Расказачивание, проводившееся с начала 1919 г. на территории Донской области по мере того, как ее занимала Красная Армия, — это не переименование станиц, запрещение ношения лампасов, употребления слова «казак» и т.п., как долго представлялось оно со ссылками на В.И. Ленина в нашей исторической, художественной и публицистической литературе, рисовавшей благостную картину свершения революции и гражданской войны в России. Хотя, разумеется, эти явления тоже имели место и тоже досаждали казакам и раздражали их. Но главное заключалось в ином. В том самом, что тщательнейшим образом скрывалось у нас до самого последнего времени и хранилось в бронированных сейфах, — в варварских формах осуществления расказачивания.
Каково же его подлинное лицо, в чем оно состояло? Вот только некоторые факты и документы, проливающие свет на эти вопросы.
Из письма М.А. Шолохова М. Горькому. Ст. Вешенская, 6 июня 1931 г.
«Алексей Максимович!... Некоторые „ортодоксальные вожди", читавшие 6-ю часть (романа „Тихий Дон". — А.К.), обвиняли меня в том, что я будто бы оправдываю восстание, приводя факты ущемления казаков Верхнего Дона. Так ли это? Не сгущая красок, я нарисовал суровую действительность, предшествовавшую восстанию; причем сознательно упустил такие факты, служившие непосредственно причиной восстания, как бессудный расстрел в Мигулинской станице 62 казаков-стариков или расстрелы в станицах Казанской и Шумилинской, где количество расстрелянных казаков (выборные хуторские атаманы, георгиевские кавалеры, вахмистры, почетные станичные судьи, попечители школ и проч. буржуазия и контрреволюция хуторского масштаба) в течение 6 дней достигло солидной цифры — 400 с лишним человек.
Наиболее мощная экономическая верхушка станицы и хутора: купцы, попы, мельники — отделывались денежной контрибуцией, а под пулю шли казаки зачастую из низов социальной прослойки. И, естественно, что такая политика, проводимая некоторыми представителями Советской власти, иногда даже заведомыми врагами, была истолкована как желание уничтожить не классы, а казачество»[1].
При всей осторожности, зачисляя чохом в «контрреволюцию» всю станично-хуторскую верхушку, М.А. Шолохов тем не менее воспроизвел жуткую картину. Очевидец, еще более осведомленный о творившихся тогда бесчинствах, нарисовал действительность еще откровеннее и в еще более мрачных красках.
Из доклада К.К. Краснушкина в Казачий отдел ВЦИК. 1919 г.
(Как коммунист, он был направлен из Москвы в Хоперский район. Там работал в ревтрибунале, а затем председателем Урюпинского комитета партии.) Указав сначала, что в учреждениях района много совершенно растленных работников — из аппарата старой власти да и части коммунистов, Краснушкин писал затем о том, что потрясло его: «Был целый ряд случаев, когда назначенные на ответственные посты комиссары станиц и хуторов грабили население, пьянствовали, злоупотребляли своей властью, чинили всякие насилия над населением, отбирая скот, молоко, хлеб, яйца и другие продукты и вещи в свою пользу, когда они из личных счетов доносили в ревтрибунал на граждан и те из-за этого страдали... Отдел розысков и обысков при ревтрибунале, а также комиссары при производстве обысков отбирали вещи, продукты совершенно безнаказанно на основании личных соображений и произвола, причем, как видно из переписок по дознаниям, отобранные предметы исчезали неизвестно куда. Эти отобрания и реквизиции производились сплошь и рядом... с совершением физических насилий. Эти действия... настолько возбуждали население района, что был признан необходимым возможно скорейший разгон этого отдела...
Трибунал разбирал в день по 50 дел... Смертные приговоры сыпались пачками, причем часто расстреливались люди совершенно невинные, старики, старухи и дети. Известны случаи расстрела старухи 60 лет — неизвестно, по какой причине, девушки 17 лет — по доносу из ревности одной из жен, причем определенно известно, что эта девушка не принимала никогда никакого участия в политике. Расстреливались по подозрению в спекуляции, шпионстве. Достаточно было ненормальному в психическом отношении члену трибунала Демкину заявить, что подсудимый ему известен как контрреволюционер, чтобы трибунал, не имея никаких других данных, приговаривал человека к расстрелу...
Расстрелы производились часто днем, на глазах у всей станицы по 30 — 40 человек сразу»[2].
Информация М.В. Нестерова, представителя Москвы. «Будучи командирован ВСНХ в Донскую область для организации совнархозов... находился в станице Урюпинской... Ревтрибунал расстреливал казаков-стариков иногда без суда... Расстреливались безграмотные старики и старухи, которые еле волочили ноги, урядники, не говоря уже об офицерах. Вдень расстреливали по 60—80 человек. Принцип был такой: чем больше вырежем, тем скорее утвердится Советская власть на Дону... Можно было почти каждый день наблюдать дикую картину, когда из тюрьмы вели на расстрел партию— здоровые несли больных... Во главе продовольственного отдела стоял некто Гольдин. Его взгляд на казачество был таков: казаки его враги, нагаечники, зажиточные, а посему, до тех пор пока всех казаков не вырежем и не заселим пришлым элементом Донскую область, до тех пор Советской власти не будет. Агенты с винтовками грубо врывались в хаты, не объясняя принципов Советской власти, требовали хлеба, скота, масла, яиц и т.д. Иногда отбирались дойные коровы на убой...»[3]
Из материалов Ю.В. Трифонова. Богуславский, возглавлявший ревком в станице Морозовской, в пьяном виде пошел в тюрьму, взял список арестованных, вызвал по порядку номеров 64 сидевших в тюрьме казака и всех по очереди расстрелял. И в дальнейшем Богуславский и другие члены ревкома — Трунин, Толмачев, Васильев и Волков — проводили такие же массовые расстрелы, вызывая казаков в ревком и к себе домой.
Возмущение этими бессудными расстрелами было так велико, что, когда в станицу переехал штаб 9-й армии, политотдел этой армии вместе с членом Донбюро И. Дорошевым распорядились арестовать весь состав Морозовского ревкома и провести следствие. Была выявлена страшная картина диких расправ с жителями станицы и окрестных хуторов. Только во дворе Богуславского обнаружили 50 зарытых трупов расстрелянных и зарезанных казаков и членов их семей. Еще 150 трупов нашли в разных местах вне станицы. Проверка показала, что большинство убитых ни в чем не виновны и подлежали освобождению[4].
По данным историка. По решению трибунала в станице Казанской было расстреляно 87 казаков, в станице Мигулинской — 64, Вешенской — 46, Еланской — 12. С.И. Сырцов рапортовал: «Намечавшийся заговор был раскрыт, участники расстреляны»[5].
Ясно, что в ходе расказачивания, подлинной вакханалии, погибли тысячи невинных людей. Сколько точно, предстоит еще подсчитать. Но и того, что уже известно, достаточно, чтобы характеризовать расказачивание как трагедию и казачества, и революции, и народа в целом. Такова правда.
Но это только теперь во весь голос заговорили о такой правде. В прошлом же в соответствии с царившей у нас благостной картиной революции и гражданской войны она представала в сусальном виде. При изображении этой драматической страницы отечественной истории, как, впрочем, и подобных других, стремились в соответствии с «ценными методологическими установками» не к ее раскрытию, а к затемнению.
Необычную остроту этот вопрос приобрел, когда только начали появляться книги «Тихого Дона». «Ортодоксальные вожди» Российской ассоциации пролетарских писателей (РАППа) не замедлили пришить Шолохову ярлык апологета Вешенского восстания на том лишь основании, что в романе ему предпослан показ фактов ущемления и притеснения казаков со стороны представителей официальных органов советской власти. Но и этим не исчерпывалась «вина» писателя. Ревнители идейной чистоты усмотрели ее и во фразе о красноармейцах, посаженных на лошадей, но не умевших ездить и потому безобразно подпрыгивавших и трясшихся «на драгунских седлах»[6].
Шолохов вынужден был в романе сознательно не сгущать красок и стороной обходить чудовищные зверства, о которых, несомненно, знал. В упоминавшемся письме к Горькому, взывая к его защите, он рассказывал, как бы оправдываясь: «Но я же должен был, Алексей Максимович, показать отрицательные стороны политики расказачивания и ущемления казаков-середняков, так как, не давши этого, нельзя вскрыть причины восстания»[7].
Тяжко приходилось Шолохову, уже сразу занявшему свое место в ряду классиков отечественной литературы. Но еще тяжелее было не столь знаменитым писателям, а тем более историкам. В обстановке всеобщего страха в литературе — исторической и художественной в равной степени — воспевалась сталинская концепция истории гражданской войны, в том числе и расказачивания. Согласно Сталину, крестьяне драться за социализм или строить его добровольно не могут. Поэтому, говорил он на VIII съезде РКП(б) , пролетариат должен заставить их идти за собой[8]. Это — крестьянство. А казачество? Ворошилов доказывал на заседании военной секции того же съезда: истоки всех трудностей — мелкая буржуазия, буржуазное крестьянство и контрреволюционное казачество[9]. Сталин шел еще дальше. Он изображал казаков как монолитное целое, извечно враждебное остальному народу. По отношению к ним и подавно, следовательно, могло быть только насилие. И расказачивание, о котором прямо не говорилось, подразумевалось как дело само собой разумеющееся, безальтернативное. Потому что, «если враг не сдается, его уничтожают».
Основополагающие положения «товарища Сталина» о казачестве в основном сложились в период его пребывания на Южном фронте в 1918, 1919 гг. и сводились к следующему: «Казачьи части, именующие себя советскими, не могут, не хотят вести решительную борьбу с казачьей контрреволюцией; целыми полками переходили на сторону Миронова казаки для того, чтобы, получив оружие, на месте познакомиться с расположением наших частей и потом увести за собой в сторону Краснова целые полки»[10]. «Окраины... России... с населением... состоящим из привилегированных казаков — колонизаторов... превратились в базу контрреволюции... Кто же другой мог быть оплотом деникинско-колчаковской контрреволюции, как не исконное орудие русского империализма, пользующееся привилегиями и организованное в военное сословие, — казачество, издавна эксплуатирующее нерусские народы на окраинах?»[11]
«... Какое классовое единство может быть между привилегированным казачеством Урала, Оренбурга, Дона, Кубани, с одной стороны, и всем остальным населением окраин, не исключая русских иногородних, искони угнетаемых и эксплуатируемых соседними казаками, — с другой?»[12]
Так как правду о прошлом показывать не полагалось, проблема расказачивания освещалась в сталинском духе и практически числилась по разряду «запретных зон». Так было до самой «оттепели», порожденной XX съездом КПСС и Н.С. Хрущевым. Только тогда историки и литераторы получили возможность обратиться к наследию 20-х годов. Не все, конечно, а только те, кто хотел и сумел освободиться от сталинских догм и проявить известное мужество. В числе таких, в частности, был уже в 1964 г. историк К.А. Хмелевский. Он заявил, что расказачивание причинило советской власти непоправимый ущерб[13].
Большим шагом в этом направлении явился выход повести Ю.В. Трифонова «Отблеск костра» (Знамя. 1965. № 2,3). Блестяще исполненная, она породила громадный резонанс. В ней писатель показал протест против расказачивания Ф.К. Миронова и других местных борцов за революцию. Значительную роль в утверждении этой концепции сыграла книга историка Л.М.Спирина, вышедшая в 1968 г.[14] О массовых репрессиях против казаков писали также и литературоведы-шолохововеды. Эта политика, подчеркивал В.В. Гура, была большой ошибкой[15]. Подобным образом рассматривалась она во второй книге 3-го тома «Истории Коммунистической партии Советского Союза». Те, кто ее проводил, указывалось там, нанесли серьезный вред революции[16].
Однако в изданиях того времени политика расказачивания расценивалась как результат «отдельных ошибок», допускавшихся «некоторыми местными органами власти»[17]. Показательно в этом отношении примечание составителей Полного собрания сочинений В.И. Ленина, сделанное в 1970 г. Упоминание о Вешенском восстании они поясняли так: «Мятеж явился выражением колебаний, переживаемых в то время казачеством. Наряду с этим причиной мятежа были и серьезные ошибки, допущенные местными советскими органами: выселение из станиц вместе с контрреволюциейной частью казачества и некоторых трудовых казаков, многочисленные аресты и т.п.»[18]
Дозированная полуправда, которой придавалось методологическое значение, связывала исследователей по рукам и ногам. Даже Ю.В. Трифонов, отличавшийся своей смелостью, целиком посвящая роман «Старик» Ф.К. Миронову, из-за цензурных притеснений вынужден был воссоздать его образ под именем литературного героя С.К. Мигулина.
О том, что начало расказачиванию положила директива, спущенная из Центра, стало известно еще в 60-х годах. В 1968 г. Л.М. Спирин сообщил, что 24 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП (б) приняло циркулярное письмо, определившее политику советской власти по отношению к казачеству, и процитировал его начало, содержавшее общую характеристику сложившейся тогда на Дону военно-политической обстановки[19]. Краткое же изложение документа свелось к указанию на то, что по отношению к казакам были намечены жестокие меры, предотвращающие их контрреволюционные выступления, но эти меры вызывались условиями гражданской войны. Сама же суть их оставалась неясной. Трудно было составить представление и о подлинном характере всего письма[20]. В вышедшей тогда второй книге 3-го тома «Истории Коммунистической партии Советского Союза» документ этот назывался то письмом, то директивой (С. 357), а в энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» (М., 1967. С. 253) — директивой. На почве неточного знания в литературе стали циркулировать всевозможные слухи и кривотолки.
«Известия ЦК КПСС» в 1989 г. опубликовали этот документ. Оказалось, он обсуждался 24 января на заседании Оргбюро ЦК РКП (б) и значился в повестке дня шестым пунктом как «Циркулярное письмо ЦК по отношению к казакам». В постановлении по этому вопросу говорилось: «Принять текст Циркулярного письма»[21].
Первый пункт письма Оргбюро ЦК РКП (б) был самым свирепым и предрешал основную направленность, методы расказачивания в самой варварской форме. В нем говорилось: «1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти»[22].
Террор практически распространялся на подавляющее большинство казаков. Чтобы поставить к стенке, огульных оснований находилось более чем достаточно: имущественное положение, служба, прямая или косвенная помощь белой армии и т.п. Если учесть, что с точки зрения осуществлявших директиву ЦК казаки в подавляющем большинстве выглядели богатыми или почти богатыми по сравнению с крестьянами бедных российских губерний, то создавалось необъятное поле для произвола. Так мыслилось создание гарантий «от каких-либо попыток с его (середняка.— А.К.) стороны к новым выступлениям против Советской власти»[23].
Следовательно, первый пункт сразу же ставил вне закона большинство казаков. Авторы его главную надежду возлагали на насилие, забывая, очевидно, о последствиях этих варварских мер.
В других пунктах письма предусматривалась конфискация хлеба и других сельхозпродуктов. Оговорка об излишках не имела практического значения, ибо на деле забиралось все. Пункт третий предлагал «комиссариату земледелия разработать практические мероприятия по переселению бедноты в широком масштабе на казачьи земли»[24].
Казаки уравнивались с иногородними во всех отношениях, но главное— в землевладении (пункт четвертый). Помимо того, казаки, извечно жившие при оружии, теперь подлежали полному разоружению (расстрел за несдачу оружия после указанного срока) (пункт пятый), а иногородним, наоборот, его выдавали (пункт шестой). Для «установления полного порядка» в станицах и хуторах располагались вооруженные отряды (пункт седьмой). Всем комиссарам предписывалось «проявить максимальную твердость при неуклонном выполнении всех указаний письма» (пункт восьмой)[25].
Политике расказачивания соответствовал и курс, отрицавший восстановление нормальной советской государственности в Донской области. На этом настаивали многие работники. В экстренном порядке требовал, например, секретарь Воронежского отделения Донбюро РКП(б) И.А. Дорошев. Предлагая немедленно создавать исполкомы, он подчеркивал: «Всякий час, когда округ или станица остается без гражданской власти только при военных властях, может принести громадный вред, в этом мы опытом уже научены»[26]. Такая позиция разделялась и другими, в том числе самим Донбюро. 27 января 1919 г. последнее телеграфировало в ЦК (копия— Свердлову): «Ввиду частых требований из Воронежа, Харькова, Балашова о необходимости советского руководства в занимаемых донских местностях, Донское бюро РКП(б) настоятельно предлагает ускорить образование Донского исполкома, введя в него помимо наших кандидатов опытных и стойких москвичей и питерцев для предупреждения безалаберного хозяйничанья всевозможных комиссаров. Необходимо заблаговременно образовать твердый руководящий центр Донского совнархоза. Относительно кандидатов посовещайтесь с нами. Огромная нужда в инструкторах-коммунистах. Литературу высылайте срочно в большом количестве. № 1473. Донбюро. Френкель»[27].
На следующий день Донбюро РКП(б) представило доклад в ЦК РКП(б). Обосновывая более обстоятельно свои предложения, оно, кроме того, с тревогой подчеркивало: «На Дон, как и вообще на Юг, сейчас потянулись искатели приключений, авантюристы, просто бандиты. Затевается неудавшееся в прошлом году создание Донецкой республики, имеющее целью формально укрепить пролетариат Донецкого бассейна за счет изолирования его от крестьянства и казачества — самая немарксистская затея, принесшая в прошлом году уже много вреда.
Вот как для большой и сложной работы, так и для решительной и стойкой борьбы со всякими авантюристскими и фантастическими затеями необходимо, чтобы в Донском исполкоме хотя бы на первых порах было возможно больше пришлых энергичных и стойких работников с большим опытом» [28].
На этом докладе Я.М. Свердлов начертал весьма показательную резолюцию:
«1) Никакого Донского исполкома не создавать.
2) Общее руководство возложить на политотдел Южного фронта.
3) Сырцова перевести на работу исключительно в Дон-бюро.
4) В занятых местах создавать ревкомы, работающие под руководством Политотдела фронта и Донбюро.
5) В случае необходимости ввести Сырцова в состав Южного фронта.
6) Предложить Донбюро ликвидировать свои отделы в Харькове и Воронеже»[29].
На следующий день, 29 января, когда телеграф отстукивал на места циркулярное письмо от 24 числа, было отправлено еще одно дополнение, вытекавшее из указанной резолюции Свердлова, в самой категорической форме: «Донскому бюро — Френкелю. Общее руководство работой поручается товарищам военсовета Южного фронта. Никакого Донского исполкома, никакого Донского правительства. Даны точные указания Ходоровскому (заведующему политотделом Южного фронта. —А.К.) и Мехоношину (члену РВС Республики и одновременно члену РВС Южного фронта. — А.К.). Цека»[30]. И военные тотчас развернули работу, заслужившую высокое одобрение. 4 февраля Свердлов телеграфирует И.И. Ходоровскому: «Линия ваша верна. Продолжайте в том же направлении». Но, по-видимому, для усиления давления на низы повышалась и роль Донбюро. «Работайте, — указывалось в телеграмме, — совместно с Донским бюро. Политическое руководство будет исходить от него»[31]. 5 февраля РВС Южного фронта издал приказ об организации полковых трибуналов[32].
5 февраля предпринятые шаги были утверждены Оргбюро ЦК РКП(б). В частности, указывалось: «В занятых казачьих местностях должны быть созданы ревкомы, работающие под руководством политотдела Южного фронта и Донского бюро РКП. В целях усиления Донского бюро перевести тов. Сырцова специально для работы в нем, введя его в случае необходимости в Реввоенсовет Южного фронта для более тесной связи с ним»[33].
Совещание партийных работников Донской области 9 февраля постановило: «Настаивать перед ЦК на необходимости немедленного образования областного исполкома, так как деятельность созданных и создающихся местных органов (окружных ревкомов) должна протекать под определенным руководством. Это руководство будет не под силу Реввоенсовюжфронта, имеющему специальные военные и политические задачи», а Донбюро, создав аппарат управления, «из чисто партийного органа превратится в орган власти»[34].
Многие армейские работники, получив приказы, расценили их как ошибочные. В адрес Ленина, Свердлова и Троцкого полетели телеграммы, полные тревог и опасений. Член РВС Южного фронта Г.Я. Сокольников 10 февраля опротестовал «первый пункт директивы... ввиду массовой сдачи казаков»[35].
Оргбюро ЦК РКП(б), куда стекалась вся информация, оставалось непоколебимым. 14 февраля оно рассмотрело специальный пункт: «Донское бюро снова ставит вопрос о создании областного исполкома». Постановление гласило: «Решение ЦК по этому вопросу остается прежнее; общее руководство, объединение деятельности ревкомов предоставляется Реввоенсовету Южного фронта, тесная связь с которым Донскому бюро необходима»[36]. Примерно тогда же во главе Донбюро был поставлен С.И. Сырцов. 15 февраля телеграмма ЦК, сообщавшая о состоявшемся накануне решении, адресовалась уже на его имя, а Ходоровскому она направлялась лишь в копии для информации.
Сырцов в отличие от многих в Донбюро если и не однозначно разделял позицию Оргбюро ЦК, то был очень близок к ней. Незадолго перед тем, 7 февраля, он писал в ЦК: «Принимая во внимание то, что значительная часть Донобласти по самой природе своей враждебна социалистической власти, отдельные сочувствующие единицы тонут в море темной невежественной буржуазной казачьей массы (трудовое революционное казачество больше существует как агитационная формула, чем на самом деле), предоставить самой массе, почти однородной в экономическом отношении, строить местные органы власти было бы ошибкой. Необходимы в этих местах комитеты, назначенные из людей, прошедших школу Советской власти, с привлечением туда тех отдельных единиц, лояльных и сочувствующих, которые изредка будут попадаться на местах»[37].
16 февраля приказом по Южному фронту объявлялось об отмене войсковой собственности на землю, преобразовании помещичьих хозяйств в советские, создании сельскохозяйственных коммун и артелей, отменялись все старые деньги, а хранящие их подлежали преданию суду как враги советской власти[38].
Приказы, инструкции, письма, указания сыпались на головы казаков как из рога изобилия. Весь смысл их сводился к одному: жестче, круче, беспощаднее, бескомпромисснее. Наблюдалось своеобразное соревнование в ретивости. Показательно в этом отношении предписание Донбюро РКП(б), сопровождавшее письмо: «В целях скорейшей ликвидации казачьей контрреволюции и предупреждения возможных восстаний Донбюро предлагает провести через соответствующие советские учреждения следующее:
1) Во всех станицах, хуторах немедленно арестовать всех видных представителей данной станицы или хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях, и отправить как заложников в районный революционный трибунал. (Уличенные, согласно директиве ЦК, должны быть расстреляны.)
2) При опубликовании приказа о сдаче оружия объявить, что в случае обнаружения по истечении указанного срока у кого-либо оружия будет расстрелян не только владелец оружия, но и несколько заложников.
3) В состав ревкома ни в коем случае не могут входить лица казачьего звания, некоммунисты. Ответственность за нарушение указанного возлагается на райревкомы и организатора местного ревкома.
4) Составить по станицам под ответственность ревкомов списки всех бежавших казаков (то же относится и к кулакам) и без всякого исключения арестовывать и направлять в районные трибуналы, где должна быть применена высшая мера наказания»[39].
С этого момента маховик заработал на полную мощь. Заведующий Донским отделением Донбюро РКП (б) Мусин продолжал подхлестывать и подстегивать, обвиняя ревкомы в слабом проведении диктатуры пролетариата.
3 марта 1919 г. решился и вопрос о власти в Донской области. В качестве главного органа власти учреждалось Гражданское управление (Гражданупр) Южного фронта. 6 марта упразднялось «казачье-полицейское» административное деление — округа, дробясь, переименовывались в районы, станицы — в волости. Главным начальником Гражданупра стал СИ. Сырцов. Приказ РВС Южного фронта от 15 февраля 1919 г. о конфискации у казаков повозок и лошадей[40], несколько смягченный командующим 8-й армией М.Н. Тухачевским, потребовавшим перенести всю его тяжесть «исключительно на кулацкую и богатую часть населения», был дополнен новым — отбирать седла поголовно у всех, кто служил белым[41]. А много ли оставалось семей, непричастных к этому? На Дону в обстановке неразберихи и вакханалии все казаки представлялись зажиточными и богатыми, значит, и подлежащими насильственному воздействию.
Да что на Дону! Даже в общероссийской деревне, где многое обстояло проще и понятнее, творился беспредел. «А что делается в деревне? — спрашивал Ленин и отвечал. — Там люди, которые называют себя партийными, нередко являются проходимцами, которые насильничают самым бессовестным образом. А как часто приходится бороться с неопытными людьми, когда они смешивают кулака со средним крестьянином! Кулак — тот, который живет чужим трудом, который грабит чужой труд и использует для себя нужду; средний крестьянин — тот, который не эксплуатирует и сам не подвергается эксплуатации, который живет мелким хозяйством, своим трудом. И у мелкого хозяина ни один социалист в мире никогда не предполагал отнимать собственность. Мелкий хозяин будет существовать долгие годы. Тут никакими декретами ничего сделать нельзя, тут нужно ждать, когда крестьянин приучится считаться с опытом. Когда он увидит, что коллективное хозяйство гораздо лучше, тогда он будет с нами. Мы должны завоевать его доверие. Тут нужна борьба со злоупотреблениями»[42].
Разрешение казачьего вопроса отягощалось и страшной нуждой, в которой пребывала Республика Советов. Голодала Москва, пухли люди в других городах, замирала без сырья промышленность. Юг, куда вступили в начале 1919 г. части Красной Армии, представлялся несметно богатым, способным спасти дело всей революции. И уже 10 марта 1919 г. исполненный надежд Ленин телеграфирует начальнику снабжения Южного фронта А.Л. Колегаеву: «Сколько маршрутных поездов с продовольствием отправили в Москву и сколько можете отправить в следующий месяц? Сделано ли все для исполнения директивы Цека насчет мер по сбору продовольствия в Донской области? Сколько именно ссыпано и как идет ссыпка? Достаточно ли у вас рабочих из центра для продовольственной работы? Прошу ответить телеграфно»[43]. А 3 апреля, призывая участников чрезвычайного заседания пленума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов продержаться еще четыре-пять месяцев («мы имеем самые серьезные шансы на победу не только в России, но и во всем мире»), он говорил: «Все завоевания, которые наша Красная Армия сделала на Украине и на Дону и которые мы имеем возможность закрепить, дадут самое существенное облегчение для внутреннего положения, дадут хлеб и уголь, продовольствие и топливо»[44].
Черпать ресурсы больше было негде. Давление военно-коммунистического пресса на верхнем Дону, усугублявшееся массовыми репрессиями, становилось невыносимым.
Что же оставалось казакам, воочию видевшим столь чудовищное и загнанным в тупик, как не внимать враждебной агитации, даже порой при всей ее явной абсурдности?[45] Эта пропаганда долго изображалась в нашей литературе как основная причина, толкнувшая казаков на отчаянный шаг. Но, совершенно очевидно, главное было не в ней.
Взрыв потрясающей силы, в одночасье разваливший тыл Красной Армии, рвавшейся в тот момент к Новочеркасску и Ростову, был своеобразной разрядкой громадного социального напряжения. На Верхнем Дону разразилась невиданная трагедия. Роковую роль в ней сыграло Циркулярное письмо Огрбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 г.
В восстание втянулась большая масса казачьего населения Верхнедонья. Созданные полки и дивизии по мобилизации мужчин от 19 до 45 лет насчитывали около 30 тыс. штыков и сабель. В кузницах и мастерских развернулось кустарное производство пик, сабель, боеприпасов. Вскоре выяснилось: казаки не хотят идти за пределы своих границ, но не намерены никого и пускать к себе. Станицы и хутора опоясались окопами и траншеями.
Через несколько дней, 15 и 17 марта, РВС Южного фронта приказал войскам разгромить восстание жесточайшим образом — «путем применения самых суровых мер» вплоть до сжигания восставших хуторов, беспощадного расстрела «всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие», расстрела каждого 5-го или 10-го взрослого мужчины, массового взятия заложников. Предполагалось применение химического оружия[46]. Такая практика повлекла за собой катастрофические последствия.
Начавшийся тогда же поиск политических средств необходимого эффекта фактически не дал. Уже 13 марта Оргбюро ЦК предложило Комиссариату внутренних дел «временно не фиксировать расчленения Донской области, произведенного совместно с представителями Донского бюро», и постановило послать принятое по этому вопросу решение на обсуждение ЦК партии[47]. 16 марта казачий вопрос рассмотрел Пленум ЦК РКП (б). Сокольников осудил Циркулярное письмо, подчеркнув, что оно невыполнимо. В Донской области, говорил он, есть резкая разница между севером и югом, которая делает излишним наше вмешательство. Вскоре, 25 марта, Сырцов сообщил ревкомам, что ЦК «пересмотрел свою директиву и предписывает партийным работникам приостановить проведение массового террора»: «Не применять ничего, что может обострить отношения и привести к восстанию»; «при невозможности вывезти продукты» не отнимать их и не «нервировать население». В соответствии с принятым решением отменялись приказы о создании ревтрибуналов, конфискации лошадей, повозок, седел, фуража, разрешалось хождение донских кредитных билетов 10- и 25-рублевого достоинства и обмен их на общегосударственные деньги[48].
Однако политически взвешенный курс не получил необходимого развития и практической реализации. Уже через несколько дней на VIII съезде РКП (б), говоря о деятельности Донбюро, Френкель хотя и указывал, что одними террористическими методами делу не пособить, тем не менее решение проблемы свел по сути к жестким мерам[49]. Он призвал к экспроприации и массовому переселению казачества в глубь России с вселением на его место пришлых трудовых элементов, чтобы среди них растворить оставшихся. По его словам, казаки борются, как они говорят, не с большевиками, а с коммунистами, насаждающими коммуны[50].
Идея выселения казаков с Дона не получила поддержки в Центре. Но переселение из других районов страны — Петроградской, Олонецкой, Вологодской, Череповецкой, Псковской и Новгородской губерний — началось фактически сразу же после VIII съезда РКП(б)[51], преследуя и экономические и политические цели. В самом начале апреля 1919 г. в одной из резолюций по докладу Ленина указывалось: «Двинуть возможно больше сил из голодных городов на сельскохозяйственные работы в деревни — на огороды, на Украину, на Дон и т.п. для усиления производства хлеба и других сельских продуктов»[52]. Вскоре после этого, обращаясь за помощью к петроградским организациям, Ленин указал, что в числе первоочередных мер, которые им обсуждены с Троцким, предусматривается отправка на Дон приблизительно 3 тыс. питерских рабочих с целью «наладить дела, обессилить казаков, внутри разложить их, поселиться среди них, создать группы по деревням и т.д.». Предусматривалась также мобилизация питерцев на Украину. «Советую, — писал Ленин, — двинуть этих рабочих поголовно на Украину, на Дон, на восток на 3 месяца»[53].
Донбюро РКП(б) по сути продолжало вести старую линию. Резолюция, принятая им 8 апреля, рекомендовала центральным и донским органам рассматривать донское казачество с его экономическим укладом как базу контрреволюции, создающую в случае успешного наступления иностранного империализма величайшую опасность пролетарской власти. «Все это, — говорилось в резолюции, — ставит насущной задачей вопрос о полном, быстром, решительном уничтожении казачества как особой экономической группы, разрушении его хозяйственных устоев, физическом уничтожении казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, активно контрреволюционных, распылении и обезвреживании рядового казачества и о формальной ликвидации казачества». Также предлагалось, кроме упраздненных войсковых земель, пустить в передел и юртовые казачьи земли между крестьянами и переселенцами, но с соблюдением по возможности форм коллективного землепользования. В числе мер предусматривались наложение контрибуций на отдельные станицы, чрезвычайного налога на казаков как на крупную буржуазию, переселение северного крестьянства, выселение казаков посредством частных мобилизаций[54].
Но, судя по всему, давление со стороны Донбюро заметного успеха не имело. Об этом говорит, в частности, декрет СНК РСФСР с правкой и подписью Ленина об организации переселения в южные производящие губернии и в Донскую область. Акции этой придавалось экономическое значение. Народному комиссариату земледелия поручалось образовать межведомственную комиссию с задачей наладить срочную перевозку наиболее нуждавшихся в продовольствии крестьян и рабочих северных губерний в целях предоставления им временных заработков в создаваемых совхозах и постоянного размещения там. На перевозку и устройство поселенцев выделялся сверхсметный кредит в сумме 10 млн руб.[55]
Однако Межведомственная комиссия не сумела придать переселению организованный характер. Многие переселенцы прибывали минуя Наркомзем. Армейским органам снабжения приходилось выдавать им продовольствие из своих запасов, и без того предельно скудных. Кроме того, неустойчивость фронта, беспрерывно откатывавшегося в ту или другую сторону, ломала план переселения. К началу лета положение крайне ухудшилось. Член РВС 9-й армии И.И. Ходоровский сообщал в вьшестоящие органы: «Несмотря на трагедию, переживаемую фронтом... Гражданское управление упорно направляет переселенцев в Донскую область... В данный момент, когда армия отступает, сопровождаемая на своем пути толпами беженцев, направлять переселенцев на Дон — значит не только до последней степени расстраивать железные дороги, в которых так нуждается отходящая армия, но и обрекать переселенцев на поголовное истребление казаками и калмыками. Настаиваю на немедленном приостановлении движения всех эшелонов переселенцев»[56].
Переселение возможно было только в Хоперский и Усть-Медведицкий районы, но и там запасов земли не хватало. Гражданупр РВС Южного фронта также требовал прекращения переселения. Эту позицию разделяли и члены Донского ревкома И.И. Рейнгольд и В.А. Трифонов[57].
Политическое напряжение в советских районах Донской области, достигшее предельной остроты, требовало максимально взвешенного подхода к казакам. К этому, в частности, призывал Ф.К. Миронов в докладной записке, направленной в РВС Республики: «Чтобы казачье население удержать сочувствующим Советской власти, необходимо:
1. Считаться с его историческим, бытовым и религиозным укладом жизни. Время и умелые политические работники разрушат темноту и фанатизм казаков, привитые вековым казарменным воспитанием старого полицейского строя, проникшим во весь организм казака.
2. В революционный период борьбы с буржуазией, пока контрреволюция не задушена на Дону, вся обстановка повелительно требует, чтобы идея коммунизма проводилась в умы казачьего и коренного крестьянского населения путем лекций, бесед, брошюр и т.п., но ни в коем случае не насаждалась и не прививалась насильственно, как это обещается теперь всеми поступками и приемами случайных коммунистов.
3. В данный момент не нужно бы брать на учет живого и мертвого инвентаря, а лучше объявить твердые цены, по которым и требовать поставки продуктов от населения... причем необходимо считаться со степенью зажиточности его.
4. Предоставить населению под руководством опытных политических работников строить жизнь самим, строго следя за тем, чтобы контрреволюционные элементы не проникали к власти...
5. Лучше было бы, чтобы были созданы окружные съезды для выборов окружных Советов и вся полнота власти была бы исполнительным органом этих съездов, а не случайно назначенных лиц. На съезды должны прибыть крупные политические работники из Центра. Нельзя не обращать внимания на невежественную сторону казачества, которое до сих пор не видело светлых политических работников и всецело находилось в руках реакционного офицерства, духовенства и т.д.»[58].
Видимо, не без учета сложившегося положения и на Верхнем Дону, откуда поступали также жалобы и сигналы, 16 апреля 1919 г. Троцкий сделал заявление на заседании Политбюро ЦК РКП(б)о том, что в прифронтовых и тыловых ЧК, исполкомах, центральных советских учреждениях огромный процент работников составляют латыши и евреи, а на самом фронте процент их сравнительно невелик. В связи с этим, подчеркивалось в заявлении, среди красноармейцев ведется и находит отклик сильная шовинистическая агитация. Председатель РВСР предложил провести перераспределение партийных сил в целях выравнивания работников всех национальностей между фронтом и тылом. Политбюро поручило Троцкому и Смилге составить соответствующую директиву от имени ЦК[59].
Вероятно, не без колебаний, во всяком случае после длительной затяжки, только к началу 20-х чисел апреля 1919 г., изменил свою позицию в отношении казаков, наконец, и РВС Южного фронта. 22 апреля он телеграфировал воинским частям: «Для успешной борьбы с контрреволюцией на Дону приказывается... по отношению мирных жителей не прибегать к террору, преследовать только активных контрреволюционеров», запретить произвольные реквизиции, тщательно проводить законные реквизиции, поставку подвод, исключить отбирание подвод, рабочего скота, взимание контрибуций, чрезвычайный налог проводить только по особому разрешению. Отменялись приказы РВС Южного фронта об организации полковых трибуналов, о конфискации у казаков повозок с лошадьми. Предписывалось своевременно расплачиваться за конфискуемое имущество[60].
Здравый смысл начал пробивать себе дорогу, однако слишком поздно. Линия мартовского (1919 г.) Пленума ЦК партии в отношении казачества практически оказалась сорванной, что еще больше оттолкнуло широкие массы казаков во враждебный лагерь. Вешенское восстание опрокинуло успешно начавшееся в январе 1918 г. наступление частей Красной Армии на Южном фронте, приковав их к себе. Этим немедленно воспользовался Деникин, развивший контрнаступление по широкому фронту в направлении Донбасса, Украины, Крыма, Верхнего Дона и Царицына. Возможности политико-экономического урегулирования отношений с казаками, использовавшиеся крайне непоследовательно и без должной энергии, теперь и вовсе иссякли. Решение вопроса целиком переместилось в плоскость военную. Ликвидация казачьего восстания была поручена командующему 9-й армии П.Е. Княгницкому; для этого создана экспедиционная группа войск.
20 апреля глава Советского правительства направил телеграмму члену РВС Южного фронта Г.Я. Сокольникову: «Я крайне обеспокоен замедлением операций против донецкого бассейна и Ростова. Ускорение необходимо... Верх безобразия, что подавление восстания казаков затянулось. Отвечайте подробно»[61].
Через два дня, ссылаясь на ответ Сокольникова, Ленин писал Антонову-Овсеенко: «Деникин в Донбассе великолепно использовал отсрочку, укрепился и собрал более свежие силы, чем наша. Опасность громадная». Далее он требовал развить наступление со стороны Украины и взять Таганрог и Ростов[62]. 24 апреля Ленин дважды возвращается к казачьей проблеме. В телеграмме Сокольникову он подчеркивал: «Во что бы то ни стало надо быстро ликвидировать, и до конца, восстание. От Цека послан Белобородов. Я боюсь, что Вы ошибаетесь, не применяя строгость, но если Вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно. Нельзя ли обещать амнистию и этой ценой разоружить полностью? Отвечайте тотчас. Посылаем еще двое командных курсов»[63]. В другом документе, посланном украинским руководителям, Ленин настоятельно требовал: «Изо всех сил и как можно быстрее помочь нам добить казаков и взять Ростов хотя бы ценой временного ослабления на западе Украины, ибо иначе грозит гибель»[64].
Телеграфная эта бомбардировка Киева и РВС Южного фронта дела вперед не продвинула. Поэтому 6 мая Ленин вновь обращается к Сокольникову и Колегаеву: «Промедление с подавлением восстания прямо-таки возмутительно... необходимо... вырвать с корнем медлительность. Не послать ли еще добавочные силы чекистов?.. Проволочка с восстанием нетерпима»[65]. Через два дня к руководителям Украины обратились от имени ЦК РКП(б) Ленин, Сталин и Крестинский: «Поймите, что без быстрого взятия Ростова гибель революции неминуема»[66].
Приказом Троцкого создавался экспедиционный корпус во главе с Т.С. Хвесиным со штаб-квартирой в Богучаре. На помощь командиру прикомандировывался опытный генштабист Перемытое. Хвесин обязывался перегруппировать войска и сосредоточить их в кулак «вместо бессмысленного окружения (повстанцев. — А.К.) тонкой лентой», укрепить партячейки, создать заградительные отряды из коммунистов. Корпусу придавались 6 автоброневиков[67].
15 мая Ленин телеграфировал Троцкому: «Очень рад энергичным мерам подавления восстания»[68]. А 24 мая он счел необходимым выступить с докладом на заседании СНК о проекте декрета об уравнении казачьего населения в правах со всем трудовым населением РСФСР. Правительство обратилось с просьбой в Казачий отдел ВЦИК вместе с Нарком-юстом подготовить проект «соответствующих мероприятий по поводу декрета об административном устройстве казачества в Донской и Оренбургской областях»[69]. Через два дня СНК обсудил вопросы о плане призыва в Красную Армию донских и оренбургских казаков и о ходе переселения на Дон[70].
Казалось, что все уже готово. И 25 мая Троцкий приказал приступить к ликвидации казачьего восстания: «Солдаты, командиры, комиссары карательных войск! Подготовительная работа закончена. Все необходимые силы и средства сосредоточены. Ваши ряды построены. Теперь по сигналу— вперед... никакой пощады станицам, которые будут оказывать сопротивление. Милость только к тем, кто добровольно сдаст оружие и перейдет на нашу сторону. Против помощников Колчака и Деникина— свинец, сталь и огонь. Советская Россия надеется на вас, товарищи солдаты. В несколько дней вы должны очистить Дон от черного пятна измены. Пробил последний час. Все, как один, вперед!»[71]
И 28 мая в 10 утра экспедиционный корпус перешел в наступление. ЦК РКП (б) обязал правительство Украины оказать всемерную помощь Южному фронту[72]. Но 29 мая на Украине поднял восстание Н. Махно, исключив возможность переброски оттуда сил. В те же дни перешел в наступление Деникин. 30 мая его войска захватили Миллерово и устремились на Вешенскую. Троцкий, по-видимому охваченный смятением, перестал информировать Москву. Ленин не понимал, в чем дело. 30 мая, получив кое-какие вести, запрашивал его: «Крайне поражен Вашим молчанием в такой момент, когда, по сведениям, хотя и не совсем проверенным, прорыв на миллеровском направлении разросся и приобрел размеры почти совершенно непоправимой катастрофы. Какие же приняты меры, чтобы помешать противнику соединиться с повстанцами?»[73]
1 июня Троцкий прислал успокоительную телеграмму: «Миллеровский прорыв... отнюдь не имеет катастрофического характера», вина лежит на 16-й дивизии. Ликвидация поручена начдиву 33-й, подчиненного экспедиционным войскам. В его распоряжение переданы бригада его дивизии, курсанты Самары, Саратова и Симбирска, местные батальоны и коммунистические роты. «Полагаю, — продолжал предреввоенсовета, — что этого достаточно... В самом крайнем случае можно было бы снять с экспедиционного фронта вторую бригаду 33-ей дивизии. Командэксвойск дано указание всеми мерами ускорить движение эксвойск с Юга на Север, чтобы только после овладения главными очагами восстания выделить часть эксвойск на Миллеровскую... Сейчас весь вопрос в том, насколько способны к операциям 9 и 8 армии, к выяснению чего приступаю»[74].
В это же время Ленин обращает внимание на недостаточность одних военных методов в отношении казачества. Полагая, что ликвидация мятежа— дело ближайших дней, он обращает внимание на необходимость переноса акцента на политико-экономические средства. В направленной им 3 июня Реввоенсовету Южного фронта телеграмме говорилось: «Ревком Котельниковского района Донской области приказом 27 упраздняет название "станица", устанавливая наименование "волость", сообразно с чем делит Котельниковский район на волости.
В разных районах области запрещается местной властью носить лампасы и упраздняется слово казак.
Обращаем внимание на необходимость быть особенно осторожными в ломке таких бытовых мелочей, совершенно не имеющих значения в общей политике и вместе с тем раздражающих население. Держите твердо курс в основных вопросах и идите навстречу, делайте поблажки в привычных населению архаических пережитках.
Ответьте телеграфно»[75].
Такое указание имело большое значение, потому что многие деятели тогда еще по-прежнему делали главную ставку исключительно на силу. Член ВЦИК и комиссар той самой 16-й дивизии, фронт которой прорывал противник, Г. Мясников в те дни сообщал в президиум ВЦИК: «Тов. Сырцов при мне говорил, что ликвидация повстанцев началась и скоро закончится, — это неверно. Повстанческий фронт расширяется, у повстанцев действия согласованы с Деникиным: они движутся на юг, а Деникин — на север. Только после ликвидации повстанческого фронта может наступить момент перелома в нашу сторону». Резервов же в 8, 9 и 10-й армиях нет и пополнений не поступает, прорыв к Ростову невозможен. Приходится тревожиться за судьбу Южного фронта и «вместо близкой победы над донской контрреволюцией думать о другом — менее отрадном: как бы нам дотянуть до зимы, до этого верного союзника, который снова положит предел маневрированию гибкого противника»[76].
В общем-то так и получилось. К 5 июня вешенские повстанцы и части белогвардейского прорыва соединились. Не зная об этом, Ленин требовал еще 5 июня от Троцкого: «Торопите Сокольникова с ликвидацией восстания»[77].
Но это было уже нереальным делом. Деникин, получив значительное подкрепление, развил мощное наступление на всех важнейших направлениях. Отступая, Южный фронт понес громадные потери, только одних орудий — около 200 к концу июня[78].
Осмысливая причины поражений, советское руководство стало понимать, что основу сил Деникина составляют белые добровольцы (Добровольческая армия) и казаки. Именно террористическая политика большевиков в отношении казачества толкала его на борьбу против советской власти, к поддержке Деникина. Нужно было не только менять отношение к казачеству, но и стратегию борьбы на Южном фронте. До этого высшее командование стремилось лишить Деникина главных его баз путем прямого нанесения ударов от Волги на Дон и Кубань. Пусть Деникин, считалось, зарывается головой к Москве, а Красная Армия тем временем разметает его тыл и возьмет его голыми руками. На деле же такой план ставил казачество перед необходимостью защитить себя на собственной земле, и в тылу Деникин имел прочную опору. При всех противоречиях, раздиравших ее, она тем не менее питала его живой силой и дала ему возможность прорваться далеко на Север[79].
Стремясь нейтрализовать главную силу Деникина, Троцкий выдвинул план отсечения казаков от «добровольцев». Он предлагал сосредоточить основные силы Красной Армии против Добровольческой армии, изменить главное направление удара — наносить его не с Волги на Кубань, а от Воронежа на Харьков и Донбасс. В таком случае казаки не затрагивались и оставались сами по себе, на своих местах, «чтобы охранять свои границы от чужаков». «Вопрос о казачестве, — писал Троцкий, — оставался бы самостоятельной задачей, не столько военной, сколько политической». Этот план строился на учете взаимоотношений крестьян и рабочих, с одной стороны, и казаков — с другой. Он натолкнулся на противодействие и поначалу не был принят большинством[80].
13 августа вопрос о казачестве встал на объединенном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б). Ленин выступил с сообщением о воззвании к казакам[81]. 16 августа оно было опубликовано за подписями В.И. Ленина, М.И. Калинина, А.В. Аванесова, М.Я. Макарова, Ф. Степанова. Правительство заявляло, что оно «не собирается никого расказачивать насильно, оно не идет против казачьего быта, оставляя трудовым казакам их станицы и хутора, их земли, право носить, какую хотят, форму (например, лампасы)»[82].
Самовольное выступление казачьего корпуса Миронова 24 августа из Саранска на фронт послужило своеобразным катализатором, ускорившим разработку новой политики по отношению к казачеству. 28 августа решением РВС Южного фронта был упразднен скомпрометировавший себя Граж-данупр и создан временный Донисполком во главе с Медведевым[83]. Состоявшееся в Балашове совещание под руководством Троцкого выдвинуло «на первый план» и наметило «широкую политическую работу в казачестве»[84]. Важнейшее место в цепи намечавшихся мер заняли «Тезисы о работе на Дону», отражавшие начало перемен и политики РКП (б) по казачьему вопросу в новых условиях. Автором их был Троцкий. 18 сентября объединенное заседание Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б), рассмотрев состав Донисполкома, утвердило и этот документ. 30 сентября его опубликовал шестой номер «Известий ЦК ВКП(б)».
Десять пунктов этого документа раскрывали существо наметившихся изменений в советской политике в отношении к казакам. «Мы, —гласил первый тезис, —разъясняем казачеству словом и доказываем делом, что наша политика не есть политика мести за прошлое. Мы ничего не забываем, но за прошлое не мстим. Дальнейшие взаимоотношения определяются в зависимости от поведения различных групп самого казачества».
Далее указывалось: «Критерием в наших отношениях к различным слоям и группам донского казачества в ближайший период будет не столько непосредственная классовая оценка разных слоев (кулаков, середняков, бедняков), сколько отношение различных групп самого казачества к нашей Красной Армии. Мы возьмем под свое решительное покровительство и вооруженную защиту те элементы казачества, которые делом пойдут нам навстречу. Мы дадим возможность оглядеться и разобраться тем слоям и группам казачества, которые настроены выжидательно, не спуская в то же время с них глаз.
Мы будем беспощадно истреблять все те элементы, которые будут прямо или косвенно оказывать поддержку врагу и чинить затруднения Красной Армии».
Казачество заверялось, что советская власть пресечет грабежи, насилия, окажет помощь пострадавшим от белых, исключит приневоливание к коммунам, привлечет в органы власти местное население, включая и казаков, будет широко разъяснять идеи и задачи коммунистической партии, истреблять белогвардейские гнезда[85].
Прорыв Деникина к Туле потребовал и более решительного поворота в отношениях с казачеством. Соображения такого порядка продиктовали и разрешение вопроса о судьбе Миронова и его товарищей, приговоренных к расстрелу. 10 октября 1919 г. Л.Д. Троцкий телеграфировал И.Т. Смилге: «1. Я ставлю в Политбюро Цека на обсуждение вопрос об изменении политики к донскому казачеству. Мы даем Дону, Кубани полную автономию, наши войска очищают Дон. Казаки целиком порывают с Деникиным. Должны быть созданы соответственные гарантии. Посредниками могли бы выступать Миронов и его товарищи, коим надлежало бы отправиться в глубь Дона. Пришлите Ваши письменные соображения по этому вопросу одновременно с отправкой сюда Миронова и других.
2. В целях осторожности Миронова сразу не отпускать, а отправить под мягким, но бдительным контролем в Москву. Здесь вопрос о его судьбе сможет быть разрешен в связи с поднятым выше вопросом»[86].
15 октября Политбюро ЦК РКП(б), в работе которого участвовали Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев, Крестинский, Калинин и Серебряков, постановив «Тулы, Москвы и подступов к ним не сдавать», предписало Юго-Восточному фронту перейти к обороне с задачей не позволить Деникину соединиться с уральскими казаками и освободившуюся часть живой силы перебросить на Южный фронт[87]. Через восемь дней, 23 октября, Политбюро рассмотрело вопрос о Миронове. Постановление гласило:
«1) Миронова от всякого наказания освободить.
2) Ввести его в состав Донисполкома. Ввиду того, что настоящее постановление принято двумя голосами (Каменева, Ленина) против Крестинского, предлагавшего назначить Миронова на командную должность, при воздержавшемся Калинине, поручить т. Крестинскому выяснить по телефону мнение Троцкого. До переговоров с Троцким постановления в исполнение не приводить.
3) Освободить от наказания остальных осужденных по делу Миронова, поручив Смилге как проведение этого в жизнь, так и распределение помилованных по различным войсковым частям и советским организациям.
4) Ввиду заявленного Мироновым тов. Дзержинскому желания вступить в Коммунистическую партию признать, что он может войти в партию лишь обычным порядком, т.е. пробыв сначала не менее трех месяцев сочувствующим, причем по истечении стажа вопрос об окончательном приеме в партию должен рассматриваться в ЦК»[88].
26 октября Политбюро ЦК РКП (б) решило издать обращение Миронова к донским казакам. Обсудив предложение Троцкого не ограничиваться введением Миронова в Донисполком и дать ему командное назначение на Юго-Восточном фронте, Политбюро постановило ввести его пока только в Донисполком[89].
Воззвание Миронова к донским казакам гласило: «Я обращаюсь к вам, донские казаки, как бы пришедший с того света: Остановитесь! Опомнитесь! Задумайтесь, пока не поздно, пока не все потеряно, пока можно еще найти путь к миру с трудящимися русского народа. Не для нынешнего дня, не для себя вы должны найти мир, а для будущих далеких дней, для своего потомства, для своих детей и внуков. Не готовьте им таких ужасов, какие пережили сами. То, за что борется трудящийся народ, неизбежно. Этого не остановить никакому генералу, ни помещику, ни капиталисту...
Они будут жестоко разбиты. А вместе с ними и вы, казаки, если будете их поддерживать, за них сражаться. Так не обрекайте же, донские казаки, себя, своего имущества, своих детей на это истребление. Это сейчас в вашей воле...
Я торжественно заявляю, что те ужасы, которые были на Дону, больше не повторятся. Председатель Реввоенсовета Республики в заявлении от 16 сентября 1919 года объявил об изменении политики на Дону, о забвении всего того, что там было, о терпеливом и любовном отношении к оставшимся на Дону трудовым казакам и их семействам, о строгом контроле над политическими работниками и об очищении коммунистической партии от негодных элементов, втершихся в нее с провокационными намерениями...
Братья-станичники! Я глубоко верю, что голос наболевшей души моей о ваших страданиях вы услышите, поймете и, покинув генерала Деникина, уйдете в ряды Красной Армии, где вы будете охотно приняты.
Я не могу умолчать и перед офицерским составом деникинской армии... Опомнитесь, остановитесь и вы! Вами уже достаточно пролито крови, чтобы с ужасом отвернуться от ее луж. Вы виноваты в этой крови и всех ужасах, пережитых Доном... Граждане офицеры, кровавое дело начинали вы...
КазакУсть-Медведицкой станицы — Ф. Миронов»[90].
Призыв популярнейшего среди казаков деятеля сыграл громадную роль.
Трагедия казаков, трагедия всего народа, перенесшего острейшую гражданскую войну, подходила к концу. На I Всероссийском съезде казаков, состоявшемся в Москве в марте 1920 г., Ленин говорил: «И если что решило исход борьбы с Колчаком и Деникиным в нашу пользу, несмотря на то, что Колчака и Деникина поддерживали великие державы, так это то, что в конце концов и крестьяне, и трудовое казачество, которые долгое время оставались потусторонниками, теперь перешли на сторону рабочих и крестьян, и только это в последнем счете решило войну и дало нам победу»[91].
А. И. Козлов
1 Шолохов МЛ. Собр. соч.: В 8т. М., 1980. Т. 8. С. 31.
2 ГАРФ (б.ЦГАОР). Ф. 1235. Оп. 82. Д 15. Ч. 1. Л. 174-177; Т р и ф он о в Ю. Отблеск костра. Старик. Исчезновение. М., 1988. С. 522-523.
3 Цит. по: Л о с е в Е. Миронов. М., 1991. С. 323-324.
4 Трифонов Ю.Указ. соч. С. 519, 520; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 82. Ч. 1.Л. 172-173.
5 Венков А Печать сурового исхода. Ростов н/Д, 1988. С. 80.
6 Шолохов М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 30-32.
7 Там же. С. 31-32.
8 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 11. С. 163.
9 Там же. С. 162.
10 Сталин И.В. Собр. соч.: В 13 т. М„ 1946-1949, 1951 гг. Т. 4. М, 1947. С. 124.
11 Там же. С. 285-286.
12 Там же. С. 287.
13 Берз Л.И., Хмелевский К.А. Героические годы. Ростов н/Д, 1964. С. 246-248.
14 Спирин Л.М. Классы и партии в гражданской войне в России. М., 1968. С. 322-324.
15 Гура В.В. Как создавался «Тихий Дон». М., 1980. С. 374.
16 История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1968. Т. 3, кн. 2. С. 358.
17 Там же. С. 301.
18 Ленин В.И. Поли, собр.соч. Т. 50. С. 480. Примеч. 343. Подчеркнуто мною. — А.К.
19 См.: Спирин Л.М. Указ. соч. С. 322.
20 Там же. С. 323.
21 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 177.
22 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 159.
23 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 178.
24 Там же. С. 177.
25 Там же. С. 178.
26 Переписка Секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями (январь— март 1919 г.). Сб. документов. М., 1971. С. 229.
27 Там же. С. 223-224.
28 Там же. С. 230.
29 Там же. С. 34.
30 Там же. С. 36.
31 Там же. С. 48.
32 Российский государственный военный архив (б. ЦГАСА). Ф. 1304. Оп. 1. Д. 631. Л. 83. (Далее: РГВА)
33 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 148.
34 Борьба за власть Советов на Дону: Сб. документов. Ростов н/Д 1957. С. 412.
35 Партархив Ростовской области. Ф. 910. Оп. 3. Д 670. Л. 1. (Далее: ПАРО); Венков А. Указ. соч. С. 74.
36 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 155.
37 Переписка Секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями (июнь— июль 1919 г.). Сб. документов. М., 1974. С. 77; цит. по: Венков А. Указ. соч. С. 68 — 69.
38 ПАРО. Ф. 12. Оп. 23. Д. 51. Л. И.
39 Там же.
40 РГВА. Ф. 1304. Оп. 1. Д. 631. Л. 83.
41 ПАРО. Ф. 2584. Оп. 1. Д. 146. Л. 6.
42 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 256.
43 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 268.
44 Там же. Т. 38. С. 246.
45 См.: Венков А. Указ. соч. С. 76.
46 РГВА. Ф. 100. Оп. 3. Д. 100. Л. 17/18; Венков А Указ. соч. С. 108, 109.
47 Изв. ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 160. 48 История КПСС. Т. 3, кн. 2. С. 357, 358.
49 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 4. Д 21. Л. 7; Т р и ф о н о в а О.Р. О времени и о судьбе. //Трифонов Ю. Указ. соч. С. 521.
50 Венков А. Указ. соч. С. 107.
51 Переписка Секретариата ЦК РКП(б)... (июнь — июль 1919 г.). С. 639, 640.
52 Л е н и н В.И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 266.
53 Там же. Т. 50. С. 296.
54 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 65. А 34. Л. 163 - 165; В е н к о в А Указ. соч. С. 124, 125.
55 Декреты Советской власти. М., 1971. Т. V. С. 97, 98.
50 Переписка Секретариата ЦК... (июнь — июль 1919 г.). С. 640.
57 Там же. С. 640, 641.
58 РГВА.Ф. 1304. Оп. 4. Д. 46. Л. 10; Трифонова О.Р. Указ, соч. С. 518, 519.
59 Бумаги Троцкого. The Trotsky papers. 1917—1922. London-Paris, 1964. Vol. 1. P. 360.
60 РГВА. Ф. 1304. On. 1. Д 83; Трифонова О.Р. Указ. соч. С. 521.
61 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 283.
62 Там же. С. 286, 287.
63 Там же. С. 289-290.
64 Там же. С. 290.
65 Там же. С. 306.
66 Бумаги Троцкого. Указ. соч. Т. 1. С. 406.
67 Там же. С. 442, 424.
68 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 312. 69 Владимир Ильич Ленин: Биографическая хроника. М., 1976. Т. 7. С. 227. (Далее: Биохроника В.И. Ленина).
70 Там же. С. 231.
71 РГВА. Ф. 100. Оп. 3. Д 192. Л. 277; Венков А Указ. соч. С. 168, 169.
72 Биохроника В.И. Ленина. Т. 7. С. 238.
73 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 329.
74 Бумаги Троцкого. Указ. соч. Т. 1 . С. 498.
75 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 387.
76 Переписка Секретариата ЦК РКП(б)... (июнь — июль 1919 г.). С. 644.
77 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 50. С. 342.
78 Бумаги Троцкого. Указ. соч. Т. 1. С. 576.
79 См.: Троцкий Л. Моя жизнь. Берлин, 1930. Т. II. С. 187, 188.
80 Там же. С. 188, 189.
81 Биохроника В.И. Ленина. Т. 7. С. 446.
82 Декреты Советской власти. М., 1973. Т. VI. С. 25-28.
83 РГВА. Ф. 100. Оп. 1. Д. 6. Л. 55.
84 ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 84. Д. 4. Л. 106.
85 Борьба за власть Советов на Дону. Ростов н/Д, 1957. С. 464-467.
86 Бумаги Троцкого. Указ. соч. Т. 1. С. 684.
87 Там же. С. 688, 690.
88 Там же. С. 726.
89 Там же. С. 738.
90 Голос трудового казачества. 1920. № 1. С. 8 —9; Трифонов а О.Р. Указ. соч. С. 524 - 526.
91 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 183.
Козлов А.И. Расказачивание: Дон, 1919 год // Судьбы российского крестьянства. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1995. - С. 162-192.