Насильственная коллективизация, составной частью и основным средством проведения которой было раскулачивание, — это трагическая страница истории советской деревни. Несмотря на то что ей посвящены тысячи статей, сотни книг и брошюр, подлинной истории коллективизации и раскулачивания еще не создано. Объясняется это как господствовавшими в течение многих лет стереотипами сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)», так и тем, что многие архивные фонды партийных, советских и карательных органов были недоступны для исследователей. Одним из таких источников являются материалы бывшего Кремлевского архива Политбюро ЦК КПСС, в котором в начале 60-х годов автору посчастливилось работать. К сожалению, и ныне этот архив недоступен для исследователей. Между тем его документы уникальны по своему составу и содержанию. Они не только раскрывают механизм выработки внешней и внутренней политики СССР всемогущим органом партии и государства — Политбюро, но и содержат богатый конкретно-исторический материал о фактах и событиях, тщательно засекреченных в свое время. Так, по интересующей нас проблеме здесь хранятся документы о работе комиссий Политбюро: Я.А. Яковлева о темпах коллективизации, В.М. Молотова о раскулачивании и депортации раскулаченных, А.А. Андреева о спецпереселенцах и т.д.
Чрезвычайную ценность представляют адресованные И.В. Сталину шифрограммы, сводки, записки и письма о политическом положении в деревне, о сопротивлении крестьян насильственной коллективизации и раскулачиванию, о крестьянских волнениях и восстаниях зимой и весной 1930 г., доклады Сталину заместителя председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды о депортациях крестьян и положении спецпереселенцев в 1930— 1932 гг. и многое другое.
Использование этих и других источников позволило бы воссоздать правдивую картину сталинского произвола, творившегося в деревне в начале 30-х годов, показать роль ближайшего окружения Сталина в проведении антикрестьянской политики партии и государства.
В последнее время кое-что уже сделано в этом направлении. На основе материалов государственных и партийных архивов (исключая Кремлевский) издан ряд документальных сборников: «Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927—1932 гг.» (М., 1989), «Из истории раскулачивания в Карелии. 1930 — 1931 гг.» (Петрозаводск, 1991), «ГУЛАГ в Карелии. 1930-1941» (Петрозаводск, 1992), «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930— 1931 гг.», «Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931 - начало 1933 г.» (Новосибирск, 1992,1993). Кроме того, опубликованы статьи в периодической печати, созданы сборники статей и даже отдельные книги по истории коллективизации, раскулачивания и голода 1932 — 1933 гг. (В. Данилов, И. Зеленин, В. Земсков, Н. Ивницкий, С. Кульчицкий, Е. Осколков и другие).
Активно разрабатывается эта тематика и за рубежом (Р. Конквест, М. Левин, С. Максудов, Ю. Таниучи, Н. Ясный), хотя в силу объективных причин зарубежные исследователи опираются в основном на опубликованные у нас и на Западе источники. Тем не менее в осмыслении и оценке нашего прошлого они занимают более правильные позиции, чем иные наши ученые.
Таким образом, начало научной разработке проблем коллективизации положено, но еще много предстоит сделать, чтобы устранить «белые пятна» и раскрыть скрытые страницы истории. В настоящей статье предпринимается попытка на основе материалов Политбюро ЦК ВКП(б) и ОГПУ в какой-то степени восполнить этот пробел.
Насильственную коллективизацию крестьянских хозяйств начала 30-х годов И.В.Сталин назвал «революцией сверху», поддержанной снизу основными массами крестьянства.
Как же было в действительности?
К концу 20-х годов объективный ход социально-экономического развития, развертывание индустриализации страны остро поставили проблемы подъема и реорганизации сельскохозяйственного производства. Его низкий уровень сдерживал общее экономическое развитие страны.
Исходя из этого, XV съезд ВКП(б) (декабрь 1929 г.) поставил задачу обеспечить «на основе дальнейшего кооперирования крестьянства постепенный переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства (коллективная обработка земли на основе интенсификации и машинизации земледелия), всемерно поддерживая и поощряя ростки обобществленного сельскохозяйственного труда»[1]. При этом съезд высказался против каких бы то ни было мер административного воздействия и принуждения по отношению к крестьянству. В его решениях подчеркивалось, что переход к коллективному хозяйству «может происходить только при согласии на это со стороны трудящихся крестьян»[2]. Сроки и темпы коллективизации съездом не устанавливались, не определялись и обязательные формы и способы преобразования крестьянского хозяйства. Более того, предусматривалась целая система мер по развитию различных форм кооперации, обществ крестьянской взаимопомощи, земельных органов, Советов, а также по упорядочиванию землепользования и землеустройства и т.п. Тем не менее вскоре после съезда его решения стали трактоваться как курс на коллективизацию.
Весной 1928 г. Наркомзем РСФСР и Колхозцентр РСФСР составили проект пятилетнего плана коллективизации крестьянских хозяйств, согласно которому к концу пятилетки, т.е. к 1933 г., предполагалось вовлечь в колхозы 1,1 млн хозяйств (4%). Летом 1928 г. Союз союзов сельскохозяйственной кооперации эти наметки увеличил до Змлн хозяйств (12%). А в утвержденном весной 1929 г. пятилетнем плане предусматривалась коллективизация уже 4 —4,5 млн хозяйств, т.е. 16— 18% общего числа крестьянских хозяйств.
Чем же объясняется тот факт, что в течение года проект плана коллективизации несколько раз менялся и его окончательный вариант в четыре раза превысил первоначальный? Во-первых, тем, что темпы коллективизации на практике оказались более быстрыми, чем вначале предполагалось: к июню 1929 г. в колхозах было уже более миллиона крестьянских хозяйств или примерно столько, сколько первоначально планировалось достигнуть к концу пятилетки. Во-вторых, — и это главное — Сталин надеялся ускоренным строительством колхозов и совхозов быстрее решить зерновую проблему, которая особенно обострилась в 1928— 1929 гг.
Вопреки действительному положению дел И.В. Сталин в статье «Год великого перелома» (ноябрь 1929 г.) утверждал, что уже удалось организовать «коренной перелом в недрах самого крестьянства» в пользу колхозов[3]. Однако даже в зерновых районах такой перелом не произошел не только в сознании середняков, но и бедняков. Между тем гонка коллективизации уже началась. Из Хоперского округа Нижневолжского края сообщалось: «Местными органами проводится система ударности и кампанейства. Вся работа по организации проходила под лозунгом „Кто больше!". На местах директивы округа иногда преломлялись в лозунг „Кто не идет в колхоз, тот враг советской власти". Широкой массовой работы не проводилось. Были случаи, когда постановлением схода организовали колхоз, а нежелающим вступать предлагали подать специальное заявление, почему он не желает идти. Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: „Все дадут— идите в колхоз"... Совокупность этих причин дает формально пока 60%, а может быть, пока пишу письмо, и 70% коллективизации. Качественную сторону колхозов мы не изучили... Таким образом, получается сильнейший разрыв между количественным ростом и качественной организацией крупных производств. Если сейчас же не принять мер к укреплению колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться... Все это ставит нас в затруднительное положение»[4].
Это письмо инструктора Колхозцентра Баранова было зачитано на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) председателем Совнаркома РСФСР С.И. Сырцовым. Сталин среагировал на него странным образом, бросив реплику: «Вы думаете, что все можно „предварительно организовать"?»
Он по существу отмахнулся от поставленных в письме вопросов. Вообще нужно отметить, что Пленум ЦК ВКП(б) проходил под знаком статьи Сталина «Год великого перелома» в обстановке неоправданного оптимизма, восхваления мнимых успехов, игнорирования недостатков и перегибов в коллективизации.
Секретарь Северо-Кавказского крайкома партии А.А. Андреев заявил, что партийная организация края взяла курс на завершение в основном коллективизации к лету 1931 г. О таких же перспективах колхозного строительства говорил и секретарь Нижневолжского крайкома ВКП(б) Б.П. Шеболдаев, утверждавший, что нижняя Волга «через год-два будет районом сплошной коллективизации»[5].
Степные районы Украины, по мнению председателя Колхозцентра УССР А.В. Гаврилова, могли завершить коллективизацию весной 1931 г. [6]
К ускорению коллективизации призывал участников Пленума и В.М. Молотов, ведавший работой в деревне. В своей речи он заявил: «Мы имеем все основания утверждать, а я лично в том не сомневаюсь, что летом 1930 г. коллективизацию Северного Кавказа в основном мы закончим»[7], т.е. на год раньше, чем обещал Андреев. В докладе о союзном Наркомземе он вновь подчеркнул установку на всемерное развертывание коллективизации: «Теперь... когда сплошная коллективизация захлестывает целые районы и даже округа, — а мне кажется, в недалеком будущем, и уже в будущем году, мы сможем говорить не только о коллективизированных областях, но и о коллективизированных республиках, — ясно, что мы имеем коренной перелом в развитии социалистического сельского хозяйства»[8].
Это было принято как директива партии, тем более что Сталин сам поощрял погоню за высокими процентами коллективизации.
После ноябрьского Пленума ЦКВКП(б) Колхозцентр и Наркомзем РСФСР пересмотрели план коллективизации крестьянских хозяйств республик в весеннюю посевную кампанию 1930г. Новый план, который был одобрен СНК РСФСР, предусматривал к весне 1930 г. вовлечь в колхозы 6640 тыс. крестьянских хозяйств (34%), а число колхозов довести до 56 тыс. Намечалось весной 1930 г. иметь 300 районов сплошной коллективизации с посевной площадью 12 млн га, причем в 150 районах коллективизация к тому времени должна быть уже завершена (90% крестьянских хозяйств в зерновых и 75% в остальных районах). Такой же уровень коллективизации планировался и для остальных 150 районов, но только к осени 1930 г.
Наибольшее число районов сплошной коллективизации намечалось на Урале, Средней и Нижней Волге — по 40 районов, в Центрально-Черноземной области — 45, на Северном Кавказе— 35, в Сибири— 30, Казахстане— 20. Районы сплошной коллективизации планировались также в Московской, Западной, Ленинградской, Ивановской областях, Татарии, в Нижегородском и Северном краях.
План предусматривал полное обобществление пашни, инвентаря и рабочего скота, а коровы, свиньи и овцы подлежали обобществлению в районах сплошной коллективизации на 80%. «При указанных размерах обобществления средств производства, — указывалось в плане, — колхозы должны быть в значительной степени переведены на устав объединений высшего порядка, причем количество коммун среди них должно составлять не менее 25%, артелей — не менее 50% и товариществ по совместной обработке земли — не более 25%»[9].
Тогда же Наркомзем СССР разработал пятилетний план коллективизации сельского хозяйства союзных республик, согласно которому посевная площадь колхозов должна была составлять весной 1930 г. свыше 44 млн га (треть посевной площади страны), т.е. в два с лишним раза больше, чем предусматривалось ноябрьским (1929 г.) Пленумом ЦК ВКП(б)[10].
Такие темпы коллективизации были не только чрезвычайно напряженными, но и нереальными. План толкал местные органы на применение административного нажима и насилия, вел к перегибам и извращениям, нанесшим колоссальный ущерб развитию сельского хозяйства, экономике страны.
5 декабря 1930г. на заседании Политбюро ЦКВКП(б) обсуждалось предложение Нижневолжского крайкома об объявлении Республики немцев Поволжья опытно-показательным районом по коллективизации. Но Сталин предложил образовать комиссию Политбюро ЦК по подготовке постановления о темпах коллективизации в целом по стране во главе с наркомом земледелия СССР Я.А. Яковлевым. В состав комиссии вошли руководители крупнейших партийных организаций: А.А.Андреев (Северный Кавказ), К.Я.Бауман (Московская область), И.М. Варейкис (Центрально-Черноземная область), Ф.И. Голощекин (Казахстан), С.В. Косиор (Украина), М.М. Хатаевич (Средняя Волга), Б.П. Шеболдаев (Нижняя Волга) и другие. В работе комиссии принимали участие представители ЦК и МКВКП(б), СНК РСФСР, Госплана СССР, ВСНХ РСФСР, ВЦСПС, Наркомземов СССР и РСФСР, Хлебоцентра, Наркомпроса, Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова, Колхозцентра, Нар-комфина, Сельхозбанка[11].
На первом заседании (8 декабря) были образованы восемь подкомиссий по следующим вопросам: темпы коллективизации, отношение к кулаку, система управления и построения общественных и хозяйственных организаций в районах сплошной коллективизации, тип колхозов, кадры, материальные ресурсы, мобилизация крестьянских средств, культурное и политическое обслуживание колхозов.
Комиссия заслушала док л а ли секретарей Нижневолжского, Средневолжского и Северо-Кавказского крайкомов, обкома ВКП(б) ЦЧО, ЦККП(б) Украины и запросила у ок-ружкомов партии сведения о колхозном строительстве на местах. На основе этих материалов подкомиссии разработали предложения для проекта постановления Политбюро ЦК о плане коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству.
Одной из основных задач комиссии было определение темпов коллективизации; подкомиссия во главе с председателем Колхозцентра Г.Н. Каминским считала, что «переход крестьянских хозяйств к коллективной форме земледелия завершится в течение пятилетия во всех областях, за исключением некоторых районов Средней Азии, Закавказья, Якутии, северной полосы Сибири и некоторых районов Северного края»[12].
По СССР коллективизацию намечалось закончить:
Крым, Нижняя Волга — к осени /930 г.; Северный Кавказ, Средняя Волга, Татария, Дагестан (равнинная часть) —к весне 1931 г.;
степные районы Украины, ЦЧО, Урал — к осени 1931 г.;
Левобережье Украины, Сибирь, Казахстан, Башкирия, Чувашия, Московская область, Нижегородский край — к весне 1932 г.;
Дальневосточный край, Западная, Иваново-Вознесенская и Ленинградская области, Северный край, Белоруссия, Закавказье, Средняя Азия, Киргизия, Бурят-Монголия и Карелия — к осени 1933 г.
Число районов сплошной коллективизации планировалось довести в 1929/30 г. до 400, а округов — до 30[13].
Следовательно, коллективизацию основных масс крестьянства предполагалось осуществить в течение первой пятилетки. Причем для районов зерновой полосы устанавливались сроки от шести-семи месяцев до полутора лет.
Комиссия, обсудив эти наметки, пришла к выводу о недопустимости спешки при проведении коллективизации. Я.А. Яковлев, выступая на заседании председателей подкомиссий о темпах коллективизации, говорил, что «в этом деле величайшую опасность представляет проявление какого бы то ни было административного восторга, заскоков, излишней торопливости, которые, в случае если бы они получили более или менее серьезное распространение, грозили бы обюрокрачиванием движения, отпугиванием некоторых слоев середняков и бедняков от коллективизации, заменой коллективизации действительной коллективизацией показной, формальной, которой нам не нужно. С другой стороны, это движение показывает, что нам ни в коем случае нельзя отставать от стихийного роста. Тут коренная наша задача состоит в том, чтобы действительно этот стихийный рост возглавить по всем линиям, соответствующим образом перестраивая всю систему работы»[14].
После ноябрьского Пленума ЦК, указывал Яковлев, темпы коллективизации резко возросли, причем на качественную сторону мало обращалось внимания. На местах имеет место спортивная гонка, стремление скорее прийти к стопроцентной коллективизации. Он предлагал для зерновых районов установить ориентировочные сроки в два-три года, для всего Союза — пять лет с некоторым запасом. Однако эти предложения не получили единодушной поддержки. Возражали представители Средней Волги (Б.П. Шеболдаев) и Северного Кавказа (А.А. Андреев). Секретарь Средневолжского крайкома ВКП(б) М.М. Хатаевич рассказывал на бюро крайкома: «Сторонники „больших темпов" говорили, что если взять установку т. Яковлева, то это будет на руку тем, кто хочет сдерживать. Что касается меня, то я в основном был согласен с предложениями, которые высказал т. Яковлев, и спорил только по отдельным моментам»[15].
В результате обсуждения были приняты другие рекомендации по срокам и темпам коллективизации. В проекте постановления комиссия предлагала осуществить коллективизацию в основных зерновых районах в течение одного-двух лет («в отдельных округах и даже областях, возможно, и скорее»), а в потребляющей полосе в три-четыре года.
Работа комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) довольно подробно освещалась в работах историков[16], поэтому нет необходимости останавливаться на других вопросах ее деятельности.
22 декабря 1929 г. проект постановления был представлен в Политбюро ЦКВКП(б). Ознакомившись с документом, Сталин остался недоволен и вернул на переработку, предложив исключить уставные положения и вопросы, относящиеся к непосредственному ведению Наркомзема. Одновременно, Яковлеву было предложено сократить срок коллективизации для зерновых районов. В связи с этим вопрос об утверждении проекта постановления был снят с повестки дня заседания Политбюро 25 декабря 1929 г.[17].
И.В. Сталин писал В.М. Молотову, который отсутствовал в то время в Москве: «На днях думаем принять решение о темпе колхозного строительства. Комиссия Яковлева дала проект. Проект, по-моему, неподходящий. Ты его, должно быть, уже имеешь. Сообщи свое мнение». 1 января 1930 г. Молотов телеграфировал Сталину: «Проект о темпах коллективизации считаю неудачным, местами с фальшивыми нотками, например в пп. 3, 8 и 9.
Не понимаю нужды после Пленума в новой длинной резолюции, местами явно расплывчатой и отстающей от жизни и решений ЦК, например п. 5. Обобщения для всего СССР в первом пункте, по-моему, сейчас неуместны, ведут к бюрократическому планированию, особенно неуместному в отношении бурного, широчайшего массового движения. Нам доступнее сейчас ориентировка в отношении лишь ряда районов, имеющих, однако, решающее значение для сельского хозяйства. Лучше глубже проанализировать положение этих районов.
Ряд практических дополнений лучше дать в советском и кооперативно-колхозном порядке. П. 8 следует проработать конкретнее»[18].
Для того чтобы было понятно, о чем идет речь, скажем о содержании некоторых пунктов проекта постановления, упоминаемых в телеграмме Молотова. П. 1 гласил: «В пределах пятилетия может быть целиком решена проблема коллективизации огромного большинства крестьянских хозяйств, причем коллективизация основных зерновых районов может быть закончена в пределах 2 — 3 лет, а коллективизация потребляющей полосы — в пределах 3 — 4 лет».
В п. 3 говорилось о степени обобществления в колхозах: поскольку в округах сплошной коллективизации основную массу колхозов будут составлять середняки, то основной формой колхоза должна быть признана сельскохозяйственная артель, в которой обобществлены только основные средства производства (земля, инвентарь, рабочий скот) «при одновременном сохранении в данных условиях частной собственности крестьян на мелкий инвентарь, мелкий скот, молочные коровы и т.п., где они обслуживают потребительские нужды крестьянской семьи».
В п. 5 подчеркивалась необходимость укрепления районов за счет кадров окружных центров.
П. 8 был посвящен отношению к кулаку в районах сплошной коллективизации. Комиссия предлагала в округах сплошной коллективизации наряду с отведением кулакам отдаленных и худших земель проводить по решению сходов и местных Советов «прямую конфискацию средств производства кулацкого хозяйства и передачу их полностью в неделимый фонд колхозов». В отношении кулаков, лояльно относящихся к колхозам, считать возможным включение их в состав колхозов «как рабочей силы, без предоставления как активного, так и пассивного избирательного права».
И наконец, в п. 9 речь шла о недопустимости как сдерживания, так и искусственного форсирования коллективизации, администрирования и декретирования колхозного движения.
В тот же день, 1 января, в 19 час. 30 мин. Сталин отвечал Молотову: «Телеграмму о резолюции по колхозам получил. Твои замечания целиком совпали с критическими замечаниями наших друзей. Думаем сократить резолюцию в 4 —5 раз, выбросив все уставное из резолюции и оставив только исправленное директивное.
Краткая резолюция нужна для того, чтобы зафиксировать новые темпы колхозного движения, пересмотреть темпы, установленные в последнее время плановыми и прочими органами, и наметить более короткие сроки коллективизации по основным хлебным районам.
Резолюция пересматривается в указанном духе. Текст резюлюции получишь по телеграфу. Сталин»[19].
Получив письмо Молотова, в котором сообщалось, что он выедет в Москву только 3 января, Сталин 2 января телеграфировал ему: «Только что получил письмо. Если твердо решил выехать 3-го, с резолюцией о колхозах можно подождать до твоего приезда: т.е. до 5-го. Если почему-либо откладываешь выезд, проект резолюции пошлю 3-го вечером, по телеграфу. Сообщи окончательно»20.
3 января 1930 г. Я.А. Яковлев сообщал в Политбюро: «Из представленной Политбюро резолюции „О плане коллективизации..." я исключил уставные вопросы и вопросы, относящиеся непосредственно к кругу ведения НКЗ и колхозно-кооперативных центров.
При сем прилагаю соответствующий сокращенный и переработанный проект постановления Политбюро»[21].
Заседание Политбюро было назначено на 5 января. Накануне, 4 января Сталин сообщил секретарю Нижневолжского крайкома партии Шеболдаеву: «Сегодня мы вдвоем с Яковлевым сократили известный Вам проект резолюции о колхозах, выбросив оттуда все, что касается уставных пунктов, и переработали его, взяв установку на переключение средств, сил, землеустроительного дела и т.д. в сторону максимального обслуживания растущего колхозного движения в ущерб индивидуальному хозяйству.
Переработанную в таком виде резолюцию рассылаем сегодня членам Политбюро для принятия ее на завтрашнем заседании Политбюро. Думаю, что резолюция должна Вам понравиться»[22].
В связи с этой телеграммой возникает вопрос: откуда такое внимание у Сталина к одному из многих секретарей крайкомов (обкомов)? Дело в том, что в Нижневолжском крае возник (а точнее, был провозглашен) первый в СССР округ сплошной коллективизации — Хоперский. Б.П. Шеболдаев явился инициатором провозглашения Автономной республики немцев Поволжья показательным районом по коллективизации. На ноябрьском Пленуме Нижневолжский край был объявлен краем сплошной коллективизации.
Наконец, в составе комиссии Яковлева Шеболдаев наряду с Андреевым являлся горячим сторонником быстрых темпов коллективизации. Все это импонировало Сталину.
5 января 1930 г.; Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило переработанный проект, а на следующий день он был опубликован как постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству»[23].
Для понимания внесенных изменений в проект комиссии Яковлева, помимо уже приведенных документов, следует указать и на замечания члена комиссии, заместителя председателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулова от 2 января 1930 г., которые он направил в Политбюро Сталину и в ЦК ВКП(б) Орджоникидзе[24]. Рыскулов предлагал ускорить темпы коллективизации в районах специальных культур и животноводства. Возражал он и против включения в постановление ЦК указания на то, что колхозник может иметь небольшое хозяйство для удовлетворения личных потребностей. «Обобществлять только „товарный скот" (понятие растяжимое), — писал Рыскулов, — значит вообще затормозить обобществление скота, а давать категорическое указание вне всяких ограничений „сохранять в частной собственности мелкий инвентарь, мелкий скот, молочных коров и т.д." — значит тянуть события назад и давать явно неправильный лозунг... т.е. революционный характер колхозов подменить сугубой „добровольностью" всего этого дела».
Сравнение текстов первоначального (от 22 декабря 1929 г.) и окончательного (от 3 января 1930 г.) вариантов проекта и принятого 5 января постановления «О темпах коллективизации...» показывает, что предложения Рыскулова полностью совпали с замечаниями Молотова и теми поправками, которые были внесены Сталиным в проект постановления.
В результате внесенных поправок сроки коллективизации были сокращены в два-три раза. Больше того, при обсуждении проекта комиссии в Политбюро ЦК было принято особым постановлением предложение СНК РСФСР (С.И. Сырцова, Т.Р. Рыскулова): «Отмечая недостаточное развертывание колхозного движения в районах животноводства и специальных культур (хлопок, лен, свекла и пр.) и вообще в районах интенсивного хозяйства (в особенности молочного животноводства, свиноводства), ЦК поручает НКЗему Союза и Колхозцентру разработать необходимые мероприятия по усилению колхозного движения в этих районах»[25].
Отрицательно сказалось на содержании постановления и политическом положении в деревне исключение Сталиным из проекта постановления указания о степени обобществления средств производства крестьянских хозяйств. Стремление Сталина к более полному обобществлению имущества крестьян нашло отражение и в постановлении ЦК от 5 января: «Центральный Комитет ВКП(б) поручает Наркомзему Союза с широким привлечением колхозных организаций в кратчайший срок выработать примерный Устав сельскохозяйственной артели как переходной к коммуне форме хозяйства...»[26]
Истолкование артели как переходной к коммуне формы колхоза ориентировало местных работников на усиление обобществления средств производства крестьянских хозяйств, на насаждение коммун.
После принятия постановления ЦК нажим из Центра усилился, партийная и советская печать неустанно призывала к форсированию темпов коллективизации, развернулось соревнование за скорейшее завершение коллективизации крестьянских хозяйств. Газета «Правда» в передовой статье 3 февраля 1930 г. писала: «Последняя наметка коллективизации — 75 процентов бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930/31 года — не является максимальной». Через неделю Сталин опубликовал в «Правде» «Ответ товарищам свердловцам», в котором советовал «усилить работу по коллективизации в районах без сплошной коллективизации»[27].
Идущие сверху требования, угроза попасть в число «правых уклонистов» из-за недостаточно решительных действий толкали местных работников на администрирование, применение насилия и репрессий к крестьянам, не желавшим вступать в колхозы. Председатель Колхозцентра Г.Н. Каминский на совещании представителей районов сплошной коллективизации 14 января 1930 г. прямо заявил: «Если в некотором деле вы перегнете и вас арестуют, то помните, что вас арестовали за революционное дело»[28].
Выполняя указания сверху, секретари Курского и Россошанского округов (ЦЧО) советовали партийным и советским работникам: «Главное— не бойтесь перегибов, не беда, если заденете середняка, лишь бы кулак не остался»; «лучше перегнуть, чем недогнуть». Руководитель орггруппы ЦК ВКП(б), посланной в Вологодский округ Северного края, на заседании контрольной комиссии указывал: «Перегибов в отношении середняка бояться нечего, так как остальные середняки скорее пойдут в колхоз и будут бояться выходить из колхозов»[29].
В результате этого уровень коллективизации, например, в Сухонском районе округа за неделю поднялся с 6 до 87%. Такая же картина наблюдалась и во многих других районах. К февралю 1930 г. в Российской Федерации насчитывалось 952 района сплошной коллективизации, или половина всех административных районов республики.
На Украине в январе 1930 г. сплошная коллективизация проводилась в 180 районах, в феврале — в 309 (из 568 районов).
Спортивная гонка за процентом коллективизации захватила национальные и потребляющие районы. В Московской области уровень коллективизации за месяц (с 20 января по 20 февраля) вырос с 14,1 до 73,4%, в Нижегородском крае — с 7,1 до 45,3, в Татарии— с 3,6 до 73,9, в Башкирии— с 24,0 до 76,5% и т.д.[30]
О состоянии дел в деревне, методах проведения насильственной коллективизации хорошо были осведомлены Сталин и его ближайшее окружение. Так, в сводках, регулярно посылаемых Сталину, а по его указанию и другим членам Политбюро, сообщалось, какими средствами достигались такие высокие темпы коллективизации. В сводке по Сибири от 26 января 1930 г. читаем: «По ряду районов до сих пор со стороны местных партийных и советских работников довольно сильны тенденции заменить массовую разъяснительную работу методами администрирования и командования при проведении коллективизации. Случаи угроз и запугивания бедняков и середняков... отмечаются по ряду округов края и имеют тенденцию к увеличению. Недовольство основных прослоек деревни указанными методами коллективизации используется кулачеством для антиколхозной и антисоветской агитации».
И тем не менее 2 февраля Сибирский крайком партии выдвинул задачу «полного охвата крестьян колхозами в период весеннего сева». Аналогичное решение приняли Средневолжский, Московский обкомы ВКП(б), обком партии ЦЧО и даже крайком Северного края[31].
Чтобы не отстать, местные органы в широких масштабах применяли администрирование, принуждение и угрозы. Нередко в Центр посылались преувеличенные данные об уровне коллективизации, сведения о «бумажных» колхозах. Б докладе Наркомата рабоче-крестьянской инспекции Украины говорилось: «Административные методы коллективизации явились основным фоном всех извращений. На собраниях и в индивидуальных разговорах применялось запугивание крестьян, отказавшихся вступать в колхозы („идете, мол, против Советской власти" и т.д.); собрания продолжались зачастую круглые сутки, постановления о переходе всем селом на устав колхоза принимались, так сказать, измором. Полученные в результате цифровые данные в порядке соревнования районов и округов за скорейшее осуществление сплошной коллективизации раздувались, в сводки включались „мертвые души" и т.д. По одному из обследованных сельсоветов Харьковского округа (Богодуховского района) при наличии 420 хозяйств, имевших право быть в колхозе, в период расцвета „бумажной" коллективизации числилось коллективизированными 444 хозяйства, т.е. 105,7%, тогда как фактически было коллективизировано как максимум 341 хозяйство, т.е. 81,2%»[32].
К.Е. Ворошилов переслал И.В. Сталину письмо ленинградского рабочего Захарьина (члена партии с 1918 г.), который писал из Белоруссии: «Секретарь райкома в Городке (Витебский округ) так запарился, что в страхе не отстать и желании „догнать и перегнать" бухнул весьма срочную (телеграмму) в округ, что у него коллективизация проведена на целых 100 и 6 десятых — так и написано 100,6%. Попробуй его догнать!»[33]
И.М. Варейкис в записке И.В. Сталину «О колхозном строительстве и подготовке кадров к севу» писал, что «многие колхозы существуют лишь на бумаге»: их «работа» заключается в постановлениях. Сведения, поступающие в Центр, как правило, преувеличены, они «приукрашивают положение» [34].
Как видим, Сталин был хорошо информирован о том, что делалось в деревне. Достаточно сказать, что на его имя с осени 1929 до весны 1930 г. поступило не менее 50 тыс. писем о перегибах в коллективизации, раскулачивании, налоговой политике. Кроме того, на имя М.И. Калинина за то же время пришло примерно 85 тыс. жалоб[35].
Сталин не только не реагировал на жалобы, но и сам побуждал местные органы власти форсировать коллективизацию. Еще в декабре 1929 г. на Всесоюзной конференции аграрников-марксистов он попытался «теоретически» обосновать ускоренные темпы коллективизации. Приведя высказывание Ф.Энгельса о необходимости осторожности и осмотрительности при переводе крестьян на путь общественного хозяйства, Сталин заявил, что Энгельс исходил из наличия частной собственности крестьян на землю; но у нас ее нет, так как земля национализирована. «Вот где одна из причин той сравнительной легкости и быстроты, с какой у нас развивается в последнее время колхозное движение»[36].
Зимой 1930 г. темпы коллективизации под административно-репрессивным воздействием резко ускорились. Об этом свидетельствует табл. 1.
Конечно, высокие темпы коллективизации сталинскому руководству давались нелегко. Крестьяне не только пассивно, но и активно сопротивлялись насильственной коллективизации и такой бесчеловечной акции, как раскулачивание.
Большинство крестьян не хотели вступать в колхозы, видя в них второе крепостное право. «По деревням на Украине— погромы, грабежи, гонения, террор, выселение, — писали крестьяне из Мариупольского округа. — Только видим разные налоги, бесконечные контрибуции, распродажи. В коллективы гонят почти силой оружия. Разве это свобода? Это крепостное право». Крестьяне одной из деревень Северного края прямо заявили: «Советская власть организацией колхозов стремится совсем закабалить крестьянство. При царе крестьяне работали на помещиков, а при Советской власти — на коммунистов»[37].
По сообщению Средневолжского крайкома партии, в январе 1930 г. «массовые противоколхозные выступления прошли по всем округам». Секретарь обкома ВКП(б) ЦЧО И.М. Варейкис писал Сталину, что с 17 декабря 1929 по 14 февраля 1930 г. в области произошло 38 крестьянских выступлений, в которых приняли участие более 15 тыс. человек. Только в Острогожском округе за один месяц было 16 массовых волнений; в них участвовали как зажиточные крестьяне, так и середняки и бедняки., «В отдельных местах, — сообщал Варейкис, — толпы выступающих достигали двух и более тысяч человек... Масса вооружалась вилами, топорами, кольями, в отдельных случаях обрезами и охотничьими ружьями»[38]. Для подавления этих выступлений нередко применялась вооруженная сила. В Острогожском округе, например, шесть выступлений крестьян подавлялись войсками. В конце января — феврале 1930 г. массовые крестьянские выступления охватили ряд селений Таловского, северную часть Козловского округа, Старооскольский, Новооскольский, Раненбургский, Сосновский районы, а также Россошанский округ. В начале марта 1930 г. в 54 селах Козловского округа в антиколхозных выступлениях участвовали 20 тыс. человек*.
Таблица 1
Динамика коллективизации в СССР зимой 1930 г.
| Республика, край, область | По состоянию на | |||
| 20 января | 1 февраля | 20 февраля | 1 марта | |
| СССР | 21,6 | 32,5 | 52,7 | 56,0 |
| PCФСР | 23,5 | 34,7 | 54,4 | 57,6 |
| Северный Кавказ | 46,5 | 60,7 | 75,5 | 76,8 |
| Нижняя Волга | 56,0" | 58,7 | 66,1 | 67,8 |
| Средняя Волга | 39,0 | 48,4 | 54,3 | 56,4 |
| Центрально-Черноземная область | 40,0 | 50,0 | 79,4 | 51,8 |
| Урал | 35,4 | 47,4 | 65,9 | 68,8 |
| Сибирь | 14,0 | 19,0 | 40,6 | 46,8 |
| Казахстан | 20,5" | 24,0 | 35,3 | 42,1 |
| Киргизия | Нет св. | Нет св. | 25,4 | 49,8 |
| Башкирия | 24,0 | 49,5 | 76,5 | 81,2 |
| Дальневосточный край | 12,5" | 19,1 | 28,1 | 36,2 |
| Татария | 3,6 | 42,2 | 73,9 | 77,3 |
| Московская область | 14,1 | 36,5 | 73,6 | 73,0 |
| Нижегородский край | 7,1 | 18,9 | 45,3 | 48,7 |
| Северный край | 9,2" | 12,2 | 42,1 | 45,1 |
| Ленинградская область | Нет св. | 6,6 | 20,0 | 23,1 |
| Западная область | 6,3 | 11,8 | 35,2 | 38,8 |
| Ивановская промышленная область | 5,4 | 11,2 | 32,8 | 33,8 |
| УССР | 15,4 | 29,2 | 54,1 | 62,8 |
| Полесье | Нет св. | 3,2 | 22,0 | 26,8 |
| Правобережье | Нет св. | 30,8 | 52,0 | 71,1 |
| Левобережье | Нет св. | 24,4 | 48,6 | 57,5 |
| Степь | 25,7 | 42,6 | 67,3 | 70,6 |
| БССР | 27,0 | 38,2 | 58,4 | 57,9 |
| ЗСФСР | Нет св. | 8,3 | Нет св. | Нет св. |
| Узб. ССР | Нет св. | Нет св. | 26,7 | 45,5 |
| Туркм. ССР | 16,8" | 23,6 | 38,0 | 36,7 |
Крупные выступления крестьян прокатились по Украине, Поволжью, Сибири, Северному Кавказу, Казахстану, республикам Средней Азии. Как сообщал И.В. Сталину начальник ГПУ Украины В.А. Балицкий, во всех округах пограничной зоны (Шепетовка, Бердичев, Волынь, Коростень, Могилев, Каменец-Подольск, Проскуров, Винница, Одесса, Молдавия, Тульчинский округ) «имели место массовые волнения, а кое-где и вооруженные выступления», В Тульчинском, Могилевском и Винницком округах было «поражено» 343 сельсовета, причем 73 из них разогнаны, изгнан сельский актив и ликвидирована советская власть. В 81 сельсовете крестьяне оказывали войскам ОГПУ вооруженное сопротивление. В Соболевском районе Тульчинского округа восставшие (до 1000 человек) разгромили райисполком и потребовали освобождения арестованных крестьян. В Лучинском районе Могилевского округа толпа крестьян разогнала сельсовет, избрала старосту и постановила десять наиболее активных комсомольцев повесить, а десять выселить[40].
Нередки случаи, когда собрания по организации колхозов перерастали в открытые антиколхозные выступления. Так, в станице Темиргоевской Армавирского округа (Северный Кавказ) созванное 10 января 1930 г. собрание для создания крупного колхоза «Гигант» закончилось требованием крестьян прекратить коллективизацию, раскулачивание и хлебозаготовки. Участники собрания вышли на площадь и устроили многотысячный митинг протеста против коллективизации. Прибывшие в станицу секретарь райкома партии и председатель райисполкома попытались «навести порядок» — арестовали одного из «зачинщиков», но толпа освободила его. Набатом на площадь был созван народ, численность которого достигала 6 тыс. человек. В станицу вызван кавалерийский отряд, но он был окружен восставшими. Волнения крестьян и казаков продолжались целую неделю[41].
Особенно острый характер носили антиколхозные выступления в национальных районах Северного Кавказа, республиках Средней Азии и других местах. В сводке ОГПУ от 17 марта 1930 г., посланной И.В. Сталину, произведена группировка районов по степени остроты крестьянских волнений[42]. К первой группе отнесены «сильно пораженные» районы — ЦЧО, Украина, Московская область, Узбекистан, Белоруссия, Грузия, Дагестан, Северо-Кавказский край, Киргизия и Средняя Волга. Ко второй — «пораженные» районы— Нижняя Волга, Западная область, Армения. К третьей — Урал (на почве выселения раскулаченных) и Сибирь. Разумеется, эта группировка относительна: во-первых, она не охватывает всех районов СССР и, во-вторых, учитывает число волнений только в январе — первой половине марта, хотя выступления крестьян продолжались до лета 1930 г. Тем не менее такая группировка позволяет выявить степень остроты борьбы крестьян в самый драматический период сплошной коллективизации.
В ряде районов — на Северном Кавказе (Дагестан, Карачай и др.), в Средней Азии, Казахстане — возникали вооруженные отряды (конные и пешие), на борьбу с которыми правительство вынуждено было направлять части Красной Армии и войска ОГПУ. Иногда отряды восставших достигали нескольких сот и даже тысяч человек. На Северном Кавказе, например, было несколько отрядов, в одном из них насчитывалось 1200 штыков, 400 сабель, артиллерия, в другом — 600 штыков, 200 сабель и тоже артиллерия. 11 марта в Дагестане вспыхнуло Дидаевское восстание, командовал отрядом Вали Догиев — бывший командир красных партизан. Его отряд за неделю вырос в пять раз (до 360 человек). В двух восстаниях — в Баталпашинском и Учкуланском районах— принимали участие около 2 тыс. человек. Кумско-Лоовский шариатский полк (400 сабель) 20 марта начал наступление на Кисловодск; Учкуланская группа восставших вела наступление на Микоян-Шахар. В районе Эльбурган, в 40 км от Микоян-Шахара, действовал отряд Айсанова, состоявший из 200 — 250 человек. Несколько отрядов образовалось в Армавирском округе и Карачаевской автономной области. Против них были брошены части Красной Армии. За десять дней боев в марте 1930 г. восставшие потеряли 200 человек убитыми, 100 ранеными и 278 пленными[43].
В одном из районов Чечни в отрядах восставших насчитывалось до 250 человек. За неделю боев (20 — 26 марта) они потеряли 35 человек убитыми, 58 пленными. Потери войск РККА составили 53 человека, в том числе 8 убитыми, 18 ранеными и 27 пленными. Об обстановке в этом регионе свидетельствуют секретные документы. Вот некоторые из них.
«25 марта 1930 г. Прокурору Республики. Копия: Сталину.
Микоян-Шахар объявлен на осадном положении. Весь Карачай охвачен восстанием. Повстанцы имеют свои комитеты. Военные действия продолжаются. Требуется организация ревкома. Повстанцы упорно сопротивляются, предъявляют политические требования. Облисполком, обком бездействуют. Санкционируйте создание трибунала или политической тройки. Прокуратура и суд закрыты. Ждем срочных указаний».
«29 марта 1930 г. Наркомюст. Янсону.
В Карачаеве, Черкессии организовалась банда 800 человек. Заняла ряд аулов, доходила до Кисловодска, Микоян-Шахара. Под Кисловодском разбита. Чрезвычайные органы не разрешены»[44].
Развертывались настоящие сражения между восставшими и войсками Красной Армии и ОГПУ в Сибири, Казахстане, на Кавказе. В Мухоршибирском районе Бурят-Монголии повстанцы потеряли 58 человек убитыми и 620 пленными. В Нахичевани и Карабахе Азербайджана в восстаниях участвовало не менее 3500 человек. В боях убито 126, захвачено 218 человек. В Казахстане также отдельные отряды восставших насчитывали тысячи человек; поэтому неудивительно, что 31 марта Л.Б. Рошаль (ОГПУ) из Алма-Аты телеграфировал И.В. Сталину о необходимости использовать для подавления восстаний части Красной Армии, так как войска ОГПУ не справлялись[45].
Широкий размах получили антиколхозные волнения в Средней Азии. Секретарь Средазбюро ЦК ВКП(б) И.А. Зеленский сообщал Л.М. Кагановичу, что весной 1930 г. произошло 190 массовых дехканских выступлений с числом участников 74592. При подавлении волнений арестовано 2500 человек[46].
О масштабах крестьянского сопротивления насильственной коллективизации и раскулачиванию говорят такие данные. Если за весь 1929г. произошло 1307 крестьянских выступлений с числом участвовавших в них около 300 тыс., то только за три месяца 1930 г. (январь—март), по нашим подсчетам, было более 2700 массовых выступлений (без Украины), в которых участвовало свыше 1 млн человек. Это по существу означало начало гражданской войны, спровоцированной советским партийно-государственным руководством. Не случайно поэтому с 7 февраля по указанию Сталина членам Политбюро стали рассылаться оперативные сводки ОГПУ[47].
Борьба сталинской партийно-государственной бюрократии против крестьянства и сопротивление последнего тесно переплетались с борьбой бедняцко-батрацкой части деревни с кулачеством и зажиточными крестьянами. Правда, последняя вызывалась не столько политическими соображениями, сколько материально-потребительскими, ибо конфискованное у раскулаченных имущество передавалось в неделимые фонды колхозов в качестве вступительных взносов бедняков и середняков. Кроме того, часть имущества (одежда, обувь, посуда и пр.) распределялась среди бедноты. Конфискованные жилые постройки, помимо общественных нужд, передавались под общежития и жилье вступающим в колхозы батракам. Так, в Кубанском округе батракам передано 888 конфискованных домов. В Донском округе в раскулачивании принимало участие 2,5 тыс. батраков. Всего на Северном Кавказе было организовано 1228 бригад по раскулачиванию, состоявших в основном из бедноты и колхозников. В Острогожском округе в экспроприации зажиточных участвовали 4493 бедняка[48]. На Украине активное участие в коллективизации и раскулачивании принимали комитеты незаможных селян. Все это вело к расколу деревни, сеяло рознь и раздоры среди крестьян.
Однако главная борьба в деревне в то время шла между основными массами крестьянства и сталинской партийно-государственной бюрократией. Размах повстанческого движения, грозившего перерасти во всекрестьянское восстание, не на шутку встревожил сталинское руководство, и оно вынуждено было предпринять отвлекающий маневр. 20 февраля 1930 г. было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О коллективизации и борьбе с кулачеством в национальных экономически отсталых районах», в котором осуждались попытки механического перенесения методов и темпов коллективизации районов сплошной коллективизации на национальные районы[49]. С.И. Сырцов, ознакомившись с проектом этого постановления накануне его принятия, писал И.В. Сталину: «По вопросу о резолюции в отношении коллективизации и борьбе с кулачеством в национальных экономически отсталых районах я голосую за. Имеются у меня некоторые сомнения— не запоздали ли мы и можно ли повернуть то, что там делается, без еще больших накладных расходов?»[50]
А через несколько дней, 25 февраля, ЦК ВКП(б) принимает еще одно постановление, осуждающее административные методы коллективизации в Узбекистане и Чечне[51]. Однако на словах перегибы в коллективизации осуждались, а на деле нагромождение их продолжалось.
В середине февраля Политбюро направило на места членов ЦК ВКП(б): М.И. Калинина — в ЦЧО, Г.К. Орджоникидзе — на Украину, Л.М. Кагановича — на Среднюю Волгу, Я.А. Яковлева - в Нижневолжский край. В 20-х числах февраля 1930 г. состоялось заседание комиссии Политбюро (председатель С.И. Сырцов) по вопросам коллективизации, раскулачивания и организации весеннего сева. В заседании комиссии приняли участие секретари крайкомов и обкомов партии И.М. Варейкис, А.А. Жданов, Н.Н. Колотилов, Ф.Г. Леонов, Н.А. Угланов, а также М.И. Калинин, Л.М. Каганович, Г.Н. Каминский, Г.К. Орджоникидзе, Т.А. Юркин, Я.А. Яковлев.
Большой интерес в этой связи представляет стенограмма совещания у председателя СНК РСФСР Сырцова. Выступавшие указывали на отсутствие ясных директив по вопросам собственности, критиковали «Правду», ориентировавшую на ускорение темпов коллективизации, всемерное обобществление имущества и т.п.
Однако в целом они считали вопреки действительности, что на местах коллективизация идет нормально, серьезных перегибов нет, а если и есть, то они носят частный характер. М.И. Калинин, вернувшийся из ЦЧО, говорил, что во время поездки он «не видел особого стремления гнуть, ломать, крошить». «Наоборот, — подчеркивал он, — я считаю, что на местах делают тот необходимый минимум ломки, без которого обойтись нельзя. И в этом отношении они поступают более правильно, чем иной раз проповедует „Правда"». Хотя в вопросах обобществления, говорил Калинин, имеется стремление к более решительным мерам (обобществлять свиней и другой продуктивный скот)[52].
Г.К. Орджоникидзе был в Мелитопольском, Запорожском, Екатеринославском и других округах Украины. Коллективизация, как он считал, идет успешно, «на местах прекрасные работники, никаких уклонов у них нет»53. Вместе с тем при обобществлении имущества допускаются перегибы. «Есть ли перегибы? — говорил он на совещании и отвечал.
— Есть. И есть безобразные... Что вызывает у крестьянина отрицательное отношение и взбудораживание? Это бесшабашное желание обобществить все и вся. Я выступил совершенно открыто (мы здесь договорились, когда собирались) — нет этой надобности, не это главная задача... В самом деле — на кой черт курей обобществлять?! Мужики были страшно обеспокоены, когда услышали, что будто бы собираются обобществлять курей. В одном селе мужики, узнав об этом, зарезали 125 кур, купили водки и выпили под курей: „Хоть напоследок поесть курочки". Когда мы говорили, что ни в какие монастыри не будут загонять, что курей обобществлять не надо, мужики нам сказали: „Вот это хорошо". Они успокоились».
И далее Орджоникидзе продолжал: «Настолько наши ребята там сагитированы „Правдой", что, когда я об этом говорил (что не надо обобществлять коров. — Н.И.), один из них, секретарь РК, написал нашему работнику: „Слушай, Цылько, кажись Серго или ошибается, или черт его знает, не поймешь!.." По-моему, надо по перегибам ударить». Повинен в этом, считал Орджоникидзе, и Центральный Комитет партии: «ЦК дает общие директивы, осуществляет общее руководство... А надо на месте указать, как быть в каждом отдельном случае, а то низовой работник ищет ответ на тот или иной вопрос в „Правде", а „Правда" дает очень часто неправильные указания». Поэтому, предлагал он, нужно «ударить» по перегибам, не боясь, что это отразится на темпах коллективизации: «Это ведь не хлебозаготовки, когда мы не били по перегибам, боясь, что это отразится на ходе хлебозаготовок... »[54]
Я.А. Яковлев, ездивший в Нижневолжский край, также говорил о перегибах на местах и о необходимости привлекать в правление колхозов середняка, используя его хозяйственный опыт для организации колхозного производства. Л.М. Каганович советовал усилить нажим на крестьян при сборе семян.
Совещание в конце февраля, хотя и отметило перегибы в коллективизации, но посчитало, что в целом колхозное строительство развивалось на здоровой основе. И даже С.И. Сырцов, поднявший еще на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) вопрос о необходимости борьбы с перегибами, здесь, подводя итоги обсуждения, предостерег: чтобы «у нас не получилось, что под влиянием этой информации мы загнули бы по части отжима. В этом случае мы можем создать путаницу в настроениях и поставим в плохое положение места, которые взяли в этой работе определенный разгон. Может получиться панический поворот»[55].
Недовольство крестьян насильственной коллективизацией продолжало нарастать, обстановка в деревне накалялась. В дневнике учителя Ф.Д. Покровского (г. Обоянь Курского округа) читаем: «Коллективизация воспринимается на селе болезненно. Многие крестьяне думают, что получится как бы новое крепостное право. Правительство раскалывает крестьянство на два лагеря — бедноту и кулачество. Часто на практике вместо кулака цепляют середняка...»[56]
Перед лицом фактически развернувшейся гражданской войны сталинское руководство решило сманеврировать. 28 февраля 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) поручило Сталину выступить со статьей против перегибов, которая и была опубликована 2 марта («Головокружение от успехов»). Однако вместо объективного объяснения причин перегибов Сталин всю вину взвалил на местных работников, обвинив их в головотяпстве.
Это не могло не вызвать недовольство и растерянность местных работников, добросовестно выполнявших директивы Центра. В связи с этим секретарь Средневолжского крайкома партии М.М. Хатаевич писал Сталину: «Приходится выслушивать много жалоб, что зря нас всех объявили головотяпами. И действительно, надо бы дать указание нашей центральной прессе, чтобы при критике допущенных искривлений и перегибов в колхозном строительстве шельмовали и крыли не только низовых работников. Многие директивы об обобществлении всего скота, в том числе и мелкого продуктивного, о форсировании темпов коллективизации исходили ведь от Колхозцентра, от Наркомзема, ведь такой тон давался в первую очередь „Правдой", „Известиями" и другими центральными газетами»[57].
Об этом же писали Сталину 24 марта 1930 г. руководители Трояновского сельсовета, сельхозартели и комитета крестьянской взаимопомощи (Орловский округ, ЦЧО), назвав статью «Головокружение от успехов» «показательным маневром», чтобы отвести удар крестьян от себя и свалить всю вину на низовых работников.
Еще более решительно осудил позицию Сталина рабочий Днепропетровского завода «Пресс» Велик: «Тов. Сталин! Я, рядовой рабочий и читатель газеты „Правда", все время следил за газетными статьями. Виноват ли тот, кто не сумел не послушать создавшегося крика и шума вокруг вопроса о коллективизации сельского хозяйства и вокруг вопроса, кто должен руководить колхозами? Мы все, низы и пресса, проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т. Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, поэтому и тебя тоже нужно одернуть. А теперь т. Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»[58].
Еще одно высказывание красного партизана, члена партии Гаврилова (Новосибирский округ): «Теперь во всех перегибах винят низы, вынуждая их извиняться перед крестьянством, тогда как тот же Сталин их заставлял делать обратное»[59].
Вскоре после опубликования статьи Сталина, 10 и 14 марта 1930 г., были приняты постановления ЦК ВКП(б), осуждавшие перегибы и администрирование в коллективизации. Но исправление перегибов и извращений в колхозном строительстве шло трудно и медленно. Объясняется это тем, что статья Сталина, осуждая «перегибы», считала вместе с тем «успехом», «огромнейшим достижением» коллективизацию 50% крестьянских хозяйств к концу февраля, требовала закрепить достигнутые успехи и планомерно использовать их для дальнейшего продвижения вперед[60]. Местные работники не знали, что же делать: исправлять создавшееся положение или закреплять его?
Поэтому и постановления ЦК оказались недостаточными для исправления перегибов. Продолжали чиниться административные препятствия выходу крестьян из колхозов, возвращению им скота, инвентаря и семян. "Уполномоченный Наркомзема СССР по Козловскому округу (ЦЧО) 22 марта 1930 г. писал Я.А. Яковлеву: «На бюро окружкома т. Каганович дал нам установку следующую: нужно биться до конца сева за коллективный выход в поле, антиколхозников исключать, отрезать им землю в отдаленности, не давать кредиты ит.д.»[61]
Тогда же Яковлев сообщал Сталину, что ЦКВКП(б) и Наркомзем завалены телеграммами и жалобами крестьян в связи с тем, что вышедшим из колхозов не выдают семян, скота, не выделяют земли и т.п. Он предлагал дать от имени ЦК или Наркомзема соответствующую директиву на места. Сталин на письме Яковлева написал: «Не нужно никакой директивы»[62].
Попытка ограничиться осуждением перегибов на словах оказалась безуспешной. Оценка практики коллективизации и требования ее исправления адресовались только вниз — непосредственным исполнителям спускавшихся сверху директив, которые не были осуждены и отменены. Прежняя политика, хотя и в измененном виде, продолжалась. Г.К. Орджоникидзе 22 марта 1930 г. писал И.В. Сталину и С.В. Косиору из Криворожского округа Украины: «Перекручено здесь зверски. Охоты исправлять мало: у одних упрямство и злоба за провал, у других растерянность. Все хотят объяснить кулаком, не сознают, что перекрутили, переколлективизировали... Большое желание еще большим административным нажимом исправить положение, выражают пожелание расстрелять в округе человек 25 — 30 и этим сохранить свои проценты»[63].
Крестьянские протесты, принявшие массовый характер зимой 1930 г., весной развернулись с новой силой. Обстановка накалилась до предела, дело шло к всеобщему крестьянскому восстанию. И тогда 2 апреля 1930 г. ЦК ВКП(б) вынужден был обратиться с закрытым письмом «О задачах колхозного движения в связи с искривлением партийной линии»[64]. И хотя вина за перегибы, насилие и администрирование в коллективизации и раскулачивании по-прежнему возлагалась на местных работников, тем не менее в письме признавались факты повстанческого движения на Украине, Северном Кавказе и Казахстане, наличие большего количества антиколхозных массовых выступлений крестьян в ЦЧО, Московской области, Сибири, Закавказье и Средней Азии, перерастающих в антисоветское движение. Все это, утверждалось в письме, поставило под угрозу «дело коллективизации и социалистическое строительство в целом».
ЦКВКП(б) предлагал ряд мер по смягчению обстановки. В частности, пересмотреть отношение к середняку и единоличникам. Допускались как временная мера прекращение на время сева расселения кулаков третьей категории и оставление их в данном селе, запрещалось без санкции ОГПУ (Центpa) применение войск против крестьянских выступлений и т.п.
Сталинское руководство надеялось этим письмом, как и принятыми ранее документами, сбить остроту накала, успокоить деревню. В какой-то мере это удалось, хотя крестьянские выступления в ряде мест продолжались до лета 1930 г., а выходы из колхозов снизили уровень коллективизации в 2,5 раза (до 23,6%).
Дальнейшее развитие событий показало, что Сталин и его ближайшее окружение не отказались от администрирования и насилия в коллективизации; менялись только формы принуждения, а не его суть. Действительного изменения в политике коллективизации не произошло. После весенне-летней передышки сталинское руководство с осени 1930 г. начало новую кампанию по организации «колхозного прилива». 25 июля 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) в директивах по составлению контрольных цифр на 1930/31 г. предусматривало доведение уровня коллективизации на Украине (степь), Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге (Заволжье) до 65 — 75% крестьянских хозяйств, в ЦЧО, Сибири, на Урале, в лесостепи Украины и Казахстане (зерновые районы) — до 35—45, в потребляющей полосе и национальных районах — до 15-20%[65].
Для решения этой задачи ЦК в письме от 24 сентября 1930 г. всем крайкомам, обкомам и ЦК компартий союзных республик предлагал отказаться от пассивного и выжидательного отношения «к новому приливу в колхозы» и на этой основе добиться «мощного подъема колхозного движения»[66].
Наряду с организационно-политической работой действовали и экономические меры воздействия на крестьян: повысились ставки налоговых платежей на единоличников, фактически было прекращено кредитование крестьянских хозяйств; в то же время колхозам передавались наиболее плодородные земли, предоставлялись кредиты и льготы по налогу, устанавливались пониженные нормы сдачи продуктов животноводства и т.д.
Новый нажим на крестьянство, главным образом экономическими мерами, осенью 1930 г. не привел к сколько-нибудь заметным результатам — уровень коллективизации к концу года оставался примерно на уровне мая 1930 г. — 25%.
Тем не менее декабрьский (1930 г.) Пленум ЦК ВКП(б) принял еще более высокие контрольные цифры, чем Политбюро в июле 1930 г. Так, согласно решению пленума, удельный вес коллективизированных крестьянских хозяйств в важнейших зерновых районах намечалось довести в 1931 г. до 80%, в остальных зерновых районах — до 50, в зерновых районах потребляющей полосы — до 20 — 25%. В хлопковых и свекловодческих районах предусматривалось коллективизировать не менее 50%. В среднем по СССР планировалось обеспечить коллективизацию не менее половины крестьянских хозяйств[67]
Таким образом, партийное руководство вновь вернулось к декретированию колхозного строительства, лицемерно осужденному весной 1930 г. в статьях Сталина, постановлениях и других документах ЦКВКП(б). Установление контрольных цифр по коллективизации, давление сверху, понуждавшее к форсированию коллективизации, продолжалось и в 1931 г. Так, когда секретарь Восточно-Сибирского крайкома Ф.Г. Леонов в письме от 4марта 1931 г. просил И.В. Сталина утвердить решение крайкома об отнесении ко второй группе районов по коллективизации только зерновые районы Восточной Сибири, составлявшие менее половины крестьянских хозяйств края, а остальные (национальные, охотничьи, приисковые) — к третьей группе, то получил следующий ответ: «Разъяснить секретарю Восточно-Сибирского крайкома, что решение ЦК о процентах коллективизации представляет минимум задания и местным организациям не возбраняется, но, наоборот, рекомендуется перевыполнять задание с учетом особенностей отдельных районов» [68].
6 марта 1931 г. ЦКВКП(б) принял специальное постановление о колхозном строительстве в Западно-Сибирском крае. ЦК обязывал крайком партии добиваться к 1931 г. «коллективизации в районах МТС не менее 75% крестьянских хозяйств», хотя к началу марта в крае было коллективизировано 28,5% хозяйств. Значит, надо было резко повысить темпы коллективизации, не считаясь с настроениями крестьян[69].
Форсированию темпов коллективизации в немалой степени способствовало и постановление VI съезда Советов СССР «О колхозном строительстве» (17 марта 1931 г.), в котором местным Советам предлагалось исходить в своей работе из того, что к концу пятилетки коллективизация Союза ССР должна быть в основном закончена[70].
Переход к сплошной коллективизации означал свертывание системы сельскохозяйственной кооперации, обслуживавшей по преимуществу единоличные крестьянские хозяйства. А поскольку единоличник в условиях коллективизации не имел будущего, то, по мнению советского партийно-государственного руководства, не было необходимости в существовании сельхозкооперации. В феврале 1931 г. постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) система сельскохозяйственной кооперации была упразднена. Значит, не внутренние противоречия (хотя они и имели место) привели к ее ликвидации, а политика партии и советской власти, рассчитанная на непосредственный перевод крестьян в колхозы.
Весной 1931 г. в связи с начавшейся второй волной раскулачивания многие крестьяне во избежание печальной участи вынуждены были, не желая того, вступать в колхозы или уходить в города, промышленные центры и на новостройки.
В результате экономического (прямого и косвенного) воздействия и административного нажима уровень коллективизации к лету 1931 г. поднялся до 52,7%, в том числе на Украине, Северном Кавказе и в Поволжье он достигал 65 — 82%, в других зерновых районах — 40 — 60, в потребляющей полосе РСФСР— 32 — 41%. Следовательно, намеченный Политбюро и Пленумом ЦК ВКП(б) очень высокий рост уровня коллективизации был достигнут менее чем за полгода. К концу 1931 г. было коллективизировано 62,4% крестьянских хозяйств. Однако в большинстве это был нездоровый рост колхозов, основанный на насилии и принуждении (независимо от того, в какую форму это выливалось).
Нарушение принципа добровольности, принудительное обобществление скота, игнорирование материальной заинтересованности крестьян, организационно-хозяйственная неустроенность, крайне тяжелое экономическое положение колхозов — все это привело в первой половине 1932 г. к массовым выходам крестьян из колхозов. В РСФСР число коллективизированных хозяйств сократилось почти на 1 млн 400 тыс. Отлив из колхозов наблюдался и в других республиках (Украина, Белоруссия). Выход крестьян из колхозов привел в ряде случаев к ликвидации колхозов. Так, в Белоруссии весной 1932 г. распалось более тысячи колхозов, а уровень коллективизации снизился с 47,8 до 41,9%. Распалась часть колхозов и на Северном Кавказе, где уровень коллективизации снизился на 10%, и т.д.
Проведение сплошной коллективизации в кочевых и полукочевых районах Казахстана и Средней Азии было связано с насильственным переводом кочевников на оседлость. Высокий уровень коллективизации, достигнутый административно-командными и репрессивными мерами, ускоренные темпы перевода простейших форм колхозов — тозов на устав сельхозартели привели к недовольству дехкан: в Казахстане и Таджикистане начались откочевки не только в другие районы, но и за рубеж (Китай, Афганистан). Из Казахстана, например, откочевало около 400 тыс. хозяйств, т.е. не менее 75% имевшихся к концу 20-х годов кочевых и полукочевых хозяйств. Поголовье скота за три года сплошной коллективизации (1929— 1932) сократилось в девять-десять раз (с 36 — 40 млн до 4 млн голов)[71].
Постановление ЦК ВКП(б) «О сельском хозяйстве и, в частности, животноводстве в Казахстане» от 17 сентября 1932 г. хотя и осуждало извращения в коллективизации, но поправить дело не могло, так как уже были погублены десятки миллионов голов скота, а сотни тысяч дехканских семей разорены.
Стремление к завершению коллективизации (в основном) к концу пятилетки наблюдалось и в районах Крайнего Севера. Директивами устанавливались контрольные цифры коллективизации на 1932 г. в национальных экономически отсталых районах Крайнего Севера: для районов Восточной Сибири — 64,6%, Западной Сибири — 60, Дальневосточного края — 46,7%. Грубое администрирование, обобществление коров, оленей, охотничьего инвентаря и даже чумов привели к уходу значительного числа оленеводов в глубь тундры, к огромным потерям оленьего стада.
Таким образом, несмотря на половинчатые меры тактического характера, сталинская политика принудительной коллективизации и после трагических событий зимы — весны 1930 г. продолжалась. К концу 1932 г., как уже отмечалось, было коллективизировано почти две трети крестьянских хозяйств и обобществлено около четырех пятых посевных площадей. Исходя из этих формальных показателей, январский (1933 г.) Пленум ЦК ВКП(б) сделал вывод, что к концу первой пятилетки была решена «историческая задача перевода мелкого, индивидуального раздробленного крестьянского хозяйства на рельсы социалистического крупного земледелия»[72].
Это была пиррова победа.
Составной частью насильственной коллективизации и основным средством ее осуществления является так называемая ликвидация кулачества как класса, т.е. раскулачивание крестьян.
Первые попытки ликвидации кулацких хозяйств относятся еще к периоду «военного коммунизма» (1918 — 1920 гг.). И хотя в результате этого удельный вес зажиточных, кулацких хозяйств сократился в два-три раза по сравнению с дореволюционным временем, достичь поставленной задачи не удалось.
После окончания гражданской войны, на путях нэпа, отношение к кулачеству изменилось. Развитие «образцовых», «культурных» хозяйств поощрялось, кулакам не закрывалась дорога в кооперацию и колхозы. В середине 20-х годов Н.И. Бухарин, например, считал, что кооперативное движение должно включать в себя различные формы кооперации: производственную, снабженческую, сбытовую, кредитную. И вся эта система вместе со всей массой крестьянских хозяйств, в том числе и кулацких, будет «врастать» в социализм. Эта же мысль была подтверждена и в резолюции Коминтерна (1925 г.): «...кооперативные объединения крестьянских хозяйств... в новых условиях будут, при правильной политике со стороны пролетарского государства, врастать в систему социалистических хозяйственных отношений»[73]. Против этого в то время никто, в том числе и Сталин, не возражал. Тем не менее в конце 20-х годов он использовал этот тезис в качестве главного обвинения Бухарина и его сторонников в правом уклоне.
XV съезд партии, взяв курс на решительное наступление на кулачество, имел в виду экономические меры воздействия, а не административно-репрессивные. Однако введение по предложению Сталина чрезвычайных мер во время хлебозаготовок 1928—1929 гг. в корне изменило отношение не только к кулачеству, но и ко всему крестьянству вообще.
Член партии с 1898 г., заместитель наркома финансов СССР М.И. Фрумкин летом 1928 г. писал членам Политбюро ЦКВКП(б): «Ухудшение нашего внутреннего положения связано прежде всего с деревней... Установка, взятая в последнее время, привела основные массы середнячества к беспросветности и к бесперспективности. Всякий стимул улучшения хозяйства, улучшения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота парализует страх быть зачисленным в кулаки. В деревне стоит подавленность, которая не может не отразиться на развитии хозяйства»[74].
Об этом же писал в сентябре 1928 г. один из кооперативных работников председателю ВСНХ С.С.Лобову: «После XV съезда поход на кулака задел основательно и не только задел, но изменил курс на советского середняка в деревне; нет сомнения, что основная наша задача — коллективизация деревни. Но мы еще не можем отбросить главного товаропроизводителя, а это наблюдается в широких размерах... »[75] Письмо было переслано В.М. Молотову, а от него — Л.М. Кагановичу, но ничего не изменилось.
Чрезвычайные меры все больше стали превращаться из средства изъятия налоговых платежей и сельхозпродукции в средство ликвидации кулацких и зажиточных хозяйств, в средство ускорения коллективизации.
Начавшееся осенью 1929 г. раскулачивание части крестьянских хозяйств с переходом к сплошной коллективизации приняло широкие размеры. Объясняется это тем, что еще до принятия официальных документов о раскулачивании на местах руководствовались выступлением Сталина на конференции аграрников-марксистов (декабрь 1929 г.), в котором был провозглашен лозунг «Ликвидация кулачества как класса»[76]. Этот лозунг закреплен в постановлении ЦКВКП(б) от 5 января 1930 г.
Как известно, комиссия Политбюро ЦК во главе с Я.А. Яковлевым предлагала практические меры в отношении кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации, но они были отвергнуты. 15 января 1930 г. Политбюро образовало специальную комиссию по этому вопросу в составе: В.М. Молотов (председатель), А.А. Андреев, С.А. Бергавинов, И.М. Варейкис, Ф.И. Голощекин, Н.Н. Демченко, Е.Г. Евдокимов, М.Д. Карлсон, И.Д. Кабаков, М.И. Калманович, С.В. Косиор, Ф.Г. Леонов, М.И. Муранов, С.И. Сырцов, М.М. Хатаевич, Б.П. Шеболдаев, р.и. Эйхе, Т.А. Юркин, Г.Г. Ягода, Я.А. Яковлев, Я.Д. Янсон.
Как видим, в состав комиссии В.М. Молотова первоначально не вошли даже авторы предложений об отношении к кулаку из комиссии Я.А. Яковлева— К.Я. Бауман и Г.Н. Каминский. 16 и 18 января они были включены дополнительно в комиссию Молотова, а 20 и 23 января были включены Н.М. Голодед, А.В. Одинцов и Н.М. Анцелович[77].
В комиссии, таким образом, были представлены секретари партийных организаций зерновых регионов и части районов потребляющей полосы, а также руководители центральных учреждений и организаций, в том числе ОГПУ, Наркомата юстиции и др.
26 января 1930 г. подготовленный проект постановления ЦК был направлен в Политбюро, 30 января утвержден как постановление ЦК «О мерах по ликвидации кулацких ХОЗЯЙСТВЕ районах сплошной коллективизации», которое в тот же день было передано по телеграфу на места[78].
Хотя текст постановления до сих пор не опубликован, его содержание хорошо известно, поскольку оно было подробно изложено в печатных трудах. Основное содержание постановления от 30 января отражено в секретной инструкции ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 г., опубликованной в 1991 г. в сборнике документов «Из истории раскулачивания в Карелии. 1930-1931 гг.»
Мы обратим внимание только на некоторые моменты.
1. Прежде всего были установлены «ограничительные контингенты» раскулачиваемых— 3 — 5%, а это в полтора-два раза больше, чем имелось, даже по официальным данным, кулацких хозяйств в стране (2,3%).
2. Кроме того, к первой категории кулаков санкционировалось применять такие меры репрессий, как аресты, заключение в концлагерь, «не останавливаясь перед применением высшей меры наказания». Намечалось заключить в концлагеря по девяти районам СССР 49 —60 тыс. человек, а выселить в северные и отдаленные районы вместе с первой категорией 178 —214 тыс. семей, т.е. примерно 1 млн человек.
3. В помощь местным партийным комитетам в проведении раскулачивания предусматривалось мобилизовать сроком на четыре месяца 2500 партийных работников не ниже окружного масштаба из промышленных районов (Москва, Ленинград, Иваново-Вознесенск, Нижний Новгород, Харьков, Донбасс).
4. ЦК решил в связи с проведением кампании по изъятию кулаков и раскулачиванию крестьянских хозяйств увеличить штаты ОГПУ на 800 человек и войск ОГПУ на 1000 человек.
5. Предлагалось дать директиву ЦК о закрытии церквей и молитвенных домов [79]. Это особенно важно подчеркнуть, так как спустя месяц после принятия постановления Сталин в статье «Головокружение от успехов» взвалил всю вину за закрытие церквей на местных работников. «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать „революционерах", — лицемерно писал он, — которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола, — подумаешь какая ррреволюционность!»[80]
Политбюро ЦК ВКП(б) в этом же постановлении давало директивы ЦИК, СНК СССР и другим центральным ведомствам о принятии соответствующих постановлений, вытекающих из документа от 30 января (о запрещении повсеместно свободного переселения кулаков и распродажи ими своего имущества, о железнодорожных перевозках в связи с раскулачиванием и т.п.).
Материалы Политбюро ЦКВКП(б) и ОГПУ позволяют установить и другие не менее важные моменты. Большой интерес, например, представляют документы, предшествовавшие принятию постановления ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. Так, еще 14 января, т.е. до создания комиссии В.М. Молотова, секретарь Северного крайкома партии С.А. Бергавинов сообщал в ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу, что ОГПУ предполагает к весне 1930 г. выслать в край до 100 тыс. кулацких семей. Крайком просил снизить контрольную цифру до 50 — 60 тыс., обеспечив высылаемых примитивным инвентарем (топоры, пилы, лопаты), и, если возможно, выделить одну лошадь на пять—десять семей и «на первый случай дать голодные нормы снабжения»[81].
16 января 1930 г. А.А. Андреев телеграфировал Сталину: «Мы приступаем к практическому переселению кулаков за пределы края. Нужна санкция ЦК:
а) выселить около 20 тыс. наиболее махрового элемента, из них 2 тыс. националов. Переселение желательно произвести на Север (колонизация). Выселение 1/4 кулаков из края лучше всего подействует на оставшихся;
б) необходимо отбор подлежащих выселению произвести постановлением сельсовета и собранием колхозников;
в) уже теперь дать указание ОГПУ наметить отбор;
г) желательно ускорить переселение» и т.д.
Андреев предлагал: «Сославшись на заявления с мест, оформить эту меру законодательно». В отношении остального кулацкого населения признавалось необходимым «конфисковать в пользу колхозов все орудия и средства производства ведения эксплуататорского хозяйства»[82].
Не вдаваясь в анализ содержания телеграммы, отметим, что крайком Северного Кавказа пытался придать этой акции видимость законности.
20 января 1930 г. бюро Средневолжского крайкома ВКП(б) приняло постановление «Об изъятии и выселении контрреволюционных элементов и кулачества из деревни». В нем говорилось: «В целях практического осуществления директивы партии о ликвидации кулачества как класса и максимального обеспечения проведения сплошной коллективизации края, лучшей подготовки к весенней посевной кампании поручить ПП ОГПУ:
1. Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных, антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек.
Указанную операцию закончить к 5 февраля.
2. Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля.
3. Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».
Для руководства операцией был создан боевой штаб, в состав которого вошли представители крайкома партии, крайисполкома, Реввоенсовета Приволжского военного округа, крайпрокуратуры[83].
28 января из Москвы прибыл М.М. Хатаевич (он принимал участие в работе комиссии В.М. Молотова), а 29 января совещание секретарей окружкомов партии приняло решение о ликвидации кулачества. Совещание признало необходимым довести общее количество арестованных до 5 тыс., а выселяемых—до 15 тыс. При этом подчеркивалось, что «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации».
Далее указывалось, что «движение» за снятие колоколов и закрытие церквей «должно быть охвачено партруководством. Никакое сдерживание его сверху не должно иметь места»[84].
30 января 1930 г., в день принятия постановления Политбюро о кулаках, краевой штаб решил всю операцию по аресту кулаков закончить к 3 февраля. «Тройке» при ГПУ предлагалось 4 февраля приступить к рассмотрению дел «наиболее злостных элементов... приговоры вынести и реализовать не позднее 10 февраля».
Предусматривалось привлечение частей Красной Армии для проведения операции: в гарнизонах выделялось по 50 бойцов в полной боевой готовности, создавались отряды в 20 населенных пунктах по 40 человек в каждом. Коммунистам выдавалось оружие[85].
Дело принимало серьезный оборот, речь шла фактически о развертывании гражданской войны. Это встревожило даже сталинское руководство. 31 января Хатаевичу в Самару срочно была направлена телеграмма за подписью Сталина, Молотова, Кагановича: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У Вас получается голое раскулачивание в его худшем виде. Ваша обязанность точно проводить решения партии. Однако об этом Вы, видимо, мало думаете. Решение о кулаке выслано Вам 31 января. Руководствуйтесь им на деле, так как поставленная задача очень сложна и трудна, ошибки могут напортить во многом развертывающейся коллективизации»[86].
В тот же день Молотов разослал телеграммы в Сибирь, Северный край, на Среднюю и Нижнюю Волгу, Северный Кавказ и Урал о том, что мероприятия по ликвидации кулачества проводятся в 4 месяца (февраль—май): первая очередь— в 2,5 месяца (до 15 апреля). Но раскулачивание и аресты уже шли полным ходом, и 4 февраля ЦК ВКП(б) шлет новые телеграммы, осуждавшие торопливость в ряде районов, в том числе снова называлась Средняя Волга.
Хатаевич, оправдывая свои действия, 5 февраля писал Сталину и Молотову, что директивы, исходящие из Центра, противоречивы, «приходится заново пересматривать все планы и дергать всех и вся». В данном случае «если и была поспешность, то не только с нашей стороны, и что не следовало бы уж так сильно нас за нее хлестать». На местах широко развязалась антикулацкая стихия. «В развертывании этой стихии, — писал Хатаевич, — немалую роль сыграло неправильное ориентирование со стороны центральной печати, которая в течение полутора-двух недель призывала к раскулачиванию вне должной связи со сплошной коллективизацией»[87].
Но не только печать призывала к раскулачиванию. 18 января 1930 г. Ягода разослал на места (Северный Кавказ, Украина, ЦЧО, Белоруссия, Нижняя и Средняя Волга) директивы в связи с предстоящим массовым выселением кулацких семей. Директива № 776 предписывала создавать при полномочных представителях ОГПУ оперативные группы для руководства операцией, а также «немедленно приступить к ликвидации всех действующих разработок и ударному проведению следствия, чтобы добиться разгрузки аппарата и мест заключения». В Центр телеграфно (ОПТУ) должен быть представлен подробный план «операции с учетом всех вопросов оперативных, личного состава, войсковых, технических». В плане должно быть указано, из каких районов и какое число людей намечается к выселению, какими силами это будет производиться, не исключая использования войск ОГПУ и частей Красной Армии»[88].
Через несколько дней, 23 января, была разослана новая директива ОГПУ №3299, которая в развитие шифрограммы №776 предписывала срочно сообщить в Центр: количество людей, каких категорий и откуда намечено к выселению; место концентрации выселяемых, потребное количество транспорта (вагонов и эшелонов) для отправки на Север; в каких районах и какое количество войск ОГПУ и Красной Армии нужно для проведения операции и т.д. Поэтому ни о какой стихийности и самодеятельности местных организаций не могло быть и речи. Все было предусмотрено заранее, еще до завершения работы комиссии Политбюро ЦК ВКП(б). Не случайно, что и решения партийных комитетов о раскулачивании, аресте и выселении крестьянских семейств стали приниматься с середины января 1930 г. (Белоруссия, Урал, ЦЧО, Средняя Волга и др.).
О том, как шли раскулачивание и выселение кулаков, свидетельствуют многочисленные документы как партийных, так и карательных органов. В одном из сообщений из Сибири, переданном Сталину, говорилось: «Работа по конфискации... у кулаков развернулась и идет на всех парах. Сейчас мы ее развернули так, что аж душа радуется; мы с кулаком расправляемся по всем правилам современной политики, забираем у кулаков не только скот, мясо, инвентарь, но и семена, продовольствие и остальное имущество. Оставляем их в чем мать родила»[89].
Н.К. Крупская в письме Сталину 22 февраля 1930 г. отмечала: «Неправильны, между прочим, те формы раскулачивания, которые касаются не орудий производства, а френчей, письменных столов, ламп и проч., которые предполагается выдавать в виде премий»[90].
Упоминавшийся уже учитель Ф.Д. Покровский (ЦЧО) в дневнике 12 марта 1930 г. записал: «Позавчера меня вдруг вызвали в ГПУ... Там дали в руки винтовку и послали в распоряжение коменданта... В соседней комнате находились арестованные кулаки. Посмотрел на них: обыкновенные русские крестьяне и крестьянки, в зипунах, в полушубках, поддевках. Многие в лаптях. Тут же копошились всех возрастов дети... За два дня довелось увидеть море человеческих страданий. Кричали навзрыд, как по покойнику. Выселяемых провожают родные, обступили дом, тоже кричат. Страшно, тягостно!»[91]
Председатель ГПУ Украины В.А. Балицкий 25 января 1930 г. писал Г.К. Орджоникидзе, что в Одесском, Николаевском, Херсонском округах раскулачивали середняков, высылали семьи «и глубоких стариков и старух, беременных женщин, инвалидов на костылях и т.д.». Акция эта была настолько жестокой, что в Николаевском округе некоторые коммунисты и комсомольцы «отказывались от проведения раскулачивания, а один комсомолец сошел с ума при проведении этой операции»[92].
Это написал человек, которого трудно заподозрить в симпатиях к раскулачиваемым.
В Курском округе из 8949 раскулаченных хозяйств 2842 оказались середняцкими, 439 — семьями красноармейцев, 1172— рабочих, учителей, красных партизан. В Льговском округе (ЦЧО) из 4487 раскулаченных семей больше половины были середняцкими, красноармейскими. В Хоперском округе (Нижняя Волга) в число раскулаченных попали 3042 середняка, 30 бедняков[93]. В ряде районов процент раскулаченных доходил до 15, а лишенных избирательных прав —до 15-20[94].
Лишь в конце февраля — начале марта 1930 г. под давлением крестьянского сопротивления, перераставшего в повстанческое движение, в гражданскую войну, стали приниматься меры, ограничивающие масштабы «голого раскулачивания».
К лету 1930 г., по данным Наркомфина СССР, в 1269 районах (из 2851 — без ЗСФСР, Средней Азии и Якутии) было экспроприировано 191 035 хозяйств, а в целом по СССР — свыше 320 тыс.[95] Такие же сведения содержатся в справке ОГПУ от 24 августа 1930 г.— 319 784 хозяйства. Из них за пределы края (области) было выселено 99 515 семей и расселено внутри края 51 889 семей, осталось раскулаченных на месте 194 078 семей. Общая численность людей, подвергшихся раскулачиванию и репрессиям, к августу 1930 г. превысила 1,5 млн[96]. Вторая волна массового раскулачивания развернулась весной 1931 г. Она охватила Сибирь, Украину, Поволжье, ЦЧО, Среднюю Азию и Казахстан, Белоруссию, Северный край, Московскую, Ленинградскую, Западную, Ивановскую области, Башкирию, Татарию, Нижегородский край, Дальний Восток.
Для руководства операцией по раскулачиванию и особенно выселению и использованию подневольного труда ссыльных в северных и отдаленных районах СССР Политбюро ЦК ВКП(б) 11 марта 1931 г. образовало специальную комиссию во главе с заместителем председателя СНК СССР А.А. Андреевым, а с 5 октября 1931 г. председателем комиссии был назначен Я.Э. Рудзутак (в 1930 г. комиссию СНК СССР по кулакам возглавлял В.В. Шмидт). В состав комиссии Андреева входили также секретарь ЦК ВКП(б) П.П. Постышев и заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода. Решения комиссии утверждались Политбюро и были обязательны для всех партийных и советских органов[97].
Экспроприация и выселение раскулаченных хозяйств в 1931 г. проводились, помимо перечисленных районов, также и в зерновых районах несмотря на то, что здесь основная масса крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким, была раскулачена еще зимой —весной 1930 г. Так, в Средневолжском крае было раскулачено в первой половине 1931 г. 16 тыс. хозяйств, в Сибири — около 40 тыс. и т.д.
Раскулачивали не только зажиточных крестьян (кулаков уже к тому времени фактически не было), но и середняков и бедняков. Сотрудник Академии внешней торговли Т.М. Сазонов, который был в конце августа 1931 г. в Березовском сельсовете Новосильского района ЦЧО, писал в ЦК ВКП(б): «Идет раскулачивание середняков и даже бедняков... Население запугано»[98].
Итоги специального обследования колхозов, входивших в сферу обслуживания МТС в районах Северного Кавказа, Поволжья, Украины, Казахстана, Западной Сибири, Московской, Ленинградской областей, показывают, что к лету 1931 г. было раскулачено примерно 5% общего числа крестьянских хозяйств, а количество выселенных в разные районы колебалось от 20 до 50% раскулаченных. Наибольший удельный вес выселенных приходился на Северный Кавказ, Нижнюю и Среднюю Волгу.
В целом по СССР к концу 1931 г. было раскулачено около 200 тыс, хозяйств, а всего в 1930— 1931 гг. экспроприировано 569,3 тыс. хозяйств, небольшую часть которых можно было бы отнести к действительно кулацким, т.е. эксплуататорским. Подавляющее большинство раскулаченных таковыми не являлись. Это были зажиточная часть деревни или крепкие середняки, которые вели хозяйство собственным трудом. Тем не менее они не только раскулачивались, но и подвергались административной высылке.
По данным докладной записки Ягоды Сталину от 16 октября 1931 г., в 1930 г. было выселено 77 795 семей (за вычетом неправильно высланных), а в 1931 г. — 162 962 семьи. Таким образом, за два года интенсивного раскулачивания из районов сплошной коллективизации, а точнее, объявленных таковыми было выслано на Север и в отдаленные районы страны 240757 семей (1 158 986 человек). В числе высланных было 454 916 детей. Для перевозки раскулаченных потребовалось 715 эшелонов (37 897 вагонов)[99]. Кроме того, внутри-краевое переселение раскулаченных в 1930—1931 гг. составило 136 649 семей, общей численностью 646351 человек. Всего в 1930—1931 гг. было выселено и переселено 388 334 семьи (1 637 740 человек) [100]. к началу 1932 г. в спецпоселках 14 районов спецпоселений находилось, по данным докладной записки Ягоды Сталину (4января 1932 г.)[101], 1 421 380 человек, т. е. меньше, чем было выселено. Объясняется это как высокой смертностью, так и многочисленными побегами ссыльных. В Северном крае, например, до начала февраля 1931 г. бежало 39743 человека, умерло 21213 человек. На Урале за два месяца 1931 г. (сентябрь— октябрь) бежало 27 909 человек. То же самое наблюдалось в Сибири и других местах спецпоселений[102].
Раскулачивание и выселение крестьян продолжались и в 1932 и даже в 1933 г., несмотря на то что еще 20 июля 1931 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в котором отмечалось, что задание о массовом выселении раскулаченных в основном выполнено, поэтому в дальнейшем выселение разрешалось производить только в индивидуальном порядке. Тем не менее в 1932 г. Политбюро санкционировало выселение 1100 семей из Калмыкии, 300 — 400 единоличных хозяйств из Нижневолжского края на Север, 200 семей с Северного Кавказа в Западную Сибирь, 500 семей из Одесской области, 300 из Черниговской. 5500 байских и кулацких семей Средней Азии разрешалось расселить внутри республик[103]. Всего в 1932 г. было депортировано в районы спецпоселений 71236 человек, не считая 37 978 человек, возвращенных «из бегов»; в 1933 г. было выселено уже 268 091 человек (и 54211 человек возвращено «из бегов»). Так на практике проводилось выселение «в индивидуальном порядке».
Раскулаченные были расселены в Северном крае (230 тыс. человек), на Урале (около 550 тыс.), в Сибири (375 тыс.), Казахстане (192 тыс.), а также на Дальнем Востоке, в Якутии, Башкирии, Нижегородском крае, Ленинградской области и других местах.
Эта нечеловеческая акция сопровождалась высокой смертностью как при перевозке, так и на пересыльных пунктах, в тюрьмах и на новых местах поселений. Особенно страдали дети. Смертность детей была в пять-шесть раз выше, чем у местного населения. Неудивительно, что даже в 1932— 1933 гг. умерло более 240 тыс. человек, а родилось в семь раз меньше (35 тыс.). Смертность в первые годы депортаций (1930—1931) была еще выше— достигала примерно 350 — 400 тыс. человек. Это и понятно — первые годы были самыми трудными для переселенцев, которые выселялись зимой или ранней весной в безлюдные северные края.
Обеспокоенная судьбой детей раскулаченных Н.К. Крупская писала в Политбюро: «Как только выяснилось тяжелое положение с детьми, я говорила с Ягодой. Он сказал, что меры принимаются.
Я написала статью в „Правду". Ярославский и Крумин ее отклонили, нет-де фактов. Статья написана для детей. В разговоре с Ярославским я просила, чтобы статью написал кто-нибудь другой. Статьи нет. Нужно принимать меры. Посылаю в ПБ материал, его, вероятно, достаточно и в ЦКК, и в ЦК» [104].
Однако Политбюро это мало беспокоило. Более того, если в начале операции по выселению разрешалось детей до 14 лет оставлять на месте у родственников, то вскоре этот возрастной ценз был понижен до Шлет. На запрос прокурора Западно-Сибирского края в Прокуратуру РСФСР, можно ли несовершеннолетних детей раскулаченных или детей спецпереселенцев, достигших в ссылке совершеннолетия, но лишившихся родителей в результате смерти, возвратить в родные места, заместитель прокурора республики Герасимов ответил: «Вам должно быть известно, что раскулачиванию и ссылке подвергалось кулацкое хозяйство (двор), а не только его глава. Никаких „добровольно следовавших в ссылку" несовершеннолетних и совершеннолетних членов семьи, таким образом, быть не может. ...Совершенно ясно, что все перечисленные Вами в пп. 1, 2 и 4 категории возвращению не подлежат» [105].
Миллионы людей были с корнем вырваны из родных мест и выселены в неведомые безлюдные края, где они были обречены на непосильный труд, голод и вымирание.
Сталинское руководство проводило по существу политику геноцида в отношении наиболее дееспособных крестьян, так называемых кулаков, но не только их. Интересно в связи с этим привести следующий факт. Незадолго до смерти В.М. Молотова к нему обратился бывший министр торговли СССР Д.В. Павлов с вопросом: при коллективизации «миллионы крестьян были отправлены в ссылки и лагеря. Земля лишилась самых деятельных людей, и Вы хорошо знаете, что это пагубно отразилось на экономике страны. Можно ли считать оправданным такое насилие над миллионами судеб?» Молотов ответил: «Вы хотели бы, чтобы остались кулаки и продолжали эксплуатировать крестьян? Тогда зачем нужна была борьба за свержение капиталистического строя?» Эти слова были сказаны с нескрываемым сарказмом[106].
Проведение в начале 30-х годов такой жестокой акции, как раскулачивание миллионов людей и насильственное выселение сотен тысяч семей, не может быть оправдано: оно не вызывалось ни политической, ни социально-экономической обстановкой того времени. Более того, раскулачивание и насильственная коллективизация привели к резкому обострению политического положения не только в деревне, но и в стране вообще, вызвали решительное сопротивление крестьянства, вылившееся в массовое антиколхозное движение. Страна была поставлена на грань гражданской войны. Над советским режимом в очередной раз нависла смертельная опасность.
Не решила эта акция и экономических проблем, в частности зерновой, скорее наоборот: привела к разрушению производительных сил в деревне, падению сельскохозяйственного производства и страшному голоду 1932— 1933 гг. Да и хозяйственное освоение необжитых и малонаселенных районов Севера, Урала, Сибири и Казахстана было бы более успешным, если бы оно проводилось планово, на добровольной основе.
Словом, ни одна из поставленных сталинским руководством задач не была решена. Бесчеловечная акция начала 30-х годов должна быть официально осуждена, а невинно осужденные люди реабилитированы.
Коллективизация крестьянских хозяйств в начале 30-х годов проводилась административно-командными методами с применением экономических и иных санкций к нежелающим вступать в колхозы. В результате этого удалось провести коллективизацию. Но какой ценой! Численность крестьянских хозяйств и население деревни заметно сократились. Миллионы людей были разорены и сосланы в северные и отделенные районы страны, еще больше людей, спасаясь от насильственной коллективизации и раскулачивания, бежали из деревни в города и промышленные центры.
Еще в 1932 г. группа М. Рютина (Союз марксистов-ленинцев) следующим образом оценивала сталинскую коллективизацию: «Авантюристическая коллективизация с помощью раскулачивания, направленная фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок привели страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду... Всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении и репрессиях... Все молодое и здоровое из деревни бежит, миллионы людей, оторванных от производительного труда, кочуют по стране, переселяя города, остающееся в деревнях население голодает... В перспективе — дальнейшее обнищание, одичание и запустение деревни» [107].
О динамике коллективизации и сокращении численности крестьянских дворов в 1929—1937 гг. свидетельствует табл. 2, составленная по материалам Государственного архива Российской Федерации (Ф. 1562. Оп. 2. Д. 271).
Данные табл. 2 показывают, что за время коллективизации численность крестьянских дворов сократилась на 5,7 млн, или примерно на 25 млн человек. В колхозах к лету 1937 г. числилось 18,5 млн крестьянских хозяйств, или 93% оставшихся к тому времени хозяйств и 72,3% к числу имевшихся к началу сплошной коллективизации. Принудительная коллективизация означала коренной рубеж в раскрестьянивании деревни. Крестьянин из мелкого или среднего собственника фактически превратился в крепостного работника советского государства; он был отчужден от средств производства, лишен права распоряжаться результатами своего труда. Колхоз по существу являлся государственным предприятием с тем, однако, отличием, что государство не несло ответственности и не имело обязательств перед колхозом и колхозником, но зато имело право распоряжаться колхозом и произведенной им продукцией по своему усмотрению.
Таблица 2
Темпы коллективизации в 1929—1937 гг. (на 1 июня)*
| Год | Количество коллективизированных крестьянских хозяйств, млн | % коллективизированных крестьянских хозяйств | Всего крестьянских хозяйств, млн |
| 1929 | 1,0 | 3,9 | 25,6 |
| 1930 | 6,0 | 23,6 | 25,4 |
| 1931 | 13,0 | 52,7 | 24,7 |
| 1932 | 14,9 | 61,5 | 24,7 |
| 1933 | 15,2 | 65,0 | 23,2 |
| 1934 | 15,7 | 71,4 | 22,0 |
| 1935 | 17,3 | 83,2 | 20,8 |
| 1936 | 18,4 | 90,5 | 20,3 |
| 1937 | 18,5 | 93,0 | 19,9 |
В результате коллективизации крестьянин был ограничен и в гражданских правах — он не мог свободно выбирать место жительства и работу, был привязан к колхозному производству, не имел права покинуть деревню, за исключением случаев призыва в армию, выезда на учебу или на работу в промышленность и на строительство по организованному набору.
И наконец, государство могло в любой момент волевым решением изменить социальный статус колхозника, превратив его из крестьянина в наемного рабочего, преобразовав колхоз в совхоз, и наоборот.
Таким образом, советская власть методами принуждения и насилия, репрессий и депортаций осуществила сплошную коллективизацию крестьянских хозяйств, следствием чего явились снижение сельскохозяйственного производства, разорение деревни. Крестьянство в прежнем понимании этого слова перестало существовать; оно потеряло свою индивидуальность и превратилось в послушного раба тоталитарного государства. Пагубные последствия коллективизации сказываются и поныне. Только на путях отказа от насилия и кампанейщины, равноправного развития всех форм хозяйства, в том числе и подлинно кооперативных, можно вывести деревню на рельсы прогресса и процветания.
Н.А. Ивницкий, доктор исторических наук, профессор
1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М, 1984. Т. 4. С. 261. (Далее: КПСС в резолюциях...).
2 Там же.
3 Сталин И.В. Собр. соч.: В 13 т. М., 1946-1949, 1951 гг. Т. 12. М., 1949. С. 125.
4 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д 441. Вып. 1. С. 69-70; Ивницкий НА О критическом анализе источников по истории начального этапа сплошной коллективизации (осень 1929 - весна 1930 г.) // Ист. арх. 1962. № 2. С. 194.
5 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 441. Вып. II. С. 32, 40.
6 Там же. С. 40.
7 Там же. С. 50.
8 Там же. С. 90.
9 Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 320. Оп. 1. Д. 40. Л. 33; План коллективизации в весеннюю с.-х. кампанию. М.; Л., 1930. С. 17.
10 РГАЭ. Ф. 320. Оп. 1. Д. 40. Л. 34.
11 Там же. Л. 5; Б. Кремлевский архив Политбюро ЦК КПСС. (Далее: Б. Архив ПБ ЦК КПСС).
12 РГАЭ. Ф. 320. Оп. 1. Д. 40. Л. 41.
13 Там же.
14 Там же. Л. 78.
15 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 2507. Л. 664.
16 Ивницкий НА История подготовки постановления ЦК ВКП(б) о темпах коллективизации сельского хозяйства от 5 января 1930 г. // Источниковедение истории советского общества. М„ 1964. С. 265-284.
17 Б. Архив ПБ ЦК КПСС; РЦХИДНИ. Ф. 558. Оп. 1. Д 5388. Л. 111—112.
18 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
19 Там же.
20 Там же.
21 Там же.
22 Там же.
23 КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 72-75.
24 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
25 Там же.
26 КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 74.
27 Сталин И.В. Указ. соч. Т. 12. С. 188.
28 РГАЭ. Ф. 7446. Оп. 10. Д. 178. Л. 161.
29 Б. Архив ПБ ЦК КПСС; Б. Партархив Вологодского обкома КПСС. Ф. 1855. Оп. 1. Д. 10. л. 287.
30 РГАЭ. Ф. 320. Оп. 1. Д. 90. Л. 13-14.
31 РЦХИДНИ.Ф. 17. Оп. 21. Д 3098. Л. 56-57; ЦГАНХ. Ф. 320. Оп. 1.Д. 49. Л. И 7; Д. 95. Л. 13.
32 Госархив Российской Федерации. Ф. 374. Оп. 9. Д. 406. Л. 8. (Далее: ГАРФ).
33 Б. архив ПБ ЦК КПСС.
34 Там же.
35 Там же; РЦХИДНИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 398. Л. 28.
36 Сталин И.В. Указ. соч. Т. 12. С. 152 -153.
37 РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 131. Д 29. Л. 39; Госархив Вологодской области. Ф. 399. Оп. 1. Д. 18. Л. 195.
38 РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 1. Д. 49. Л. 110- 111.
39 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
40 Там же.
41 Там же.
42 Там же.
43 Там же.
44 Там же.
45 Там же.
46 Там же.
47 Там же.
48 Там же.
49 Там же.
50 Там же.
51 Там же.
52 Там же.
53 Там же.
54 Там же.
55 Там же.
56 Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации, 1927-1932 гг. М., 1989. С. 306.
57 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
58 Ист. арх. 1962. № 2. С. 197.
59 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
60 с т а л и н И.В. Указ. соч. Т. 12. С. 192.
61 РГАЭ. Ф. 748в. Оп. 1. Д. 121. Л. 196.
62 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
63 РЦХИДНИ. Ф. 85. Оп. 27. Д. 156. Л. 1 - 2.
64 Документы свидетельствуют. С. 387 — 394.
65 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
66 Там же.
67 КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 233.
68 Б. архив ПБ ЦК КПСС.
69 Парт, стр-во. 1931. № 6. С. 62-63.
70 Собрание законов СССР (СЗ СССР). 1931. № 17. С. 161.
71 История СССР. 1989. №2. С. 6-7.
72 КПСС в резолюциях... Т. 6. С. 11 - 12.
73 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 441. Вып. 1. С. 136.
74 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
75 Там же.
76 Сталин И.В. Указ. соч. Т. 12. С. 169.
77 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
78 Там же.
79 Там же.
80 С т а л и н И.В. Указ. соч. Т. 12. С. 198.
81 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
82 Там же.
83 Там же.
84 Там же.
85 Там же.
86 Там же.
87 Там же.
88 ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1.Д. 1944. Л. 13-14.
89 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
90 Там же.
91 Документы свидетельствуют. С. 312.
92 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
93 Документы свидетельствуют. С. 31,403.
94 КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 101.
95 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
96 ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1943. Л. 75.
97 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
98 Документы свидетельствуют. С. 465.
99 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
100 Земсков В.Н. Спецпереселенцы: (По документам НКВД- МВД СССР) // Соц. исслед. 1990. № 11. С. 2-4.
101 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
102 ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д 1943. Л. 107-108; Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
103 Б. Архив ПБ ЦК КПСС.
104 Там же.
105 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 2. Д. 1798. Л. 213.
106 Союз. 1990. №36. С. 17.
107 Российский ежегодник. 1989. Вып. I. С. 166.
Н.А. Ивницкий. «Великий перелом»: трагедия крестьянства. Коллективизация и раскулачивание в начале 30-х годов. По материалам Политбюро ЦК ВКП(б) и ОГПУ // Судьбы российского крестьянства. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1995. - С. 249 - 297.