послевоенный период советские стереотипы (советская Родина, советский человек, советская культура и т.д.) если не заменяют полностью тему интернационализма, то во всяком случае вытесняют ее с переднего плана. С начала 60-х годов на десятилетие утвердилась новая официальнвя триада (в третьей программе КПСС): создание материально-технической базы коммунизма, совершенствование общественных отношений и формирование нового человека. Базовыми ценностями стали цели построения коммунизма, упования на улучшения в будущем. Правда модифицированная триада носила в основном формальный характер, она не мобилизовывала и не интегрировала общество. Работающими оставались три типа господства (идеологическое). В идеологии — марксизм-ленинизм, в политике — КПСС, в экономике — административная система.
Итак, в эпоху социализма наблюдаются черты модернизации нормативной системы:
1. Теократизм базовых ценностей сменяется внешне рациональной идеологией. После дискредитации марксизма-ленинизма как единственно верного учения он перестал быть всесильным. Вместо приверженности какой-либо вере утвердилось идеологическое многообразие. Какая-либо идеология в принципе перестала занимать статус базовой ценности.
2. Отечество, отвергнутое на большевистской стадии, к концу прошлого века опять становится базовой ценностью политической системы.
3. Базовой ценностью политической системы становится особый новый человек. В начале 60-х гг. идея ценности человека возникла как бы на обочине, как компонент триединой коммунистической цели и звучала в критическом тоне. С одной стороны, провозглашалось — все для человека, его блага; с другой — ставилась задача воспитания нового человека. Получалось, что реальный человек все же только материал для нового.
Президентская избирательная кампания 1996 года показала, что российское общество приближается к формированию важнейшего элемента нормативной системы — общенациональной системе ценностей, общей идеологии обновления. В весьма существенных масштабах избирательные платформы основных претендентов различались больше риторикой. Сознание того, что без продолжения реформ Россия обречена быть отсталой страной, проникло во все слои общества. Россия уже имеет опыт жизни без жесткой авторитарности. Ни коммунистические, ни западные либеральные ориентиры не имеют перспектив доминирования в нашем обществе. Есть принципы, содержание которых еще нуждается в определении. Таков принцип единой России. В условиях федерализма принцип единства нуждается в большой научной и идеологической проработке.
Эволюция базовых ценностей России:
| до 1917 г. | 1917—1961 гг. | 1961 — 1991 гг. | с 1991 г. | |
| идеологичская | православие | марксизм — ленинизм | марксизм — ленинизм | [автор затрудняется ответить - Ред.] |
| государственная | самодержавие | диктатура пролетариата | руководство КПСС | демократия + мягкий авторитаризм |
| гражданская | Отечество, народность | интернациолизм | патриотизм | Отечество, свободный человек |
| цели | [развитие и укрепление страны - ред.] | построение социализма | создание материально-технической базы; совершенствование общественных отношений; формирование нового человека | формирование гражданского общества |
Российская идеология обновления будет формироваться под воздействием идей, свободы и равенства, приверженности их к авторитаризму и желания демократии.
Основы новой внеклассовой идеологии сформулированы, хотя и не достаточно четко в Конституции России. К идеологии нового строя можно отнести 1) оценку России как гражданского общества: полиэтничность российского народа, соединенность народов России общей судьбой, уважение традиции любви к Отечеству, ответственность за Родину, осознание себя частью мирового сообщества; 2) новые базовые ценности общественных отношений: гуманность статуса человека, свобода его развития, равноправие и самоопределение, свобода развития всех сфер общества: 3) основаниями организации и функционирования государства являются единство и суверенитет: демократичность: внутригосударственный плюрализм, разделение властей и федерализм; советский, правовой, социальный характер; 4) можно предположить, что основой политической системы будет не авторитаризм, не парламентаризм, но сочетание мягкого авторитаризма в руководстве, элитаризма в государственном управлении и особой роли в демократии плебисцитарности.
Если в обществе будет ослабевать политический раскол, левые и правые при всех их различиях будут больше объединены, нежели разъединены на основе принятия основных базовых ценностей как общероссийских, можно будет констатировать формирование нового общественного договора, единых общегосударственных или общенациональных ценностей.
§ 5. ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС
Содержание политического процесса. Для исследования действия функций политической системы используется понятие «входа» и «выхода».
Проблема входов и выходов возникла в те времена, когда ушло в историю традиционалистское представление о сильной власти, как власти, способной прдавить непокорного, заставить выполнить волю правящих. С развитием зависимости государства от воли граждан сила связывается не только и даже не столько с репрессивной мощью, сколько с обоснованностью принимаемых решений, способность их реализовать. Современная сильная власть — это авторитарная власть, которая не берет на себя невыполнимых обязательств, не компрометирует себя авантюрами, поспешными акциями; при реализации решений принуждение исключено, или минимально, так как в обществе утвердилась культура законопослушания.
«Вход» — это практически всякое событие или явление, которое по отношению к системе является внешним, влияет на нее любым возможным образом и способно изменить ее. «Выход» представляет собой ответную реакцию политической системы на это воздействие, преобразованное ею и специализированное ее органами в решения, заявления, законы, мероприятия и переданные как информационный сигнал обратно в среду в виде заявлений, законов, ассигнований.
«Входы» и «выходы» опосредованы конверсией, процессом восприятия и селекции входящих информационных потоков, извлечения из них материала для кодирования. Конверсия осуществляется в результате деятельности взаимоотношений и коммуникаций между и внутри отдельных структур политической системы. Все «входы» в совокупности образуют первую стадию политической конверсии, перевода интересов экономических, нравственных позиций, расчетов в решение, волевое распределение.
Поток «входа» складывается из требований и поддержек. Требования свидетельствуют о наличии в обществе определенных по требностеи, запросов и т.д. Если схематизировать все требования, то их можно свести к четырем «больше»: 1) безопасности (внешней и внутренней), гарантии охраны здоровья, окружающей среды, борьбы с преступностью; 2) доходов и благ; 3) участия (в управлении и решении); 4) знаний (повышение статуса, развитие информации).
Связь требований с политической системой довольно противоречива. С одной стороны, требования естественны. Ради реализации их и существует политическая система. Но требований в большом развитом обществе много. Стремление удовлетворить их ведет к качественной и количественной перегрузкам, в конечном счете к ослаблению системы. Однако ограничение в приеме информации, переработке требований усиливает риск сужения социально-политических оснований власти. В политической системе есть ресурсы, которые позволяют отклонять и сбивать отдельные требования, переводя внимание на другие. Результаты зависят от авторитета органов власти, синхронности направлений их деятельности со средствами массовой информации. Могут развиваться кампании, низводящие отдельные требования к демагогии, нереальным прожектам и т.д.
«Поддержка» означает лояльность членов общества по отношению к политической системе, служит обеспечению ее жизнедеятельности. Знание состояния всех уровней и форм поддержки является информацией о том, какими ресурсами обладает власть на данный момент, на что она может рассчитывать. По совокупному уровню поддержки можно также судить о масштабах легитимности и фактических границах власти.
Поддержку Парсонс определяет как политический кредит доверия и сравнивает ее с вкладами в банки, лидеров — с банкирами. Вклады солздают определенный комфорт для банка, но и налагают на него определенные обязательства. Вклады, которые сделали избиратели, могут быть ими отозваны. Вопрос — как? По первому требованию? — Такой соблазн возникает в обществе с повышенной активностью и слабостью институтов. На следующих выборах? — Такое правило больше обеспечивает порядок.
Типами поддержки являются материальная помощь (через исправную уплату налогов, взносы на проведение кампаний), законопослушание, участие в воинской службе, акцент на поддержке проводимого курса, лояльность, т.е. внимание к официальным заявлениям, информации, уважение официальных церемоний, символики; поддержка проявляется в исполнительности, уважении порядка, выполнении конституционных обязанностей, кампаниях по поддержке правительственных программ и шагов, одобрения на выборах, референдуме.
В условиях России с прочной традицией недоверия властным структурам, слабости и малочисленности партий поддержка конкретных политиков приобретает особое значение. Ближайшие перспективы определяются и будут определяться итогами выявления, группирования лидеров. Это повышает роль случайности в переходном процессе, осложняет прогнозирование.
Процесс ввода переживает две основные стадии: артикуляцию и агрегацию интересов Артикуляция — это процесс формирования интересов индивидами и малыми коллективами. Агрегация — это уже обобщение близких интересов, перевод их на уровень программ, проектов законов. Агрегирование — это процесс перевода артикулированных интересов в проекты, программы, цели: это корректировка проводимой политики и обоснование ее альтернативного варианта. Артикуляция наиболее ярко проявляется в активности групп интересов, ассоциаций. Агрегация заключается в деятельности партий, проводимом политическом курсе.
Артикуляция может быть скрытой и открытой; первое проявляется в поведении, особой позиции по отдельным вопросам. Второе — в четком формулировании требований. Агрегация невозможна без открытых обсуждений, проведения собраний, съездов, форумов и т.д.
По характеру артикуляции можно судить как о социальной среде, так и о самой политической власти. Поэтому было бы упрощением сказать, что каковы в обществе интересы, такова и политическая система. С неменьшей убедительностью можно показать, что интересы артикулируются под воздействием существующей системы.
Агрегирование интересов осуществляется через заявления, декларации о намерениях. Существуют два основных стиля агрегирования: прагматический и идеологический. При первом многообразие интересов сводится к ограниченному кругу альтернативных курсов. При втором стиле интересы агрегируются на основе первенства выбранных ценностей развития, равенства, справедливости и т.д. Идеологический стиль агрегирования был характерен в начале XX в., частично даже в послевоенное время, когда социал-демократические партии были преимущественно рабочими, а консервативные поддерживала буржуазия. В 80—90-е годы во всех развитых странах утвердился прагматический стиль агрегирования. Процесс агрегирования обеспечивается системой функционального представительства, которая складывается из выборных органов власти, их взаимодействия с различными негосударственными образованиями (предпринимательские и профессиональные союзы, ассоциации, партии).
На этапе агрегирования вступает в действие собственно политический конверсионный процесс — перевод входящих импульсов в нормативы, решения.
Исходящая функция — это завершение конвергенционного процесса в результате ответа на внесенные и внутренние импульсы. Проявляется в нормотворчестве, нормоприменении и контроле за соблюдением норм и директив. Результатом ее является также процессуальная, или процедурная, политика. Суть ее в контроле за всеми формами давления, особенно лоббистской политикой, процедурами назначения, избрания, принятия решений. И нормотворчество, и нормоприменение сводится к экстракциям (т. е. использованию ресурсов общества для достижения поставленных целей); распределению, регулированию, поддержанию необходимой для власти культурной среды. Все эти типы исходов являются реакцией на имеющиеся требования и способом воспроизводства и развития поддержки.
В развивающихся обществах, особенно во времена крутых поворотов, маргинализация индивидов и групп, протесты и требования могут выливаться в антиобщественную форму — террор, преступность, распространение алкоголизма, наркомании, движения протеста городских низов. Большинсиву стран Запада благодаря проникновению в политику социал-демократии, христианских принципов удалось избежать нарастания движений протеста маргиналов до острых политических кризисов, трансформировать все движения в группы давления, в легальные формы участия. Рабочее движение было ассимилировано политическими институтами, приняло реформистский, функциональный характер. В способности трансформировать требования рабочего движения в социальное законодательство, в регулирование отношений труда и капитала проявлялась высокая реагирующая способность западных политических систем.
Сведение функционирования политической системы к «входам» и «выходам» чревато упрощением политического процесса, уподоблением системы некоему роботу, наделением способностью фиксировать некоторое количество сигналов и реагировать на информацию. В действительности и артикуляция, и особенно агрегация,— сложный политический процес, который осуществляется в ходе критики, борьбы, нарастания и ослабления кампаний.
Описанная система агрегации интересов их конверсии и вывода разработана на основе практики конституционных режимов. В 90-е годы эти схемы корректируются. В частности, обосновывается, что политический процесс не сводится к воздействию на государственную власть групп интересов, партий или балансированию элит. В реальной жизни субъекты, чьи интересы больше всего выражены в приняом законе, решении, непосредственно участвуют в его реализации. Особенно это проявляется в российском обществе с его элементами корпоративности. Если к тому же учесть наши традиции этатизма и слитности государственного и общественного, влияние иррационального в мотивах и поведении, то можно предположить, что жесткое выделение в российской политике входов, конверсии, выходов, будет неоправданно.
Слаженность в функционировании проявляется в тех системах, которые отвечают основным функциональным императивам. Так, в системе с развитой адаптационной способностью и функцией реагирования накапливается и благотворно сказывается ресурс саморазвития за счет реагирования на требование предоставления информации о результатах выходов. Обратная связь позволяет всем субъектам системы точнее идентифицировать и ситуацию, и свою роль.
Однако даже знаменательные политические акции, например, выборы, референдум, далеко не всегда однозначны по своим итогам. С одной стороны, они могут быть наглядной демонстрацией отношения политически активной части общества к существующим политическим течениям, блокам. По итогам выборов делаются выводы о «полевении» или «поправении» общества, активизации в нем консервативных или обновленческих настроений. Но выборы могут одновременно показать и меру устойчивости и, наоборот, изменяемости в отдельных регионов. Так, перестроечная пора в России во времена референдума и выборов в декабре 1993 г. (в новый парламент) продемонстрировала интересную политическую географию. В одних районах преобладающим было реформистское настроение но в других больших регионах возобладала позиция традиционалистская. Агрегирование интересов в такой ситуации может привести к разным выводам и установкам.
Сложность задач, решаемых политической системой, обусловливает действие особой функции по обеспечению ее активности, развитию селективности. Суть такой политики в рекрутировании, т.е. в заполнении кадрами тех ролей, которые определены как ключевые.
В итоге в современном обществе постоянно воспроизводится, обновляется политическая и бюрократическая элиты, т. е. группа выборных политиков и назначаемых управленцев, которая непосредственно готовит и принимает решения. Существование элиты высокофункционально для политической системы. Через элиту система постоянно может рационализироваться, самоорганизовываться, самосохраняться; обеспечивается преемственность в развитии властеотношений; политический процесс, особенно на стадии принятия решений, ограждается от демагогии. Вместе с тем элита может быть источником консерватизма, причиной застоя, разрыва связей власти с общественным мнением, ослабления функций реагирования, регулирования и мобилизации. Объясняется это тем, что в элите может развиться до опасного состояния корпоративность, внутренняя сплоченность, сопротивление обновлениям. В наименьшей степени риск развития этих качеств наблюдается в открытых элитах, наибольший риск — в закрытых. Особенность открытой элиты в том, что она пополняется из всех слоев общества, благодаря личным успехам кандидата (в бизнесе, лидерстве, профессионализме), на основе правил, сформулированных в законе. Примером открытой элиты считается элита США.
Закрытая элита пополняется теми, кто прошел основные иерархические ступени в аппарате, имеет престижный университетский диплом, как правило, не связан с широкими кругами. В закрытой элите продолжаются традиции дворцовой аристократии. В Европе преобладает закрытый тип элиты. В бывшем СССР партийная номенклатура была крайним выражением огражденности от народа (заборами, спецдачами, спецраспределителями). В целом же в развитых обществах нет последовательно открытых или закрытых элит, так как оба типа имеют и достоинства, и слабости. В открытой элите демократизму обновления сопутствует риск случайности, не удачности выбора. В закрытой элите случайности сводятся к минимуму, но надежды на появление лидеров, способных на инновации, реформирование, малы. Поэтому наблюдается тенденция формирования умеренно открытых элит.
Субъекты артикуляции и агрегации. В обществе с конституционным режимом существует развитая система субъектов формулирования требований и поддержек. Субъекты формируются на основ общности интересов больших и малых групп, осознания людьми необходимости современной деятельности для реализации своих интересов. В политологии различают три типа групп, через которых. артикулируются и агрегируются интересы: группы интересов, группы давления, политические партии.
Первичными источниками артикуляции являются группы интересов. Наиболее распространенными видами групп интересов являются профессиональные и фермерские союзы, группы бизнеса. Каждая такая группа имеет свой политический ресурс и может влиять на власть. Так, бизнесмены имеют возможность увеличивать или сокращать рабочие места, увеличивать ассигнования и т.д. Рабочие, могут прибегнуть к забастовкам как средству давления на предпринимателей, опосредованно — на власть. Группы интересов — это не классы в марксистском смысле. Основания группирования интересов могут быть самыми разными: социальные, культурные, идеологические, этические, религиозные.
Многообразие интересов каждого индивида ведет к тому, что один и тот же человек одновременно может входить в разные группы интересов. В этом один из глубинных источников стабильности западных обществ. Идет широкий поток информации в интересах. И если выделяется ведущий на данный период интерес он все же не в состоянии подавить множество других. Групп интересов — это явление техногенного общества, в котором родственные, земляческие, племенные связи не имеют решающего значения, что характерно для традиционного общества. Группы традиционного типа не приспособлены к институционализации выработке стабильных средств артикуляции; опираются в основном на личные связи. По численности групп интересов, их многообразие можно судить о социальной, политической и культурной развитости общества.
Группы давления состоят из неполитических деятелей. Они и стремятся к власти, не выдвигают политические программы; к специфической группе давления могут быть отнесены и средства массовой информации, поскольку они активны в муссирование каких-либо вопросов, повышают их актуальность и добиваются внесения их в повестку дня законодательных органов.
Группы интересов и группы давления — это организованное гражданское общество, которое можно было бы определить как сумму агрегатов, которые стоят между экономикой и государством: профсоюзы и культурные организации, школы и университеты, церковь и потребители. Это своеобразное пространство, в котором при большой разобщенности интересов формируется согласие.
Каналы воздействия групп давления рассчитаны на достижение конкретных целей и потому имеют локальный характер.
У групп интересов разные ресурсы. Традиционные профсоюзы опираются на массовость, новые — на освобожденность от бюрократизации, экономические рычаги; большую связь с определенными группами интересов имеют союзы предпринимателей. Главный политический ресурс лоббиста — это информированность и умение пользоваться информированностью. Благодаря этому ресурсу к лоббистам возрастает доверие и готовность сотрудничать с теми, от кого зависит решение, депутатов, членов правительства.
Наиболее типичной разновидностью универсальных групп интересов во всех странах являются профсоюзы, союзы предпринимателей. В западных странах существует также федерация земледельцев или фермеров, женские ассоциации, студенческие, потребительские, католические союзы. Особенность универсальных групп интересов в том, что они возникают на основе социальной общности по устойчивым признакам. Задача союзов — агрегировать, формировать идущие от масс требования и добиваться их конверсии на язык политики. Группа интересов узкого или профессионального профиля возникает на основе какой-либо проблемы. Наиболее распространенными являются всякого рода экологические группы, союзы защиты тех или иных прав.
Группы интересов и давления — это институт артикуляции интересов на основе признания легитимности властных структур. Они добиваются всеми не запрещенными законом средствами принятия конкретных решений администрацией, конкретного закона законодательным органом. Не каждую группу, организованную для воздействия на власть, можно отнести к группе давления. Так, стачкомы, возникшие в России в начале 90-х годов, ставившие перед властями жесткие требования, вплоть до ультиматума, террористические организации, рассчитывающие с помощью террора подтолкнуть правительство на конкретные акции,— все это недопустимые и неконституционные механизмы воздействия. В США распространено деловое сотрудничество законодателя, бюрократа и лоббиста как по широкому кругу проблем (сельское хозяйство, общественные работы), так и по отдельным вопросам. В западных обществах отношения групп давления с государством институционализированы: узаконены приемлемые процедуры переговоров, формы представительства. Обычные каналы действия групп давления или лоббирования — это встречи, включая приемы, письма членов конгресса, свидетельствование во время слушаний в комитетах, популяризации мнений через публикование документов. Лоббирование проявляется также в участии в избирательных кампаниях, организациях поддержки депутатов, в предупреждениях о последствиях для их избирательных округов. Лоббирование, как и мнение,- явление открытого общества; оно не имеет однозначной оценки. С одной стороны, это оправдывающая себя практика заявлять о своих интересах всем группам, естественное проявление плюрализма. Но с другой — лоббирование, если оно не контролируется, является нелегальным, становится источником повышенной опасности подчинения государственных органов и решений узким интересам.
Лоббирование — это канал испытаний для конгрессменов. Время от времени в печати появляются материалы, разоблачающие какого-либо члена Конгресса в получении беспроцентных кредитов, привилегированных акций, устройстве близких на хорошую работу. Однако подобные публикации говорят и о том, что гарантия борьбы с засильем лоббистов существует. Лоббист регистрируется в Конгрессе; фиксируется его доход и группа интересов, которую он представляет. Бывают и незарегистрированные лоббисты, но они не авторитетны. Регистрация — это форма рекламы и признание статуса лоббиста. К тому же иметь дело с незарегистрированным лоббистом хотят не все законодатели и бюрократы. Наконец, лоббистов может быть достаточно много. Только в Вашингтоне их насчитывается около 7 тыс. человек. Они сдерживают и взаимоконтролируют друг друга. Законодатели могут играть на противоречиях лоббистов, которым противостоит управленческий штат Конгресса. Поэтому зарвавшийся лоббист, вводящий в заблуждение законодателей и бюрократов, быстро «засвечивается» и выходит из игры. Лоббирование — это устойчивая и привычная для американцев форма артикуляции интересов. В нашей стране лоббирование только начинает развиваться. Формально оно было и при тоталитарном режиме в период его постепенного ослабления, но сливалось с бюрократией. Профсоюзы, комсомол в лице их центральных органов имели право законодательной инициативы. Однако их инициатива была иммитацией самостоятельности. Инициатива и контроль за всеми решениями осуществлял ЦК КПСС, точнее его аппарат. Видимо, пройдет немало времени, когда в России сформируются группы интересов, а на их основе — группы давления. И причиной тому будет не только постепенность выявления групп интересов, но и сложность изменения менталитета, стереотипов, выражающих устойчиво отрицательное отношение к лоббированию как якобы буржуазному явлению, чему-то нечистому.
Принятие решения. Под политическим решением понимается легитимный ответ на запросы, сформулированные в ходе артикуляции и агрегации интересов, социальные, экономические, эконологические, международные и военные проблемы. Политическое решение может быть выражено в парламентских законах, указах президента, постановлениях правительства.
В обществе высокой организованности, развитой культуры законопослушания принятие решения является центральным звеном в политическом процессе. Реализация решения в большей степени — процесс бюрократический, нежели политический. В России же частью политического процесса является не только принятие решения, но и его реализация, так как исполнительность находится на крайне низком уровне.
В практике политических решений наибольших результатов добились бихевиористы. Они отказались от институционального видения процесса принятия решения. Так, с биохевиористских позиций ложны такие утверждения: «дума не согласна с президентом», «администрация президента не довольна позицией субъекта федерации» и др. Любая структура это — конкретные деятели, которые от имени структуры принимают решения. Политика определяется бихевиористами как процесс, в ходе которого группы принимают коллективные решения. В политике исключена возможность принятия решения одним человеком, какой бы он пост ни занимал. Даже при тоталитарном режиме, отличающимся высоким уровнем авторитарности, в основном решения принимаются при участии больших и малых политических и бюрократических групп. К тому же управление страной не может осуществляться только указаниями вождя. Политическое решение всегда — одно из звеньев в группе решений. Поэтому в конечном счете политическое решение есть коллективный выбор или фрагмент коллективного выбора. За ним может стоять сотрудничество или соперничество.
Особенность политических решений определяется также иерархичностью политических структур, распределением функции среди институтов. Устройство политических институтов и процедур одним участникам представляет преимущества при принятии решений, другим — нет. Так, работа в комиссиях, комитетах по подготовке первоначального варианта законопроекта позволяет выделять одни аспекты и затушевывать другие. Изменением структуры институтов и процедур принятия решений можно существенно ослабить влияние тех или иных деятелей на весь процесс в целом.
Немалую роль играют неформальные правила и процедуры и, следовательно, неформальные участники процесса принятия решений. Их никто не избирает и не назначает, их права и обязанности могут быть не определены ни в одном законодательном акте, но они обладают влиятельной силой и оказывают давление на весь процесс. Характеристика таких деятелей с позиций конституционального подходов невозможна. Элитарная и плюралистическая концепции политического процесса помогают анализировать роль негосударственных структур, раскрывать тайны рекрутирования элиты, социоэкономические характеристики элиты, нормы восприятия, связи, особенности конкретных установок и правил, предпочитаемые образцы принятия решений.
Политическому решению предшествует алгоритм действий: определение целей, рассмотрение различных альтернатив, возможных средств достижения целей. При изучении альтернатив определяются возможные исходы или последствия выбора. Первичными критериями оптимальности принимаемых решений является конечный результат или выгода, достигаемые эффекты. Однако оценить оптимальность политического решения сложно. Во-первых, решения это — ответ на осознанные конкретные проблемы и не всегда болевые точки оказываются основным источником противоречий и конфликтов в обществе. Поэтому принимаемое решение может быть краткосрочным по своей результативности. Более того, нежелаемые последствия обнаруживаются не сразу. Во-вторых, политическое решение чаще всего выражает разнообразие и столкновение интересов, поиск компромиссного варианта.
Большие политические решения, как правило, драматичны, так как приходится делать выбор между противоречащими друг другу целями. Так, политик стоит перед дилеммой в социоэкономических вопросах: эффективность с минимумом затрат или уменьшение неравенства несмотря на рост затрат? Особенно драматичен выбор решения в России. В советском обществе сложились стереотипы, согласно которым невозможно было повысить эффективность экономики через ее приватизацию, разделение экономических и социальных функций. В современной России традиционные стереотипы потеряли свое значение. Но способы, масштабы приватизации стали объектом острой политической борьбы.
В оценке оптимальности решения выделяются две позиции. Одна из них — прагматичная — основана на знании реальных ресурсов. Другая — идейная — на программе, учете главного — справедливости, убежденности в верности цели. Часто эти позиции объединяются с большей пользой для одной из позиций.
Любое решение можно считать результативным, если достигается поставленная цель, в том числе и та, которая не провозглашается. Например, принятие такого решения, благодаря которому возрастает авторитет, популярность того или иного политика. Часто обнаруживается неполная результативность и невысокая эффективность, так как не все, принимающие участие в решении, заинтересованы в нем, получают ожидаемое благо. Находятся силы, противодействующие решению, его реализации и потому повышающие затратность, стоимость решения. В целом же решение не только результативно, но эффективно, если затраты на достижение цели уступают полученной выгоде, благу. В политическом процессе преобладают решения приемлемой или допустимой оптимальности, т.е. решения, дающие результаты и реализуемые с допустимыми затратами. Решение имеет допустимую оптимальность, если в целом оно адекватно существующей в обществе системе ценностей, отвечает имеющейся мере готовности групп общества его реализовать, если имеет больше поддержку, нежели непринятие, если рентабельно, т. е. стоимость его реализации существенно уступает доходам, или затраты на достижение цели уступают полученной выгоде, благу.
Американский политолог Р. Говард предложил классификацию решений в зависимости от меры их определенности, выделяя решения с рискованными и детерминированными задачами. Первые принимаются при неполной ясности условий, породивших проблему. Субъект решения не знает точно, каков будет конечный результат. Такие решения Р. Говард назвал специфически политическими. Они в наибольшей степени выражают плюрализм интересов, игровую природу политической жизни. Решения с детерминированными задачами по существу воспроизводят сложившиеся отношения. Так, в бюджете, который принимается парламентом, есть статьи доходов и расходов, принципиально неменяющиеся. Детерминистские решения сохраняют политическую нагрузку, но сама процедура принятия решения бюрократическая. Сложность принятия решения обусловила развитие политического анализа, появление политологов-аналитиков. Суть политического анализа в сборе информации, оценке существующих альтернатив и в обосновании способов перевода идей в политику. Политический анализ отличается от анализа программы. Политический анализ оценивает перспективы альтернативных решений. Анализ программы оценивает цели и ожидания. Анализ программ — это оценка стратегии в той или иной сфере жизнедеятельности. Анализ политики — оценка текущей ситуации, обоснование тактики поведения.
Цель политического анализа состоит в том, чтобы подсказать политическому деятелю варианты выбора, что может быть сделано в любой данный момент.
Цель независимого политолога-аналитика заключается в улучшении качества и увеличении количества информации, на основании которой политик сможет принять более верное решение. Политолог-аналитик не устраняется от изучения политических и организационных факторов, которые могут повлиять на принятие и осуществление решений. Частью политического анализа является также построение повестки дня или определение вопросов, которые должны быть рассмотрены лицами, принимающими решение: формирование решений; деятельность по проведению в жизнь принятых решений. Изучение результатов включает деятельность по осуществлению решений и влияние их на общество и его группы.
Политический анализ призван вносить элемент объективности, больше рациональности в процессе принятия решений. Выбор же альтернатив, принятие решения находится в руках политиков, прямых игроков в политике. Однако по мере превращения рекомендации политолога в решение политолог втягивается в политический процесс, становится лицом, заинтересованным в доказательстве оптимальности принятия решения. Появляется соблазн уйти с пути объективного анализа, выдать желаемое за действительное. В политологе-практике сочетаются черты аналитика и представителя той или иной команды. В одних политологах, наиболее удачливых и честолюбивых, просыпается стремление стать «серым кардиналом». В других — объективность анализа уступает место угадыванию желания патрона. Не следует, однако, абсолютизировать различия функций политика и политолога-аналитика. Последовательный качественный анализ включает оценку и соображения, а также и рекомендации. Тем самым политолог-аналитик не может уйти от определения предпочтительности тех или иных ценностей. Политический анализ с большой пользой используется при определении проблемы и оценке альтернатив, но может стать и инструментом в политической борьбе.
§ 6. ЧЕЛОВЕК В ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ
Политическая подсистема Homo politicus выражает наличие в политике живых людей с их моралью, волей, целями, выражаемом ими духом эпохи. В Homo politicus функционирование политической системы оживает, как ни в какой другой предстает организмом с сильным или слабым здоровьем, сочетанием рационального и эмоционального в целях, мотивах, поведении. Системообразующим элементом Homo politicus являются элита и участие. От поведения элиты зависят повороты в политике, мера участия избирателя на выборах, в кампаниях артикуляции требований, поддержки, агрегации интересов.
В существовании и деятельности политической элиты проявляется общий закон деления на ведущих и ведомых с той особенностью, что приближение к власти, овладение ею, использование ее являются самостоятельным процессом, отличным от экономики и культуры. Одновременно именно человеческий фактор определяет меру активности политики, ее влияние на общество. Существование политической элиты обусловлено в конечном счете объективной необходимостью обособления управленческой деятельности, а в рамках управления обособления принятия нормативов и решений затрагивающих интересы больших групп, а также неизбежностью иерархической организации и общества (верхи — низы), выделение руководящих ролей и позиций. В политической истории и современности России есть немало страниц, эпизодов, когда судьба власти зависела от поведения элиты и контрэлиты.
Элита стала предметом специального анализа в начале XX века, с возникновением индустриального общества, больших городов, возникновением принципиально новой ситуации в политической жизни. С приближением западных стран ко всеобщему равному избирательному праву становилось возможным получение власти новыми лидерами, которые могли гордиться не происхождением, не особым образованием, не богатством, но популярностью, авторитетом, за которыми стояли массовые партии.
Расширение социального пространства, в котором вырастают лидеры, будущие члены правящей группы, отражалось на интенсивности внимания к феномену элиты. Если Макиавелли был в эпоху Возрождения единственным мыслителем, обратившимся к исследованию роли и ресурсов лидерства, то со второй половины XIX века лидерство становится объектом более пристального внимания целой плеяды выдающихся умов.
Ницшеанские идеи воли к власти сверхчеловека повлияли на теории элит начала XX века, на ленинскую теорию роли революционеров в преобразовании общества и фашистские и нацистские идеи о вожде. Первыми работами, в которых политическая элита стала специально изучаться, были труды В. Парето, Г. Моска, Р. Михельса. В. Парето относил к элите лиц, которые имеют наивысший индекс активности. Г. Моска выделял другой базовый принцип — организованность меньшинства, ориентированного на власть. В обоих случаях акцент делается на субъективных качествах людей.
Традиция выделения в правящей группе и лидере каких-либо особых свойств получила название макиавеллистского или ценностного подхода. Сам Макиавелли среди методов удержания, приобретения власти называл непривлекательные в моральном отношении, но незаменимые в политике ловкость, притворство, лицемерие, хитрость, коварство, а также морально нейтральные, но опять личностные свойства: быстрота реакции, решительность. Макиавелли выделял два типа политических лидеров: «львов» — опирающихся на силу твердых, жестких и решительных правителей, и «лис» — гибких политиков, мастеров переговоров и закулисных интриг. «Львы» — эффективны в условиях нарастания анархии и беспорядков, «лисы» — в спокойные периоды общественного развития. Моска считал, что со временем элита будет формироваться не на имущественной или сословной основах, а на базе учета личных качеств. Большинство представителей элиты Е незаурядной степени обладают определенными качествами — неважно, хорошими или дурными, они то и обеспечивают власть. Согласно ленинской версии партия нового высшего типа является прежде всего партией профессиональных революционеров Их историческая миссия — в подчинении хода истории цели освобождения человечества от капитализма. Революционеров отличает от массы, во-первых, идеократичность, верность идеологии, которая обосновывает цели, считается единственно научной, всесильной в объяснении причинно-следственных связей и обосновании стратегии и тактики поведения. Во-вторых, высокая степень внутренней сплоченности, иерархичность, милитаризованность, преданность вождям.
Б. Муссолини пытался приспособитьк реальному кругу властвующей фашистской группы в Италии идею избранности и сверхчеловека. Муссолини уверял, что его элитизм идет от Платона. Но в отличие от Платона, Муссолини отрицал разум как инструмент, с помощью которого можно установить истину. Платон рисовал совершенное общество, которым правят мудрецы-философы, люди огромных знаний, которые они приобрели в результате высокого образования и способности разума и даже приобщены к тайному знанию. Муссолини считал, что истина озаряет одаренных людей с помощью интуиции. Ницшеанство стало идейной основой права полуобразованных на власть.
Особенно сильно и прямо ницшеанство повлияло на мораль нацизма с ее отказом от каких-либо попыток защищать слабого, с обвинениями христианства и демократии в создании морали рабов.
Если отвлечься от идеологической противоположности фашистской и ленинской интерпретации элиты, то в обоих подходах есть общие исходные позиции. Признается, что элита потому и является таковой, что является носителем ряда качеств, очень важных для обеспечения права решать. Интеллектуальная, волевая энергия распространена среди людей неравномерно, господствующее положение элиты необходимо для обеспечения власти. В современных макиавеллистских теориях элита понимается как творческая действенная сила общественного развития, в то время как масса не занимается политикой, ее поведение (на выборах, акциях поддержки) просто инициируется элитными или контрэлитными группами.
Согласно ценностному подходу, элита является результатом прихода к власти людей, обладающих наиболее ценными для общества качествами. Причем сами эти качества изменяются в ходе эволюции социальной системы. Если в традиционном обществе приоритет в иерархии человеческих ценностей принадлежал благородству, чести, образованности, носителем которых выступала аристократия, то в индустриальном обществе наиболее актуальны предприимчивость и инициатива. В постиндустриальном обществе приоритетными ценностями становятся знание, информация, управленческие способности. Это вызывает обновление политической элиты, приводит к «революции» менеджеров и интеллектуалов. На основе ценностного подхода элитой можно назвать управляющее меньшинство, которое, используя рычаги власти, в состоянии осуществить функции политической системы, обеспечивать принятие и реализацию оптимальных решений, поддерживать уверенность в правильности политики, в конечном счете легитимировать власть.
Элита образует группу меньшинства, в которой развивается корпоративность. Складываясь и обновляясь правящая группа обычно набирает свои коллективные качества: солидарность, воздержание от критики друг друга, координированность функций, согласованность важных шагов. Мера же корпоративности определяется типом общества, особенностями социальных и политических отношений, духом времени. В традиционных обществах политическую элиту образовывала высшая аристократия с присущим ей сознанием своей особости, отделенности от мелких землевладельцев и не имеющих знатной родословной. В обществах закрытого типа, каким было советское общество, политические верхи были одновременно верхней частью огромной бюрократии. И методы работы политических верхов не отличались от методов, свойственных бюрократии в целом.
В современных демократических обществах характерно индивидуалистическое пополнение элиты. То есть клановые, земледельческие, родственные связи не играют былой решающей роли в ее обновлении. Властвующее меньшинство или правящая группа является элитой лишь в том случае, если признается таковой общественным мнением. Официально избранный должен быть еще признан лидером. Формой признания является также поддержка (правительства, фракции) ведущими силами общества, предпринимателями, профсоюзами, основными секторами экономики.
Использование понятия элита иногда дает повод идеализировать или даже романтизировать требования, которым должна отвечать правящая группа. В действительности же далеко не всякое хорошее само по себе качество является залогом успеха в выполнении элитой функций политической системы. Так на фоне затянувшейся малообразованности и непривлекательности «выдающихся» и «видных» деятелей КПСС и советского государства эпохи застоя в 80-е перестроечные годы высоко ценилась и даже абсолютизировалась образованность, интеллигентность, таланты публициста, оратора, актера, аналитика. Эти качества оказались уникальными пропусками для обеспечения входа в политический верх. Однако вскоре выяснилось, что внешне привлекательные качества не заменяют способности управлять партией, аппаратом, структурами. Российский опыт учит, что публицисты, ораторы, ученые бывали удачливыми критиками, но как государственные деятели они входили в историю чаще как разрушители или просто несостоявшиеся.
Абсолютизация ценностных характеристик ведет к идеализации политических реальностей, механизмов ее формирования и обновления. Так, иллюзией являются представления, что формирование элиты — это детерминированный естественный отбор наиболее ценной человеческой породы. Российская и мировая практика полна примеров того, как у власти находились и находятся те, кто не выделялся особыми интеллектуальными, волевыми или нравственными качествами и тем не менее свои задачи власть решала. К власти могут приходить и удерживаться далеко не всегда при равенстве возможностей. Формирование элиты — это не только и даже не столько результат честной конкуркеции, сколько итог ожесточенной борьбы, где могут использоваться все средства. Наличие даже всех требуемых для управления качеств еще не переносит человека в элиту. Его полезность может оказаться не востребованой. Активное меньшинство становится правящей группой, если оно занимает положение, которое его возвышает над людьми, чьи интересы оно так или иначе представляет. Без возможности принимать политические решения элиты нет, какой бы идеальной ни была бы та или иная группа.
Согласно сторонникам институционного подхода, занятие властных позиций в обществе является основным фактором, определяющим принадлежность к правящей элите, ее господствующее положение в обществе. Р. Миллз, например, рассматривал принадлежность к властвующей элите как следствие занятия командных позиций в общественных институтах. Властвующая считал Миллз, состоит из людей, занимающих такие позиции, которые дают им возможность возвышаться над средой обыкновенных людей и принимать решения, имеющие крупные последствия, командовать важнейшими институтами и организациями современного общества, сосредотачивать действенные средства, обеспечивающие власть, богатство и известность.
Преимущество институционального подхода — в прагматичности, в реалистичности. На базе институционального подхода политическая элита может делиться на элиту первого или верхнего и второго или среднего (регионального) уровней, а также коммуникационную элиту. К верхнему эшелону относятся выбранные высшие должностные лица (президент, члены правительства, члены парламента), высшие должностные лица в администрации президента, правительства, парламента. К среднему или второму уровню относятся руководители глав администрации, депутаты региональных собраний (Думы), высшие должностные лица, лидеры фракций, партии, мнение которых известно, но оно не влияет на принятие решения.
В рамках обоих уровней может быть выделена правящая и оппозиционная элита, то есть группы, чье мнение является решающим, и группа, способная повлиять частично на некоторые решения, но, в целом, вовлеченная в парламент и вынужденная довольствоваться критикой курса принимаемых решений. К политической элите примыкают руководители СМИ, популярные телекомментаторы, журналисты. Эта группа деятелей наряду с партийными лидерами, депутатами фракций играют важную роль агрегации интересов разных групп, формировании общественных интересов. Противостоит политической элите контрэлита: группы, способные мобилизовать массы на акции поддержки и протеста, но не имеющие позиций во властных структурах. Классическим примером контрэлиты являлась партия большевиков, игравшая роль в организации антиправительственных выступлений в 1905 и летом 1917, сумевшая организовать захват власти в октябре 1917 года.
Если абсолютизация качественного подхода ведет к романтизации политической элиты, чревато или отрицанием существования элиты или апологетикой правящей группы, то абсолютизация институционального подхода может привести к другой крайности, отождествлению правящих и политической элиты. Проблема компетентости, профессионализма, политической мудрости, соответствия кого-либо занимаемому официальному статусу как не существует. Чтобы избежать терминологической путаницы и связанных с этим различного рода неудобств, Дж. Сатори предложил различать термины собственно «элита» — носители политических достоинств и качеств и «контролирующая группа» («политический класс») — власть имущие. В таком случае не ускользает принципиальная проблема: всегда есть группа, сосредотачивающая в своих руках власть. Но является ли эта группа действительно элитной, то есть соответствующей функциям политической системы, или она только иммитация элитности — это надо доказать.
Под влиянием взаимокритики качественного и институционального подходов наблюдается их сближение. Обычно характеристика элиты не ограничивается определением ее как группы, обладающей особыми качествами: интеллектуальными и организаторскими способностями, образованием, компетентностью и т. д. Отмечается ее решающая роль в принятии решений, обладании властью. Важно, однако, признание первенства ценностных характеристик, то есть придание понятию элиты нормативной природы, способом соотнесения реальностей с должным и возможным.
Итак, основными признаками элиты являются, во-первых, прямое участие в принятии государственных решений, ответственность за их реализацию, занятие лидирующих позиций в государственных, партийных структурах, СМИ. Во-вторых, наличие качеств, которые обеспечивают доступ к принятию политических решений. В-третьих, нравственный и политический авторитет, признание за данными людьми права решать вопросы, затрагивающие интересы больших групп. Полное присутствие всех трех признаков элиты характерно для социально и демократически развитого общества. В этом смысле понятие элиты относится к характеристике идеальных типов политических систем. Применительно к обществам развивающимся, тоталитарным, переходным от тоталитаризма к конституционализму понятие элиты применимо частично.
Функционирование и развитие элит подчинено своим законам. Парето была выдвинута теория циркуляции элит, согласно которой социальная система стремится к равновесию и при выводе ее из равновесия с течением времени возвращается к нему. Процесс колебания системы и прихода ее в «нормальное состояние» составляет цикл, течение которого зависит от характера циркуляции элит. Качества, обеспечивающие элите господство, меняются в ходе цикла социального развития; отсюда меняются и типы элит, а история оказывается их кладбищем.
В западной практике известны открытая и закрытая циркуляция. Первая наиболее широко развита в США. отличается широкими возможностями для представителей разных групп, штатов войти в верхний и средний эшелон политической элиты. Победа на президентских выборах в 1961 году молодого Кеннеди, в 1981 — Рейгана — доказательства того, что в Белый Дом можно войти, не проходя карьеру в федеральных службах.
При закрытой циркуляции, наоборот, меньше зависимости элиты от настроений избирателя. Все члены политической элиты проходят школу жизни в аппарате, начиная с невысоких должностей. Продвижение зависит от расположения вышестоящего начальства. Недостатком закрытой циркуляции является воспроизведение существующего типа элиты. Колебания в политическом курсе минимальны.
Истоки советской номенклатурной практики уходят в ленинскую версию идентификации коммунистической партии через внутренне сплоченную и дичциплинированную группу революционеров, обладающих даром разъяснить народу его интересы и пути их удовлетворения. Группа «новых», взявших власть (революционеров), стала протоэлитой. Так случилось с перерождением в России революционеров по убеждению в революционных профи, способных организовать политический переворот, закрепиться во власти.
Марксисты, ленинцы видели в политической элите буржуазность государства. В. И. Ленин писал: «Во что бы то ни стало надо разбить старый, нелепый, дикий, гнусный и мерзкий предрассудок, будто управлять государством ... могут только так называемые «высшие классы», только богатые или прошедшие школу богатых классов».
По своему происхождению и жизненной школе новые послеоктябрьского периода не имели ничего общего со старым правящим классом. Они доказали, что управлять действительно могут не только богатые. Правда, новое управление оказалось кровавым, неэффективным с переменами курса от военного коммунизма к возрождению рынка товаров потребления. У революционеров была своя социальная база — рабочие и крестьяне. Сформировавшись в основном из деклассированной части общества, из не сумевших найти свою нишу в модернизирующейся России, нонконформисты по своей природе они были малопригодны стать частью новой политической системы. Ленинцы, зиновьевцы, троцкисты сошли с политической арены, уступив место малообразованным, но высоко-исполнительным сталинцам-бюрократам. Сталинская номенклатура не училась борьбе за избирателя, но знала коридоры власти. В сталинской системе все были ориентированы на подчинение, послушание, карьеру. Сталинская номенклатура — это политико-бюрократическая элита.
В развитом демократическом обществе тоже нет жесткой грани между политической и бюрократической элитой. Но принципиальное различие все же существует. Политик прежде всего решает, является участником нормотворчества, выбора. Бюрократ — исполнитель, работает над реализацией имеющегося решения. Политик ведет себя с оглядкой на избирателя, с учетом общественного мнения. Работник аппарата учитывает прежде всего установку свыше, существующее решение, норматив, приказ. Советский партократ — только исполнитель выше определенного, но исполнитель убежденный, убеждающий других в мудрости решения.
В истории советской номенклатуры можно наблюдать элементы и циркуляции. И в этом была одна из причин ее функциональности в 30—50-е годы. Циркуляция проявилась и в вертикали и в горизонтали. Большая и кровавая смена в партократии в 30-е годы была следствием не только преступной прихоти кремлевских властителей, но и требованием необходимости смены революционеров, красногвардейцев, воспитанных гражданской войной, на бюрократов, функционеров. Сталинская эпоха породила свой горизонтальный тип циркуляции. Советский бюрократ не отличался оседлостью. Учитывая сильные местнические тенденции в обширном СССР — это свойство номенклатуры имело и положительное значение. «Варяг» мог держаться на расстоянии от местных чиновников, стоять над местной группой управляющих. Но назначение руководителей со стороны при ориентации их на верхи приводили к формированию временщиков, заинтересованных в быстром и эффективном успехе, который заметен сверху и может быть оценен.
В целом сталинская номенклатура была достаточно функциональна и сыграла свою роль в 30—50-е годы. Общество выжило, несмотря на огромные испытания и потери, прошло важный этап индустриализации. Функциональность номенклатуры стала падать, когда волевые и жестокие методы циркуляции сошли на нет, и циркуляции вообще не стало. В этой ситуации исполнительность, жесткая иерархичность, отсутствие свободы в маневре становились удобной формой оправдания пассивности, жирения чиновников на основе старой русской традиции кормления. Номенклатурщики становились местными баями при условии выполнения ими минимума обязательств перед центральными органами.
По мере накопления в обществе квалифицированного и профессионального потенциала, роста образования и уменьшения страха стали отчетливее видны те качества сталинской номенклатуры, которые отталкивали, делали ее неспособной конкурировать с формирующейся контрэлитой. Советский номенклатурщик никогда не испытывал конкуренции, критики оппозиции, все узнающих журналистов. Для ответственного работника существенна оценка верхами. И пока она не изменилась, он чувствует себя спокойно.
§ 7. ПРОБЛЕМА ОПТИМАЛЬНОСТИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
Под оптимальность политической системы понимается ее соответствие основным интересам и базовым ценностям общества. Оптимальность всегда так или иначе конкретно-исторична. Система власти в эпоху перемен существенно отличается от властных отношений времен стабильности, стагнации. К тому же понимание оптимальности испытывает влияние идеологических позиций. Так консерваторы и либералы, коммунисты и социал-демократы, те, кто стоит у власти, и те, кто находится в оппозиции, по разному будут отвечать на вопрос об удовлетворенности существующим режимом, эффективности проводимой политики. Для того, чтобы максимально деидеологизировать проблему оптимальности, ее упрощают, чаще всего сводят как бы к политической технологии. Под эффективностью понимается поддержка гражданами существующего политического режима, конституционного порядка, принятие и одобрение решений и деятельности системы, уровень влияния системы на ход событий. Близким к эффективности является понятие продуктивности, под которым понимается соотношение между проблемами на «входе» и решениями на «выходе» системы. В том случае, если система не в состоянии положительно разрешить, по крайней мере, часть проблем, выдвигаемых ее членами, то существует вероятность объединения групп «недовольных» в иной блок, образующий новую политическую систему, претендующий на решение этих проблем. Еще более технократичным является понятие рентабельности той или иной функции, то есть определение стоимости постановки и решения тех или иных задач.
Все основания оценки эффективности и продуктивности взаимодополняемы, частично дублируют друг друга, перестают быть сугубо технократическими, если связаны со средой функционирования и развития власти. С. Липсет, например, считает, что американская идеология опирается прежде всего на антиэлитизм, индивидуализм и эгалитаризм. Такой вывод дает многое для оценки американской политической культуры, обоснования наиболее вероятных параметров изменений в политическом курсе, поля политической борьбы, определения условий эффективности американской политической системы. По аналогии можно было бы утверждать, что основой российской массовой идеологии и психологии является антиэлитизм, эгалитаризм, уравнительность. Проявившаяся в годы перестройки ненависть к партаппаратчикам, консервативно-коммунистической элите, питалась фактами разоблачения скрытой системы привилегий, основывалась на психологии непринятия резких социальных неравенств, вознесения кого-либо за счет власти.
Функционирование политической системы испытывает влияние не только социоэкономических, социокультурных, но и географических факторов. Характер границ и масштабы территории, запасы природных ресурсов и количество земли, пригодной для аграрных целей, климат и масса населения — все это факторы, прямо влияющие на особенности и политического сообщества и политической системы. Так при сравнении географического положения России и США рельефно проявляется целая группа факторов, которые осложнили политическое развитие России. Островное положение США само по себе снимало в этой стране проблему границ. В России проблемы границ не было только на севере. Россия развивалась в условиях периодического обострения проблемы границ, отношений со странами, которые проявляли агрессивность к ее территории.
Россия не бедна природными ресурсами. С одной стороны, благодаря этому в России возможна политика относительно свободная от международной рыночной коньюктуры. Но природные богатства оборачивались в помеху. Отделенная от открытого рынка, не вовлеченная в ускоряющийся перманентный процесс технологических революций Россия позволяла себе слишком долго развиваться по экстенсивному пути. Экстенсивному пути и соответствующей ей политике способствовало и другое: территориальная разбросанность богатств, необходимость освоения больших территорий. Можно высказать гипотезу, что долгая ориентация на экстенсивность была в значительной мере предопределена географическими и социокультурными факторами. Модернизация вдогонку, скачками, опора на авторитарные начала — не только объяснимы, но и во многом оправданы.
Путь к поддержке широких слоев может оказаться простым, если общество не структурировано по группам интересов, а лидер готов обратиться к популизму. Так ленинские лозунги передачи земли крестьянам, власти Советам, мира народам оказались не выполненными, но обеспечившими захват власти. Советская система делала многое для того, чтобы народы СССР при высоком уровне образования, промышленном потенциале, природных богатствах имели низкий, по сравнению со странами Запада, жизненный уровень. И тем не менее десятилетиями советские люди послушно голосовали за партократов и чиновников на выборах, соглашались с крайне нерациональным расходованием национального дохода. В этом смысле советская политическая система была эффективна.
Разнообразие подходов к проблеме оптимальности системы имеет принципиальное значение. Как оправдана конкретная постановка вопроса об эффективности той или иной функции так и не некорректно сопоставлять оптимальность систем в разных обществах. Так сопоставлять системы, основанные на тоталитаристскихили конституционных принципах если и возможно, то с большими оговорками. При тоталитарном режиме круг целей и средств их достижения очень широк. Решаются такие задачи, которые в конституционном обществе не встают. Так в СССР политика индустриализации обошлась дорогой ценой, решения в этой политике могут оцениваться как нерентабельные и даже нерациональные. Однако страна за очень короткий срок стала индустриальной державой.
В конечном счете ответ об оптимальности может быть дан на основе учета многих институциональных и социальных, национальных и международных факторов. Единой универсальной политической системы нет, но есть принципы, ценности, которые могут быть названы общецивилизационными, без учета которых невозможно приближаться к оптимальности.
Остановимся на двух, наиболее актуальных в России типах ценностей: принципе разделения власти и сочетании в политической системе авторитарного, эгалитарного и демократического начал.
Согласно западной традиции разделение властей наряду с гарантированностью прав и свобод является признаком конституционализма. Если теория разделения властей сложилась к концу XVIII века, то главное в ней — предупреждение монополизации власти в руках маленькой группы или тем более одного человека — так или иначе было известно еще в древнем мире. Так в римской республике действовал принцип коллегиальности в осуществлении властных функций. Римляне (патриции) избирали двух консулов, двух и более преторов, плебеи — несколько народных трибунов Все магистраты 'так или иначе властители — Б. Г.) по общему правилу не вмешивались в дела друг друга. Однако если ОДИН ИЗ магистратов находил, что решение равного ему неверно, то он мог наложить на него вето. Собрания по центуриям могли принять или отвергнуть законопроект, представленный одним из магистратов. Народные трибуны, возникнув как институт, противостоящий произволу патрицианских магистратов, в отношении плебеев в введением общего римского гражданства превратились в блюстителей законности, защитников всякого невинно обиженного. За трибунами закрепилось право налагать вето на противоправные акции консулов и преторов. Это способствовало тому, что магистрат, как правило, оглядывался на коллегу при принятии сложного решения.
Теоретической основой современного принципа разделения властей являются идеи основоположников классического либерализма — просветителей XVII—XVIII веков. Дж. Локк, Ш. Монтескье обосновали этим принципом поиск и форму компромисса между основными политическими силами того времени — королем, аристократией и поднявшейся буржуазией. Разделение властей сводилось к тому, что монарх, обе палаты парламента имели не только свой круг полномочий, на которые не могут претендовать другие ветви власти, но располагали ресурсом сдерживания в отношении друг друга. Для отцов-основателей американской демократии главным аргументом в пользу разделения властей было предупреждение какой-либо абсолютизации власти, создание режима, при котором никто не имел бы полной власти. Этому была призвана служить система сдержек и противовесов. Так законодательная активность парламента могла сдерживаться правом отлагательного вето на принятый закон со стороны короля или верхней палаты. Однако никто, кроме парламента, не мог принять закон.
Сам термин.«разделение властей» несовершенен, так как имеется в виду разделение власти на как бы отдельных носителей властей, исключение одной абсолютной власти, сосредоточивающей на себе все вопросы законотворчества, государственного управления и применения права. Поэтому более адекватным являлось бы понятие «разделение государственной власти». Данный принцип — черта конституционной демократии, признак плюралистичности государственных полномочий, корректирует принцип единства и неделимости, противостоит его проявлениям, характерным для восточных деспотий, абсолютных монархий, тоталитарных режимов. Само по себе разделение государственных структур по функциональному признаку так или иначе характерно для всех развитых государств, ярко проявляется в республиках, выражает подчинение государственной деятельности закону разделения труда. Разделение же власти — это свойство не всех государств прошлого и настоящего, но либеральный принцип государственности, который предполагает такой уровень разделения функций, когда исключается монополизация власти и организуется взаимодействие всех органов государства.
Условно можно выделить три модели разделения властей: жесткую, мягкую и конструктивную. Жесткое разделение характерно для американской политической системы. Идейной основой этой модели является убеждение, что чем резче и однозначнее разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, тем больше гарантий демократии в целом. Признаком жесткого разделения государственной власти является прежде всего исключение прямого соучастия законодателей в управлении, исполнительной власти в законотворчестве. Деймтвует принцип «каждому свое». Президент управляет, но не его дело участвовать в законодательстве. Законодатель занят законотворчеством, но никак не управляет. Каждая ветвь власти отделена от другой, занимаясь только своими функциями, используя только свои формы деятельности, разрешенные законом, и не вторгаясь в сферу деятельности другой. Президент не вправе отменять законы, а конгресс не вправе отменять указы, поскольку они регулируют исполнительную деятельность. В практике были такие случаи, когда обе палаты конгресса пытались через совпадающие резолюции заставить президента отменить его отдельные указы. В свою очередь указы президента оказывались скрытой формой законодательства. Верховный суд признавал такие акты неконституционными.
При жестком разделении каждая ветвь власти формируется самостоятельно и независимо от других ветвей. И президент и состав обеих палат американского конгресса определяются в результате выборов. Президент комплектует личный состав федеральной исполнительной власти, является единоличным ее носителем, то есть назначаемые им должностные лица являются его помощниками. Ни президенту, ни его команде министров, конгресс не может выразить недоверие и тем самым поставить вопрос об уходе в отставку. В свою очередь президент не назначает выборы, не распускает конгресс. Все ветви власти юридически независимы друг от друга. Ни одна власть не может прекратить деятельность другой, расформировать ее структуры, отстранять ее персональных носителей.
Президент может быть отрешен от должности только в том случае, если его действия компроментируют сам институт главы государства, грубо нарушают Конституцию и законы. Процедура импичмента требует для принятия решения об отречении согласия большинства в обеих палатах и Верховном суде. В истории США были случаи угрозы импичмента президента и даже начало ее процедуры, но не было отречения от должности.
Жесткий вариант исключает совмещение в одном лице двух типов государственных деятелей — законодателя и чиновника, занятости в федеральных структурах лиц, подчиняющихся президенту с мандатом депутата одной из палат конгресса. В соответствии с традицией жесткого барьера между законодательной и исполнительной властями в конгрессе США нет представителей президента, исключено даже эпизодическое присутствие министров на заседаниях палат конгресса, их комитетов.
Право Верховного суда определять конституционность закона федерации или штата также ограничено специфически судебными функциями. Вопрос о конституционности какого-либо нормативного акта рассматривается в связи с апелляцией по поводу конкретного решения окружного суда. То есть суд реагирует только на сигналы, идущие от гражданского общества и не осуществляет надзорные функции по отношению к законодательной и исполнительной структурам. В противном случае суд вставал бы над другими ветвями власти, что противоречит принципу разделения властей.
Мягкое разделение властей сводится к существованию системы сдержек и противовесов. Оно существует как самостоятельная модель в основном в странах парламентаризма (парламентских республиках и монархиях) или как другая дополнительная сторона американской модели разделения властей. К сдержкам относятся нормативы, позволяющие одной ветви власти притормозить решения, идущие от другой ветви. Самыми распространенными нормативами являются следующие: право отлагательного вето президента, право верхней палаты отклонения законов, принимаемых нижней палатой, право Конституционного суда объявления закона, указа неконституционными. К противовесам можно отнести возможности одного института оказывать давление на другой. Так у правительства или у президента в полупрезидентских республиках есть право объявить о роспуске парламента в случае объявления парламентом вотума недоверия правительству. В свою очередь парламент с помощью законодательства может ограничивать возможность президента, правительства, принимать актуальные решения. Парламент и в президентских и парламентских системах принимает бюджет государства и может ограничивать возможности президента финансировать те или иные программы. Не следует однако преувеличивать различия или особенности системы сдержек и противовесов. В целом они выполняют одну функцию: каждое сложное решение не может быть технократическим, но ориентировано на учет интересов разных сил, аргументов за и против.
В третьей, или конструктивной, модели разделения властей, проявляющейся при парламентаризме и полупрезидентской республике, акцент делается на взаимодействии, взаимосотрудничестве всех ветвей власти, на соучастии и общей ответственности за принимаемые решения. Во Франции правительство, согласно Конституции, не несет прямую ответственность перед парламентом. Оно назначается президентом и уходит в отставку по решению президента. Однако Национальное собрание может принять резолюцию порицания, после чего премьер подает заявление об отставке президенту. Решает вопрос об отставке только президент. Победа правых на выборах середины 80-х годов заставила Миттерана поручить формирование правительства правым. Социалист-президент и правительство правых были обречены на сотрудничество. Специфика статуса французского правительства в том, что оно зависит и от президента и от парламента. Согласно французской формуле, все наиболее важные вопросы решаются в Совете Министров, работой которого руководит президент. В этой связи складывается сложная система отношений: президент не является носителем исполнительной власти, как в США, но правительство без президента юридически не существует. Президент соучаствует в работе правительства. Высокий уровень соучастия и в законодательной и исполнительной деятельности отличает статус испанского короля. Согласно конституции, король санкционирует и. промульгирует законы, созывает и распускает парламент, назначает парламентские выборы, объявляет проведение референдума, предлагает, назначает и отзывает главу правительства, назначает членов правительства, председательствует, если считает нужным, в Совете Министров, скрепляет своей подписью декреты, принятые Советом Министров, назначает на высшие государственные должности. Если ограничиваться только знанием широкого перечня полномочий монарха, то можно подумать о существовании в Испании самодержавия. Однако в действительности король только соучастник законодательной и исполнительной власти. Его акции недействительны, если им не предшествует согласие или премьера, или спикера, или другого высокого должностного лица, ответственного за решение конкретного вопроса. Требование согласия (институт контрасигнатуры) является конституционным принципом современной России. Президент России назначает высших должностных лиц в исполнительной и судебной ветвях власти с согласия или Государственной Думы или Совета Федерации. В принципе институт контрасигнатуры может проявляться во второй модели разделения властей, если обнаруживается противостояние ветвей власти. Если же контрасигнатура является привычной формой достижения согласия, то она выступает частью конструктивной модели разделения властей.
Третья модель разделения властей может показаться парадоксальной. Ведь особенность ее не в проведении жесткой межи между функциями, не в однозначном понимании принципа невмешательства одной ветви власти в дела другой, но в прямой ориентации на сотрудничество. Если принцип разделения властей трактовать узко, то есть акцент делать на раздельности, то третья модель может даже восприниматься как антипод данному принципу. Но если учитывать, что принцип разделения трактовался просветителями как гарант против монополизации власти, то требование соучастия является позитивной моделью его реализации. В отличие от третьей модели первые две (жесткое разграничение и система противовесов) являются негативными. Впрочем деление моделей на негативные и позитивные не абсолютно, так как и первая и вторая модели эволюционируют, сближаясь с третьей моделью. Так американский президент в соответствии с первой жесткой моделью не обладает правом законодательной инициативы. Но президент ежегодно выступает с посланием к конгрессу. Если в конгрессе большинство за партией, от которой избран президент, послание может оказаться программой законодательных инициатив. В свою очередь ряд ответственных должностных лиц президент назначает с совета и согласия конгресса. То есть линия на сотрудничество пробивается даже при реализации наиболее жесткого варианта разделения властей. К тому же выделенные три модели в одиночку обычно не существуют. Так в американской практике соединились и первая и вторая модели, а также элементы третьей. А в Великобритании и Италии проявляются частично вторая и третья модели. Во Франции и России можно обнаружить элементы первой, второй и третьей моделей.
Как оценить действие принципа разделения властей? Ответ на этот вопрос сложен. В США, где реформаторы не озабочены модернизацией вдогонку, где сложились демократические традиции, общество не расколото, принцип разделения властей рожден духом демократии и воспроизводит его. Там, где работал и работает принцип разделения властей, не было режимов личной власти, диктатуры, авторитаризма — систем, исключающих демократию. Но было бы преувеличением видеть в разделении властей основной гарант демократии. Принцип разделения властей осложняет процесс реформирования общества, если оно находится в состоянии раскола и разные ветви власти представляют интересы не всего общества, но отдельных групп. Однако отказ от этого принципа чреват опасностью установления авторитарного режима.
Наконец, не следует идеализировать принцип разделения, как бы приписывая ему нечто большее, чем он может быть на самом деле. Так в США все ветви власти наиболее независимы друг от друга. Но это не значит, что их поведение не контролируемо. Все государственные деятели обречены дорожить своей репутацией безупречных. Обнаруживание фактов, их порочащих, может привести к процедуре их отрешения. К тому же все государственные деятели, к какой бы ветви они не относились, испытывают воздействие устойчивых тенденций в общественном мнении, зависимы от состояния гражданского общества.
§ 8. АВТОРИТАРНОЕ И ЭЛИТАРНОЕ НАЧАЛА В ФУНКЦИОНИРОВАНИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ
Уже Платон почти у всех выделенных им форм правления видел тот или иной недостаток. При тимократии правят горячие и суровые, способные больше к войне, чем к миру. При олигархии властвуют богатые и выше всего ставятся деньги, а добродетель не в цене, что усиливает вражду бедных и богатых. Победа бедных приводит к демократии, царству свободы и безначалия. Демократию сменяет тирания, при которой властитель опирается на низы, худших людей. Избежать всех дурных последствий, как думал Платон, можно только при аристократии — власти мудрых.
У Аристотеля мы находим больше вариантов «правильных» форм правления; он называет и нежелательные крайности: олигархию (власть богатого меньшинства) и демократию. Они неустойчивы, сменяются другими формами. Аристотель выделял собственный идеал: форма правления, где нет власти неимущих или богатых, но правят собственники (ни бедные, ни богатые). Это по сути дела была идея власти среднего класса, который сегодня выступает основой гражданского общества. В политике Аристотель ищет компромисс между властью меньшинства и большинства. Новый большой шаг к обоснованию рациональной формы правления сделал Полибий (III—II вв. до Р. X.). Его теория опиралась на аристотелевское наследие, обобщение практики Римской республики и сводилось к обоснованию простого, как казалось, открытия. Лучшей формой правления он считал смешанную, сочетающую элементы монархии, аристократии и демократии. Сам Полибий обосновывал предпочтительность этой формы тем, что только она способна предотвратить порчу правления и приостановить открытый Платоном круговорот форм. В идее Полибия о смешанной форме проявилось видение во всех формах положительного и отрицательного начал, ориентация на поиск меры в использовании элементов той или иной формы. Политическая практика государств античной эпохи, периодов средневековья и нового времени развивалась не по схеме Полибия: в истории развития политических систем разных стран были и провалы в жесточайшие тирании и скатывания в пропасть охлократии. Тем не менее политическая история Европы, США и России подтвердила правильность открытия Полибия о смешанной форме правления как идеальной.
Практически все формы правления и режимы развитых стран сегодня представляют собой сочетание трех начал — авторитарного, элитарного и демократического. Авторитарное начало воплощено в институтах президента и монарха. Элитарное — в институте парламента, администрации главы государства, высоких должностях. Демократическое начало проявляется в действии принципа большинства, в выборности, открытости власти для критики.
Каждая модель правления исторична и национальна: она выражает критическое осмысление определенного опыта и может быть новым объектом критического анализа. В этом смысле любая форма правления по-своему несовершенна. Классическим примером долгого поиска формы правления является Франция. За два последних столетия страна испытала на себе пять моделей республик, три монархии, две империи.
Развитие государственности на Руси также происходило на основе столкновения и сочетания трех начал: монархического, аристократического и демократического. На Руси преобладало монархо-аристократическое начало. В 1211 г. владимирский князь Всеволод II! созвал первый земский собор (за 54 года до первого парламента в Англии). При Иване III сформировался умеренный авторитаризм (монархо-аристократическое правление). После черной полосы деспотии Ивана IV. монархия функционирует с опорой на Земский собор. Все цари от Бориса до Петра I избираются на соборе. Это было проявлением влиятельного аристократического начала. От Александра I до Николая II функционировал Государственный Совет. Государственные советники назначались пожизненно. В этом смысле они были носителями стабильного элитарного начала. С появлением Государственной думы в XX веке монархо-аристократическая форма правления дополняется демократическим институтом. Советское государство также переживало периоды активности демократического начала, но доминировали элитарное и авторитарное.
К концу XX века авторитарное начало в функционировании государства проявляется в институтах монарха и президента, в принципе единоначалия, в установлении его пределов, в деятельности руководителей исполнительной власти (министров, мэров, префектов). Институт монарха сохранился или был воссоздан в ряде развитых стран (Швеции, Норвегии, Дании, странах Бенилюкса, Великобритании, Испании, Японии). Наличие института короля в политических системах современных государств способствует воспроизведению некоторых норм власти традиционного общества. Король свободен от какой-либо юридической ответственности перед кем-либо; его власть пожизненна и электорат не имеет отношения к вопросу о наследовании престола. С учетом национальных традиций пиетета к монарху и ограниченности власти короля старые, архаичные нормы властеотношений «работают» на воспроизводство лояльного отношения к государственной власти в целом.
В доиндустриальных обществах монарх был носителем всей верховной власти, единственным сувереном, венцом патерналистского образа жизни и мышления. Современные монархи царствуют, но не управляют. Однако обладая высоким авторитетом главы государства, монарх может сыграть большую роль в кризисных для общества ситуациях. Способность короля Испании парализовать волю путчистов резко подняла его авторитет как гаранта целостности страны и стабильности порядка. И наоборот, неспособность короля Греции противодействовать установлению диктатуры военных оказалось достаточным аргументом выбора на всенародном референдуме в пользу республики. В малых странах, где власть традиционно не играет роль некоей национальной силы, институт монарха — это часть национальной традиции, дань церемонимейстерству.
Институт президентства характерен для большинства современных стран. Президент — это глава государства, символ целостности страны, гарант конституционного порядка, свобод и прав граждан. Сам институт президентства возник как вынужденный палиатив и как альтернатива институту монарха. Примечательно, что в США — стране первого в мире президента — после завоевания независимости отцами-основателями не подвергалась сомнению необходимость единоличного главы государства. В начале даже обсуждался вопрос о монархе. Вопрос был снят из-за отсутствия бесспорной кандидатуры. Вторым было предложение о пожизненном президентстве, но оно не прошло. Но идея о «вечности», наследственности главы государства дала свои плоды. В США полтора столетия действовал обычай, согласно которому в случае смерти президента полноправным президентом автоматически становится вице-президент. Благодаря этому обычаю в истории США произошло 8 случаев перехода вице-президента в статус президента. Только в 1967 году была принята XXV поправка к Конституции, согласно которой вице-президент в случае смерти президента становится полноправным главой государства в полном объеме без каких-либо ограничений на весь период до истечения срока полномочий ушедшего президента и проведения новых выборов. По американскому закону при вакансии и президента и вице-президента пост президента наследует спикер, за ним следует председатель сената, гос. секретарь, министр финансов, обороны.
Историческое родство института президента с институтом монарха проявляется также в особом статусе президента в президентских республиках. И прежде всего в США и России. В этих странах президенту никто не может высказать вотум недоверия, объявить о его отзыве. В США президент является единоличным руководителем исполнительной власти, существует традиция назначения на отдельные должности с согласия и совета сената, но для их увольнения президент не нуждается в совете и согласии сената. В России только президент предлагает Федеральному Собранию кандидатов на высшие должности в структурах исполнительной власти.
Институт президентства в отличие от института монарха пронизан демократическим началом. Власть президента ограничена во времени и пространстве. Полномочия президента определены сроком избрания и кругом прав, сформулированных Конституцией. Функции президента являются выражением высоких обязательств перед избирателями. Вступая в должность, президент приносит торжественную клятву служить на благо всего общества. Распространенность института президента обусловлена прежде всего необходимостью единоличного главы государства и отсутствием в стране лигитимной династии. Большинство президентских республик возникло в результате процесса деколонизации и политики модернизации или долгого отсутствия у данной нации своей государственности, а также как результат прямой замены скомпрометированного монарха и самого института монарха (Германия 1918 г., Италия 1946 г., Греция 1981 г.). Большое влияние оказывал и пример президентства в США.
Большая роль авторитарного начала особенно оправдывает себя в тех странах, где в той или иной форме сильны традиции и ценности единоначалия, лидерства, порядок и дисциплинированность при активности армии в истории, высокого статуса офицера, в стране с большой территорией, с разнообразными социальными, этническими, конфессиональными различиями, в процессе различного рода модернизаций. Развитость авторитарного начала в управлении способствует стабильности правительства, проводимой им политики, мобильному реагированию на вызов времени, острые ситуации.
Авторитарное начало в некоторых странах не только присутствует, но доминирует. Так было при нацизме в Германии, сталинизме в СССР. Так есть в странах, где господствуют идеологии национализма, ислама, социализма (КНДР, Иран, Куба и др.). Наиболее «доцивилизационным» проявлением авторитаризма являются так называемые суперпрезидентские режимы стран Африки, при которых президент выступает главной фигурой во всех процессах функционирования власти, а правительство и парламент сформированы из прямых родственников или членов своего рода, племени. Однако в таком случае приходится констатировать не национальную модель смешения трех начал в структурировании и функционировании государства, но подавлении авторитаризмом элитарного и демократического начал.
Элитарное начало в традиционном обществе проявлялось в активной роли аристократии и духовенства. В современных демократических странах элитарное начало наиболее ярко проявляется в парламентаризме, в большой роли демократии, в активности партий, ее лидеров, аппарата, актива, в различного рода движениях, способных влиять на принятие важных решений, расширяющих истоки обновления политической элиты. Наиболее полно относительно самостоятельная роль элитарного начала проявляется там, где структурной серцевиной политической системы является парламентская республика или парламентская монархия. Здесь ведущая роль закрепляется не за главой государства, но за парламентом и образуемым им правительством. Особенность элитарного начала на уровне этих двух институтов заключается в их большой демократичности: избрание на ограниченный срок, возможность роспуска парламента, отставка правительства, развитость коллективности принятия решения. При парламентаризме государство в наибольшей мере персонофицировано в коллективных органах.
Казалось бы найдена наиболее плодотворная форма соединения элитарного и демократического начал, исключены или сведены к минимуму влияние противоположностей — авторитарного начала с риском развития его в авторитаризм и демократического начала с риском разрастания безответственности, элементов бюрократии. Тем самым как бы реализован платоновский идеал: правление в руках не одного и не всех, но достойного меньшинства. Однако такой вывод может быть сделан на основе внешних наблюдений, ограниченных констатацией только формальных отношений. В действительности коллективизм принятия решений как в парламенте, так и в правительстве пронизан авторитарным началом. За парламентскими дебатами, требованием большинства стоят фракции, активная роль их лидера. Каждый депутат в отдельности сильно озабочен тем. чтобы его имидж достойного избранника поддерживался среди избирателей. Соответственно активность депутата в возрастающем объеме проявляется в избирательном округе. То есть в развитии принципа коллективности не заинтересованы ни лидеры ни парламентарии. Парламент вправе объявить вотум недоверия. Но это право реализуется только при неустойчивости парламентского большинства. В Германии возможность отставки правительства сведена к символическому минимуму. Действует принцип конструктивного вотума недоверия. То есть вотум недоверия правительству должен сопровождаться решением парламента о формировании нового правительства. Мировой опыт показывает, что формирование нового правительства — это более сложный процесс, чем отставка, то есть роль парламента как коллективного органа формализована. Традиции парламентаризма имеют больше психологическое значение, воспроизводят массовое убеждение в торжестве духа демократии. Еще более формальна коллективность в работе кабинета министров. В нем определяющая роль отводится лидеру, премьеру. Получается, что элитарные формы правления пронизаны как демократическим, так и авторитарным началами. Примечательна, наконец, географическая ограниченность парламентарного типа организации государства. В целом это западноевропейское явление. Под влиянием западной политической культуры парламентский тип государственности утвердился также в послевоенной Японии и Израиле. Парламентский тип больше всего оправдывает себя в малых странах с моноэтническим населением, прошедших полосы модернизации, где политика правительств не осложнена большими международными обязательствами. В этих странах влиятельные партии давно переболели болезнями революционизма, крайнего консерватизма.
В реальных политических системах соперничают и сдерживают друг друга авторитарное, элитарное, демократическое начала. Преувеличение значимости одного из них чревато потерей оптимальности, эффективности, продуктивности.
ЛИТЕРАТУРА
Соргин В. В чем сила политической системы США // Обществ, науки. 1990. № 5.
Зубов А. Б. Парламентская демократия и политическая традиция Востока. М., 1990.
Разделение властей и парламентаризм / Под ред. Е.К. Глушко и др. М., 1992.
Стивен Уэйн. Действующая американская конституция //' США: экономика; Группы интересов //Полис. 1992. № 5,6.
Абрамов Ю. К. Американская партийная модель // США: экономика, политика, идеология. 1992. № 2.
Васильев М. И. Партии, движения, политические силы — попытка деконструкции // Полис. 1992. № 5,6.
Вяткин К. С. Лоббизм по-немецки // Полис. 1993. № 1.
Сахаров Н. А. Институт президентства. М. 1994.
Энтин Л. М. Разделение властей. М. 1994.
Кулик А. Н. Сравнительный анализ в партологии (проект К. Джанды) // Полис. 1993. № 1.
Петро Н. Путь к многопартийности и законность // Обществ, науки и современность. 1992. № 3.
Уоллерстайн М. Избирательные системы, партии и политическая стабильность // Полис. 1992. № 5,6.
Woll P. American govermment. Boston. 1978.
Глава восьмая
СТАНОВЛЕНИЕ И СЛАГАЕМЫЕ ДЕМОКРАТИИ
Слово «демократия» относится к одному из самых старых в политической мысли, и за более чем двухтысячелетнюю историю в него вкладывалось разное содержание. Соответственно смысл понятия «демократия» менялся от эпохи к эпохе, переживая кризисы, падения, взлеты и обновление. В нем выражались и мера опыта, и характер восприятия реальностей, называемых демократией. Если в эпоху античносчти демократия содержала в себе больше негативного, то в Новое время с демократией связывали все надежды, ее даже идеализировали. С начала XX века развернулась фундаментальная критика классического понимания демократии. Сомнения в ее реализуемости и рациональности сменились во втрой половине XX века новыми теориями демократии. Они уже не отличаются однозначно положительной оценкой демократии, что было свойственно классическим представлениям. Но в них отстаивается ценность и политическая практичность демократии, хотя в слово «демократия» стало вкладываться совсем другое содержание, нежели во времена классического либерализма, и уж совсем не то, что понимала под демократией в древности.
§ 1. ДРЕВНИЕ И КЛАССИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ДЕМОКРАТИИ
Эпоха древнегреческих государств подарила миру первые четко выраженные формы демократии, движения за демократию. Перикл (490—429 гг. до Р. Х.) отменил имущественные цензы при назначении должностных лиц, выборность должностных лиц и учредил оплату их труда. Иначе говоря, идея о том, что все могут и должны по очереди выполнять государственные функции, считающаяся марксистско-ленинской, давно была высказана и опробована. Под влиянием демократического движения Перикла Демокрит (род. 470) положительно относился к демократии, но критиковал отказ от имущественного ценза. В целом древнегреческая эпоха рождала мощное интеллектуальное и практическое сопротивление демократии. Выдающиеся мыслители античности были противниками демократии. Видимо, на них повлияли последствия крайностей демократии второй половины V в. до Р. Х. Но только ли это? Сократ (469—399 гг. до Р. Х.) критикует замещение должностей в народном собрании посредством жребия, так как верховный орган должен состоять из тех, кто думает и умеет управлять лучше.
По Платону (427—347 гг. до Р. Х.), хуже демократии может быть только тирания. Демократия — это власть худших людей, опирающихся на рабов. Согласно его концепции демократия власть плебеев, которая возникает как реакция на крайности олигархии у власти узкого круга богачей в результате раскола общества и появления враждующих между собой групп богатых и бедных. Богачи замечали, что количество бедных растет; вместе с числом множится их сила. Демократия, по Платону, ведет к вседозволенности и уклонению от общих обязанностей, к неумеренной свободе и безначалию, власти низов, т. е. бедняков и худших. Платону ненавистна не только демократия, но и олигархия, и тирания, так как при этих формах правления аристократия лишается особого места. Само понятие «аристократия» у Платона менялось. В «Государстве» аристократия — это мудрые философы, в «Законах» — старейшие и наиболее рассудительные. Если философы руководст вовались усмотрением, то старейшие — законом.
Аристотель (384—322 гг. до Р. Х.) также отрицательно относится к демократии и противопоставляет ей политию, власть не толпы, а благоразумного большинства, которое в состоянии руководствоваться добродетелью, думать об обществе в целом. Аристотель, в отличие от Платона, не питает ненависти к демократии, но не считает ее политическим идеалом; в демократии свобода не ограничена, а люди нуждаются в добродетели.
Основной идейный источник неприятия демократии древнегреческими мыслителями лежал в менталитете эллинской эпохи, в котором добродетель играла определяющую роль в оценке социальных явлений. Не так важно, кто правит: один, меньшинство или большинство. Главное, чтобы через них правила добродетель.
Классическая теория демократии формировалась в условиях разрушения сословного деления общества, выражала поиск форм народного волеизъявления, сводилась к обоснованию отношений граждан и государства. Представители классического направления проблему видели в определении народом задач государства. Участие граждан ограничивалось отношением к государственному обеспечению общего порядка. В руссоистской теории проблема демократии занимает центральное место. Согласно концепции Руссо суверенитет народа может быть реализован только самим народом. Только благодаря непосредственному участию в принятии решений гражданин не отделяется от государства и выступает его частью. Классическая теория была величественна своим видением опасности отчуждения государственной власти в случае разделения субъектов и объектов управления. Но одновременно она была и утопией, так как непосредственная демократия ограничена в своем применении.
Передача суверенитета народу означала отчуждение всех прав человека в пользу общины. Только сам народ на общих собраниях решает все вопросы. Руссо верил, что, отчуждая от себя все права, человек получает гораздо больше, так как развивается и духовно возвышается. Как возвысить человека? По Руссо, получалось, что правительство может заставить людей быть подлинно свободными. Теперь хорошо известно, что попытки кого-то насильно осчастливить неминуемо ведут к деспотизму, который прикрывается заботой о благе народа. Ближе к XX в. оказался не Руссо, а Локк, который предупреждал, что абсолютная деспотическая власть угрожает безопасности и жизни человека. Под влиянием руссоистской идеи народного суверенитета понятие «демократия» было окончательно реабилитировано, хотя и понималось в XVIII в. узко. Так, Мэдисон различал демократию и республику. Под демократией понималась непосредственная форма правления, под республикой — система представительства интересов.
Руссоистская идея народовластия пережила века, революции, стала бесспорной ценностью в наши дни. А. Линкольну принадлежит крылатая фраза о народном правлении, т. е. о правлении для народа и самим народом. Все современные конституции декларируют полновластие народа, объявляют волю народа основным источником власти. В эпоху просветительства не только реабилитируется идея выражения властью воли народа, но по сравнению с традицией, идущей от древности, меняется содержание проблемы демократии. Все больше внимания уделяется вопросу не столько о том, кто правит, сколько вопросу о том, как осуществляется власть. В XIX в. этот вопрос становится главным. Было очевидно, что идея достижения общего блага самим народом абстрактна и утопична. Народ состоит из групп, которые, консолидируясь, могут иметь своих представителей, политиков, идеологов, выражающих их интересы. Демократия сводится к механизму представительства, режиму конституционализма, гарантиям прав меньшинства.
Классическая теория демократии дополняется обоснованием системы представительства народа. Признается, что власть может осуществляться не обществом в целом и не составляющими его гражданами, а теми, кому участие передоверено, делегировано. Отличие больших по территории республик от малых уже Монтескье видел в механизме осуществления власти. В малых республиках достаточно непосредственных форм, в больших — представительная форма правления. Но согласно руссоистской концепции представительство уничтожает народоправство.
Результатом распространения и принятия идеологии представительной демократии, как единственно разумной, явилась выработка критериев свободных выборов. Наличие соревнующихся партий, свобода проведения избирательных кампаний и дебатирования проблем, всеобщее избирательное право и равенство избирателей и честный подсчет голосов, свободные выборы, парламентаризм, развитие партийных систем стали организационным костяком современной западной демократии.
Берк подвергает критике локковский принцип отношений избирателей и депутата. По Локку, член парламента должен полностью зависеть от позиции избирателей. (На этом принципе у нас традиционно со сталинских времен действует право отзыва депутатов. Пока оно служило устранению скомпрометированных депутатов на местном уровне). Для Берка важна стабильность. Поэтому надо учитывать желание избирателей, но у члена парламента может быть свое, более мудрое мнение. И политик вправе плыть не только по течению настроений, но и сохранять свой курс.
Дистанция между избирателями и парламентом определяется и тем, что парламент — это не собрание представителей, а национальный орган, который управляет страной. И народ, избрав парламент, не может вмешиваться в его деятельность. Эту идею развивал и Медисон. В конечном счете на Западе такая позиция стала принципом парламентской демократии. В ходе поиска надежного механизма властвования были решены и две другие исторические проблемы: как обеспечить свободу без крайностей, без самодержавной деспотии и без тирании большинства; как соединить идею народоправства с политической стабильностью?
Представительная система утвердилась и стала частью современной демократии. Она складывается из двух взаимосвязанных видов представительства: государственного и партийного. Государственная система включает избирательную систему, парламент, правительство. Но государственная система представительства действительно является демократической, если ею обеспечивается выражение интересов разных групп общества. Помогает это сделать партийная система.
Для понимания ценности идеи представительной системы важно учитывать, что она развивалась как цензовая. Только к концу XX в. цензы отменяются. Действовал устойчивый иммунитет против допуска к выборам несостоятельных лиц: неимущих, не осевших на какой-либо территории, неграмотных. Устойчивым было убеждение, что когда нечего терять, то легко рождается безответственность, крайность позиции. В этом проявляется как аристократизм, предрассудок, недоверие к черни, так и трезвая оценка возможностей низов, особенно обездоленных, делать -рациональный выбор. Руссо не был сторонником всеобщего избирательного права и считал, что его не должны иметь те, кто по работе зависим и работает по найму. Гамильтон обосновывал необходимость обеспечения постоянного участия в государственном управлении состоятельных людей, так как широкие массы непостоянны и неразумны. С точки зрения Канта, из политической жизни должны быть исключены слуги, женщины, домашние учителя, так как политикой не должны заниматься те, кто не имеют собственного занятия, подчиняются распоряжению других.
Столь откровенный антидемократизм не выдержал испытания временем и корректировался уже в XIX в. Однако консерватизм гамильтоновского и кантовского типов проявился в долгом действии цензов, ограничивающих политическое участие. И это дало свой положительный результат. Широкие массы приобщились к политической жизни поэтапно, приобретая иммунитет против переворотов, свержений, бескомпромиссности.
Действовал завет, составленный классиком английского консерватизма Э. Берком: цель реформ не в приведении общества в соответствие со стандартом, который сформулирован на основе абстрактной схемы, а в смягчении нравов. Всеобщее избирательное право является благом там, где нет опасности прихода к власти демократическим путем правых и левых радикалов, способных устроить переворот. Опыт прихода к власти фашистов в Германии в 1933 г. говорит о возможности такого варианта развития. Всеобщее избирательное право может оказаться началом политической деградации и катастрофы, если оно вводится с разрушением начал монархизма и элитаризма, вводится сразу и без учета накопленной политической культуры. В России в 1918 г. так и произошло. Право голоса было предоставлено рабочим, а «эксплуататоры» и их «пособники» были лишены избирательного права. Крестьяне получили ограниченное избирательное право. В итоге получилось, что избирательное право имели только те, кто наименее самостоятелен, проявляет себя только как часть толпы, массовой организации. Демократия оказалась не средством раскрытия частной инициативы, а способом господства демагогов.
Следующий важный компонент классической теории демократии — это приоритет гражданских прав, функционирование власти в режиме конституционализма. Д. Мэдисон развивает и обосновывает пути предотвращения тирании большинства. А. Токвиль увидел в молодой американской демократии опасность появления нечестного и отвратительного правила — произвола большинства. Он открыл пути ограничения сферы деятельности государства: возникновение групп давления, ассоциаций и местное самоуправление, авторитет юристов и суда.
На основе преемственности классических представлений можно дать первичное современное определение демократии. Демократия — это институционализация политического порядка на основе реализации во властеотношениях, решающей роли воли большинства, проявляющейся на выборах и в гарантиях прав меньшинства, выражающийся в существовании легальной оппозиции, неотчуждаемости гражданской свободы человека.
Если Платон не принимал демократию потому, что видел в ней охлократию, власть толпы, то классическое понимание демократии отдалено от охлократии. В демократии воля большинства институционилизирована, выявляется не криком, не порывом, но в результате взаимодействия разных групп с использованием системы представительства. В отличие от охлократии демократия является результатом долгой гражданской и политической эволюции общества, признания того, что буквальное народовластие не только не реально, но чревато опасностями. Чем больше ограничен правый и левый радикализм, тем менее вероятен прорыв охлократии.
§ 2. КРИТИКА КЛАССИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И НОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ДЕМОКРАТИИ
С индустриализацией и урбанизацией общества, расширением функций правительства возник вопрос о противоречии эффективности, рентабельности и демократии. Опыт функционирования избирательных систем, партий и парламента показывал, что политика не определяется волей народа, более того, воля избирателей искажается, игнорируется. По конкретным политическим вопросам воли народа просто нет, быть не может, или ее невозможно определить. В социальной и политической мысли развивается скепсис относительно способности широких масс на творчество, самостоятельный выбор. Появляются теории героя и толпы, критически мыслящей личности, сверхчеловека и его воли, и власти, элитаристские теории. На этом фоне классическая теория демократии была поставлена под сомнение. М. Вебер был одним из новых скептиков относительно демократии. Он считал, что в политике побеждает демагог, способный использовать демократические иллюзии для присвоения власти. Демократия же позволяет найти массам вождя, но не является защитой от диктатуры.
Классическая демократия возможна только в маленьких и гомогенных обществах. В современных обществах, как считал М. Вебер, возможна только массовая демократия, которая сопровождается ростом бюрократии. Вебер сделал акцент на проблеме предотвращения опасности вытеснения демократии бюрократией. Силу последней он видел в специализации работы бюрократии, необходимости экспертной подготовки решений. Это делает бюрократию незаменимой и неконтролируемой. При вовлечении бюрократии в отношения с группами интересов формируется интерес бюрократии к решению вопросов закрытым путем. Острогорский и Михельс увидели другую слабость массовой демократии. В больших партиях, заметили они, решения принимаются узким кругом лиц.
Демократия уже не рассматривается как выявление общей волей равных. Процесс выявления общего не отрицается полностью. Но формируемая государственная воля не является результатом сложения интересов равных. Парето, Михельс, Моска отметили, что демократические процедуры — это конструкции, которые освоили элиты и их лидеры. Ленин выразил это открытие в формуле: массы — класс — партия — вождь. Вебер увидел бюрократизацию общества и заметил в ней новый этап рационализации жизни общества, даже завершение рационализации, перерастание ее в нерациональные решения. Противовесом усиливающейся роли бюрократии является, по Веберу, харизма и плебисцитарная демократия. Функции демократии у Вебера узкие, она ценна только тем, что противостоит особому статусу и власти чиновника, сводится к обеспечению всеобщей доступности к формированию и развитию органов власти и критике бюрократических и олигархических способов решения проблему. Если в классических теориях демократия вначале представлялась как способ выявления общей воли, а потом как способ найти усредненное в воли разных групп, то в веберовском понимании демократия большого общества иллюзорна и может быть способом противостояния росту власти безликой бюрократии. В наши дни веберовская идея плебисцитарной демократии является инвариантом разных моделей полномочной, делегированной демократии, модерно-модифицированного авторитаризма. Именно Вебер, работая в конституционной комиссии, которая готовила Веймарскую Конституцию, предложил статью, в которой были предусмотрены всенародные выборы президента с большими полномочиями, правом проводить референдумы и распускать парламент. Ошибка Вебера была в том, что, увлекшись проблемой растущей роли бюрократии, он не заметил, что в послевоенной Германии полагаться на сильного властителя слишком рискованно. Однако Веймарская Конституция облегчила становление в Германии тоталитаризма, но не была истоком массовости нацизма. Нет также оснований считать, что идея плебисцитарной демократии в принципе несостоятельна. Она была реализована в годы президентства де Голля в 60-е годы во Франции. За 9 лет президентства было проведено 8 референдумов; обращение к нации помимо парламента, представительной системы было делом привычным. Франция не стала тоталитарной. Президентский режим со временем смягчается. В итоге Франция представляет образец стабильной демократии.
И. Шумпетер (1883—1950) — видный теоретик социализма середины XX в.— завершает элитаристское обновление понимания содержания и функций демократии. Идея, высказанная еще П. Новгородцевым о том, что демократия — это форма правления немногих, стала центральной. Главным вопросом демократии Шумпетер считал не только участие электората, сколько выбор лиц, которые принимают решения. Суть демократии, по Шумпетеру, усматривается в приобретении власти группой через конкуренцию. Значение электората ограничено участием в обновлении и смене элиты. Проблема демократии сводится к отношениям рационального избирателя и политика. Что лежит за пределами этих отношений, то является вопросом не демократии, а сложившихся правил, традиций. Согласно концепции Шумпетера демократия — это институциональное устройство для принятия решения, обеспечивающее участие в принятии решений на основе конкурентной борьбы за голоса избирателей.
Воля народа, избирательного корпуса уже не рассматривается как объект изучения. Демократия является институциализированным пространством борьбы элит за власть, способом борьбы за свои интересы с мобилизацией всех, кто близок к этим интересам. Назначение демократии в том, чтобы обеспечить горизонтальные нити напряжения, которые препятствуют господству вертикальных нитей. Но борьба за мобилизацию носит рыночный характер. Избиратели выступают в качестве покупателей, которые выбирают выставленный товар. Избиратель только выбирает, причем выбор ограничен и формируется кандидатами и партиями. Партийная система оценивается Шумпетером как выделение групп, которые в отличие от пассивных избирателей решили действовать; массы ждут руководства и без партий способны удариться в крайность.
Вебер, Новгородцев. Шумпетер как бы возвращаются к платоновскому видению идеальной формы правления. Платон заметил в «Менексене» по поводу аристократического правления, что некоторые называют такое правление демократией. Однако элитаристское толкование демократии только, на первый взгляд, может показаться возвращением к забытому старому.
Если классическая теория является результатом безоблачного оптимизма, а элитаристские теории Моска и Михельса — источником пессимизма в отношении к демократии, то подход Шумпетера — источник рационализации демократии, основа определения ее возможностей, основа современной реалистической теории демократии, онаучивания проблемы демократии, придания ее критериям однозначности, сведения к минимуму роли веры. Под влиянием Шумпетера лозунги XVIII в. (управление во имя народа, посредством народа, представителями народа) объявляются искусственными (Дюверже). Однако мнение, что роль граждан сводится только к выбору, не считается всеми аксиоматичным. Политики не могут не учитывать мнение избирателей. Правда, это не гарантия реализации их интересов, но все же определенный шанс (Р. Даль). Дж. Сартори определяет демократию как систему, в которой влияние большинства доверено власти соперничающих меньшинств. Реальное влияние обеспечивается соперничающими меньшинствами. Вне дискуссий остается тезис о том, что демократия — это сочетание непосредственных и представительных форм волеизъявления, система обеспечения выбора и гарантий от концентрации власти, возможность личного участия и соблюдение всеми правил игры в политике.
С. Липсет, сторонник элитаристской, или реалистической, теории демократии, выделяет такие главные признаки демократии: государственный строй, властные структуры, основанные на конституции. Возможна смена должностных лиц; существуют механизмы вовлечения максимально большего числа избирателей в выборы. Но этих признаков недостаточно для полной характеристики демократии. Демократии нет без развитости политического соревнования, развитой системы представительства, без воли большинства при принятии решений, без права на несогласие и невыполнение решения, если оно антиконституционно. Исчерпывающего перечня всех признаков демократии в современной политологии нет.
Центральное место в системе участия и агрегации интересов занимает избирательная система, т. е. совокупность принципов организации и участия в выборах, проведения предвыборных кампаний.
В каждой стране развитой демократии есть свои особенности избирательной системы. Они возникают в ходе длительного периода выбора оптимального варианта, его изменения под влиянием и постоянных и преходящих факторов. В результате обобщения мировой политической практики сложилась система знаний об основных элементах и критериях демократичности избирательной системы. Оптимальной признана организация выборов по избирательным округам или по территориальному принципу. Представительство от родов, племен или от производственных коллективов недемократично, так как у многих иерархов (вождь племени, собственник или руководитель предприятия) сохраняется возможность определять результаты представительства.
Избирательные округа должны состоять из равного числа избирателей. Если округа формируются на основе равного числа жителей, то районы с преобладанием многодетных семей получают преимущества. В наше время это преимущество сельские районы с меньшим уровнем образования, политической активности, возможности выбора кандидатов. Одним из проявлений падения авторитета КПСС в России были выборы первых секретарей областных комитетов КПСС в Верховный Совет СССР в 1989 г. и Верховный Совет РСФСР в 1990 г. от сельских избирательных округов.
Сама по себе избирательная кампания, если нет ограничений, давала бы возможность иметь в выборном органе представителей только крупного капитала. Большие вклады в пропаганду своих предвыборных программ давали бы свои результаты. Поэтому в демократических странах законом ограничиваются взносы от частных лиц в фонд предвыборной кампании партии или отдельного кандидата, устанавливаются равные возможности кандидатов в использовании средств массовой информации, особенно телевидения. Ограничивается использование кандидатом собственных средств. Вместе с тем в некоторых странах государство может частично финансировать участие в предвыборной кампании бедных и молодых партий, если они пользуются минимальной, установленной законом поддержкой избирателей.
Современные избирательные системы сложились в долгом процессе расширения числа участвующих в выборах. Определился возрастной ценз избирателей — 18 лет, и кандидатов — в зависимости от поста — требуемый возраст колеблется от 23 до 40 лет. С освобождением от традиционалистских нормативов уменьшались преграды для участия в выборах неимущих, женщин, недавно поселившихся в данном районе лиц. В условиях, когда неимущие перестали быть большей частью общества, потеряли былые основания опасения за последствия безответственности большинства избирателей на выборах, влияния на него настроений популизма. С развитием среднего класса в основной массе миграционные процессы приобрели цивилизованный, нормальный характер. В развитых странах они не являются потоками беженцев из районов безработицы, этнических и религиозных конфликтов. Новые жители в данном округе уже не несут с собой настроений безысходности, чьей-то вины в этом. К тому же ослабли традиции местничества, деления на своих и чужих. В итоге ценз оседлости перестал рассматриваться как фактор стабильности. Сохраняется этическая сторона ценза оседлости. Нет морального права участвовать в выборах через несколько дней после своего переселения. И современный ценз оседлости не превышает, как правило, полугода. Однако ценз оседлости сохранился для кандидатов на все посты. И чем выше пост, тем больший требуется срок проживания в стране, в данном округе.
В XIX в. жизнь женщины ограничивалась семьей. С ростом образования и вовлечением в работу на заводах и службах, с развитием борьбы за свои права женщины приобрели избирательное право. Первой страной, где женщина получила равное избирательное право, была послеоктябрьская Россия. Последней из развитых стран оказалась Швейцария, где женщины участвуют в выборах с 1971 г.
Западной практикой выработаны два принципа образования избирательных систем: мажоритарный и пропорциональный. В соответствии с мажоритарным принципом избранным считается кандидат, набравший абсолютное или относительное большинство. Этот принцип хорошо работает там, где функционирует двухпартийная система, избирательные округа равны по количеству избирателей. Однако и в таком случае обнаруживается несправедливость. Меньшинство избирателей лишено какого-либо представительства. Ситуация совсем становится парадоксальной при многопартийности. В таком случае может действовать принцип относительного большинства. Кандидат, набравший голосов больше, чем какой-либо другой кандидат, все же представляем меньшинство, так как остальные 2—3 кандидата набрали в сумме абсолютное большинство. При межоритарном принципе избиратель решает кому отдать единственный в округе мандат. Возможность малой партии пробиться в парламент ничтожна, хотя в целом по стране она набирает такое количество голосов, которое хватило бы на несколько процентов представительства. При многопартийности и неразвитости традиций блокирования партий наиболее оправдана пропорциональная избирательная система. Она действует в ФРГ, большинстве малых стран Европы. Каждая партия получает количество мандатов пропорционально общему числу проголосовавших за нее избирателей. Пропорциональная система, конечно, демократичнее, но оправдывает себя в тех странах, где существуют предпосылки для политики на основе консенсуса. Там же, где еще сохраняется острая политическая борьба, пропорциональная избирательная система ведет к неэффективному и нестабильному правительству. К тому же в большом обществе пропорциональная система опосредованно может работать тоже против демократии. При большом количестве кандидатов их дифференциация затруднена. В итоге активность избирателей падает, развивается абсентеизм.
Мажоритарная система способствует тому, что слабые партии могут претендовать не на самостоятельную роль, а на вспомогательную, или довольствоаться тем, что в ходе выборов им предоставляется возможность пропагандировать свою программу. Она также благоприятствует стабильности, приживается в ситуации, когда радикалы любых направлений не имеют больших шансов на победу. Мажоритарная система может существовать в двухпартийной системе, господствует в обществе, где преобладает средний класс, колеблющийся вправо — влево.
§ 3. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕОРИИ ДЕМОКРАТИИ
В результате корректировки понимания демократии во второй половине XX в. выделились два направления интерпретации и моделирования демократии: элитаристское и плюралистическое. Теория плюрализма создавалась на основе парадигмы конфликта. Политический процесс виделся А. Бентли как борьба разных групповых интересов, причем каждый интерес виделся по преимуществу групповым. Примирить и частично согласовать их может только государство. Теоретики плюрализма уточняют источник конфликтов, многообразия групп и групповых интересов, обосновывают неизбежность диффузии власти.
Но плюралистическая теория столкнулась с неразрешимостью проблемы гарантии власти каждой группе. Поиски гарантий вылились в обоснование льгот и привилегий малым и слабым, что противоречит равенству всех перед законом. Плюралисты не смогли разрешить проблему соотнесения фундаментальных гражданских свобод и политики государства благоденствия.
Термин «плюрализм» прижился и использовался для интегральной характеристики западной демократии. Современное понимание плюралистической демократии включает права человека, конкуренцию легальных политических сил, нормо- и правотворчество парламента, разделение властей, федерализм. Однако все эти принципы не означают гарантии власти разных групп, но предоставляют возможность каждой политической силе в пределах общих правил опираться на разные, в меру автономизированные рычаги власти. Так, федерализм США — это четко определенные границы свободы штатов: регулирование торговли и экономики, охрана порядка и судоустройство, формирование органов власти. Но при этом ограничена их финансовая власть; им не предоставлены внешнеполитические полномочия; штат не вправе изменить то, что записано в Конституции США. С плюралистической теорией связано выделение политологом Липхартом двух западных моделей демократии: вестминстерской (Англия, Австралия, Новая Зеландия) и консенсусной (страны Бенилюкса, Швейцария); существуют также разнообразные промежуточные формы. Суть первой модели в определяющей роли принципа большинства. Кто имеет большинство, тот во всем определяет политику. Выбранное большинством правительство концентрирует в себе власть. Такая система возможна на двухпартийной основе. Существование других партий роли не играет. Основой консенсусной демократии является защита прав меньшинства, многопартийность, пропорциональное представительство, принятие основных решений на основе консенсуса, разделение властей. Американская демократия соединяет в себе и принцип большинства, и право меньшинства.
Ограниченность возможностей теории плюрализма привело к тому, что сама идея плюрализма не стала глобальной характеристикой развитой демократии, но способствовала разработке теории партиципационной демократии — участия низов в принятии и реализации решений. Сторонники партиципационной демократии выступили воспреемниками старой веры просветителей и социалистов в способность всех, и прежде всего простых людей, не только решать вопросы управления, но делать это рационально при наличии соответствующего опыта и информации. Теория партиципационной демократии предполагает активную роль государства в социоэкономическом процессе. Однако на практике политика обеспечения максимального участия в выборах, принятия и реализации решений часто оказывается прикрытием правления новой элиты. К тому же не решен вопрос — какие необходимы гарантии для того, чтобы на всех этапах формировалась действительно общая воля? Неизбежно чрезмерное влияние отдельных групп, элиты, бюрократии. К тому же не решен и другой вопрос — возможно ли выявление общей воли, когда людей разделяет незнание друг друга, сталкиваются разные интересы? Жизнь показала, что партиципационная демократия теоретически реализуема в такой системе социальных отношений, в которой есть почва для сотрудничества и консенсуса, в малых по преимуществу обществах, где конфликт исключается или не допускается.
Традицию плюралистического толкования функций демократии развивают К. Дойч и Р. Даль. Согласно концепции К. Дойча демократическая система отличается от недемократической тем, что при решении проблем действуют процессы регулирования, согласования, но не управления. Иначе говоря, демократия идентифицируется со способностью к саморазвитию, самообучению, самокритике.
Р. Даль признает возможность участия представителей рабочих в управлении корпорациями, если выгоды участия превосходят издержки его. Под издержками понимается затраченное время. Однако в принципе участие всегда ограничено. Человек — существо не политическое и вступает в политическую жизнь только для удовлетворения своих потребностей, когда неполитическими средствами этого сделать невозможно. Преобладает точка зрения, что участие неэффективно, так как слишком много времени приходится тратить на убеждение, прежде чем принимается решение. Всех убедить невозможно, поэтому наиболее вероятны решения половинчатые, нелучшие. Участие способствует разжиганию страстей, которые рождают неустойчивость. Критики демократии участия обращают внимание на связь повышения политического участия с кризисом политической системы. Ф. Хайек во избежание наступления власти тоталитаризма предлагал ограничить полномочия представительных органов, ввести демархию, т. е. ограниченную демократию. Тем не менее теория демократии участия сыграла некоторую положительную роль в активизации низов. В частности, получило признание право бедных участвовать в реализации правительственных программ борьбы с бедностью. Однако теория партиципационной демократии в целом больше романтична, чем реалистична. Она удобна как идейная основа критики бюрократизма, элитаризма, но воспроизводит руссоистскую утопию равенства всех. Неоруссоисты исходят из принципа однопорядковости способности верхов и низов, гражданина и политика, управляющего и управляемого анализировать и обрабатывать информацию. Практика, однако, нигде не подтверждает правильности такой установки.
Неудовлетворенность американской и евроконтинентальной демократией, неприятие советской демократии как мнимой подтолкнули американского политолога Р. Даля к мысли о необходимости разработки новой концепции демократии и общества, которую он назвал теорией полиархии. Основные ее положения сводятся к следующему. Главная черта совершенной демократии — постоянное реагирование правительства на потребности своих граждан. Как бы ни были развиты отдельные демократические процедуры, они могут расцениваться как мнимые, если не обеспечивается действие главного признака демократии. Поэтому практически стопроцентное участие советских граждан в выборах при отрыве правительственной политики от нужд граждан не является доказательством демократичности советской системы.
Выделяется несколько условий действия главного принципа демократии. Первая группа условий — это возможности граждан выразить и реализовать свои интересы, т.е. их сформулировать, информировать о них всех, кто может влиять на их реализацию, добиться превращения части интересов в правительственную ориентацию. Вторая группа условий сводится к гарантиям свободы формулирования интересов: свободе мысли и праву голоса, свободе в создании организаций, праву политических лидеров состязаться за поддержку масс; к существованию альтернативных источников информации, гарантии свободных и честных выборов. Сложность выражения и реализации интересов растет. Соответственно должны увеличиваться их гарантии и создаваться соответствующие условия.
Все условия и гарантии группируются по двум основаниям. Первое основание — гарантия оппозиции и соперничества. Второе — пропорция населения, которое имеет право участвовать в контроле за политической конкуренцией и деятельностью правительства.
Рис. 2.
По двум основаниям могут быть выделены две шкалы. С их помощью можно сравнивать разные демократии в зависимости от развитости конкуренции и численности участвующих. Оба направления взаимосвязаны, но достаточно независимы в развитии. Опыт говорит о том, что для демократии первоочередное значение имеет развитие отношений конкуренции. Развитие преимущественно второго признака — участия чревато имитацией демократии. Западная линия развития отличалась первенством отношений соперничества, что обеспечило развитие и устойчивость демократии. Р. Даль формулирует законы, соблюдение которых оберегает общество от авторитарных систем, гипертрофии политической функции мобилизации. Аксиомой для правительства является терпимость по отношению к оппозиции. Подавление оппозиции опасно. Чем больше размер подавления превосходит запас терпения, тем меньше вероятность существования конкурентноспособной системы. Чем меньше барьеров для соперничества и участия, тем труднее принимать и проводить в жизнь решения, которые требуют чрезвычайных санкций.
Под влиянием западных ценностей такое развитие некоторыми политологами расценивается как наиболее оптимальное. Для крупного немецкого политолога Лумана главное в демократии не количество участвующих, а сохранение сложности социальной жизни, несмотря на тенденцию упростить решение. Однако одностороннее развитие демократии, т.е. только на основе соперничества, ведет к гегемонии элиты, что в свою очередь увеличивает возможность конфликтов. Сильные же конфликты загоняют соперничающие группировки в отношения непримиримости.
Р. Даль сдержан в оценке западного варианта развития демократии. Он считает, что она может привести к гегемонии одной из элитных групп. Односторонностям развития демократии противостоит полиархия, антиподом которой является не соперничество и не участие, но закрытые гегемонии на основе абсолютизации роли элит или участия. Полиархия не совпадает ни с высоким уровнем соперничества, ни с высокой степенью участия; она исключает гегемонию и элиты, и толпы, но предполагает высокий уровень и соперничества, и участия (рис. 2). По сути, идея полиархии — это новое обоснование идеала политического устройства. По Далю, большинство стран развитой демократии переживает трансформацию гегемонии элит, олигархий в режим полиархии.
§ 4. ПОЛИТИЧЕСКОЕ УЧАСТИЕ
Что такое участие? Под участием понимается любое содействие политической системе в выполнении ее функций, влиятельное проявление гражданином, его группами своих интересов и позиций в отношении к власти. Объем и направленность участия сформулированы в Пакте о политических и гражданских правах человека (1968 г.), в Конституции России (1993 г.). Участие в управлении может быть прямым (участие в референдуме, обращение в государственные органы, работа в государственных структурах, на выборной должности) и опосредованным (через выборы на государственные должности). К участию примыкают различные формы общественной активности, участие в формировании мнения на собраниях, митингах, шествиях, использование свободы слова.
Лучше уяснить природу участия помогают обращение к его антиподам — неучастию и нигилизму или антиучастию. Суть неучастия в отстраненности от формирования и функционирования органов власти. Наиболее зримо неучастие проявляется в абсентеизме, уклонении избирателей от участия в голосовании на выборах в представительные органы власти. Абсентеизм является устойчивой нормой политического образа жизни западных стран значительного меньшинства. В США около трети имеющих право голоса не участвуют в выборах. С 1920 г. уровень участия в президентских выборах не превышает 63%. При выборах губернаторов участвуют 40—50%. Участие в референдуме и выборах в 1993 г. в России по сравнению с былыми коммунистическими временами тоже было невысоким.
Факт абсентеизма является признаком свободы человека в обществе. Люди реализуют свои качества именно в свободе. Человек вправе выбирать свое отношение к власти.
В обществе, переживающем острые социальные кризисы, есть активисты со знаком минус, антиучастники и нигилисты. Они не адаптируются к существующим ценностям, не участвуют в осуществлении власти, но вносят беспорядок, разрушение, ослабляют власть. Результатом активности антиучастников являются погромы и уличные беспорядки, мятежи и революции, террор и слом старого государственного аппарата. Их идеология — анархизм, коммунизм, маоизм (в Европе) и т.д. С точки зрения политического порядка эти люди отклоняющегося поведения. Некоторые формы активности в одних случаях могут быть выражением участия, в других — антиучастия. Так, собрания, митинги, шествия могут оказаться и формой аккумулирования энергии выхода за рамки Конституции.
Митинги, движения толпы случаются настолько массовые и впечатляющие, что следствием их может быть уход должностных лиц в отставку. В целом же они дисфункциональны по отношению к политической системе; могут парализовать некоторые структуры, но не помогают найти оптимальное решение насущных проблем.
В обществе есть группы и групки, отношение которых к власти не выразить ни участием, ни антиучастием. Таковы наблюдатели. В отличие от простых неучастников наблюдатели интересуются политикой, отличаются развитой потребностью в политической информированности. По социальному положению это чаще всего интеллигенция или близкие к интеллигенции группы.
Типы участия. Современное участие делят на два основных типа. При мобилизационном участии поведение человека определяется установками верхов. Так, участие в политике в советскую эпоху четко регламентировалось по направленности, форме и мере. Власти указывали, за кого надо отдать свой голос. В советской практике собственно выборов и не было, был долг явиться на избирательный участок и отдать свой голос за сформированный блок, в котором были дозировано представлены партаппаратчики и рабочие, бюократы от науки и свинарки, пожилые и молодые, женщины и мужчины, члены КПСС и беспартийные. Мобилизационное участие внешне может выглядеть прекрасно. Однако на деле вовлечение в голосование всех поголовно есть квазиучастие. Результаты участия предрешены, массы никак не влияют на власть, являются только объектом политического манипулирования. Автономное участие основано на возможности выбора и свойственно развитому гражданскому обществу, конкуренции в политических играх. Лидеры, партии ищут поддержки среди избирателей. Колебания избирателя, его выбор прямо влияют на формирование правительства.
Участие в отличие от неучастия и наблюдения это — всего та или иная политическая активность, в отличие от отклоняющегося поведения — функционально. Участие довольно емкое понятие, включает однородные виды поведения, но разные по интенсивности. В зависимости от меры политического участия можно выделить разные его уровни. Если человек ограничивает свое участие только голосованием, а голосование подсказывается ему, если обращение к властным структурам связано только с личными проблемами или делами своей группы, то перед нами низкий уровень участия. Если же человек активен в делах партии, в избирательной кампании, выдвигает свою кандидатуру на выборах, перед нами высокий уровень участия. Кандидат, ставший депутатом думы, выходит из пространства участия, включается в деятельность иного порядка, становится частью политической элиты.
Различие между автономным и мобилизационным участием относительно. Автономное участие часто граничит с мобилизационным, так как является результатом манипуляции стереотипами. Так, в выборах по партийным спискам есть не только автономность, но и мобилизационность. Избиратели голосуют за ту или иную партию или блок, зная только лидеров, но не всех включенных в списки кандидатов. Получается, что на выборы за предложенный список избирателей мобилизуют. Избиратель не знает всех, кто вместе с лидером оказывается в парламенте.
Рис. 3.
1 - участвующие; 2 — неучаствуюшие; 3 — наблюдатели; 4 — нигилисты; 5 — аполитичные
Другой пример относительности различий мобилизационного и автономного участия. Мобилизационное участие в условиях смягченного тоталитарного режима содержит элемент автономного участия. Единодушное голосование достигается не столько страхом, сколько и привычкой голосовать, а также выполнением властями некоторых требований избирателей. Возникает молчаливый договор между массами и властями. Верхи делают вид, что народ и партия едины, низы, что ими руководит мудрая партия.
Масса участвующих и неучаствующих подвижна. Часть вчерашних неучастников может стать участвующими в силу появления интереса. Такой же подвижной массой являются наблюдатели. Однако есть группа устойчиво аполитичная. Поэтому мало вероятно, что все неучастники станут участниками. Всеобщее участие может быть обеспечено только особыми мерами, несовместимыми со свободой. Масса нигилистов обычно невелика. Но при особом стечении обстоятельств число нигилистов может быстро вырасти, и их влияние разрушающе опасно (рис. 3).
Как относиться к участию? Историей проверены две разные модели участия: советская, породившая мобилизационное участие, и либеральная, на основе которой формировалось автономное участие. Ленин после Октябрьской революции предполагал, что для удесятерения силы советского государства необходимо резко поднять политическую активность широких масс, увеличить число сознательных. Но уже первые годы советской власти показали, что без профессионалов не обойтись. Заканчивал же свою жизнь Ленин с призывом лучше меньше, да лучше, имея в виду необходимость эффективного аппарата управления.
Согласно сложившейся советской коммунистической идеологии неучастие однозначно плохо и для самой личности и для судеб демократии. Аполитичность, индифферентность отдаляют человека от гармоничности. Самоустранение от участия в выборах облегчает власть придержащим решать вопросы в узком кругу, чувствовать себя свободными от общества.
В таком подходе было бы все хорошо и даже привлекательно, если бы не сопоставление теории и практики. Никакое высокое стремление не может оправдать себя, если предполагает насилие, подавление. Советская идеология на практике оказалась идейной основой практики мобилизационного участия, с его имитацией участия. В теории участие видится как возвышающая человека активность, как действенный способ ограничения власти элиты и бюрократии. На деле советское участие служило легимитизации всесилия аппарата. Просветительское представление, что неграмотный человек вне политики, превратилось в имитацию участия образованных в политике.
В 1918 г. было не только разогнано Учредительное собрание, отказавшееся признать правительство во главе с Лениным. Началась большевистская практика принятия уникальной избирательной системы, где главным голосующим был рабочий. Его голос равнялся четырем голосам крестьян. Если учесть, что основная масса рабочих имела низкую квалификацию, была малограмотной и вообще неграмотной, пополнялась только за счет деревни, а «эксплуататоры» были лишены избирательного права, то в Советы выбирались не только интеллектуально не подготовленные к участию. Более того, поколение сталинистов (середина 20—40-х годов), считавшее себя строителями нового мира, формировалось из маргиналов, пришедших из деревни, получивших наспех начальное образование, находящихся под воздействием мифа о том, что именно они, приобщившиеся к политике от станка и сохи, и есть истинные хозяева и земли и государства, доказали, что, быв ничем, можно стать всем. При этом надо следовать определенным правам. Быть беспредельно преданным вышестоящему, душить всякие поползновения к самостоятельности, и особенно то, что можно расценить как собственнический пережиток.
С практикой мобилизации, голосования без права выбора сформировалась традиция голосовать как положено, ходить на демонстрацию, когда и сколько положено. Отчасти сталинское единодушие было функционально. Оно поддерживало в массовом сознании миф единства, вносило свои праздники в суровую жизнь. Но делало общество закрытым, не способным контролировать власть, критически воспринимать проводимую политику. Свобода выбора оказывалась за пределами жизни общества.
В настоящее время общепризнано, что привлечение всех к участию относится к утопии тоталитарного толка. Тотальная политическая активность — это псевдоучастие. При такой активности у человека нет выбора. А без свободы выбора народ остается вне политики. Отказавшись от свободы выбора, человек соглашается с тиранией, живет по указанию верхов.
Согласно либеральной идеологии участие является, во-первых, делом добровольным. Во-вторых, равенство в участии — не абстрактная универсальная ценность. Расширение равенства в избирательном праве зависит от роста культуры, «умения объединяться и совершенствоваться» (А. Токвиль). Характерно, что представитель классического либерализма Дж. Милль был сторонником всеобщего избирательного права, но в то же время ставил вопрос о последствиях действия всеобщего равного избирательного права при росте популярности рабочих партий, об опасности подавления права меньшинства. Такое опасение побуждало к политике постепенности расширения избирательного права. Одним из примеров постепенности является эволюция избирательного права в США. В 1787 г. право голоса в США имели только белые мужчины-собственники. Имущественный ценз исчез к концу XIX в. Женщины получили право голоса только в 1920 г. Черные без всяких оговорок получили право голоса только к концу 60-х. До 1970 г. в отдельных штатах еще существовал ценз на грамотность, оседлость. Двухсотлетнее развитие избирательного права — срок большой. И вместе с тем поучительный для понимания того, как необходима связь функциональности участия с достигнутым уровнем политической культуры, уменьшением социальных противоположностей в обществе.
Факторы участия. Что стимулирует участие и что мешает ему? В конце XIX — начале XX в. ответ казался ясным. Неграмотность широких масс, особенно в России, глубокая вера в силу просветительства, с одной стороны, закрытость политической жизни, доступность к коридорам власти очень малой группы — с другой,— все это подпитывало иллюзии относительно политических последствий распространения знаний. Ограниченный характер таких иллюзий был выражен в ленинской теории. Основываясь на тезисе, что неграмотный человек вне политики, Ленин считал, что пропаганда, школа коммунизма, обеспечит широкое участие, а советский бюрократизм — это следствие неграмотности масс. Бюрократизм будет ликвидирован с ростом культуры масс, по мере приближения к коммунизму, когда будут действовать несложные правила.
Упрощенное видение проблемы участия было свойственно и теоретику английского лейборизма Дж. Коулу. Слабому участию низов, ложному представительству он противопоставил «истинное», постоянное участие простого гражданина в управлении интересующими его делами. Неконтролируемость политических механизмов Коул объяснял не громоздкостью и сложностью государства, а тем, что у человека «нет шансов изучать азы самоуправления внутри малых ячеек общества». Основу таких представлений составляли ложные посылки о всепобеждающей роли просветительства и возможность свести управление к рефлексиям на уровне здравого смысла.
Существование современных аргументов, с помощью которых можно объяснить неучастие, состоит в том, что в обществе нет достаточных сил, стимулирующих или вызывающих активность всех.
Частично причины неучастия объясняются социальной и политической системой, невключением какой-то части людей в политическую жизнь. Частично — индивидуальными особенностями человека, предпочитающего быть невключенным.
Человек не видит ценности своего участия. Не все видят связь своей жизни с политикой, не все способны определиться. Для части людей неучастие — форма демонстрации отношения к власти. На человека влияет окружение, в котором преобладает положительное отношение к неучастию, время, в котором накопилось разочарование, усталость.
Что влияет на участие? На этот вопрос нет однозначного ответа, так как число участников велико, а уровни участия многообразны. В участии есть и рациональные мотивы и подсознательные факторы поведения. В молодой российской политологии еше нет обоснованной национальной модели факторов и мотивов участия. В американской политической науке разработана целая система факторов участия. При анализе и оценке участия учитываются: возраст; пол; вероисповедание; раса; членство в профсоюзе; продолжительность жизни в общине; предполагаемая важность выборов; наличие стимулов; отношение к политике; контакт по поводу выборов; статус, служебное положение; образование; условия детства; получение информации, которая совпадает с предпочтением; сила партийной ориентации; чувство гражданского долга; видение политических альтернатив; условия выбора (кризис или нет).
В США принимают участие чаще представители высшего и среднего классов, из образованных, из католиков и иудеев (меньше протестантов и православных). Среди участвующих в сопоставлении с имеющимися группами больше белых, мужчин, горожан, проживающих в экономически развитых и благополучных районах. Участвуют те, кто вырос в семьях, в которых обсуждаются политические вопросы, более информирован, считает себя компетентным, придает значение выборам, имеет контакт с организаторами избирательных кампаний.
Наукой определены также факторы, которые влияют на направленность участия, выбор политических предпочтений. Стабильно влияют на человека экономический, возрастной, психологический факторы. Так, состоятельные и преуспевающие склонны к умеренности, стабильности и консерватизму. Чем моложе, тем больше настроений в пользу изменений. Не пройдя школу жизни, молодежь более самоуверенна и ценность status quo ею еще не воспринимается.
Как оценивать эффективность участия! Критическое отношение к участию и неучастию повлияло на постановку вопроса об эффективности участия. Ценность участия видится не столько в том, что управление может стать более рациональным, сколько в том, чтобы управление не отрывалось от объекта управления, функционировало при допустимых нормах отчуждения человека от власти, при существовании простора для самоутверждения человека в сфере функционирования власти. Соответственно категорией эффективности оценивается не только рациональность структуры и функций управления, но и индивидуальная, групповая, массовая удовлетворенность функционированием властных систем, устойчивость ощущения участником своей значимости в принятии решений. При этом следует учитывать, что нет в обществе некоей единой, универсальной удовлетворенности.
Участие на уровне местной и региональной власти может выглядеть более зримым, чем участие в национальных выборах. Соответственно на местном уровне удовлетворенность может быть выше. Как правило, среди более образованных удовлетворенность в целом выше, чем среди менее образованных. Уровень активности и неудовлетворенности выше среди тех, кто относит себя к большинству.
Относительность различий участия и неучастия, наблюдателей и нигилистов особенно сильно проявляется в острые переходные периоды, которые сопровождаются кризисом участия. В России кризис участия выразился прежде всего в разрушении устоявшихся норм советской системы. Старая система участия, в целом функционировавшая до середины 80-х годов, включала широкий актив, традицию «Все на выборы», «Отдадим голоса за нерушимый блок коммунистов и беспартийных».
В ходе перестройки общество раскололось. Одни группы так или иначе представлены в структуре властных органов. Другие — не имеют доступа к власти. Участие, выражая противоположные интересы, стало каналом аккумуляции политических конфликтов. Инфляция и перспектива безработицы — устойчивые факторы воспроизводства массового чувства несправедливости, развития апатии. Большой стала масса неучастия. У других развиваются настроения экстремизма, что ведет у быстрому взлету партий демагогов и лжецов.
Кризис участия может быть преодолен с решением основных социальных проблем модернизации, освоением новых нормативов участия, характерных для гражданского общества, структурированием общества, развитием в политике элементов рынка.
Как относиться к абсентеизму? Кроме участвующих в политической жизни, значительная часть граждан периодически отключается от участия или не участвует никогда. Среди молчаливо неучаствующих есть две подгруппы: устойчиво аполитичные и временно отключившиеся от участия, т.е. в зависимости от ситуации то участвуют, то не участвуют.
Основную массу устойчиво неучаствующих составляют аполитичные граждане. Для них характерно полное безразличие к политике, нежелание участвовать в политических кампаниях, читать газеты, смотреть телепередачи на политические темы. Аполитизм малой части общества — обычное явление стабильного, демократического общества, которое может быть объяснено социальными, психологическими факторами. Однако не все неучаствующие глубоко аполитичны. В абсентеизме может выражаться и протест и неудовлетворенность возможностями выбора. Абсентеизм свидетельствует также и о том, что значительная часть граждан индифферентна к конкретным результатам выборов, так как не видит связи программ кандидатов с перспективами своей жизни и воспринимает избирательные кампании как только периодически повторяющиеся большие игры, которые им не интересны. Чем выше развиты институты гражданского общества, чем в большей мере существует простор для самоопределения (иметь самостоятельное дело, работать в негосударственных структурах), тем больше вероятность постоянного существования абсентеизма. В стране, где соблюдаются права и свободы человека и наблюдается экономическая стабильность и отлаженность социальной системы, абсентеизм части общества неизбежен.
Неучастие является также спутником или следствием политического и социального благополучия, удовлетворенности положением. Удовлетворенность может распространяться и на тех, чье положение по объективным критериям может быть оценено ниже среднего. Неучастие низов часто свидетельствует о том, что низы готовы жить по-старому. Во всех случаях неучастие может оцениваться как признак стабильности политических отношений. Однако с развитием социальной напряженности неучастие может переливаться в активность. Перелив из неучастия в участие может сопровождаться охлократическими амбициями, рождать движения, восприимчивые к популистским лозунгам и лидерам.
Абсентеизм — спутник не только благополучия и действия, принципа свободы как проявление отчуждения граждан от власти, но и потери доверия к политикам, интереса к направлениям политической деятельности. Становясь массовым явлением, абсентеизм может угрожать легитимности представительных органов, авторитету избранных. Поэтому абсентеизм — повод для критической оценки политической практики, свидетельство о постоянно воспроизводимом отчуждении власти от общества, разочарования избирателей, их неверии программам и заявлениям. Рост абсентеизма может рассматриваться и как признак политического кризиса, реакция на неспособность политиков предлагать альтернативы. Сторонники партиципационной демократии критикуют западную демократию, абсентеизм, считая, что в демократическом обществе не должно быть поводов к неучастию в голосовании.
Неучастие всегда содержит в себе неизвестность. Остается выявлять причины политической индифферентности. Среди неучаствующих немало тех, кто на сегодня в силу каких-то причин индифферентен, но молчаливо, про себя быстрее поддерживает власть, нежели настроенные антиправительственно. В абсентеизме может скрываться накопление энергии, бойкота, участия в политике через демонстрацию неприятия, стремление сорвать избирательную кампанию, ослабить легитимность представительной системы.
Согласно технократическому подходу политика одна из сфер научной деятельности. Следовательно, в ней должны быть заняты профессионалы. И нет необходимости дополнять ее массовым возбуждением, статистической суетой населения. Западные политологи консервативного направления видят в политическом неучастии по преимуществу благо. Так, англичанин М. Оукшотт считает, что политика должна оставаться маргинальной стороной жизни простого человека. Главное для него действовать согласно существующим нормам, но не участвовать в их создании и изменении. Претензии на творчество опасны развитием охлократических тенденций. Немец Э. Форстхофф акцентирует внимание на другом. Усложнение функций государства делает их демократический контроль все проблематичным. Рядовой гражданин является дилетантом, который не способен вникнуть в суть государственных дел. Активизация участия возможна, но в ограниченном аспекте. Неограниченная активизация чревата опасностями для функционирования системы, вспышками популизма, охлократии, увлечениями простыми решениями.
Отрицание необходимости участия в управлении на основе якобы онаучивания политики является результатом одностороннего видения возможностей слияния политики и науки, идеализации политической практики. Политика в современном обществе — поле столкновения крайне разных интересов, ценностей, аргументов и страстей, долговременного расчета и влияния мгновений. Политическая апатия частично функциональна для системы, когда абсистенты полностью удовлетворены своей жизнью. Но апатия может означать и неприятие системы, быть следствием недостатка знаний, может быть ресурсом для нигилистов. В таком случае абсентизм — потенциальная угроза демократии. Чем меньше возможностей участия человека в делах управления, тем выше вероятность концентрации власти в руках немногих, тем более закрытой становится политическая элита.
§ 5. УРОКИ ДЕМОКРАТИИ
Является ли демократия общецивилизационной ценностью? Накопленный человечеством опыт требует уточнения поставленного вопроса. О какой демократии идет речь? Родовой признак демократии — выборность — характерен для человеческого общества. В разных странах и в разные эпохи выбирали вождей и князей, атаманов и мировых судей и посредников, королей и префектов. В этом смысле демократия — это постоянное, то развивающееся, то затухающее свойство и древних, и современных структур. Страны, в которых в наше время отсутствует выборное начало, является больше исключениями, чем правилом. Демократия же, как система управления и тип политических отношений, формировалась и развивалась как феномен западной культуры. И еще предстоит выяснить, какова доля общецивилизационных начал в богатом западном опыте демократии. Незападный и околозападный мир медленно и неровно приобщается к демократическим ценностям.
Для понимания природы и функций западной демократии ценны замечания классиков политической науки. И. Шумпетер рассматривал западную демократию как результат постоянных испытаний способности понимать и решать проблемы общества. Определение ценности демократии зависит от того, что конкретно понимается под демократией. Выше обращалось внимание на то, что и понятие, и оценка демократии менялись от эпохи к эпохе. И сегодня не существует единого общепринятого определения демократии.
Исторически демократия во все времена представляла собой вариант соединения двух противоположных начал, между которыми живет политика. Один полюс — это полная концентрация всей власти в каком-либо лице, институте, когда мнение управляемых относительно принятого решения не имеет никакого значения, и управляемые являются только исполнителями. Другой полюс — полное самоуправление, когда деление на управляющих и управляемых неразличимо, или его нет, когда царствует анархия, т.е. власти, выделенной в институт или конкретного носителя, не существует. Но управляет власть порядка и общепринятых норм. Такую власть можно представить в идеальном гражданском обществе или при коммунистическом самоуправлении, когда люди будут преисполнены ответственности, обязательности, верности слову и соглашениям, рациональны, и когда не будет людей с отклоняющимся поведением, когда нет какой-либо угрозы извне. При полном самоуправлении снимается проблема власти народа и защиты общего интереса. Общее не выделено, и каждый человек является полноценным носителем всех ценностей. Общее между двумя полюсами в том, что там нет ни политики, ни демократии. Понятно, что две обозначенные крайности существуют лишь в воображении. В реальной жизни они не существуют. Однако их теоретическое моделирование помогает понять пространство политического, границы демократий. То, что лежит за пределами политики, можно сравнить с черными дырами, которые обнаруживают физики во Вселенной. Что скрывают черные дыры? Антимир? Ничего? Нам неведомо; но привычного нам живого, тем более человека, там нет. Примерно то же самое можно сказать о пространстве, которое находится за пределами политики. Однако выделение в теории двух крайностей играет определенную познавательную роль, позволяет лучше уяснить, что политика — это всегда власть, с которой общество так или иначе согласно. Политическая власть — это поиск согласия управляющих с управляемыми. Это значит, что существование абсолютно недемократичной легитимной власти в истории обществ больше исключение, чем правило. Но и развитие полной демократии, т.е. перерастание ее в самоуправление,— романтические, научно не обоснованные в наше время мечты. Противоположность начал, между которыми демократия как бы вибрирует, обусловливает ее противоречивость, цикличность ее развития, уменьшение и рост ее сторонников и критиков.
Современная демократия — это нахождение баланса между такими противоречащими друг другу идеалами свободы и равенства, полновластия народа и автономией человека. Ценность демократии может возвышаться благодаря возможности изъявления воли каждым, но может и принижаться из-за дороговизны и длительности демократических процедур. Большие надежды, возлагаемые на демократизацию общества, обычно сменяются разочарованиями. Влияние демократических институтов ограничено. Демократия является альтернативой любой тирании, тоталитаризму, административно-командной системе. Но она не гарантирует эффективности, хорошего правительства, сильной власти, высокой организованности. Демократические институты и традиции не гарантируют решения социальных, экономических проблем, но дает больше шансов для их решения гуманными способами. По происхождению демократия — западное явление. М. Вебер заложил традицию оценки демократии как европейского явления, определяемого христианскими постулатами равенства и личной ответственности.
Исторически демократия развивалась быстрее и увереннее там, где взаимосвязь между государством и экономикой была ограничена, где был накоплен большой потенциал динамичности и быстрой приспосабливаемости человека к модернизирующимся условиям тру да и жизни. Главное в демократии — это реализация принципа конкуренции в сфере политики. Поэтому демократия может критиковаться как игра индивидуалистов и действие только холодного расчета. Примечательно, что Э. Берк не был противником демократии; он подходил к ней не абстрактно, не как к некоему универсальному идеалу. Для него важна была не сама по себе демократия, а улучшение жизни. Резкие изменения не улучшают систему; хуже того, они могут разрушать. Берк возрождал роль древнегреческой добродетели, не абсолютизировал свободу и демократию.
На национальную модель и конкретно-историческое состояние демократии влияют особенности и итоги исторического развития, уровень социоэкономической развитости и концентрации людей в социоэкономических структурах; степень равенства и неравенства и уровень их осознания; мера гомогенности и гетерогенности общества; глубина субкультурных делений, особенно территориальных и этнических различий; влияние на страну международного сообщества.
Социоэкономические предпосылки демократии те же, что и для конституционализма. Как справедливо заметил Липсет, трудно представить современную демократию с постоянной нищетой и без обеспечения модернизации. Исключение могли бы составлять «наиболее самодержавные нации», но в изменяющемся мире подобные нации обречены на исчезновение. В конечном счете тенденция усиления авторитаризма обратно пропорциональна интересам повышения уровня национального развития.
Чем богаче страна в целом, тем выше средний доход на душу населения, тем реальнее перспективы развития демократии. Пожалуй, исключение составляют только нефтедобывающие арабские страны, в которых доход на душу населения очень высок, а демократии нет. Но это исключение только подтверждает общее правило. Демократия неизбежно сопровождает не богатство само по себе, а является результатом высокой эффективности экономики, высокой производительности и квалификации труда.
Демократия стимулирует выравнивание доходов и подпитывается демократизацией прибыли. Характерно, что в странах развитой демократии доход 20% населения равен 40% доходов страны. К такому показателю идет большинство стран новой демократии. К ним относится большинство стран Латинской Америки, Южной Европы, некоторые азиатские страны — Индия, Турция, Корея. В странах устойчивой демократии сложилась стабильная доля доходов, которая идет на образование и здравоохранение.
Западные демократии сложились под влиянием специфических социокультурных и социоэкономических факторов. Демократия в Европе была результатом утверждения протестантского образа мысли и поведения. Старое, классическое понимание христианства, ассоциировавшееся с равенством, живет в сердцах и официальном языке. Оно соединимо с отношением к демократии как повседневному и повсеместному испытанию в условиях капитализма. Смысл капитализма, согласно концепции Шумпетера, в высокой предприимчивости инициативного собственника, в прагматичности цивилизации. Это не только погоня за прибылью (за что изобличал капитализм Маркс), но и способ реализации целей конкуренции. Преуспквание на рынке обеспечивается за счет технической инновации, юридического контроля за добросовестностью собственника, согласованием интересов, качеством предлагаемой продукции.
Исторически первым борцом за демократию была буржуазия. С ее активностью связано становление всех демократических институтов и духа либерализма. Рабочее движение способствовало гармонизации и социализации демократии, расширению ее рамок. Сегодня основной силой демократии является широкий средний класс. Во второй половине XX в. демократия развивалась на фоне уменьшения антагонизмов, глубины противоречий, развития отношений доверия в политике. Но демократия функционировала без перебоев в том случае, если сфера деятельности государства ограничена.
Демократия стала устойчивым образом жизни в обществе, которое не расколото по классовому, религиозному, этническому или какому-либо другому признаку, где преобладает политическое доверие друг к другу разных сил. Это значит, что партии большинства не покушаются на жизненные основы, рынок, свободу, собственность, что партиям меньшинства гарантирована свобода критики, радикализм не популярен.
Демократия утверждается там, где сложился не романтический, но прагматичный взгляд на ее возможности, сознание того, что демократия сама по себе не только не решает социальных проблем, но не избавляет общество от проблемы конфликтов. При сведении социальных проблем к политике, повышенных ожиданиях от политических акций появляется призрак охлократии. Демократия полностью оправдана там, где в обществе достигнут консенсус по основным вопросам социальной организации, преобладает удовлетворенность жизнью.
Существуют и духовные предпосылки устойчивости демократии. Демократия будет тем шире и глубже, чем устойчивее в обществе стимулы для поведения, адекватного нормам гражданского общества. Поддержка таких стимулов в условиях ломки старого и становления нового проблематична, так как возникновение новых структур и изменение и разрушение старых — процесс долгий и болезненный.
Если в обществе нарастает конфликтность, растет вмешательство государства, то демократия переживает кризис. Развитию демократии способствуют длительные периоды мирного времени, конфликты же усложняют и препятствуют этому процессу. Ленин же, наоборот, определял демократию как форму классовой борьбы. Руководствуясь таким подходом, можно установить только недемократию.
В России формируется новая (по сравнению с западной) демократия. Главной ее особенностью на начальном этапе становления является обстановка критики советского наследия, сохранение традиций этатизма, осознание необходимости учета требований жизнеспособности большого государства. Новая российская демократия — это неупрочившаяся демократия, с периодами, элементами и территориями недемократии.
Что мешает развитию демократии в России 90-х годов? Существование противоречий, которые если не раскалывают общество, то поддерживают возможность раскола. Пока существенны признаки социополитической биполярности типа коммунизм — социал-либерализм, национализм (или патриотизм) — космополитизм. Значителен риск развития биполярности до конфликтов, броска в демократию бедных, пауперов, но слабо прививается культура согласия. Широко распространено сознание неблагополучия России, что не способствует развитию национального самосознания, уважения к традициям и институтам. Бегство капитала на Запад, утечка мозгов, растущая преступность и коррупция также не способствуют развитию в обществе сознания общности целей — важного условия демократии. В России не наблюдаются социальные процессы модернизации, которые на Западе благоприятствовали упрочению демократии: территориальная и социальная мобильность, рассредоточение интересов людей под влиянием разнообразных социальных проблем. Формирующаяся новая элита не проявляет способности концентрировать в себе гражданственность и патриотизм, поддерживать связь с основной частью общества. Общество отвечает на закрытость элиты слабеющим участием в выборах и референдумах. Проявился кризис доверия к политическим силам, которые еще не стали партиями. Можно, однако, допустить, что Россия так и не станет страной развитой многопартийности. У нас возможность образований партий появилась с большим опозданием. Многие функции, ради осуществления которых когда-то возникали партии (просвещение, пропаганда новых ценностей и идеалов), теперь во многом выполняются средствами массовой информации. Теперь наблюдается естественный рост независимых избирателей, т. е. тех, кто не торопятся или затрудняются быстро определить свою позицию на выборах, не придают выборам достаточного значения и считают, что они не стоят того, чтобы являться на избирательный участок. Поэтому развивается практика растягивания времени голосования и апробирования заочного голосования.
ЛИТЕРАТУРА
Платон. Государство // Соч. в 4-х т. Т. 3. М., 1994.
Токвиль Л. Демократия в Америке. М., 1992.
Паренти М. Демократия для немногих. М., 1990.
Основы политологии. Курс лекций / Под ред.В. П. Пугачева. М., 1992.
Александров В. Народ и выбор политика // Обществ, науки и современность. 1992. № 6.
Азбука процесса выдвижения кандидатов в президенты США в 1992 г. М., 1992.
Выдрин Д. В полтике должны участвовать не те, кто желает, а те, кто может...// Перспективы. М., 1991. С. 80—89.
Кевин Филлит. Политика богатых и бедных. Богатство и американский электорат после Рейгана: Реферат // США: экономика, политика, идеология. 1992. № 10.
Соргин В. В. Идеологический плюрализм в США: перипетии и закономерности // США: экономика, политика, идеология. 1992. № 8.
Что такое демократия? Выдержки их брошюры ФРГ «Парламентская демократия // Полис. 1992. №3.
Глава девятая
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК И ПОВЕДЕНИЕ § 1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОРЯДКА
Под политическим порядком понимается организованность (упорядоченность и согласованность), функциональность и устойчивость (стабилиность) политических отношений. Порядок проявляется в легитимности и определенности направлений деятельности властных структур, в постоянстве нормативов, привычности типов поведения.
Проблема порядка впервые была поставлена учеными-просветителями еще до падения классических монархий с надеждой на установление справедливости и порядка. Этому служила идея происхождения государства на договорных началах.
Заметную роль в обосновании порядка сыграл Т. Гоббс. По: мнению Гоббса, все люди по возможностям и вожделениям равны между собой и поэтому их естественное состояние — это война всех против всех или воля к борьбе. Во имя мира человек идет на взаимные ограничения своих прав. Благодаря государству, которое гарантирует безопасность, устанавливается общественный порядок. И. Кант и Сен-Симон ставили вопрос о переменах в государственном устройстве без революции. Главный вопрос об обществе, по мнению О. Конта, это — самосохранение, истоки устойчивости и правопорядка. Им был обоснован закон двойной эволюции (социальной интеллектуальности), или закон трех стадий. На первой стадии — теологической — господствуют фикции, не имеющие доказательств. На первой стадии выполняется функция гармонизации чувств и инстинктов человека. Теологический порядок рано или поздно разрушается, боги, с которыми ассоциируется добро, справедливость и мудрость, меркнут. Происходит это под влиянием социального и интеллектуального прогресса, развития критицизма, подрыва религиозных убеждений. Наступает вторая стадия — метафизическая. Революционный кризис, господство разрушительных воззрений. Главное ее отличие — противопоставление абстракций исторически сложившимся реалиям и массовое возмущение существующим порядком, анархия умов. Третья стадия — позитивная — основана на конкретных реальностях. На этой стадии устанавливается органическая связь порядка и изменений, противостояние анархистов и ретроградов теряет всякий смысл. Поздний О. Конт приходит к выводу, что главное на третьей стадии будет не система наук, а новый теологический синтез, поэтому необходимо новое богостроительство, поиск духовной опоры для обновленного и измученного разрушениями общества. Контовскую теорию поддержали и развили М. Вебер и Т. Парсонс.
Вебер обосновал разные типы политического порядка в зависимости от традиционного, легального, харизматического типов господства, уделив особое внимание рациональности повышения роли бюрократии в управлении делами общества.
Парсонс выделил основные условия формирования, поддержания и разрешения модели порядка. Любая человеческая система, в отличие от физических и биологических систем, имеет: а) символические механизмы регулирования — язык, ценности; б) нормативы, т. е. зависимость поведения человека от общепринятых норм; в) некий потенциал иррационального волюнтаризма, который выражается в определенной независимости от условий среды и в зависимости от субъективных определений ситуации. В символических механизмах и нормативах сконцентрировано прошлое. В волюнтаризме может сосредоточиваться много субъективных представлений о ситуациях, подпитываемых прошлым. Все свойства социальной системы в совокупности образуют большой потенциал самосохранения.
Современная теория политического поведения основана на анализе прежде всего устойчивого поведения и является западной теорией по своим идейным и практическим истокам. Основы теории сформировались с появлением учения о договорном происхождении государства, подпитываются современной социологией конфликта, бихевиористскими и психоаналитическими построениями. В теории политического поведения из-за недостаточной развитости российской политологии еще не нашла своего отражения эволюция политического образа жизни России. Остается открытым вопрос — можно ли при описании разновидностей поведения в доперестроечное — постперестроечное время ограничиваться готовыми категориями? Скорее всего потребуется обоснование новых подходов, внесение существенных корректив в теорию. В теории порядка и поведения исходными являются следующие положения. При порядке поведение нормативно, значит, предсказуемо, т. е. непредсказуемость поведения или исключена или пространство ее узко. Все формы поведения можно свести к определенным типам и стандартам. Но ни нормативность, ни предсказуемость не являются абсолютными показателями порядка, так как полного идеального порядка в политике нет.
Характеристике порядка помогает категория стабильности, т. е. сохранение режима устойчивости и согласованности с минимальными отклонениями. Полная политическая стабильность, или состояние неподвижности, которое не предполагает какие-либо изменения,— явление исключительное. Смена правительств, активность оппозиции привычны для большинства стран, в том числе и для тех, которые считаются политически стабильными. Сталинский режим 30—50-х годов приобрел стабильную форму порядка, но отличался неустойчивостью по отношению к лицам, принимающим решения, и по отношению к объектам управления. Периодические кампании по чистке партии, репрессии привели к тому, что никто не мог чувствовать себя уверенно в той системе. Ценностные установки также менялись быстро. Так, интернационализм как официальная идеология сменялся борьбой с космополитизмом, народные герои объявлялись врагами народа. Парадокс сталинского режима в том, что порядок обеспечивался путем сознательного выборочного разрушения отдельных государственных устоев. Порядок поддерживался безграничным единовластием, подкрепленным страхом. Но в этом заключалась и слабость режима. Чем большее место страх занимал во всех структурах власти, тем бесперспективнее становился режим. Сталинская эпоха порождала волюнтаризм, компрометируя так называемые демократические символы и нормативы. Период правления Брежнева может быть примером пагубной стабильности в закрытом обществе. Периоды правления Андропова, Черненко были периодами сохранения прежнего административного порядка. Но в первом случае руководство попыталось ужесточить борьбу с коррупцией и дисциплину на производстве. Во втором — была возбуждена целая серия уголовных дел, возникла дестабилизация в положении высших руководителей, но в обоих случаях порядок сохранялся.
Полная или абсолютная стабильность, если она и возможна (при высоком уровне благосостояния, огромной силе традиций, сглаживании проявлений неравенства, жесткой диктатуре), то неизбежно ведет к накапливанию проблем, росту неудовлетворенности. Полная стабильность — идеал статического бытия — обрекает экономику страны на застой, а государство — на историческую смерть. Характерно, что идеологи брежневских времен принимали за достоинство советской политической системы — стабильность. Действительно — ни оппозиций, ни альтернатив, ни резких перемен в высших и средних звеньях управления — торжество геронтократии. В итоге страна в социальном, экономическом, политическом развитии сильно отстала от развитых стран. Утвердилась власть немощных старцев, экономика держалась на экспорте сырья. Однако есть и другой, функциональный тип политической стабильности, противостоящей революциям, непредсказуемости поведения правящей элиты, но предполагающей сохранение демократических институтов, конституционализма и изменения в политическом курсе.
Есть ли какие-либо гарантии политической стабильности? Ответ может быть конкретным только применительно к определенному периоду и определенной стране. Политический опыт развитых стран непригоден или малопригоден к обществам, только начавшим переход от традиционной к современной системе. Однако обращение к практике развитых стран поучительно. Здесь накоплен большой опыт, богатый материал для общих выводов.
Гарантии поддержания политической стабильности содержатся в социальных и политических условиях. Среди социальных факторов на стабильность работает рост экономики и благосостояния, уменьшение социальных противоречий в условиях жизни, убеждение в благополучности страны по сравнению с другими. Наоборот, на нестабильность работают социальные контрасты, религиозные, территориальные, этнические противоречия, нетерпимость.
В США основным социальным фактором стабильности является гетерогенность населения. Считается, что никакая отдельная группа не может развиваться до большинства. Любые социоэкономические, этнические, территориальные, религиозные, половозрастные группы внутренне гетерогенны по статусу, занятости, доходам. В этой ситуации всякий радикализм ведет к расколу любой коалиции. При этом функции власти изначально ограничены. Политическая система создавалась и функционировала как ограниченная система власти, призванная поддерживать существующие экономические отношения, но не преобразовывать их.
В США сильна традиция приверженности статус-кво. Избиратели больше предпочитают голосовать за того, кто уже был однажды избран, имеет опыт, связи. Конгрессмены ревностно отстаивают узколокальные интересы, даже если они противоречат общенациональным. Поэтому новые проекты часто блокируются законодателями.
В каком соотношении и зависимости находятся стабильность и демократия? Демократия осложняет решение проблем стабильности, особенно в обществе со множеством проблем политического и экономического развития. При остроте конфликтов, экономическом и политическом неравенстве, многочисленности маргинальных слоев демократия может оказаться слишком рискованной политической формой развития. Особенно в ситуации, когда страна переживает развитие «вдогонку», стремится за более короткий срок пройти путь, на который в развитых странах ушли века.
Иные возможности у демократии в развитых странах, или как их называют в «современных обществах» (И. Фейербенд), обществах «массового потребления» (У. Ростоу, Б. Рассел). Но стабильность при демократии означает открытость политической системы для общества, существует возможность балансирования влево — вправо между ростом экстраакционной, регулирующей функциями и реагированием на отношение общества к государственной политике. Иными словами, при демократии стабильность относительна, неизбежно колеблется. Но колебания, малые изменения в конечном счете благотворны, так как позволяют находиться политической системе в режиме непрерывной самокорректировки. Обобщив огромный фактический материал по странам Северной и Южной Америки, С. Липсет сделал вывод, что экономическое развитие и конкурентный характер политической системы совпадают, между этими понятиями существует корреляция.
Демократия не гарантирует стабильности, тем более если она еще не стала устойчивой традицией. В этом смысле демократия больше историческая, чем общецивилизованная ценность. Она оправдана в странах, где, как правило, поспешали не торопясь, не стояли перед проблемой развития «вдогонку», а политическая система строилась, менялась, не нарушая принципа конституционализма и не претендуя на роль главного субъекта экономических и социальных изменений.
Американский опыт говорит о следующих принципах, которые обеспечивают функциональность системы,— сведение к минимуму количественных и качественных перегрузок политической системы требованиями и тем самым предупреждается сама возможность возникновения напряженности, угрожающей появлению факторов дисфункциональности. Накоплено большое число селекторов, фильтров в потоке голосов граждан. Основные из них — группы интересов, группы давления, партии, парламентские комиссии, комитеты. Благодаря многоступенчатости, многоинституциональности, артикуляции и агрегации интересов непосредственная зависимость государства, исходов политической системы от воли большинства ослаблена. Незыблемой является процедура, при которой только квалифицированное большинство может решать принципиальные вопросы, освобождать от должности тех, кто избран, вносить изменения в Конституцию.
Воля большинства формируется на основе деятельности двух партий, которые по влиятельности равновелики. Перевес популярности лидера одной из них в год выборов объясняется стечением ряда объективных и субъективных факторов. И главный их них — накопление недовольства представителями правящей партии, рост популярности оппозиции. Однако меняющееся большинство не столь сокрушительно для меньшинства и что очень важно нестабильно. Опыт показывает, что политическая стабильность возможна при нестабильном большинстве. При двупартийной системе кандидаты на выборах не могут сосредоточиваться на одном каком-либо вопросе и рассчитывают на победу при обращении ко всей группе актуальных проблем. Неизбежны комбинации, компромиссы, что уменьшает риск радикализма.
Американская политическая система свободна от институтов, при которых правительство вынуждено напрямую следовать воле граждан, сиюминутному настроению большинства. Предостережение Медисона действует подобно принципу: демократия, основанная на прямой и абсолютной зависимости избранного от воли простого большинства, несовместима с гарантией личной безопасности и прав человека, рождает раздоры и неизбежно разрушается. Президента окончательно выбирает коллегия выборщиков, которые могут изменить свой выбор в связи с какими-либо вновь открывшимися обстоятельствами. Сенат также свободен от зависимости преходящих настроений, обновляется на одну треть. Члены Верховного суда назначаются пожизненно. В итоге в политическую систему заложена сдержанность относительно радикальных изменений, так как всякая новая позиция должна быть результатом согласования вчерашних и сегодняшних предпочтений и настроений. Государство является саморегулирующейся системой, его отдельные составные части, взаимодействуя между собой, в состоянии поставить друг друга на место. Существуют не только три ветви власти, но законодательная власть также разделена на две части, каждая из которых мало зависит от другой.
Отмеченные процессуальные и структурные особенности являются американской традицией. Они достаточно эффективны при устойчивости национальных ценностей. В России воспроизведение в структурах опосредованности выражения воли, принципа разделения властей недостаточно для стабильности. Еще предстоит добиться согласия в вопросе направлений и темпов изменений, развитии компромиссов, исключении за какой-либо группой постоянного права вето в законодательных органах.
Под политическим поведением понимается любое действие или группа действий по поводу власти и с использованием власти. В отличие от нравственного, религиозного политическое поведение в целом отличается большей организованностью, коллективностью как деятельности, так и бездеятельности, развитием организаций. Обязательный элемент механизма политического поведения — групповые влияния, формирование коллективных интересов, их актуализация. Предметом анализа является деятельность по отношению к группам, низам и верхам.
Если власть можно назвать первым вопросом политики, то выбор поведения это — второй вопрос политики. Власть и тип поведения можно разграничить только в теории для удобства анализа. В реальной политике они нерасторжимы и взаимообусловлены. Можно сказать — какова власть, таковы и типы поведения. В свою очередь по типу поведения определяются содержание и эволюция власти. Под типом политического поведения понимается устойчивый образец или модель поведения, характерная для данной группы, общества в целом, для конкретной эпохи.
Антиподом функционального типа поведения является отклоняющее поведение. Согласно системному подходу, разработанному Парсонсом, межгрупповая напряженность, нарушение сотрудничества, возможность агрессивного поведения, экономические потери являются отклонением от целей и ценностей системы — нарушением социального порядка. Политически значимыми формами нарушения политического порядка выступают террористический акт, организация неповиновения, беспорядков, вооруженный мятеж, восстание, крестьянские, партизанские войны. Данные виды поведения являются антисистемными в том смысле, что они ослабляют или разрушают сложившийся порядок. Однако носители отклоняющегося поведения могут быть носителями и нового будущего порядка. Так, нацисты в Германии имели штурмовые отряды, собственные милитаризованные группы. С приходом к власти штурмовые отряды стали основой государственной структуры СС и СА.
Отклоняющееся поведение в демократическом обществе не подавляется системой, если оно не противоречит принципам Конституции. Но чем более массовы является противопоставление поведения сложившемуся порядку, менталитету, тем в меньшей степени оно может быть охарактеризовано как только отклоняющееся. Под воздействием массовых изменений смещается понятие нормы, нормального. Становятся актуальными понятия социальных изменений, политических перемен. В советской истории к переменам относятся НЭП, реорганизации под руководством Хрущева, перестройка 1987—1991 гг., послеавгустовское (1991 г.) реформирование. Основным признаком периода перемен являются повышенная роль случайности в определении направлений, изменений, трудность предсказуемости или даже непредсказуемость поведения. Объясняется это сравнительной быстротой изменений в ожиданиях, соотношении ресурсов за и против, повышенной ролью лидеров.
Выделяются различные основания типологизации политической деятельности в зависимости от связи поведения с конкретной структурой власти, отношений общества и власти, специфики самого общества. Классификация типов политического поведения позволяет лучше охарактеризовать общие тенденции и тональность поведения. Однако существование отдельных типов поведения явление не столь частое. В жизни сплошь и рядом встречаются симбиозы разных типов поведения.
Ведущим основанием типологизации политического поведения является характер отношений, который складывается между субъектами политики. Последнее же определяется типом конфликта. Политика вырастает из конфликта, питается им. Без конфликта нет необходимости в политике.
Каковы в обществе конфликты, такова и политика. По доминирующим типам отношения к конфликтам можно судить о национальной системе политических отношений, потенциале развития, рациональном использовании ресурсов.
Конфликты в политике могут быть разные в зависимости от меры противостояния, масштабов, числа вовлеченных в конфликт. Достижением теории и социологии конфликта 50—60-х годов было преодоление ограниченности традиционного критерия конфликта. Согласно ему конфликт там, где делается упор на силу в достижении победы. Американский социолог политики А. Раппопорт показал, что все конфликты имеют общие черты, но не имеют универсальной модели. Им выделены три основные модели: борьба, или схватка; спор, или дебаты; игра, или маневры. Продолжая мысль о множестве моделей конфликтов и соответствующих типов поведения, следует иметь в виду, что нет национальных систем с одной моделью поведения, в жизни редки также примеры чистых моделей. Как правило, в реальном политическом поведении можно обнаружить базовую модель и отдельные характерные черты моделей.
§ 2. ТИПЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОВЕДЕНИЯ
Борьба. Поведение типа борьбы или схватки (термин, используемый западными политологами) основывается на осознании непримиримости позиций, заключается в отношении к политическим противникам как врагам. Массы делятся на сочувствующих и тех, кто поддерживает врага. В схватке к переговорам прибегают как к запасному выходу, только в том случае, если упор на силу становится совершенно бесперспективным или крайне невыгодным. Развитие борьбы внутри государства означает, что общество расколото или его целостность была имитацией, поддерживалась временными силовыми факторами. Классическим примером теории борьбы является теория перманентной революции Троцкого; теория Ленина о союзе рабочего класса с крестьянством в борьбе с царизмом, и о союзе только с беднейшим крестьянством в борьбе за пролетарскую революцию; теория Сталина перехода от политики ограничения к политике ликвидации кулачества как класса. Открыто провозглашаемая или скрытая цель поведения типа борьбы — в уничтожении противостоящей стороны. Основной ресурс для такого поведения — насилие, страх. Политика типа борьбы выражается в двух типах идеологий. Один из них оправдывает тиранию, деспотию, авторитаризм, другой — бунт, революцию, войну, массовые волнения и забастовки, конфронтацию.
Установление в обществе той или иной диктатуры означает, что носители власти воюют со своими подданными и управляемыми. Политику партноменклатуры в СССР можно свести к разным формам подавления сопротивления и предотвращения возможного появления сопротивления. В верхах судили о том или ином наместнике — секретаре обкома по тому, какова обстановка: тихо или неспокойно в подвластной области или республике.
Для древних война была естественным средством проявления и утверждения власти одних над другим. По Гераклиту, война — отец и царь всего, так как разделила людей на достойных свободы и рабов. Для Аристотеля — война естественное средство добычи рабов. Фома Аквинский опровергал принцип несовместимости войны с учением Христа и обосновал право священной войны. Для Гегеля война — целительная сила, предохраняющая от нравственного упадка, помогает познать сущность земного и успокоиться нации. По Гумпловичу (1839—1909), парадигма политики может быть понята лишь на фоне непрерывной борьбы одних против других. Борьба — главный фактор не только политической, но всей общественной жизни. Стремление каждой группы к подчинению себе другой, к порабощению и господству объявляется основным социологическим законом.
Отношение к борьбе радикально изменилось после уроков борьбы коммунистов и социалистов, фашистов с коммунистами и социалистами, тяжелых последствий двух мировых войн, опасности наступления сил. заинтересованных в равенстве, на силы, для которых приоритетом является свобода. Господствовать стало мнение, что поведение типа войны, схватки, борьбы является наиболее агрессивным и разрушительным типом политики, оно усугубляет раскол, ведет к распаду общества. В борьбе нет места расчету затрат и результатов, системе ценностей, которая могла, бы стать основанием для компромиссов. Иного выхода из борьбы, кроме победы, нет. Дисфункциональными разрешениями конфликта между управляемыми и управляющими являются открытые сопротивления власти, мятеж, восстание.
Бунт — бурная, идущая от низов, стихийно возникшая попытка разрешения конфликта между управляемыми и управляющими, открытое сопротивление власти. Бунт непосредственно направлен не столько против власти, сколько против ее отдельных представителей, является стихийным проявлением «бесовства революции» (Достоевский), бессмысленности и беспощадности прорыва ненависти; выливается в беспорядки, захваты чего-либо или кого-либо, убийства, избиения, поджоги; сопровождается уничтожением интеллектуального достояния и гибелью людей.
Мятеж является вооруженным и организованным выступлением. Организаторы мятежа — или часть офицерского корпуса или группы единомышленников, имеющих опыт нелегальной работы, организации противоправных актов с использованием насилия. Обычно, говоря словами поэта:
Мятеж, соединенный с бунтом или бунтами, является массовым восстанием, он может перейти в революцию, т. е. насильственное ниспровержение старой власти и установление новой. Все три понятия насильственного сопротивления власти в силу деструктивности не являются строгими. Так, за событиями 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади в Санкт-Петербурге закрепилось название «восстание декабристов», хотя оно не было массовым вооруженным выступлением. События 1848 г. в ряде стран Европы, 1905—1907 гг. в России не закончились победой восставших, но за ними закрепились названия «революции».
Вооруженную борьбу, в которую вовлечены страны, большие массы людей, называют войной. В отличие от широкомасштабных акций применения огнестрельного оружия война имеет два отличительных признака Во-первых, в войне с обоих сторон участвуют целые страны или большие группы людей и каждая сторона имеет армию, армейские образования. Во-вторых, война — результат превращения какого-либо конфликта во всеопределяющий. Иначе говоря, борьба принимает тот уровень, когда все остальные конфликты как бы подчинены ей и все отношения между сторонами сводятся к вопросу, кто — кош. Решение же вопроса видится только на пути войны. Поэтому не всякий вооруженный конфликт, подавление силой является войной. Но во всех случаях политические демагоги используют факты вооруженных конфликтов для нагнетания страха населения, впечатления, что общество уже вступило в полосу войн и жестоких схваток.
Война является выходом за грани политического, продолжением политики другими средствами (К. Клаузевиц). Война — продолжение политики, но уже не собственно политика, так как столкновение позиций перерастает во взаимоуничтожение ресурсов. В войне нет существенного свойства политического — достижения целостности. В этом смысле война уже не политика (что такое политика см. глава первая). Но за развязывание войны политики несут ответственность, так как война является следствием ранее проводимой политики, ее продолжением.
Революция — результат развития политической напряженности. Однако революция выходит за пределы политического порядка, является своеобразным неоварварством. Революции и войны — наиболее отрицательные последствия поведения типа борьбы. Они аномальны, так как разрывают связь с прошлым, разрушают демократию и государственность, подрывают нравственность общества. Все великие революции переходили в гражданские войны и заканчивались установлением монархий (Англия, Франция) или авторитарных режимов (Россия, Китай). Однако было бы упрощением свести революцию к прерыванию исторической эволюции, иррационализму в поведении. Революции не только объяснимы как результат развития противоречий, являются не только временем дисфункциональности, но и периодом сложной переплавки режима власти. Если после революций в Англии и Франции произошел возврат к монархиям, то все же это были другие, буржуазные монархии. Россия после революции стала страной, где власть не имела оппозиции и парламента. Но новая авторитарная власть оказалась способной организовать модернизацию страны.
Игра. Выражение «политические игры» укрепилось в результате возникновения в политическом поведении тех элементов, которые были выявлены математической теорией игр. Прежде всего стремление всех сторон принять оптимальное решение в условиях конфликта. Действия каждого в целом предсказуемы, так как мотивы поведения рациональны. Участники конфликта имеют возможность выбирать вариант решения и поведения в соответствии со своими интересами. Игра распространена среди непосредственных участников политической жизни, от лидера до избирателя. В ходе игры ставится конкретная цель: получить место в парламенте, должность мэра, президента, министра, добиться какого-то правительственного решения, принятия закона или поправки к нему. В игре практически нет места идеологиям, противостоянию ценностей. Есть осознание интереса, участники политической жизни рассчитывают свои ходы, анализируют потери и приобретения. В игре в наибольшей мере «работает» голый расчет, в этом смысле поведение типа игры можно считать наиболее рационалистическим. Поведение каждого из участников игры состоит в том, чтобы в ходе игры, т. е. избирательных кампаний, слушания законопроектов, обсуждения кандидатур на государственные должности, набрать как можно больше очков и опередить соперника. Избиратель может не питать симпатий к какому-либо кандидату. Однако голосует за него, так как другие видятся совсем непригодными. Блокирование партий на выборах — типичный пример игры.
По ряду признаков игра схожа с борьбой. Как и в борьбе, интересы участников игры могут оставаться неизменными, и поэтому разрешить конфликт подобного типа бывает невозможно, так как его источник — несовпадение ценностей и предпочтений — продолжает существовать.
В игре, как и в борьбе, преобладает ориентация на победу при ограниченности мест и благ в завоевании первенства. Но природа игры состоит в конкуренции в рамках данной системы, сложившегося политического порядка. Игра предполагает, что одна из сторон что-то теряет или не достигает цели, но исключает борьбу на подавление, уничтожение, изгнание. Было бы идеализмом представлять игру как разновидность легкоатлетических соревнований, в которых конкуренты независимо друг от друга прилагают свои усилия к достижению цели, их устремления параллельны. Игра есть всегда противостояние единиц, не исключает взаимного вмешательства сторон, компроментацию противника, добычу секретов.
Борьба может быть жестокой по отношению к противоположной стороне; игра, как правило, отличается жесткими правилами. Но участник игры уверен в обязательности существующих правил, неотвратимости наказания тех, кто уличен в их нарушении. Во всех случаях игра не посягает на политическую стабильность в обществе, тем более на разрушение политической системы. Классическим примером незыблемости правил является дискредитация президента США Никсона и его вынужденный уход в отставку.
Для «игроков» очевидна несовместимость интересов, но следование правилам, которые являются результатом дву- или многосторонних договоров. Соглашения могут так или иначе ограничивать напряженность сторон, снимать отдельные претензии. Одна из сторон прекращает деятельность на конкретном участке, осознав ее бесперспективность, или в обмен на прекращение деятельности другой стороны на другом участке.
В отличие от борьбы игра в силу конкретности предмета конфликта кратковременна. Игра считается законченной с завершением какой-либо кампании, когда участникам стал известен исход. Не поведение типа игры бесконечно. С завершением одной игры начинается другая. Если поведение типа борьбы может включать стратегию поведения, то игра — по преимуществу политическую тактику. Борьба и спор могут продолжаться десятилетия, игра — год, месяц, несколько дней. Победа в споре подготавливается долгой критикой противостоящей стороны. Победа в игре может быть обеспечена удачным ходом накануне выборов. Так, победа консерваторов на выборах в США в начале 80-х годов готовилась долгой критикой либерализма, ослабления роли традиционных ценностей, особенно семьи. В свою очередь критики неоконсерватизма к концу 80-х годов накопили заметный политический капитал, и в 1992 г. республиканская партия потерпела поражение на выборах. Игра большое распространение имеет в открытых обществах и с открытыми элитами, где в политике развит дух конкуренции. В России больше известны не политические, но аппаратные игры. С развитием партий, лоббистских групп, упрочением независимости СМИ аппаратные игры перерастут в политические или сольются с ними.
§ 3. ТЕОРИЯ БОРЬБЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ
На политическую историю России, особенно XX в., большое влияние оказала ленинская теория борьбы. Суть ее выражена в ленинском изречении: «Вне классовой борьбы социализм есть пустая фраза и наивное мечтание». Идейными истоками ленинской теории были марксистская теория капитализма с ее обоснованием революционного взрыва, диктатуры пролетариата, экспроприации экспроприаторов, а также русские радикалистские традиции, начиная с Пестеля — Рылеева — Чернышевского.
Идея классовой борьбы была откровением не марксизма. Об исторической роли классовой борьбы говорили уже французские историки времен реставрации. Новую страницу ее теоретического прочтения открыли Маркс и Энгельс. Их, в отличие от французских историков и социалистов, классовая борьба уже не пугала, но вдохновляла, в их теории она слилась с идеей революции в единую теорию социального развития, которая является якобы единственно результативной. Согласно Энгельсу у рабочей партии два выбора: проводить исключительно пролетарскую политику или тащиться в хвосте у буржуазии. По Марксу, пролетарская революция необходима для победы рабочего класса, и для революционного очищения пролетариата, так как «свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества».
Социальными истоками ленинизма явились мучительные процессы перехода России от традиционного типа организации общества к технологической, рационализированной культуре, урбанизации и маргинализации. Обострение проблем социальной справедливости усугублялось хроническим опаздыванием с политической модернизацией. Ленинская теория борьбы была достаточно ясной, даже простой, и потому доступной для значительной части выбитых из колеи и не нашедших своего места «отщепенцев» (П. Струве), удобной для популизма. В оценке ситуаций, определении целей и принятии решений все сводилось к вопросу: «кто — кого?». С самого начала до конца своей революционной деятельности Ленин руководствовался принципом, что середины между буржуазной и социалистической идеологией нет и любое уклонение от социалистической идеологии играет на руку буржуазной.
На основе непримиримости с буржуазией Ленин доказывал необходимость ликвидации демократических институтов. По Ленину, парламентаризм приводит «к еще более резкому, чем в прежние времена, решению спора массовым насилием». Только руководствуясь такой оценкой, считал Ленин, можно готовить «рабочие массы к победоносному участию в политике», а «соглашения только притупляют сознание масс, не усиливая, а ослабляя действительное значение их борьбы».
Если в политике преобладает отношение к противнику как врагу, то естественна и ориентация в выборе типа деятельности. Оправдана, по Ленину, только борьба. «Во-первых, марксизм, отличается от всех примитивных форм социализма тем, что он не связывает движения с какой-либо одной определенной формой борьбы. Он признает различные формы борьбы, причем не «выдумывает» их, а лишь обобщает, придает сознательность тем формам борьбы революционных классов, которые возникают сами собой в ходе движения... Во-2-х, марксизм требует безусловного исторического рассматривания вопроса о формах борьбы».
Ленину принадлежит формула, что борьба за демократию есть составная часть борьбы за социализм. Неискушенному эта формула может показаться весьма привлекательной, не противоречащей общецивилизованным ценностям. Однако это не так. По Ленину, парламентаризм — допустимое поле борьбы за власть. Но если власть захвачена, то делается все для того, чтобы любое сопротивление власти коммунистов подавить. Происходит это потому, что демократия всего-навсего часть, или способ борьбы за власть, но никак не способ властвования. Непримиримость с буржуазией дает основания отвергать все ценности, которые могут быть объявлены буржуазными или не помогающими борьбе. Слом старой государственности объявлялся обязательным предварительным условием победы. На словах допускался и мирный переход власти в руки рабочего класса, то ли благодаря двоевластию, то ли в результате мировой антиимпериалистической демократической борьбы против монополий. Но все это были или пропагандистские лозунги или придуманные схемы, которые никогда жизнью не подтверждались. На практике то, что выдавалось за революцию, было жесткой вооруженной борьбой: в форме вооруженного восстания с последующей гражданской войной, в форме победы армий восставших против захватчиков, колониализма.
Политика в области культуры, образования, даже отношение к морали — все оценивается на основе борьбы. По Ленину, диктатура пролетариата — это продолжение классовой борьбы, «особая форма классового союза между пролетариатом, авангардом трудящихся, многочисленными непролетарскими слоями трудящихся (мелкая буржуазия, мелкие хозяйчики, крестьянство, интеллигенция и т.д.) или большинством их, союза против капитализма, союза в целях полного свержения капитала, полного подавления сопротивления буржуазии и попыток реставрации с ее стороны, союза в целях окончательного создания и упрочения социализма».
Идея классовой борьбы определяла остальные политические идеалы, последовательно реализовывалась в стратегии и тактике меж- и внутрипартийных отношений. Борьба, учил Ленин, неизбежно ведет к «горным тропинкам», положениям «осажденной крепости», жертвам. Только готовность к таким вариантам борьбы формирует политиков-борцов. Соглашения же притупляют сознание. Естественно, что такие перспективы вели к жесткой формуле взаимодействия масс, политической элиты, лидера: класс — партия — вождь. Все, кто вне этой формулы,— классовые враги. И самый опасный из них тот, кто тоже выступает за реализацию социалистических идеалов, но другими, мирными средствами. Он назывался ренегатом, соглашателем, оппортунистом, постепеновщиком, ревизионистом.
Эти характеристики несогласия прочно вошли в менталитет КПСС, советского общества. Если, по Ленину, диктатура пролетариата не только результат, но и форма классовой борьбы в наиболее острых формах, то, по Сталину, даже победа социализма не снимала вопрос о классовой борьбе, но приводила к новым ее формам.
Парадигма борьбы тяжелой пятой лежала на внешней политике советского государства. Боролись, соперничали две тенденции: поиск мира, нормальных деловых отношений с другими государствами и стремление распространить идею и практику большевизма во всем мире. С одной стороны, поиск добрососедства, союзов. С другой — поддержка партизанских войн, нелегальных организаций, коммунистических партий.
Советские поколения воспитывались в ленинском духе критики борьбы за мир: «вне связи с революционной классовой борьбой пролетариата борьба за мир есть лишь пацифистская фраза сомнительных или обманывающих народ буржуа». Ленин допускал мирное сожительство или сосуществование с капиталистическими государствами, но опять же как «новую форму войны». Ленин убеждал, что «пролетарская революция не может идти на мир с капитализмом и продолжает борьбу с капитализмом в другой плоскости», что социализм и капитализм навечно ужиться не смогут. Приоритет отдавался борьбе, революции как якобы единственно верной гарантии мира. Вопрос о мире расценивался как проявление только демократии, подчиненной идее социализма.
Парадигма борьбы формировала стереотипы недоверия ко всем «не нашим». Буржуазия выдавалась не только за наиболее последовательного противника социализма, но и за наиболее реакционную часть общества, не способную на уступки, склонную только к обману, насилиям, преступлениям. Отношение к буржуазии предельно ясное, подавление ее сопротивления всеми средствами, в том числе военными. Формой борьбы объявлялась политика «нейтрализации» всех слоев, так или иначе относимых к мелкой буржуазии: мелких хозяев, интеллигенции, служащих. Недоверие к тем, кто образует средний класс, было устойчивой традицией коммунистической идеологии и традиции.
Сам рабочий класс может стать объектом бдительности, так как он не свободен от болезней капиталистического общества. На рабочий класс надо влиять до революции так, чтобы он не успокоился на реформах, так как они якобы только сбивают с пути, притупляют революционный настрой.
Абсолютизация идеи борьбы отторгала освоение культуры компромисса, соглашательства, была основой формирования стереотипов и агрессивности, и непримиримости. Свою лепту в этот процесс внесли большевики-агитаторы и писатели, поэты 20—30-х годов. Н. Крупская призывала воспитывать молодое поколение в борьбе: «Только закалившись в этой борьбе, можно быть готовым на все». М. Горький уверял, что внутри страны хитрые враги организуют голод, кулаки терроризируют крестьян-коллективистов убийствами, поджогами, различными подлостями. Против нас, уверял пролетарский писатель, все, что отжило свои сроки, отведенные ему историей, и это дает нам право считать себя все еще в состоянии гражданской войны.
В пропагандистский оборот была пущена фраза, ставшая крылатой в советских средствах массовой информации 30-х годов: «Если враг не сдается, его уничтожают, истребляют». Большевистская агрессивность дополнялась тягой к революционистским отрицаниям достижений прошлого, стремлением переделывать «все вновь до пуговиц на пиджаке» (Маяковский).
Руководители партии и правительства 20—30-х годов были единодушны в жестокой оценке всего что казалось мешающим. Н. Крыленко, А. Рыков требовали полного подчинения судов политике, дружно поддерживали суровые наказания обвиняемым но придуманным уголовным делам (Промышленная партия, Шахтинское дело). Потом сами же стали жертвами примата политической целесообразности кровожадного сталинского молоха. В обстановке нагнетающего духа борьбы развивалась советская драматургия. Так, в пьесе Лавренева «Любовь Яровая» сама указывает патрулю, куда скрылся ее переодетый муж-офицер. Марютка из лавреневской повести «Сорок первый», выполняя классовый долг, убивает своего «синеглазенького», которого прежде волею житейских обстоятельств спасла от смерти и полюбила. Горький писал: «Теперь совершенный человек не нужен, нужен борец, рабочий, мститель. Совершенствоваться будем потом, когда сведем счеты». И «мстители», сводящие счеты, росли, набирали силу, обрастали массой равнодушных, теми, кто готов был примкнуть к любым сильным мира сего, льстецам и лакеям, опричникам.
Миллионный поток мигрантов из деревни в город выплескивал достаточное количество тех, кто на ненависти, подозрении строил свой успех, приспосабливаясь к новой среде. Это тем более нетрудно было делать, поскольку ВКП(б) проводило политику возвеличивания человека из низов. Чем глуше деревня, из которой вышел мигрант, чем «рабочее» родители и начало собственного трудового стажа, тем больше оснований для осознания своих преимуществ. Ограниченность стала объявляться достоинством. Сформировались стереотипы: руководить может каждый, незаменимых нет, последний советский человек выше любого буржуазного демократа. Формулы раскрепощали, обнаруживали агрессивность человека из простых. Стала развиваться агрессивность серости, антиинтеллигентности. Подсознательная враждебность «маленьких» к образованным получила обоснование.
Л. Чуковская в «Софье Петровне», написанной в предвоенный год, но опубликованной только в годы перестройки, нарисовала страшный образ лифтера издательства. Она не упускала случая уколоть интеллигента и даже прибить его. Орудием лифтера являлось свое пролетарское слово. На общем собрании коллектива, обсуждавшем вопрос «о вредительстве на издательском фронте», она не только обличала «барыньку» — скромнейшую секретаршу арестованного директора, но и парторгу сделала «тонкий намек»: «Думаете, товарищ Тимофеев, лифтерша маленький человек, не понимает? Ошибаетесь! Нонче не старое время! При советской власти маленьких нет, все большие». Внешне непритязательная, локальная по сюжету повесть Л. Чуковской обжигает ощущением абсурдности происходящего: поношению и отторжению подвергаются самые что ни на есть рядовые, глубоко порядочные люди. Они — легкая добыча злобствующей серости, жаждущей самоутверждения.
Каковы итоги доминирования в советском обществе политической деятельности типа борьбы? На первый взгляд, есть уникальный результат. В 40—70-е годы могло казаться очевидным, что в обществе установилось морально-политическое единство, сложилась новая историческая общность — советский народ. Но единство оказалось эфимерным. Вся послевоенная история, особенно со времен оттепели, диссидентство, нарастающая эмиграция, политические анекдоты, массовая поддержка идеи перестройки — все это в разное время говорило о том, что морально-политического единства нет в России и нет давно. Морально-политическое единство оказалось мифом. Оно достигалось созданием ненормальных условий для торжества здравого смысла, изоляцией граждан СССР от мирового сообщества, насилием. Самая тяжелая цена борьбы — огромный ущерб генофонду и численности населения России. Гражданская война, организованный голод, массовые репрессии, потери во второй мировой войне из-за преступных действий Сталина и его окружения — все это прямые и опосредованные следствия парадигмы борьбы в политике.
Нарастание страной высокого индустриального потенциала шло на фоне постоянного нагнетания страха, не только и даже не столько из-за отставания от развитых стран, сколько страха нападения врагов. Статус победителя и общепризнанной сверхвеликой державы послевоенного времени не смягчил видение окружающей среды. СССР из страны, озабоченной своей безопасности, превратился в форпост социалистического мира, расширяющего свои границы. Благодаря господству в стране монистического ленинско-сталинского восприятия социальных реальностей, догматизму и инертности лидеров КПСС, страна оказалась обреченной на строительство не общества благоденствия, а милитаризованной сверхдержавы, для которой интересы освобождения человечества являются ее государственными интересами.
Воспроизводство ненависти внешнего врага стало частью идейных установок довоенного и послевоенного времени. В духе ненависти и презрения к американскому образу жизни, доллару именитые поэты и писатели воспитывали молодые поколения.
После критики культа личности Сталина в пропаганде большое место стал занимать лозунг о том, что политика КПСС служит благу народа, человека. Однако этому лозунгу не соответствовали развитие индустрии, наращивание военной мощи, периодическое проявление агрессивности в актах использования армии для сохранения угодных режимов. Все это делало политику мира непоследовательой и ненадежной. В брежневские времена на поддержание жизненного уровня шла часть нефтедолларов, но страна продолжала наращивать военно-промышленный потенциал, развертывать стройки коммунизма, оказывать интернациональную помощь тем режимам, которые признавались революционными. Действительные национальные интересы, основа которых — безопасность и благосостояние, реализовывались частично, односторонне.
Парадигма борьбы воспитала поколения политиков и бюрократов, которые, не зная интересов народа, вовлекали страну в авантюры, лишали общество возможности вовремя принять вызов времени, заняться структурной перестройкой, влиться в мировое содружество. Парадигма борьбы оказалась тупиковой ветвью развития политических отношений. Потребовались десятилетия для освобождения российского менталитета от стереотипов недоверия и враждебности к тем, кто не принимает идей коммунизма, смена поколений в годы застоя и перестройки, чтобы стереотипы и мифы об империализме, угнетателях сменились интересом к разоружению и сближению с развитыми странами.
Борьба исторически себя изживает, так как постепенно исчезают условия ее воспроизводства. В целом борьба развивается в обществах, которые опутаны Классовыми, кастовыми, религиозными различиями и контрастами. В России в 90-е годы общие условия для борьбы существуют в остаточной и смазанной форме. Прежняя жесткая и высоко иерархизированная социальная структура развалилась, господству идеологии борьбы пришел конец. В этом смысле можно считать, что нет широкой основы для борьбы, ведущей к гражданской войне, мятежу, массовому террору в стране. Однако дает о себе знать борьба, ведущая к острым политическим кризисам, поляризации позиций.
Глубокие изменения в образе жизни миллионов, процессы маргинализации происходят при сохранении влияния социалистических стереотипов, потребности некоторых слоев верить в социоцентрические идеалы. В этих условиях структурные преобразования оказываются почвой перерастания противоречий переходного периода в борьбу вер, принципов, идеалов, символов. Такая борьба содержит в себе опасность непримиримости, обладает способностью наполняться эмоциональностью, поэтому может быстро обостряться.
Борьба начала 90-х происходила в духовно обновленной России, во многом освобожденной от пут социалистических и коммунистических догм. Для миллионов людей нерациональность борьбы как типа политического поведения стала очевидной. При быстром формировании среднего класса, распространении рационализма, прагматизма, расширении возможностей каждого, имеющего собственность или нужную профессию, поведение типа борьба не имеет перспективы. Однако поддерживаемая в нескольких поколениях идеология борьбы, беспощадности к врагам, самопожертвования не ушла из постперестроечной России, подпитывала недоверие к бюрократам, неприязнь к предпринимателям и коммерсантам. Сегодня эти качества массового сознания живут, особенно среди тех, кто не может адаптироваться в новых условиях, остался во власти старых стереотипов.
§ 4. СПОР В ПОЛИТИКЕ
В отличие от борьбы отправной точкой в поведении типа спора является не враждебность, но разногласия относительно должного. Различия борьбы и спора не всегда и не во всем могут прослеживаться. В споре политики могут занимать разные, даже противоположные позиции, ищут поддержки со стороны масс, апеллируют к разным группам интересов. Споры в отличие от борьбы происходят исключительно в легальных и легитимных формах с помощью пропагандистских кампаний, заинтересованности и убеждения тех, кто принимает решения (парламентариев, министров). В ходе споров страсти могут накаляться до крайности как в парламенте, так и на улице (митинги, демонстрации). Но в отличие от борьбы спор не переходит границ, допустимых законом (давление, угроза насилием, использование насилия). Предпочтение отдается не уничтожению и подавлению, но «вербовке» избирателя, не насилию, но аргументу. Переход к насилию означает, что стороны вышли за пределы деятельности, санкционированные правом.
Уяснению специфики спора в отличие от борьбы помогает понимание различий поведения социалистического и коммунистического типов. Принципиальные различия, разделившие коммунистов и социал-демократов, заключались, во-первых, в понимании способа перехода к социализму. Коммунисты выступали за насильственную социальную революцию. Социал-демократы считали возможным осуществить социалистические преобразования посредством мирных социальных реформ. Во-вторых, согласно коммунистической традиции особую роль играет сознание, и которое разрабатывается политическим авангардом, вносится им в массовое движение; социал-демократия же отдавала предпочтение объективной логике исторического процесса. В-третьих, коммунистическое движение связывало переход к социализму с разрывом рамок конституционализма, широким использованием нелегитимных форм борьбы за власть; социал-демократическая концепция рассматривала движение к социализму в рамках сложившегося порядка, полагаясь прежде всего на парламентскую деятельность, участие в органах власти в центре и на местах.
Классическим примером результативности политики в русле споров является более чем полувековой успех политики шведских социал-демократов.
В 1932 г. социал-демократическая партия Швеции пришла к власти; с самого начала курс был взят на мирное, эволюционное преобразование. Шведские социал-демократы провозгласили принцип «национальной солидарности» и стремились ликвидировать тяжелые последствия кризиса, делая ставку на мирное регулирование отношения труда и капитала. Издавались законы, по которым регулировались отношения предпринимателей с рабочими, устанавливался порядок заключения коллективных договоров и т.д.
Отношения профсоюзов и предпринимателей рассматривались социал-демократами как партнерские в борьбе за социально-экономический прогресс, как сила, влияющая на экономическое благо получие и классовый мир. С 1938 г. между ЦОПШ (Центральное объединение профсоюзов Швеции) и союзом предпринимателей действует соглашение урегулирования трудовых отношений, основное целью которого являлось обеспечение спокойного климата при ведении тарифных переговоров и в сведении к минимуму забастовок и других трудовых конфликтов. Свою задачу социал-демократы видели в обеспечении «разумного сотрудничества» между рабочими и предпринимателями и в достижении «общественной солидарности», охватывающей всех граждан. Все граждане ориентировались на то что они должны всеми силами способствовать эффективному раз витию экономики, по принципу «граждане — обществу», «общество — гражданам». Соблюдение этого принципа оказалось предпосылкой развития в шведском обществе демократического социализма. Идеология солидарности противостояла не каким-либо группам, но бедности и безработице, формировала отношения сотрудничества предпринимателей и рабочих, уверенность, что, сотрудничая, люди всегда достигнут лучших результатов.
Практически с воплощением принципа солидарности победила политика «солидарной заработной платы», которая разрабатывалась в Швеции как составляющая шведской модели в предвоенное десятилетие, а в середине 50-х годов стала официально признанным курсом профсоюзного движения. Политика «солидарной заработной платы» преследовала цель ликвидации неравенства в распределении доходов различных категорий трудящихся в различных отраслях и одновременно противодействовала различиям в оплате труда. Были созданы государственные посреднические управления, ведающие вопросами найма, а также система льгот, дотаций в форме выплаты подъемных, организации профессиональной переподготовки и т.п. Современная модель шведского социализма сложилась в результате сложной политической работы социал-демократов со всеми слоями. Она осуществлялась в споре, дебатах с политическими оппонентами левого и правого крыла.
Уяснению различий между борьбой и разными по остроте спорами помогает также деление конфликтов на культурные и социальные, которое предложил С. Липсет. Культурные конфликты объективируются в деятельности идеологизированных, или, по Липсету, религиозных партий. Культурные конфликты — это конфликты ценностей. Они развиваются в обществе, пораженном расколом, процессами аномии, кризисом идентичности. Таковы споры между либеральными и консервативными, либеральными и социалистическими партиями. Социальные конфликты — суть столкновения порций, за которыми стоят разные интересы, конкуренция в борьбе за статус, преимущества, иное распределение и т.д. Чем большую роль в спорах играет приверженность идеологиям, системам ценностей, тем больше вероятность перехода спора в борьбу с ее непримиримостью, вспышками экстремизма, выхода за пределы ноля политики, или политического пространства. Так было в прошлом веке, когда идеология консерватизма, выраженная де Местром, Гобино Бональдом, Фихте была откровенно агрессивна по отношению к либерализму. Так случилось с Коминтерном. На VI конгрессе (1929 г.) социал-демократы были названы социал-фашистами и главными врагами рабочего движения.
Поведение типа спора возникает и развивается при столкновении двух или более систем ценностей. Господствующая система критикуется с либеральных, консервативных, социалистических позиций. Но барьеры и баррикады не появляются. Так было в России начала XX в., когда споры между молодыми партиями о путях к демократии и социальной справедливости протекали при упадке традиционных основ власти и духовности. Авторитет российского самодержавия и православной церкви был низким. Однако в море многообразных критических позиций, по преимуществу реформистского характера, две из них оказались решающими — реакционный консерватизм и радикализм. Пучина критики создала благоприятную почву для иллюзий об очищающей роли нового учения, новой власти, энергии уничтожения старого.
Оба типа поведения — борьба и спор — являются реакцией на социальные противоречия и конфликты, на революции в производительных силах, структурных изменениях. Но если в поведении типа борьбы они выражены как непримиримые и глобальные, то в споре противостояние как бы распадается на столкновения по конкретным, частичным вопросам. К такому поведению оказались предрасположенными люди в обществах с развитым рынком, протестантской этикой, соответствующим образом жизни. В них тон задают не идеологии, а конкретные социальные интересы, преобладает коллективный торг, прагматизм. В такой среде европейская социалистическая идея переросла в социальный реформизм. В итоге социалистические партии Северной Европы, Бенилюкса, Англии вписались в национальные политические отношения и последовательно добивались успехов в отношениях труда и капитала. Иначе складывалась ситуация в других странах Европы. Гражданская война в Испании, нацизм в Германии и Италии, революционные перевороты в Португалии в 30—40-е годы и военный переворот в Греции в 70-е годы — все это результат поведения типа борьбы. Современные споры могут выражать существенные расхождения в отношении к ценностям. Но в целом консервативные, либеральные и социалистические предпочтения так переплелись, что споры перестали быть неразрешимыми. Главное поле спора — избирательные кампании. В России на смену борьбе также приходят споры. Однако роль идеологии еще велика. Политические кампании в России не освободились от демагогии, обвинений в предательстве, мифов о страшном империализме и прекрасном социализме.
§ 5. КАК ОТНОСИТЬСЯ К КОНФЛИКТАМ?
Истоком трех типов политического поведения является конфликт, состояние неудовлетворенности какого-либо субъекта существующим, сознание несовместимости позиций, напряженность между субъектами. Поэтому политическая наука не может уйти с-характеристики конфликта и обоснования отношения к нему.
Уже в прошлом веке стало широко признанным, что перманентность конфликтов — это реальность всей новой истории. Однако оценка роли ее в обществе была разной. В марксистской версия классовая борьба не только неизбежна, но и необходима для обнажения язв капитализма и его свержения. Большинство социалистов Европы признавали наличие классовой борьбы, но и приурочивали к ней свои проекты реформ, отвергали революционный способ действия, рассчитывали на примирение классов.
Иные версии конфликта разрабатывались теми, кто не был увлечен социалистической, и тем более коммунистической идеей. Согласно Г. Спенсеру, конфликт неизбежен и стимулирует развитие общества. По Г. Зиммелю, конфликт определяется как одна из форм разногласий, как социализирующая сила, объединяющая противоборствующие, но взаимосвязанные стороны. Между положительными оценками конфликта Маркса и Зиммеля есть принципиальное различие. Марксова линия развивалась в линейную и одномерную теорию классовой борьбы, как якобы главного условия всех преобразований. Была выдвинута идея раскола общества как предварительное условие гармонии. Положительная роль конфликта, по Зиммелю, виделась не в расколах, а в стимулах динамичности, адаптации.
Между марксовым и зиммельским подходами было и другое различие, более существенное для науки. Маркс экстраполировал противоречия труда и капитала на весь рабочий класс и буржуазию. Возник миф о потенциально единых классах. Теория Маркса оказалась выгодной для политической демагогии, истоком самозванства, подпиткой для революционеров, выдававших себя за выразителей интересов всего рабочего класса и даже мирового рабочего движения. Зиммель обратился к конкретным конфликтам и не пытался на них строить метатеорию. Его версия верифицируема и потому развилась в поливариантную теорию социального конфликта.
В современной политологии используются две базовые модели конфликта: либеральная, или плюралистическая, и элитарная, или авторитарная.
Плюралистическая модель конфликта. Согласно либеральной или плюралистической модели конфликты повсеместны, неизбежны, поскольку общество состоит из разных групп интересов. Известный американский социолог Р. Парк (1864—1944) называл конфликт основным видом взаимодействия наряду с соревнованием или конкуренцией, приспособлением (или адаптацией) и ассимиляцией (или идентификацией). Согласно немецкому социологу Р. Дарендорфу конфликт содержит в себе творческое ядро и вызов, является условием существования человеческой свободы наряду с рынком, открытостью, гласностью. Конфликты воспринимаются не как благо само по себе, но как неизбежный способ разрешения противоречий В ходе модернизации. Обилие конфликтов предпочтительнее одного, который ведет к революции, гражданской войне. Современная социология конфликта видит в множественности конфликтов уменьшение возможности развития одного, которое ведет к расколу. Многообразие разнонаправленных коллизий уменьшает опасность однонаправленного его раскола, значительная часть конфликтного потенциала — энергия общественного недовольства — растрачивается и взаимоуничтожается в многочисленных локальных столкновениях.
Конфликт не только неизбежен, он необходим в обществе, где утвердилось первенство индивидуалистических ценностей. Конфликт рассматривается как результат и проявление сложности социальной организации общества. И чем сложнее и многостороннее организация, тем больше вероятность возникновения столкновений. Американский социолог Л. Козер классифицирует конфликты в зависимости от состояния общества. В закрытых регидных обществах конфликты могут разрушать связи, углубляться до разделения на враждующие группы, приводят к революциям. В открытых или плюралистических обществах конфликтам дается выход, но благодаря их институтам согласие сохраняется. Согласно Р. Дарендорфу подавление конфликтов ведет к их обострению.
«Рациональная регуляция» ведет к «контролируемой эволюции». В либеральном обществе конфликты могут улаживаться на уровне конкуренции между индивидами, группами, классами. Подавлять конфликты — значит «позволять накапливаться энергии взрыва». Конфликт возникает в ходе конкуренции и должен развиваться в русле рыночной конкуренции. Поэтому, как и рынок, конфликт может и должен быть легализован и институционализирован, развиваться и разрешаться на основе существующих в обществе правил. Если же конфликт подавляется, не имеет легализованных выходов, он может превратиться в злокачественную для политической системы опухоль. Забастовка признается допустимой формой конфликта, если все другие средства выражения своего несогласия работающими исчерпаны, и о намерении провести забастовку работодатели своевременно предупреждены. Любая забастовка влечет большие материальные потери. Но в отличие от скрытых форм социального конфликта она легализует конфликт, на него обращает внимание все общество. К тому же забастовки влекут потери в несколько раз меньше, чем плохо организованный труд.
Имея в виду неизбежность конфликтов и их жизненное значение для всех видов политической деятельности, М. Дюверже определил политику как войну, продолженную другими средствами и в других формах. Суть других средств и форм в упорядочении конфликтов — в сведении к минимуму деструктивного влияния конфликта.
В либеральной модели конфликта нет места теории классовой борьбы в марксистско-ленинском смысле. Предполагается, однако, что угнетенные в прошлом классы, прежде всего рабочие, озабочены не столько тем, чтобы бросить вызов существующей системе, сколько улучшить свое собственное положение в рамках существующей системы. Технологические революции не избавляют западные общества от противоречий, но и не рождают раскол, когда доверия к власти государству мало, а напряженности много.
Социальный конфликт в развитых странах приобрел новую окраску: классический классовый конфликт уже не существует. Все отстаивают свое благополучие, но нет организованной классовом борьбы, которая воплощала бы традиционные классовые антагонизмы. Класс большинства стремится удовлетворить свои интересы, реализуя их без фундаментальных изменений, в рамках существующего общества.
Правда, при условии, если большинство не провоцируется к консолидации против меньшинства. Действует закон групповой динамики, согласно которому сплоченность в группах уменьшается по мере ослабления напряженности между группой и социальным окружением. Уменьшение количества врагов во вне создает благоприятные условия для расслабления групп, развития внутри нее противоречий. По мнению Дарендорфа, конфликтность ослабевает, если выделяются конкретные проблемы реализации конкретных гражданских прав, а требованиям улучшения условий труда и жизни не приписываются политические претензии.
В регидных обществах легализация конфликта исключена, действует догма о морально-политическом единстве. Однако фактически общество переполнено конфликтами, но в извращенной форме. Так, в советской России 60—80-х годов были массовыми такие социальные пороки, как слабая дисциплина, пьянство на работе, простои, прогулы, перекуры, повышенная конфликтность в малых коллективах, групповщина, склочность. Все эти конфликты были по преимуществу дисфункциональны, поскольку предмет конфликта извращался. Истоки проблем скрывались, на первое место выходили вопросы вторичные и третичные. Например, Ю.В. Андропов, став Генеральным секретарем ЦК КПСС, сосредоточил внимание партии, администрации всех уровней на укреплении дисциплины. Народ быстро понял команду сверху. Прогулов, опозданий стало меньше, но проблема оздоровления общества только загонялась вглубь. Вместе с тем разбирательство парткомами множества конфликтов, особенно на уровне коллективов, области, играло и положительную роль, т.е. было функциональным. Разрешение конфликтов, поиск золотой середины в ряде случаев вносили момент разрядки, приносили удовлетворение психически неуравновешенным, временную тишину после очередного разбирательства.
Выделяется ряд социальных функций конфликта. Одна из функций заключается в разрядке напряженности. Существование выходных клапанов, отводных каналов помогает взаимной адаптации индивидов, стимулирует положительные изменения. Другая функция — коммуникативно-связующая. Через конфликты люди проверяют друг друга, более четко осознают свои и противостоящие им интересы, выявляют общие проблемы. Иными словами, конфликт может усиливать внутригрупповую близость и знание других групп Наконец, интегрирующая функция. Конфликты способны выполнять и консолидирующую функцию в обществе в целом. Конфликт стал рассматриваться функциональным элементом любой социальной системы, определенным способом ее саморегулирования, даже движущей силой социальных изменений.
В каком обществе конфликты наиболее функциональны? Прежде всего в таком, где нет места жесткой социальной иерархии, где многообразие неаккумулированных конфликтов — естественный компонент социальных отношений, где развит индивидуализм и слаб потенциал идентификации личности через группы, где развиты институты защиты прав.
Интенсивность борьбы определяется мерой вовлеченности участников в конфликт. Чем больше ожиданий у участников борьбы, связанных с конфликтом, чем дороже видится цена от возможного поражения, тем интенсивнее и острее борьба. Дарендорф считает, что интенсивность конфликта может уменьшаться при полном его манифестировании, т.е. максимальной открытости, полной возможности каждого выразить свой интерес. Поэтому запреты самоорганизовываться (т.е. ограничения в реализации прав человека при способности организоваться) только усиливают конфликтную ситуацию.
Большое значение Дарендорф придает социальной мобильности. Интенсивность конфликтов падает с ростом мобильности. Но чем сильнее «привязанность субъектов к своей общественной позиции», тем интенсивнее вырастающие из этой позиции конфликты.
Интенсивность конфликта зависит от социального плюрализма, разнообразия интересов. Они могут как бы делить каждого человека на многочисленные функции. Человек не связывает свою жизнь с каким-то одним конфликтом. Но конфликты могут наслаиваться один на другой так, что фронт борьбы видится одним. Каждый частный конфликт представляется частью большого конфликта. В гаком случае искры отдельных конфликтов — этнических, религиозных, социальных — рождают пламя борьбы. Снижает интенсивность конфликтов политический плюрализм, при котором нет политических организаций, выполняющих миссию искоренения мифической основы всех конфликтов, но есть множество институтов со своим потенциалом решения проблем.
Конфликты выливаются в споры и игры, если благоприятным социальным отношениям соответствует культура реакции на конфликт, признание неизбежности различий в воззрениях и интересах различных социальных групп. Конфликты не устранимы и даже могут порождать борьбу, если нет готовности осознать спорность возникшей проблемы, желания выполнить правила игры, умения разработать альтернативные средства и методы. Функциональность конфликта возрастает с эволюцией менталитета, готовностью к диалогу, умением встречать конфликт с улыбкой, без отчаяния и раздражения, тем более озлобления. С принятием принципа мира, как первого и абсолютного, уменьшается возможность развития позиций, ориентирующих на борьбу типа «победа — любой ценой», «не могу поступиться принципами». Полный демократический мир и согласие возможны, если силен синдром доверия ни одна из сторон не чувствует сильного ущемления «своих интересов». При таком поведении возрастает стабильность социальных отношений, равновесие интересов, динамичный гражданский мир. Конфликтов много, но они не аккумулируются.
Могут ли конфликты разрешаться по либеральной модели, зависит от общества, доминирующих в них типов личностей. В американской политологической литературе проделана большая работа по типологизации личных особенностей, влияющих на поведение. Выделены группы свойств, называемые социабельными и доминантными. Под социабельностью понимается способность делать необходимое в нужное время (социальное умение), способность чувствовать себя нормально при любых социальных взаимодействиях (социальная непринужденность) и убежденность в собственных оценках (сила самооценки). Под доминантностью понимается какое-либо ведущее свойство: способность к руководству, инициативность, агрессивность. Конфликт больше конструктивен, чем разрушителен при условии, что его участники наделены социабельностью, а доминантой поведения является инициативность, способность к руководству.
Авторитарная модель конфликтов. Согласно авторитарной или элитарной модели политические конфликты отражают противоречия не столько между отдельными группами, сколько между элитой и массой. По авторитарной модели конфликта борьба возникает в том случае, когда власть сосредоточивается в руках незначительной части людей. Остальные лишены ее и даже не имеют доступа к ней. Элитарная модель конфликта частично отражает тот же уровень противоречия, что и ленинская теория революционной ситуации. В обоих случаях внимание акцентируется на обострении противоречия между верхами и низами. Однако концептуально два подхода противоположны.
Главной проблемой элитарной модели является критика верхов во имя сохранения стабильности. Поэтому ее можно назвать консервативной моделью. Назначение ленинской теории конфликта — в обосновании благоприятных условий захвата власти. Согласно консервативной модели конфликт верхов и низов разрешим, если точно определены объекты противоречий, факторы их обострения. По ленинской теории противоречие верхов и низов, независимо от воли политиков и даже классов, возникает как результат переломного момента истории. Сторонники ленинской теории пытались доказать, что неспособность верхов управлять по-старому и нежелание низов жить по-старому следуют из внутренних противоречий капитализма. Консервативная модель — ориентир на реформы во имя стабильности, предотвращения революции, обновление; революционная — на ликвидацию целых классов, слоев, ликвидацию старых общественных отношений.
Согласно авторитарной модели кризисы возникают в результате действия следующих факторов. Внешний фактор — соревнование между государствами, потери и поражения, участие в войнах, давление международных сил. Внутренние факторы — развитие новых моделей производства, структурные перестройки, появление новых социальных сил, элит, идеологий. Политический кризис — результат социальных и идеологических изменений, но в решающей степени он зависит от мудрости лидеров, политической и интеллектуальной элиты, умения прогнозировать последствия тех или иных шагов.
В элитарной модели нет ориентации на мифический феномен типа гегемонии и диктатуры пролетариата, союза рабочего класса и крестьянства. Огромное значение имеет анализ реальных мотивов и действий конкретных участников политических процессов. Выделение в политическом кризисе составных, четкое определение их содержания и сил, стоящих за ними, позволяет формулировать основные условия перерастания кризиса в революцию и ее предотвращение. С точки зрения С. Эйзенштадта, Ч. Джонсона и Ч. Тилла (США), политические кризисы сводятся к обострению борьбы внутри политической элиты, между старой и новой элитами. К растущему недовольству населения, конфликту ценностей, массовому разочарованию и как итогу — потере контроля над управлением. Возобновление контроля над всеми государственными структурами означает начало выхода из кризиса. Полная его ликвидация связана с прекращением борьбы внутри элиты и новой элиты со старой; эволюцией выступлений интеллектуалов за стабилизацию ситуации; уменьшением недовольства и волнений.
В рамках элитарной модели обоснована необходимость большой гибкости при развитии социальных конфликтов. Так, в социологии и политологии стало очевидным, что централизованная власть, подавление протестов могут на какое-то время привести к порядку и даже политической тишине. Однако такой путь исторически бесперспективен. Рано или поздно социальная напряженность прорвется в противостояние верхов и низов. Мировые уроки, преподнесенные человечеству с приходом к власти коммунистов, фашистов, нацистов, поучительны.
Политический кризис перерастает в политическую революцию или переворот, если кризис дополняется разрывом между элитой и силовыми структурами, широким размахом сопротивления господствующему образу мышления, мобилизацией масс против правящей элиты. Исходя из таких критериев можно сделать вывод, что события августа 1991 г. в Москве несли в себе элементы революции. Старая элита потеряла контроль над силовыми структурами, сопротивление официальной коммунистической идеологии получило широкий и даже агрессивный размах. Однако в целом эти события нельзя назвать революцией. Контроль над силовыми структурами не был потерян. В августе 1991 г., сентябре-октябре 1993 г. столкнулись две элиты, которые в годы застоя составляли одно целое.
§ 6. ПРЕДПОСЫЛКИ СОГЛАСИЯ
Осмысление и решение проблемы согласия является результатом развития мысли и практики по трем направлениям; нравственно-политическому, социологическому и технологическому. Нравственно-политическое направление представлено этическими системами, основу которых составляют мир и любовь. Традиция поиска мира в обществе, между властью и народом существует с далеких времен.
Поиск согласия в политике начался с возникновением самих конфликтов. Эта проблема осмысливается в учении Птахотепа (III тысячелетие до Р. Х.) и в учении Конфуция (V—IV вв. до Р. Х.), в христианстве.
Поиск согласия во взаимных интересах получил новый импульс с появлением социализма как течения мысли, противостоящего революционному коммунизму. Термин «социализм» впервые появился в английской и французской литературе в 30-е годы XIX в. и означал ассоциацию всех классов и наций, или стремление переделать общественный строй путем роста благосостояния народа и гарантий социального мира. Социализм противостоял коммунизму с его установкой на равенство посредством обращения средств производства и предметов потребления в общественную собственность.
Идея мира была ключевой у социалистов-утопистов XIX столетия. Сен-Симон не приемлел саму мысль о классовой борьбе, пугал своих читателей и слушателей опасностью распространения среди классов, не имеющих собственности, намерений о полном имущественном выравнивании. Обращаясь к неимущим, он предостерегал их от бунтов, напоминая, что французская революция времен якобинцев породила массовые казни и голод. Последователи его учения считали, что ошибка французской буржуазии после революции 1830 г. в том, что она не отнеслась серьезно к интересам пролетариата. Задача социалистов виделась в том, чтобы буржуазия исправила эту ошибку. Сен-симонисты следовали принципу учителя убеждали буржуазию в праве народа на его долю в общем богатстве обращаясь к народу, призывали к миру и терпению, уверяя что насильственная экспроприация ведет только к смене господ но не равенству.
Фурье и его последователи мечтали о том, чтобы все классы жили едиными интересами, избегая революции, заговоров. Консидэран, ученик Фурье, объяснял непопулярность политиков тем, что они занимаются не анализом средств, необходимых для поиска согласия, а тем, что поддерживают и всячески провоцируют повод к борьбе. Кому нужна борьба? Только тем, кто торгует этой борьбой. Консидэран уверял, что всякое восстание одного элемента против другого неправомерно, но правомерно согласие, полное и свободное развитие порядка. Ж. Прудон искал пути к такой революции, суть которой в примирении. Социалист Э. Кабе отрицательное отношение к гражданской войне выразил так: «Если бы революция была у меня в руке, то я не разжал бы руки даже в том случае, если бы мне пришлось умереть в изгнании».
Со второй трети XIX в. под влиянием идей социализма сформировалась идеология реформизма, психология компромисса. Социал-реформистское отношение к социальному порядку обогащалось онаучиванием проблемы согласия.
Социологическое решение проблемы согласия первый предпринял О. Конт, исследуя социологию конфликта в системной теории. Он обосновал потребность в согласии логикой неизбежности в коллективном сожительстве разных классов и народов. Э. Дюркгейм доказал, что социальная солидарность (или, говоря современным языком, социальное согласие) является нормальным состоянием общества. Отсутствие солидарности паталогично. Но солидарность может быть разной. Механическая, основанная на подчинении, принуждении, насилии, присуща обществу, где индивид, его общественные функции неразвиты. Органическая солидарность основана на интересе во взаимности. Источник конфликта — неравенство — эволюционирует от внешнего к внутреннему, естественному. Последнее может быть урегулировано и сбалансировано рынком, востребовав все возможности трудиться. Во всех случаях разрешение конфликта достигается не революцией, а разумом, взаимностью интересов.
Во второй половине XX в. проблема обоснования мира и социального порядка находит фундаментальное решение в системной теории Парсонса и социологии конфликта. Конфликт, считал Парсонс и его последователи,— расстройство, аномалия в социальной жизни. Отсюда актуальность исследования проблем согласия, или консенсуса, а также вопросов равновесия социальных систем.
Для поведения типа консенсуса важно преобладание определенного типа рефлексивной системы или типа этики. Одно дело, когда в конфликте участвует тип, склонный снимать напряжение, получать удовлетворение от достигнутого компромисса. Совсем иначе выглядят перспективы компромисса, если преобладают типы, склонные к конфронтации, получают удовольствие от того, что их позиция незыблема, принципы неизменны. Современное принятие согласия является социокультурным качеством Запада, сформировавшегося в ходе исторической эволюции, политики смягчения и стирания контрастов, противоположности позиций, механизма движения сторон к согласию.
Правда, не следует преувеличивать предрасположенность западного человека к консенсусу. Мажоритарный принцип функционирования избирательной системы преобладает. Он предполагает существование в парламенте большинства, которое формирует правительство. Но в целом достоянием современного гражданского общества стало признание необходимости помощи, выравнивание основных условий жизни, гарантирование обществом установленного минимума.
В развитых странах «дикий» капитализм с социальными контрастами ушел в историю. Менеджерская революция привела к разделению власти в экономике. Новые реалии выражены в понятиях «информационное общество», «научный капитализм», «капиталистический социализм», «смешанная экономика», «государство благоденствия»; классовая борьба уступила место спору, конкуренции. За всеми социополитическими изменениями послевоенного Запада стояло усвоение истины, что больших конфликтов лучше избегать, от обострения конфликтов никто не выигрывает. Большое число малых конфликтов предпочтительнее одного большого, тем более если он раскалывает общество. Во всех случаях конфликт рассматривается не как основание схватки и войны, но как неизбежный способ формирования равновесия через вскрытие противоречий, интересов, путем переоценки своих позиций. Переход в режим конструктивных, разрешаемых конфликтов для России — это формирование культуры согласия (процесс длительный и противоречивый).
Для поведения типа согласия необходимы обновление не только экономических, социальных структур, но и предрасположенность господствующих религий к миру, традиции человеколюбия. В западном обществе движение к свободе по сравнению с Россией носило прагматический характер. Смысл борьбы за свободу выражался через слово «для». В России же через слово «от». Такая борьба чаще не освобождает человека от «внутреннего рабства» (Н. Бердяев), старых представлений господства и подчинения, не рождает новое, но воспроизводит революции, насилие, потребность искать ответственного за себя в лице вождя, партии, структуры.
Освобождение массового сознания от агрессивных идеологий может происходить посредством осмысления человеческих ценностей, интересов и, наоборот, снижением роли, психологии социоцентристских ориентации. Суть социоцентризма в абсолютизации равенства, коллективизма, государственной собственности, в подчинении поведения всех якобы общему благу в борьбе против частнособственническои психологии, антагонистической по отношению к коллективизму.
Поколения советских людей склонны искать причины трудностей и неудач не в собственных недостатках, а вне себя, во «враждебном» окружении. Правящая номенклатура искусственно поддерживала в обществе атмосферу перманентной чрезвычайщины, чтобы сосредоточить все права в высших эшелонах государственного управления а также для оправдания насилия, тем самым воспроизводила репрессивное массовое сознание, культ борьбы, используемый в качестве универсального метода в решении созидательных и разрушительных задач. Отсюда — ориентация на конфронтацию, силовое давление и воспитание таких качеств, как нетерпимость к инакомыслию. И, наоборот, стремление к компромиссу, учету интересов каждой из взаимодействующих сторон рассматривалось как признак слабости.
На пороге XXI в. поведение типа войны может рассматриваться как аномалия, как выход конфликта за пределы рационализма, перерождения или уничтожения обстановки конкуренции. Чтобы смягчить атмосферу борьбы, требуется немало усилий. Главное — это ослабление энергии агрессивности, накопленной к началу XX в. и умноженной большевистским опытом. Согласие требует новой среды, в которой идеологии сохраняются, но ни одна не предъявляет претензии на существование единственно верного учения. Человек, находящийся во власти такой идеологии, испытывает огромное влияние официального голоса или текста, неспокоен относительно «ересей». Подобные идеологии легитимируют насилие.
Но суть не только в идеологиях, воспроизводящих мобилизацию, ненависть. Агрессивные идеологии распространяются там, где есть благоприятная к тому социокультурная почва, где живут архетипы закрытости, недоверия, манихейства. Приобретая реальность с помощью агрессивных идеологий, такие архетипы становятся как бы адекватными эпохе, омолаживаются, превращаются в устойчивое русло аккумуляции неудовлетворенности дискомфортом от структурных изменений, маргинализации, ослабления роли одних социальных качеств и появления других. Именно такую роль в оживлении российских архетипов сыграли лозунги и мифы о классовой борьбе, классовых врагах, призывающие отказаться от прошлого как якобы реакционного.
Преодолению всевластия агрессивных идеологий помогли в одних случаях шок поражения в войне (Германия, Италия, Япония) и в других — уроки бесперспективности агрессии, реальные успехи других стран в решении всех проблем без войн и классовой борьбы, правда о прошлом и настоящем (Россия).
В России действуют как благоприятные, так и неблагоприятные факторы развития духа согласия. К благоприятным относится прежде всего современное международное положение России. Страна уже не находится в изоляции от всего мира, когда постоянно надо быть в состоянии мобилизации, помогать всем революционерам и повстанцам. Эти изменения соответствуют общей мировой тенденции ослабления опасности войны. В период между началом XIX — серединой XX в. 15% споров заканчивалось войной, в послевоенное время — 3%.
Уже «новое» мышление «перестроечного» времени базировалось на принципиально иных, нетрадиционных для советского менталитета принципах. Возникли предпосылки для актуализации доминанты, которая, казалось, давно ушла в фундамент естественных и разумеющихся условий жизни. Актуальность приобрела проблема сохранения жизни, хотя на новой основе. На более высокий уровень поднялось понимание абсолютной ценности человека.
В условиях риска взаимоуничтожения борьба одних сил с другими может сохранять определенное значение только в том случае, если она не входит в зону риска жизнеобеспечения. Споры о соотношении свободы и равенства будут продолжаться долго, может быть никогда не затихнут, но двух мнений относительно неразрывной связи понятий «мир» и «жизнь» не может и не должно быть. Стремление к миру заняло первое место в иерархии политических приоритетов. Мир стал критерием дозволенного и недозволенного, законного и незаконного.
Противостояние государств, особенно ядерных, рассматривается гарантией не безопасности, а равной опасности. Военный паритет перестал быть фактором сдерживания. Подлинная и равная безопасность гарантируется не ростом, а снижением уровня стратегического баланса. Основой внешнеполитической деятельности большинства государств становится сохранение мира. Конфликт остался основой политических споров, соперничества во влиянии, но в границах мирного, невоенного противодействия. Настроенности на согласие благоприятствует освобождение России от многих нерациональных затрат (бремя великих строек и долгостроев, участие в гонке вооружений, помощь другим странам). Тем самым увеличилась возможность уменьшения перегрузок в ходе структурных преобразований.
Традиции борьбы еще живут в массовом сознании россиян. Однако медленно и непоследовательно развивается толетарность политического правления, религиозного сознания, происходит институализация всех типов борьбы, движений к согласию.
§ 7. ИНСТИТУЦИАЛИЗАЦИЯ СОГЛАСИЯ
Практикой выработано два направления институциализации политического поведения, т.е. такой его организации, при которой изменения достигаются без разрушения интересов и подавления сторон. Одно направление институциализации — это достижение полного согласия. В некоторых малых странах Европы на уровне принципов формирования парламента и принятия законов и правительственных решений поведение типа согласия стало определяющим. Оно проявляется в действии избирательной системы, представительстве во властных структурах всех групп интересов. Парламентская оппозиция не столько критикует правительство, сколько участвует в законодательстве. Решения принимаются не по мажоритарному принципу, но на основе согласия всех. Иначе говоря, меньшинство не отстранено от государственных дел, является их активным участником.
Парламентское большинство ведет себя не как победитель, взявший на себя бремя ответственности за инициативу, но постоянно сотрудничает с меньшинством. Решения принимаются в том случае, если и оппозиционное меньшинство не возражает. В настоящее время полное согласие принимает форму традиции политической жизни только в малых странах, нейтральных в вопросах международной политики, не обремененных содержанием армий, не имеющих традиций межпартийных схваток. В этих странах высок не только уровень благосостояния, но и уровень качества, удовлетворенности жизнью. В крупных развитых странах политическое поведение типа согласия не редкость. В основном оно выражается в одобрении оппозицией конкретного законопроекта или решения. Другое направление институциализации поведения — признание всеми принципа большинства при обеспечении прав меньшинства. Такая модель сформировалась в большинстве стран. Там, где политическая жизнь существует в рамках споров и игр, вырабатывается и культура согласия. Системный подход теоретически основал стабильность социальной системы в целом, политической в особенности. Вместе с тем под влиянием парсоновской теории обнаружилась относительность противоположности согласия и конфликта. Конфликт рассматривался сквозь призму стабильности как неизбежная форма обеспечения стабильности. Так, С. Липсет обратил внимание на то, что различия функций конфликта и согласия в политике чрезмерно преувеличены. Любой политический анализ неизбежно затрагивает проблемы конфликта и согласия. Наличие в обществе общепризнанных ценностей, национального согласия не исключает внутренних конфликтов. Идейно-политические ориентации, принятые подавляющим большинством, могут порождать глубокие противоречия и конфликты, вызванные разной их трактовкой со стороны различных социальных слоев.
Одни и те же общественно-политические институты можно рассматривать как средства интеграции и конфликта. Так, профсоюзы, политические партии и различные организации являются субъектами конфликта, в процессе которого они отстаивают свои интересы, но в то же время выполняют функцию объединения отдельных индивидов, общества в целом. Неорганизованное население в сравнении с теми категориями людей, которые принадлежат к партиям или организациям, имеет большую вероятность стать социальной опорой разного рода экстремистских движений левого и правого толка, несущих обществу нестабильность. Партии выражают не только расхождения, конфликты и оппозицию, но они служат также средством объединения и мобилизации людей. Возможность присоединения к партиям, сформировавшимся для вступления в конфликт с подобными же партиями в рамках конституции, предупреждает обострение напряженности, позволяет ослабить ее взрывной потенциал. В конкурентных партийных системах каждая партия создает сеть каналов, пронизывающих местные общины, и тем самым помогает усилить общенациональное начало во всех политических мотивах. В итоге национальная система правления становится над всеми конкретными группировками, должностными лицами независимо от их ранга и положения.
Р. Дарендорф считает, что теория консенсуса и конфликта одинаково необходимы в политической науке, как в физике волновая теория света и квантовая теория. Одни социальные вопросы решаются с помощью интеграционных теорий, другие — с помощью теории конфликтов. Если интеграционная теория на основе системного анализа обращается к проблеме равновесия, то конфликтная теория — к динамике общества.
Согласие любого типа достигается не само по себе, но в результате следования всех конфликтующих сторон ряду принципов. Действие их образует культуру совершенного политического поведения. Основное требование заключается в сохранении за каждым участником политики простора для реализации гражданских и политических свобод. В этом смысле культура согласия формировалась с тех времен, как стал обосновываться принцип гарантий прав меньшинства. Уже Д. Медисон указал на опасность простых форм демократии, появление тирании большинства в форме демократии, наиболее устойчивого способа деспотии; он обосновал тезис о демократичности правления меньшинства, так как оно не может править без расчета на поддержку, в силу разнообразия интересов в обществе и потому постоянно обновляется.
В XX в. идея согласия развивалась в рамках корпоративных и плюралистических теорий. В корпоративных концепциях акцент делается на общности интересов людей с разным положением и ожиданиями. В конечном счете корпоративный настрой привел к тому, что забастовки, особенно национальные, по всей отрасли промышленности перестали быть способом отстаивания интересов. Благодаря распространению идей плюрализма развилось стремление к равновесию между разными группами. Опыт реформирования в России подтверждает, что плюрализация и корпоративизм при развитии рыночных отношений создают благоприятные предпосылки для совершенствования условий согласия.
Для начального усвоения современного подхода к проблеме согласия важно принять следующие принципы:
1. Согласие достижимо при разных моделях поведения. Но различие в моделях поведения не безгранично. Согласие возможно как минимум при отказе сторон от насилия и войн, крайних форм поведения типа борьбы, схватки при предпочтении власти оппонента насилию.
2. Общим условием достижения согласия является точное определение недопустимого в поведении при использовании легальных каналов для выставления кем-либо своих требований, несогласий. Ценность институциализации конфликта состоит прежде всего в направленности развития конфликта в рамках существующего порядка без насилия, революций, бунтов и мятежей. Конфликт развивается быстрее и проще, если обеспечивается его открытость, легальность каналов, артикуляция интересов. В такой ситуации участникам спора трудно пребывать в иллюзиях относительно мнимых превосходств и преимуществ друг друга. Законность и предотвращение разрушительных последствий конфликта достигается созданием институтов, регулирующих конфликты между определенными группами общества, обеспечивающих правовую основу дискуссий и принятия решений, развитием правил игры, которым должны следовать участвующие в конфликте стороны, контролем за протеканием конфликтного взаимодействия различных социальных сил. Институализация располагает к предсказуемости развития конфликта, совершенствованию традиции искать и признавать мнение арбитражной инстанции, но не стимулирует расширение количества участников конфликта, апелляцию к другим субъектам, призывов к солидарности. Все это сдерживает популяцию участников, болельщиков, делает конфликт по преимуществу частным, локальным. Институализация несовместима с давлением на сторону или арбитраж со стороны солидаризирующихся, тем более каких-либо международных организаций. Лозунг «пролетарии всех стран соединяйтесь» противопоказан развитию культуры институализации конфликта. И там, где марксистский лозунг получил распространение, институализация конфликта не получила развития.
Согласно И. Шумпетеру демократия упрочивается там, где есть слой политиков, но значительная сфера управления, бюрократическая, исключена из конкурентной борьбы. В свою очередь бюрократия достаточно сплочена и независима по отношению к политикам. Одновременно действуют следующие правила. Парламент не выражает недоверия правительству при любом удобном случае. Оппозиция соблюдает все правила процедуры и этикета. В период между выборами политика является делом правительства, но не избирателей.
3. Согласие ограничено неотъемлемостью гражданских прав и свобод, достигается при неизбежности социального неравенства. Это значит, что общее, полное согласие нереально. Но возможно частичное. Поэтому в стратегии достижения согласия предпочтение отдается частичной социальной технологии, т.е. субъекты политических отношений ориентируются на решение конкретных задач и поэтапность их решения. Согласие тем более проблематично, чем в большей мере стороны акцентируют формальные различия, различия идеологических и нравственных позиций.
В отличие от частичных технологий целостная технология основана на монотеистическом взгляде на историю и утопична. Примеры такой технологии давала ленинская стратегия, советская практика. Лозунги советских времен о морально-политическом единстве и тем более о консолидации всех по сути своей являются демагогическими и мифологическими.
Согласие возможно и при существовании части несогласных, если правящее меньшинство готово считаться с большинством. Согласие достигается при опоре на современное видение справедливости, распространенности в массовом сознании справедливости, адекватной оптимальному развитию общества.
Возможность только частичного и достаточного согласия предполагает развитие культуры терпимости и сочувствия к позиции противоположной стороны.
Поведение типа согласия вырабатывается ориентацией не на прошлое, но на будущее, на поиск за, а не против, не на мотивации, а на знании действительных интересов сторон.
Для понимания ценности выделенных принципов обратимся к классификации конфликтов, установленной американцем Л. Козером, на реалистические (когда конфликт — способ достижения цели) и нереалистические (когда конфликт — самоцель). Для участников реалистических конфликтов существенно достижение цели, из-за которой возник конфликт, возможен компромисс. Нереалистические конфликты вызываются «не соперничающими целями участников, а необходимостью снятия напряжения по крайней мере у одного из них. Выбор противника в этом случае не связан непосредственно с объектом и не ориентирован на определенный результат».
Типология по Л. Козеру отражает западную политическую культуру, где жесткое столкновение, превращающееся в самоцель, действительно нереалистично. И в смысле иррациональности затрат и в смысле готовности кого-либо прибегнуть к нему. Реалистические конфликты отличаются тем, что они не тупиковы, в отличие от нереалистических, являются способом достижения цели. Поэтому в принципе реалистические конфликты заменяемы альтернативными моделями поведения.
Замечены следующие закономерности: чем сильнее эмоции, предшествующие конфликту, тем острее будет он сам, обострение конфликта вызывает усиление ответной реакции в сфере массовых настроений. Чем больше группы вовлечены в конфликт эмоционально, чем больше эмоций вызывает конфликт у тех, кто в нем участвует, тем сильнее эмоции, вызванные конфликтом.
Учитывать взаимосвязь эмоций и конфликтов — обязанность политика. Ответственность политика за эмоциональность конфликта тем более велика, если политик располагает ресурсами воздействия на широкие слои. Политик не может не знать, что эмоциональное обострение конфликта приближает к борьбе.
Но всегда ли возможно отделить эмоции от интересов? Есть предел возможностей политика. Если в конфликте нет предпосылок для компромисса, то искусство лавирования, рационализации предмета спора, расчленения его на составные не в состоянии заменить один тип поведения другим. Л. Козер заметил, что чем больше эмоций вызывает ситуация, в которой происходит конфликт, тем больше вероятность того, что его возникновение связано с самыми существенными ценностями и проблемами. Это значит, что эмоциональность конфликта не обязательно результат неумения отделить эмоции от противоречия интересов. На переломных стадиях модернизации происходят глубокие расколы, конфликты становятся трагическими. С. Булгаков с расколом нации накануне Октября 1917 г. связывал появление бесплодной борьбы, в которой растрачиваются лучшие силы России. Выход из состояния раскола Булгаков видел в преодолении интеллигентского радикализма с помощью высокой культуры религиозного видения проблем России, культуры, заложенной Чаадаевым, Гоголем, Достоевским. Другое условие выхода из раскола виделось в создании высоко авторитетной правовой власти. Эти условия так и не возникли. Сегодня булгаковское видение выхода из русла поведения типа борьбы сохраняет для России актуальность.
В 90-е годы мы переживаем новый сложный процесс модернизации. Предпосылки для преодоления радикализма и формирования правовой власти в России есть. Но в силу ее еще невысокой политической культуры нет гарантов предотвращения политических кризисов из-за преходящих, случайных причин, неосвоенности культуры спора и диалога, традиции сегментации разногласий, сохранения синдрома ярлыка. Суть последнего в сохранившейся потребности определения поведения противоположной стороны через символы, стереотипы. Так, в России в 90-е годы распространенными стали характеристики противоположных сторон такими словами, как красно-коричневые, коммуно-патриоты, жидо-масоны, коммуняки и т.д. Наклеивание ярлыков не только обижает, но может вызвать у части элиты их поддержку и деформированную идентичность. В одних случаях развивается поведение в соответствии с ярлыком. В других — бунт, неадекватная реакция, что может восприниматься как подтверждение верности ярлыка.
Поспешное отторжение, обвинение, наклеивание ярлыков вносит определенность, но отделяет от согласия. Поэтому всегда перед политиком стоит вопрос — какова цена противостояния и обострения конфликта, не накапливается ли энергия для перерастания спора в борьбу, тем более в обостренную борьбу.
4. Институализация поведения не функциональна, если в обществе раскол. Пока в обществе нет согласия относительно принципов организации власти, будет проявлять себя авторитарное начало, недостижимость согласия на основе компромисса, прорываться интерес к схватке, войне, подавлению, сопротивлению. Формирование групп интересов и многопартийности, успешное решение первых задач структурной перестройки, конституционная стабильность — таковы основные предпосылки расставания с разрушающими конфликтами, развития пространства модернизированных и функциональных конфликтов и типов поведения.
В начале 90-х годов традиционный ореол позиций борца померк в России, уменьшилось негативное отношение к соглашательству как проявление мягкохарактерности, беспринципности. Но соглашательство, компромисс как высокофункциональное действие, способ адаптации будут осваиваться долго, вызывать разочарование, сомнения и окончательно утвердятся со сменой поколений.
ЛИТЕРАТУРА
Демидов А. И. Порядок как политическая ценность // Полис. 1992. № 3.
Кинхиде Муишкози. Политическая и культурная подоплека конфликтов и глобальное управление // Полис. 1991. №3.
Преториус Райнер. Теория конфликта // Полис. 1991. № 5.
Скотт Дж. Конфликты. Пути их преодоления. Пер. с англ. Киев, 1991.
Перегудов С, Зудин А., И. Семененко. Социальное согласие. Опыт Запада и наши проблемы // Свободная мысль. 1992. № 18.
Глухова А. В. Формирование демократического консенсуса в переходном обществе: опыт и проблемы // Социально-политический журнал. 1993. № 1,2.
Иордан М. Наука национального примирения // Обществ, науки и современность. 1992. №4.
Шарп Дж. Роль силы в ненасильственной борьбе // Вопр. философии. 1992. № 8.
Глава десятая
ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО РЕЖИМА В РОССИИ § 1. ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ
Комплексным понятием, выражающим современное универсальное понимание достижимого политического идеала, является политический режим. В нем синтезированы основные оценки отношений государственной власти и общества, построения властеотношений, методов властвования. Характеристика политического режима включает ответ на ряд вопросов:
— какова сфера деятельности государства (ответ дается в рамках дихотомии всеобщая власть — ограниченная власть);
— каков тип легитимности государственной власти (ответ дается в рамках дихотомии участия или неучастия граждан в выборе вариантов политики и в обновлении высших государственных структур);
— мера централизации и децентрализации власти (ответ дается в рамках дихотомии авторитаризм-плюрализм);
— каково соотношение ресурсов, используемых государственной властью (ответ дается в рамках дихотомии согласие-принуждение);
— каково соотношение функций политической системы; есть ли ведущие и ведомые, гипертрофированные и слаборазвитые функции.
Используя пять измерений, можно выделить два типа режимов: демократический и тоталитарный (см. таблицу). Более мягким по сравнению с тоталитарным является авторитарный режим. При нем центральная власть может быть почти абсолютной без ее плюрализации, но гражданские права более или менее гарантированы. Демократический и тоталитарный режимы противоположны не только по основным его измерениям, но и по доминирующим чертам образа жизни. Так, например, два режима противоположны по стилю отношения к конфликту.
В демократических режимах политическая борьба ведется открыто, существуют политические свободы, все могут открыто выражать свои мнения, существуют несколько политических партий. Лишь группы давления иногда действуют тайно, но они сведены до минимума. В тоталитарных и авторитарных режимах, наоборот, открыто нет никакой борьбы за власть, кроме попыток отдельных индивидов завоевать распоряжение властителя. Сам властитель или режим не могут быть объектом открытой борьбы, как это происходит при плюралистических демократических режимах. Но это не значит, что при тоталитарных и авторитарных режимах нет борьбы. Она происходит скрытно. Даже самый абсолютный властитель подвергается влиянию своих самых близких помощников, т.к. он не может выполнять все функции и вынужден делить их между приближенными. Иногда властитель становится оружием в руках людей или институтов, которые его окружают.
Нельзя на основании только одной черты определить политический строй как тоталитарный или демократический. Идеальный тип демократического или тоталитарного режима — случай исключительный. Не следует также абсолютизировать, а главное догматизировать противоположность двух типов режима. В идеальном или чистом виде они на практике больше исключение, чем реальность. Так тоталитарный режим наиболее последовательно проявлялся в сталинизме. С середины 50-х годов советский режим тридцать лет медленно подгнивал и эволюционировал. С другой стороны, США традиционно считаются страной наиболее последовательного демократизма, но в их политической системе было и есть вкрапление элементов тоталитаризма.
Ни одна страна не имеет такой долгой и непрерывающейся истории демократии как США. Именно здесь впервые был введен принцип «один человек — один голос», не исключая слуг, учителей, женщин, но долго исключая черных.
Сложнее в Европе. Элементы демократии в Великобритании возникли во времена средневековья. Во Франции первый прорыв демократии произошел с революцией 1789 года. Но это были лишь элементы и эпизоды. Принцип «один человек — один голос» начал вводиться только в конце XIX века (в Швейцарии с 1848 г.). Правда женщины долгое время не брались в расчет. В Великобритании женщины получили право голоса после Второй мировой войны, в Швейцарии — после 1971 г.
Одна часть Европы (страны старой демократии — Великобритания, Франция, Швеция, Норвегия, страны Бенилюкса) освоила демократический режим, приняв во внимание уроки социальных и национальных революций, двух мировых войн, достигнув многого в преодолении существенных социальных различий. Другая часть Европы (страны новой демократии — Германия, Италия, Испания, Португалия, Греция, к которым недавно присоединились Польша, Венгрия и Чехия) в целом достаточно быстро усвоили и свои и чужие уроки. Политическое развитие России, ее обустройство в духе демократического режима будут, видимо, сложнее. Но процесс зашел достаточно далеко, можно считать его необратимым.
Основные характеристики демократического и тоталитарного режимов.
| Тип режима Основания характеристики | Демократический режим | Тоталитарный режим |
| 1. Отношения власти и человека. | Человек свободен. Сфера и мера функционирования власти ограничены. | Власть абсолютна. Человек не свободен. |
| 2. Тип легитимости. | Через участие в выборах граждане делегируют свою волю. Основа участия — интерес. Легимность рациональна. Благодаря активности граждан, об-ва, через СМИ, партии, группы давления, власть публична, открыта, имеет оппонентов. | Граждане безмолвствуют, соглашаются. Выборы подменены голосованием. Власть неконтролируема, становится тайной, сжимается до коридоров, кабинетов, телефона. Легитимность иррациональна, идентифицируется не через институты, но личности. |
| 3. Тип структурирования государственной власти. | Власть разделена на основе ее многофункциональности и плюрализма политической системы. | Власть многофункциональна, но строго едина. |
| 4. Основные ресурсы власти. | Интерес, убеждение (основано на интересе), принуждение. Ресурсы рациональны. | Принуждение, убеждение (основано на страхе принуждения), интерес. Ресурсы иррациональны («За ценой не постоим»). |
| 5. Соотношение функций | Могут быть развиты все функции, при чрезвычайности ситуации формируются приоритеты. | Политика модернизации вдогонку, функции развиты неравномерно. Поддерживается чрезвычайщина и гипертрофированы функции мобилизации, атрофирована функция реагирования, функция адаптации. |
Перестроечный и реформистский периоды жизни России конца 80-х и начала 90-х годов привели к формированию некоторых предпосылок и элементов политических отношений типа конституционализма. Однако еще нет достаточного материала для утверждения, что конституционализм — это наша политическая судьба, а гражданское общество — естественная социальная аура нашего бытия.
Если на Западе идеи конституционализма развивались и реализовывались в результате корректировки устоявшихся христианских максим и национальных традиций, поиска основ мира в обществе, то в России идея конституционализма возникла как попытка выйти из тупика, застоя, как обоснование условий ускорения развития, приобщения России к прогрессивным просветительским идеям.
Современный вариант приобщения к конституционализму является, с одной стороны, итогом и способом критики советского социализма, а с другой,— решением проблемы выхода из режима администрирования, остаточной формы тоталитаризма, перехода от всеобщей огосударствленности к отношениям, основанным на разных формах собственности.
Имеющийся англо-американский и евроконтинентальный опыт говорит о том, что нет единой универсальной модели отношений общества и государства. Более того, можно подвергнуть сомнению общецивилизационность конституционализма, коль скоро он еще не стал частью всех национальных культур. Другое дело, допустить, что в европейских по происхождению ценностях есть общецивилизационное начало. Это упрощает подход к нашим российским проблемам. Западные варианты в таком случае не эталоны, но поучительные примеры.
Примечательно влияние духовно-культурных факторов на меру разделенности общества и государства. В большей степени разделение происходило там, где преобладала протестантская этика. Эти страны не знали как национальную проблему государственных границ, их защиты от соседей. К ним относятся Англия, США, Австралия и Новая Зеландия. В перечисленных странах не было даже деления на этнолингвистические группы. Здесь распространялась британская традиция независимости человека от властей, которая берет свое начало в Хартии вольностей 1215 г. Более того, британская традиция обеспечения гражданских свобод пустила ростки и там, где английские колонизаторы были в незначительном меньшинстве и где была провозглашена независимость в 60-е годы, когда большинство бывших колоний стали новыми государствами. В результате сравнительного анализа обнаружен симптоматичный факт, что в бывших британских колониях, как правило, утверждались демократические институты и режимы. В бывших же французских колониях, наоборот, устанавливались авторитарные системы. Правда, влияние особенностей колониального прошлого не следует преувеличивать. С. Липсет отмечал, что эффект отрицательного влияния французского колониального правления на становление демократии, по существу, гораздо значительнее, чем уровень положительного влияния британского колониального правления на развитие демократии. Поэтому только с оговоркой можно признать, что конституционализм изначально — это результат британской культуры. В развитом виде, в многообразии форм проявления он стал частью западной культуры.
Для понимания истоков отношений типа конституционализма важно учитывать и специфику социокультурного фактора. Чтобы просуществовать, России предстоит сформулировать свою идентичность. Без коллективного сознания общности нет основы решения вопросов о путях и формах развития общества. Опыт современных развитых стран говорит о том, что традиционное национальное государство не соответствует концу XX в., тем более XXI в. Соответственно российская идентичность будет состоять из нескольких «частичных» идентичностей: полиэтнической, поли региональной, как новой интеграции с некоторыми государствами — бывшими республиками СССР, как члена европейского и мирового содружества.
Для понимания истоков отношений типа конституционализма важно учитывать и специфику социокультурного фактора. Западное гражданское сознание и гражданское общество формировались на основе традиций, которых в России никогда не было ни при самодержавии, ни в советское время. Так, отправная точка в истории Америки — индивидуум. В США традиционно в большей степени опасались концентрации власти, нежели установления хаоса. Поэтому американцы живут в плюралистической системе. В России, наоборот, исторически в центре была община, в советское время — трудовой коллектив. Здесь традиционно противостоят центробежные тенденции и силы централизации. Россия традиционно является страной не индивидуалистического, но этатического сознания. Опыт развития негативно-либертарной модели в англо-американских странах для нас непригоден. Слишком велики в нашей стране традиции этатизма.
Этатистские традиции обусловлены как естественно-географическим фактором существования России, так и ее историческим опытом. И. Ильин обращал внимание на то, что Россия веками была обременена огромностью земных просторов (океаном, суши), многообразной, но больше суровой природой, обилием этнических групп, которые во многом обрусели, но русскими не стали. Эти три фактора наложили свой отпечаток на общественный опыт России, включая и политический. В данной связи русскими традициями стали опора на сильную государственную власть с воинством, терпеливое отношение ко всем властителям: и тем, кто склонен к либерализму, и тем, кто устанавливает жесткий, поддерживаемый репрессиями, порядок.
В эпоху Просвещения, когда формирование гражданского общества шло классическим, или западным, путем, не было проблемы удержания, целостности и устойчивости границ. Чем сильнее в обществе проявлялась естественная целостность и центробежные тенденции не были разрушительными, тем больше было простора для саморегулирования, развития «чистого» гражданского общества. Россия же пока переживает болезненный процесс федерализации сознания и отношения. Взаимосвязь интересов субъектов федерации продолжает структурироваться.
Отношение к капитализму и в дореволюционной России было настороженным, даже негативным. Русская буржуазия работала в основном на государственные заказы и конкуренцию не принимала. В советское время она вообще была исключена из экономики. Обширная государственная промышленность породила экономическую бюрократию. Для ростков массового предпринимательства не было условий; психология предпринимательства не могла пустить глубокие корни.
В советскую эпоху этатизм приобретает гипертрофированные формы, перерастает в тоталитаризм. Советский этатизм сводился к возвеличиванию государственной собственности, как якобы вершины обобществления и лучшего способа реализации интересов человека. Государственное планирование выдавалось за лучший способ познания и удовлетворения потребностей индивидуумов. Высшей доблестью человека считалась защита государства и его собственности. Эти догмы официальной идеологии разрушены. Однако на уровне психологии широких масс этатированное сознание живет и сегодня. Его элементом является вера рядовых граждан в то, что государство обязано (и способно) обеспечить им определенный уровень благосостояния независимо от их личного трудового вклада, что государственное распределение лучше свободных цен. Это обусловило социальное иждивенчество, психологию уравнительности (в распределении ресурсов, общественных продуктов, услуг), выдвижение на первый план не производительных, а распределительных функций общественной системы. Без этатизма нам не обойтись и сейчас, так как структурные элементы реформ — разгосударствление, демонополизация, конверсия — невозможны без активной роли государства.
Негативно-либертарная модель конституционализма была применима для России только как начальная форма критики уравниловки, устойчивой системы запретов выходить за пределы дозволенной активности.
Опыт формирования конституционализма по мере развития правового государства в Германии для нас частично близок. Правовое государство возникло в Германии в результате инициативы сверху при сильной традиции этатизма. Правда, в Германии и идея, и практика конституционализма выстраданы в долгом пути. К тому же здесь этатическая традиция даже при нацизме не была так гипертрафирована, как в России. В послевоенной Германии на становление конституционализма «работало» положение страны, потерпевшей крах в войне, оккупированной, пораженной комплексом вины. Наконец, немцы отличаются законопослушностью, пунктуальностью, чего не скажешь о русских. Переход к социальному правовому государству осуществлялся на основе возрождения и демократизации ценностей, которые в Германии воспринимались как свои. В России формирование гражданского общества и правового государства основано на рациональной критике тоталитаризма, администрировании, примате коллективизма, абсолютизации ценности общих интересов и целей.
В России конституционализм тоже по-своему выстрадан. Негативное в практике тоталитаризма слишком сильно, и альтернативы конституционализму, как антиподу тоталитаризма, нет. Однако и опыта функционирования властей в условиях конституционализма тоже нет.
Урок, преподнесенный эпохой лозунгов, соблазнов, обещаний мифического будущего, в целом усвоен. Сформировались поколения, живущие реальными земными заботами, скептически настроенные не только по отношению к коммунистам, но всем тем политикам, которые много обещают. В обществе ослабла почва для появления харизмы. Постсоветское самосознание уже прошло период только отрицания административной системы и социалистических идей на основе либеральных ценностей. Середина 90-х годов — время обращения к проблеме ценности государства, государственного регулирования, поиска места либерализма в российском менталитете, но не абсолютизации его. Произошел решающий сдвиг в сторону децентрализации и деконцентрации власти. Президентская и парламентская ветви власти имеют каждая свой круг полномочий. Вероятность непримиримых столкновений по поводу первенства во властеотношениях сведена к минимуму. Сформировались интеллектуальные и организационные предпосылки для партийного плюрализма. Идет процесс приватизации в экономике, формирования многообразия жизненных укладов и форм собственности, автономизации жизни и сознания личности.
Постсоветский либерализм значительно отличается от русского либерализма конца прошлого века, имеет реальный политический опыт. В середине 90-х годов не стоит вопрос: быть или не быть конституционализму; вся проблема заключается в том, какую форму он примет и какие необходимы условия для его становления и развития.
§ 3. СОЦИОЭКОНОМИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ РОССИЙСКОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА
Первым условием полнокровного и устойчивого конституционализма в нашей стране является заметный, постоянный и длительный период экономического роста. Последнее, в свою очередь, зависит от эффективности политики реформаторов. Сегодня имеются даже обоснования оптимально благоприятного для демократии уровня экономического развития и среднегодового уровня совокупного общественного продукта. Стабильность конституционалистской линии в России зависит от того, как быстро мы пройдем стадию спада производства, выдержим ли ее болезненные последствия, и в какой мере будет очевиден для общества рост производства, развитие его благоприятных последствий.
Идея конституционализма сформировалась в те далекие времена, когда еще не возникал вопрос о зависимости отношений общества и государства от уровня и темпов экономического развития. И исторически первые страны режима конституционализма не отличались от других стран экономическими достижениями. Но в XIX в. не было средств массовой информации, благодаря которым сравнение положения одной страны с другой стало мощным фактором борьбы, средством критики сложившегося порядка и реформирования. Можно предположить, что идея конституционализма в России осталась бы только объектом политологического анализа, но не политической борьбы, если бы не широкие возможности сравнения исторических итогов конституционализма и тоталитаризма.
Зависимость становления конституционализма от экономического роста и его благоприятных последствий обусловлена также сложившимся образом жизни и менталитетом. Но запоздалое обращение к конституционализму, к тому же в стране, не имеющей опыта конституционализма, затрудняет решение поставленных задач. В России привыкли к широкой сети бесплатного: официально бесплатного — учеба, здравоохранение, научное обеспечение, вхождение в науку и фактически бесплатного — наземный городской транспорт, пригородные поезда. Внедрение платности при сохранении старых доходов не может не вызвать сопротивления проводимой политике. Было бы прекрасно, если бы можно было констатировать, что уровень притязаний всех слоев в целом адекватен уровню экономических возможностей. Однако в том и беда, что притязания намного опережают наш реальный потенциал. Причем притязания обращены к государству, которое остается главным собственником основных средств производства. На неадекватных экономическим реалиям притязаниях строит свою политику оппозиция, особенно так называемая непримиримая.
На материале анализа становления конституционализма в Латинской Америке политолог Д. Курт раскрыл зависимость режимов от разных стадий индустриализации. Суть обновленной им модели в следующем. Если страна находится на стадии производства простых потребительских товаров кратковременного пользования, то в ней имеются благоприятные экономические предпосылки для развития демократии. Если главным в экономике является производство средств производства (машиностроение, суда, локомотивы и т.д.), то предпосылки конституционализма минимальны. Так было в нашей стране в советский период. Если страна перешла на стадию производства потребительских товаров длительного пользования (электротовары, автомобили и т.д.), то условия для конституционализма и демократии в целом опять благоприятны. Основываясь на такой модели, можно выдвинуть гипотезу, что с завершением конверсии, обращением потенциала ВПК к интересам человека в России будет сделан решающий и необратимый поворот в экономических условиях конституционализма. После того, как будут пройдены длительные стадии устойчивого роста, влияние экономики на конституционализм вряд ли будет судьбоносным.
Зависимость демократии от экономики имеет свой естественный предел. С. Липсет показал, что по достижении наивысшей критической точки экономического развития демократия стабилизируется и дальнейший рост экономики не ведет к новому, еще большему развитию демократии.
§ 4. СТРУКТУРИРОВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИЛ
Важная, но болезненно формирующаяся предпосылка становления и упрочения конституционализма — это распад в России народа как однородной, не структурированной массы, и развитие среднего класса и групп, способных представлять самих себя. Пока существующая социальная система складывается из индивидов, которые зависимы от верхов, у них не развита, или мало развита, способность представлять самих себя в существующих уже демократических структурах. Понятия «рабочий», «колхозник», «интеллигент», «служащий» скрывали однородность положения всех. В советском обществе все были служащими у государства, образовывали одну массу. Ее отличительным свойством, по Ясперсу, является связанность людей воспринятыми словами и мнениями, неразграниченность в своей принадлежности к различным слоям общества.
Масса, по выражению Ортеги-и-Гасета, есть множество людей без особых достоинств. Философ имел в виду их деиндивидуальность, склонность к общим интересам, вкусам, стилю жизни. Но из массы возможны образования ситуативных общностей, или толпы. Они могут быть большими и малыми, постоянно активными и импульсивными, неустойчивыми, контактными (на улице) и неконтактными, дисперсными. К типу безликой массы относятся радиослушатели, телезрители, избиратели.
Общество массы, или массовое общество, нуждается в великих идеях, призвании пророка, поиске авангарда. В массовом обществе возникает свой либерализм, но непросто различать собственно либерала и псевдолиберала, а по сути необольшевика, неоэтатиста.
Драматизм русской истории XX столетия заключался в том, что советская система выросла на основе преобладания в обществе массы и постоянно воспроизводила угодную ей массу. Единые демонстрации и субботники, единое радио, кино, телевидение, газеты, наконец, массовые и единственные организации — комсомол, профсоюз, коммунистическая партия. В этом была сила системы и одновременно ее слабость. Она функционировала без учета того, что масса способна накапливать в себе энергию индивидуализации, локализации, приватизации, профессионализации, ослабления ее изолированности от мнений, не совпадающих с официальной точкой зрения.
В постсоветском обществе ликвидирован дефицит политических и религиозных прав, однако еще сохраняется дефицит собственно гражданских прав, не завершилось переосмысливание позиций относительно социальных прав. У российского либерализма остаются слабые места: неразвитость среднего класса, отсутствие влиятельной партии, слабость духовных основ либерализма.
В конце 80-х годов публицистами высказывались надежды о возникновении гражданского общества, постепенном ограничении государственного вмешательства в экономическую, социокультурную жизнь, пестовании гражданственности, добровольных ассоциаций, союзов и организаций, ограничение и сведение к минимуму патерналистических функций государства на радикальное расширение автономной сферы личных свобод индивида. В ходе стихийного и полустихийного перемещения из общей массы государственно зависимых рабочих и колхозников, интеллигентов и служащих уже формируется множество с признаками среднего класса. Его будут образовывать не только прямые собственники, но и работающие по найму; не только с индивидуалистическим, но и корпоративным сознанием; не только частники, но и директора, гражданские и военные, среди которых высок престиж профессионализма, образованности, утилитаризма.
Каждый из нового для России класса будет заинтересован или связан с конкретной собственностью, индивидуальной или групповой. Вопрос о том, как долго будет идти процесс накопления его критической массы, когда средний класс количественно станет основным, и формирование социальной основы стабильного конституционализма можно считать состоявшимся.
Одновременно встанет и другой, не менее, а может быть более сложный вопрос: каким образом и как быстро освободившись или освобождаясь от административных пут личность сможет играть активную роль в институциализации процессов артикуляции и агрегации интересов, которые и развиваются уже в возникшем гражданском обществе. Все это в совокупности уже является гарантом необратимости процессов становления в стране принципа конституционализма. Однако до зрелых и устойчивых форм его существования еще далеко.
По тому, насколько значительна в обществе масса, которая еще не разграничилась в своей принадлежности к разным слоям, можно судить о степени отдаленности данного общества от нормативов, ценностей гражданского самосознания. Пока люди еще ждут от политиков рецептов быстрого решения всех проблем. Еще впереди то время, когда избиратели будут предпочитать партию, у которой преобладают аргументы, а не набор ярлыков, понимание проблем и не обязательно четкие ответы на все вопросы; преобладание веры в собственные силы без упования на усиленное попечительство.
В 90-е годы, возможно, завершится процесс распада масс, с одной стороны, и формирования среднего класса, социальная структурализация общества — с другой. Не будет питательной почвы для доминирования массы, как множества, не имеющего достоинств. Но невероятно, чтобы со средним классом в России расцвел бы либерализм в западном смысле. Российское общество и во времена развития капитализма (конец XIX — начало XX в.) и во времена всех форм тоталитаризма было обществом иерархизированным. Проблема не в том, чтобы осваивать нечто противоположное авторитаризму — плюрализм, но в том, чтобы обновить нашу традицию иерархизации с помощью его критики с плюралистических позиций; найти оптимальное сочетание российской традиции с неизбежной индивидуализацией, корпоративизацией сознания и поведения.
Можно предположить, что в России либерализм и как идеология, и как мотивация поведения приживется, если найдутся пути его примирения с этатизмом, или либерализации традиции иерархичности, существующей бюрократической элиты, при большой роли государства в регулировании и распределении. Такое примирение тем более возможно, что либерализм, основанный на принципе невмешательства, стал и в западных странах достоянием истории. Современная частная собственность — это не только отдельные индивидуальные производители, но и могущественные монополии с их сложной структурой, иерархией, подчинением, активностью верхов и исполнительностью, послушанием низов. Современная частная собственность уже мало похожа на ту частную собственность, на основе которой обосновывалась в XVIII в. первичная модель гражданского общества. При современной системе частнособственнических отношений мелкий держатель акций, работающий по найму, индивидуальный производитель нуждаются в защите законом, фондом, организацией, антимонопольгой политикой.
В современном мире парадигма гражданского общества не в собственности, но в гарантированности свободы для всех, т.е. принцип Laisser faire корректируется требованием помочь всем. Не только не мешать удачливым, но обеспечить выравнивание стартовых возможностей, гарантировать прожиточный минимум и сохранение здоровья.
Наш путь к конституционализму относительно короток, так как конечная цель не в превращении государства в слабое и малое, но в отказе от всесилия государства и в сохранении сильной власти, в разрушении режима администрирования, но в сохранении традиции этатизма на базе многообразия форм собственности. От развитой системы административного социализма мы переходим к социал-демократической или социал-либеральной модели конституционализма. К этой модели пришли и на Западе через повышение социальной роли государства. Наш путь к той же модели через уменьшение ответственности государства за все отношения в обществе. На основе такой гипотезы просматриваются слабости всех современных либеральных течений в России. Одна из них — в недооценке нравственной и политической роли справедливости, русской традиции понимания правды. С ней несовместимы «дикая» свобода без границ, благодаря большим деньгам, силе, власти. Другая слабость в неприятии русской традиции законности. Она не столько в обязательности, дисциплине, правовой культуре, сколько в ассоциации порядка с администрацией, как гарантом общественной упорядоченности. Такое понимание законности некоторые исследователи расценивают как признак устойчивости нелиберализма. Но борьба с русской традицией законности расточительна, неэффективна. Проблема в том, каким образом можно интегрировать либерализм в этатическую традицию, развить ее в черту русского конституционализма.
Можно предположить, что российский путь не в наделении парламента все большими полномочиями (линейная модель развития), но в росте сильной власти на основе повышения авторитета президентских и правительственных структур. С накоплением элементов самоуправления общество сможет в большей степени быть свободным от опеки государственной власти. Но всегда гражданское общество будет нуждаться в поддержке и корректировке с помощью сильной исполнительной власти.
Сложившиеся в стране группы являются не только продуктом социоэкономического развития общества, но выражают потребности функционирования существующей системы управления обществом. Отсюда партии, группы давления, выражающие интересы гигантов-монстров вроде ВПК, ТЭК, АПК. Группы, способные образовать гражданское общество самостоятельных индивидов, только формируются. Но одновременно остаются социальные образования как часть единой государственной экономики и государственных структур. Государство еще продолжает оставаться демиургом гражданского общества и одновременно патроном своих сословий.
С реформами, развитием предпринимательства, частной собственности стали обнаруживаться контрасты, формироваться тяжелое социальное дно, кризисы в культуре и образовании. Упования на свободы оправдали бы себя хотя бы экономически, если бы страна на 60—70 % состояла из собственников, включая держателей акций, или если Россия была бы в основном крестьянской страной. Раскрепощенности крестьян достаточно, чтобы была решена проблема обеспечения страны продовольствием. Но свободы крестьян недостаточно в России, где городское население составляет 80 % населения, имеются большая армия и аппарат. К тому же свобода хороша для тех, кто уверен в себе, достаточно предприимчив, трудолюбив, работоспособен. 50—80-е годы не способствовали развитию и культивированию подобных качеств.
Структурирование интересов происходит в рамках государственной экономики, традиций этатизма. Пока происходит не только и даже не столько структурирование гражданского общества, формирование классических лоббистских групп, сколько формирование получастных, полугосударственных структур. Происходит не только разгосударствление, но и либеоализация функционирования экономики в рамках огосударствления экономики. Развитие рынка и гражданского самосознания происходит при сохранении русской традиции этатизма.
Сложность становления конституционализма заключается в том, что Россия переживает одновременно экономическую, социальную и политическую перестройку, переход от одной модели модернизации, на основе которой были обеспечены индустриализация, урбанизация, сформировались образованные поколения, к другой модели. Она привлекает тем, что обеспечивает человеку большой простор выбора в использовании всех ресурсов. Но освоение новой модели — это и риск потерь сознания национальной самостоятельности, духовности коллективизма, равенства, ограждения от рынка образования и просвещения, охраны здоровья. Проблема и в том, что радикальная переделка общества вызвала политическую борьбу. Миф о социализме как антикапитализме, о великих исторических преимуществах первого живет до сих пор. На нем были воспитаны поколения, и авторитарный тип личности очень устойчив, местами группируется, представлен непримиримой оппозицией. Само по себе это превращает политическое пространство России в большую зону риска, неустойчивости. Россия не втянута в какую-либо войну, ни гражданскую, ни религиозную, ни холодную, ни этническую. Тем не менее крайние позиции и правого, и левого толка дают о себе знать.
Для наименее болезненного реформирования обществу не хватает политических сил, которые отличались бы разными, но не непримиримыми позициями, и потому были бы способны на сотрудничество. В обществе есть политики-либералы. Но они пока не имеют главного свойства западного либерализма, которое, по Р. Арону, состоит в умении призывать человечество брать на себя лишь те задачи, которые оно может выполнить; не делать историю, но довольствоваться тем, чтобы комментировать ее. В обществе сильно влияние социалистических мотивов. Но в основном их используют коммунисты, которые, по словам Арона, принадлежат к другому семейству. Они соизмеряют задачи не с силами, а со своими мечтами. Как политики, коммунисты популярны в той мере, в какой в обществе значительна доля маргиналов, а средний класс незначителен. Возможно развитие и другого варианта экстремизма — националистического. Выше отмечалась неразрывная связь роста благополучия и политической модернизации. Однако не исключены и мутации развития, если камнем преткновения всех проблем становится великодержавность. На пороге третьего тысячелетия зараженность такой болезнью гибельна для народа. Но сама опасность существует, она проявляется в муссировании прав русских в ближнем зарубежье, лозунгах восстановления СССР.
Особенность российского формирования демократии заключается в том, что группы интересов, партии и государственные структуры развиваются одновременно и главное — во взаимосвязи. Остаточные от тоталитарной системы партийно-государственные блоки становятся формой становления у нас государственного корпоративизма, т.е. в обществе формируются группы интересов; но их в основном представляют не классические лоббисты, а партийные объединения, которые фактически монополизируют представительство интересов целых слоев, поставляют государству лидеров. В отличие от государственного корпоративизма социоэтарный корпоративизм, характерный для западных стран, отличается автономностью групп интересов и объединений, их представляющих. Государственный корпоративизм может развиваться при признании гражданского общества, необходимости свободы рынка, выражения своих интересов разными группами. Однако современный постсоветский корпоративизм связан с советским наследием. В 70—80-е годы обкомы, министерства превращались в структуры выбивания у центральных органов максимума ресурсов под реальные нужды и придуманные проекты и последующего уменьшения планов со ссылкой на слабость ресурсов. Это был социалистический корпоративизм или советский вариант распада тоталитаризма сталинского образца, удержания от старого принципа администрирования. Главным действующим лицом в корпоративизме 60—70-х годов была бюрократия. Она сохранила от сталинских времен номенклатурность и рост численности. Но стала неоднородной, поскольку представляет разные социоэкономические комплексы. Корпоративизм нашего времени по сути своей бюрократический. Правда, в отличие от советского современный корпоративизм еще не сложился. Но в любом случае в нашей стране корпоративизм будет органично связан с государством. Очевидно также, что в 90-е годы развитие корпораций только с разрешения государства и под его контролем, что было присуще советской, или социалистической, организации, уже исключено. Само по себе это уже обнадеживает. При постепенном развитии парламентаризма, независимости от государственных структур, партийной системы средств массовой информации уменьшается опасность повторения в каком-либо варианте ситуации 70—80-х годов. Тогда в рядах многомиллионной бюрократии господствовала военно-промышленная корпорация. К середине 90-х годов в России выделилось уже несколько корпораций, представляющих бюрократические и политические элиты. Они уже могут противостоять друг другу, если их запросы завышены.
Для формирования конституционализма актуально также создание умеренной напряженности в политическом поведении. В решении этой проблемы есть средства специфически политические, использование которых в основном зависит от воли субъектов политических отношений, от их стремления проявлять свою позицию в рамках конституционных принципов, лояльного отношения к власти, установленной законным путем. Определенную роль играют различного рода соглашения, договоры между партиями, блоками о гражданском мире, согласии. Однако они не всегда надежны.
Умеренность в напряженности зависит от социоэкономических и социокультурных факторов.
Умение властей поддерживать сравнительно плавный переход к рынку — важное условие мира. Но резкие ухудшения экономической ситуации общество выдерживает, если доминирует ориентация всех сил на договоренности, компромиссы, критику в рамках конституции.
Поучителен в этом отношении опыт Запада. С возникновением парламентских и массовых партий в XIX в. был нанесен решающий удар по сословности и абсолютизму власти, сформировался широкий контроль за властью. Но в новой внегосударственной политической системе таился и большой исторический риск. С разрушением традиционного социального порядка открывалась возможность раскола общества и государства, управляющих и управляемых. В Европе это проявилось в классовой борьбе, противостоянии крайних консерваторов и радикалов — революционеров, анархистов. Однако уже к началу XX в. опасность развития противостояний пошла на убыль. Государство смогло в новых условиях восстановить себя как всеобщая организация, партии рабочего класса стали по преимуществу социал-реформистскими.
Такому развитию событий способствовал существенный социальный фактор. Благоприятным условием становления гражданского общества явилась множественность противоречий и конфликтов, несводимость их к одному противоречию, которое раскалывает общество. Классическим примером такого развития социально-политических отношений являются США. В этом обществе никогда не было противостояния капиталу, ни социалистической или социал-демократической традиции, не развивались базовые элементы классовой борьбы. В Америке не было и нет единой разделительной линии, базовой и постоянной рассеченности социального ландшафта. Но Америка отличалась и отличается множеством разделительных граней. Эту особенность открыл и впервые описал А. Токвиль. Он обнаружил множество религиозных, профессиональных, семейных и других ассоциаций. В гражданском обществе множество конфликтов, которые невозможно свести к одному базовому противоречию. Поведение его членов как бы запрограммировано на компромисс.
Иначе было в России. Как заметил еще М. Гершензон в «Вехах», трагедия России в том, что все революционеры (они же «нигилисты», «интеллигенты», «отщепенцы») вообразили, что все тяготы жизни в России имеют политическое решение. Причина этого не в особой задиристости русского характера и не в изначальной ограниченности интеллигенции, но больше всего в неблагоприятном стечении обстоятельств. Российское общество ринулось в капитализм, не имея развитого класса собственников. Но одновременно появились и крупные собственники, первые монополисты и огромная масса маргиналов, прибывшая в город из деревни. С развитием образования возникла оригинальная группа маргиналов, которые не нашли своей ниши, оказалась нонконформистской. Практически все большевики ленинского-сталинского поколения были таковыми. Большая концентрация нонконформистов в поле борьбы с властью и за власть, бедственное положение широких слоев, вовлеченных в войну, оказались достаточными, чтобы не только организовать захват власти в Петрограде и в основных промышленных центрах России, но и создать армию, военизированные отряды для удержания власти и использования ее для наведения нового порядка. Ни царская власть, ни церковь не были способны противостоять сконцентрированному в политике нонконформизму. К политике реформ правительство не было готово. Активность нонконформистов не встречала должного отпора в самом формирующемся гражданском обществе. Православие оказалось слабеющей религией, авторитет церкви был невысоким. Номинализм, который на Западе дополнил или частично заменил религию, не успел в России развиться. Исторический опыт показал, что при слабой религиозности, неразвитом номинализме, неразвитости частных собственников либерализм и реформизм слабы. В таком обществе доминируют непримиримые консерваторы.
В наши дни политика не является основным местом концентрации нонконформистов. Они рассредоточены в искусстве, теневом и открытом бизнесе, разросшемся преступном мире, среди рэкетиров, наркоманов и алкоголиков, мафиозных групп, в наркобизнесе. Правда, нонконформизм все же проявился и в политике, особенно в политической публицистике, поведении некоторых политиков. Нонконформистов оказалось достаточно, чтобы дорушить советскую систему. Но никто уже из нонконформистов — ни среди правых, ни среди левых — не стал гением зла, хотя необольшевистские замашки воспроизводились. Тем не менее проблема политической стабильности при институционально сложившихся основах конституционализма существует. Для ее обеспечения эффективная экономическая и социальная политика должна быть дополнена политикой смягчения нравов, выработкой умения соединять соединимое, разбросанное в позициях разных сил, и способностью отторгать демагогию. Особенную роль в создании обстановки смягченных нравов может сыграть религия, церковь. И прежде всего православная, как самая массовая и традиционная.
Гражданское общество возникло там, где духовной основой жизни является христианство. Именно с государственным признанием христианства или фактическим принятием христианства в народах развивается мораль самоценности человека и выделения пространства его свободы и поля деятельности, право индивида на индивидуальный способ существования. Человек вправе сверять политическую деятельность с верой. На основе особой духовной роли христианства и становлении и развитии морали гражданского общества можно сделать вывод о том, что конституционализм естествен в христианском мире и в странах, где в результате последствий колониализма идеи христианства пустили глубокие корни, повлияли на мировоззрение широких слоев. Россия переживает время возрождения христианства, любви к Богу. Однако заметим, что христианство возрождается преимущественно в новозаветном виде в стране с глубокими традициями язычества.
Это обязывает перестраиваться и православную церковь. Уроки дооктябрьской эпохи говорят о том, что православие не смогло стать прочной сердцевиной духовности русских. Церковь была в России столпом самодержавия. За высокомерие и отрыв от широких масс церковь жестоко поплатилась. Сегодня перед православной церковью новое испытание. Эйфория конца 80-х — начала 90-х годов, когда на православие возлагались особые надежды в возрождении национального самосознания, прошла. Церковь оказалась не готовой к оправданию таких надежд. Возникла проблема определить место православной церкви в сознании широких масс, преодолеть барьер нетерпимости к «пришельцам» на русскую землю от других церквей, конфессий, к росту числа христиан-неортодоксов. Но как бы ни были сложны и противоречивы процессы возрождения религиозности, обновленное и обогащенное христианство является незаменимым духовным оппонентом либерализма. Только в атмосфере норм человеколюбия, сдержанности, умеренности либерализм стимулирует действительно здоровые начала — предприимчивость, индивидуализм, личную ответственность. Распространение же индивидуалистических идей в среде без сильных нравственных религиозных традиций чревато появлением весьма опасных для здоровья общества процессов жажды ауры гедонизма, вседозволенности. При таком варианте развития возникает перспектива формирования не столько сильного и ответственного общества, сколько жаждущего только благ, привыкающего к помощи и заинтересованного в расширенном воспроизводстве этатизма. Можно предположить, что при ограниченности в политике нонконформистского начала и при проявляющемся умении большинства конформистов приспосабливаться к новым реалиям, при возрождении религиозности российский путь к гражданскому обществу будет сложным, противоречивым, но все же реальным.
ЛИТЕРАТУРА
Сорокин П.А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. М., 1990.
Лососий Н. Характер русского народа // Лососий Н. Условия абсолютного добра. М., 1991.
Муретов Д. Эрос, народ и политика // Новое время. 1991. N 50.
Тимашев И. Советский строй как почва переворотов. М., 1991.
Фадеев Д. А. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода // Полит, исслед. 1992. № !,2.
Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социс. 1994. № 5.
Белов Геннадий Анатольевич. Политология. Учебное пособие для высших учебных заведений
Белов Г.А. Политология. Учебное пособие.— М.: ЧеРо, 1996. 304 с.