В 1945 г. с разгромом блока фашистских агрессоров и поражением общего врага исчезла основа антигитлеровской коалиции. В короткий срок реальностью стало противостояние между СССР и западными державами, проявившееся в форме холодной войны, т.е. острой военно-политической конфронтации, чреватой кризисами и конфликтами. При этом ни та, ни другая сторона — речь идет главным образом об СССР и США — не проявила готовности осознать и принять реальности послевоенного мира, приспособить к ним свой политический курс. Более того, опыт минувшей войны привнес в представления лидеров держав-победительниц гипертрофированную ставку на военную силу как инструмент решения социально-политических, территориальных и иных международных проблем.
Весьма характерна для того времени раздраженная реплика Сталина: «Папа римский... папа римский! А сколько у него дивизий?». Аналогичным образом мыслили и за океаном. Правительство США неоднократно давало понять, что обладает монополией на ядерное оружие и сознает слабые стороны Советской Армии. 21 августа 1945 г. французские дипломаты сообщали из Вашингтона в Париж министру иностранных дел Ж. Бидо: «Что ни говори, Россия вышла из этой войны в состоянии усталости. Контакты, которые американские власти в Германии имели с советскими войсками, убедили их в бесспорном превосходстве армии Соединенных Штатов. Все чиновники, побывавшие в Потсдаме, вернулись обуреваемые той же идеей. У русских есть люди, но им не хватает техники».
Сталина это не очень смущало. Он и его окружение считали, что время работает на СССР. Советские лидеры исходили из уверенности в неизбежности нового экономического кризиса на Западе, прежде всего в США. В этих условиях важнейшей целью сталинского руководства было укрепление международно-политического положения СССР, в первую очередь установление контроля за советской сферой влияния. Контроль призван был решить несколько задач: обеспечить безопасность СССР, увеличить его вес в международных делах, не допустить чрезмерного усиления позиций Великобритании и США. С учетом этих обстоятельств оценивались и общие решения союзников о послевоенном устройстве. В.М. Молотов в беседе с Г. Димитровым в августе 1945 г. так расценивал решения Потсдамской конференции, в частности касавшиеся Болгарии и Балкан: «В основном эти решения выгодны нам. Фактически признается за нами эта сфера влияния».
Одновременно Москва стремилась расширить свое влияние в Германии, прежде всего в советской зоне оккупации. Имелось в виду, что реализация решений союзников о денацификации, демилитаризации и демократизации Германии должна укрепить политические силы, ориентировавшиеся на СССР. Советское руководство добивалось осуществления германских репарационных поставок в СССР, выдвигало требование советского участия в международном контроле над Руром. Именно поэтому Москва негативно реагировала на американский проект договора о разоружении Германии, предложенный в сентябре 1945 г. Советская сторона пришла к выводу, что проект преследует цель быстрейшего окончания военной оккупации Германии и ограничивается демилитаризацией Германии, игнорируя важнейшие предпосылки ее экономического разоружения и демократизации. В частности, маршалы ПК. Жуков и В.Д. Соколовский совместно с политическим советником советской военной администрации в Германии (СВАТ) В.В. Семеновым писали в наркомат иностранных дел, что «в настоящий момент мы вовсе не заинтересованы в том, чтобы пойти в какой-либо степени навстречу эвентуальным попыткам американцев поскорее покончить с оккупацией Германии»[1].
Вашингтон был обеспокоен курсом Кремля на советизацию Восточной Европы. В этой связи весной 1947 г. правительственные ведомства США начали изучать возможности американской финансово-экономической помощи Европе. В мае заместитель государственного секретаря Д. Ачесон публично заявил о необходимости срочной американской помощи объединению европейских государств, которые, по его словам, сами предпримут все меры для своего восстановления. «Это необходимо, если мы стремимся сохранить наши собственные свободы и наши собственные демократические институты. Этого требует наша национальная безопасность», — подчеркивал Ачесон.
Толчком, ускорившим принятие решения, стал доклад заместителя государственного секретаря У. Клейтона, вернувшегося в конце мая из поездки по Европе. Американский дипломат нарисовал впечатляющую картину бедственного положения европейцев в условиях надвигавшегося кризиса. Отмечая колоссальный платежный дефицит основных стран капиталистической Европы, он предостерегал: «Крушение Европы будет иметь драматические последствия для мира во всем мире, оно неминуемо и катастрофически отразится на американской экономике»[2].
Ситуация в Европе действительно была тревожной и нестабильной. В Восточной Европе еще только складывалась система стран народных демократий, СССР устанавливал все более жесткий контроль над этой частью континента. В Западной Европе наблюдались симптомы возможного экономического кризиса, нарастала социальная напряженность. Миллионы людей оказались без работы, голодали и мерзли суровой зимой 1946/47 г. Ухудшение экономического положения порождало чувство безнадежности и отчаяния.
5 июня 1947 г. госсекретарь США Дж. Маршалл выступил в Гарвардском университете с программной речью, которая стала исходным пунктом комплекса экономических и политических мер, известных под названием «план Маршалла». Поскольку этот документ на русском языке до сих пор не опубликован, кратко остановимся на его содержании.
Охарактеризовав тяжелую экономическую ситуацию Европы и отметив необходимость крупных закупок европейцами продовольственных и других товаров в Соединенных Штатах, Маршалл выразил готовность правительства США «сделать все возможное, чтобы вернуться к нормальному экономическому положению, без которого не может быть ни политической стабильности, ни прочного мира. Наша политика, — подчеркнул он, — направлена не против какой-либо страны или доктрины, а против голода, нищеты, отчаяния и хаоса».
Однако госсекретарь тут же предупредил, что правительства, политические партии или группы, которые попытаются использовать в своих политических целях экономическую ситуацию в Европе, будут встречать сопротивление Соединенных Штатов. Основным условием американской помощи должно было стать наличие «определенного соглашения между европейскими странами в отношении их потребностей... и того участия, которое примут сами эти страны в восстановлении Европы». По словам Маршалла, инициатива должна была исходить от Европы, США только предлагали свою помощь в выработке европейской программы реконструкции и в ее осуществлении.
Основными целями плана Маршалла являлись стабилизация социально-политической ситуации в Западной Европе, включение Западной Германии в западный блок и уменьшение советского влияния в Восточной Европе. На совещании у госсекретаря США было решено, что страны Восточной Европы смогут принять участие в программе восстановления Европы, если откажутся от ориентации их экономики почти исключительно на Советский Союз в пользу широкой европейской интеграции. Предполагалось использовать сырьевые ресурсы Восточной Европы для восстановления западной части континента. Фактически план был представлен таким образом, что участие в нем Советского Союза и стран Восточной Европы выглядело весьма проблематичным.
18 июня У. Клейтон отметил на пресс-конференции, что СССР не входит в категорию стран, страдающих от долларового дефицита. Он подчеркнул, что до войны Россия, наоборот, экспортировала продовольствие, ткани, уголь, горючее. По мнению Клейтона, «СССР должен был внести свой вклад в реконструкцию европейской экономики, в особенности стран, расположенных непосредственно к западу от его границ».
Скептически к участию СССР в осуществлении плана Маршалла относились и правящие круги Великобритании. По сообщению французского агента, личный секретарь министра иностранных дел Великобритании Э. Бевина выражал сомнения: согласится ли Советский Союз на полную и откровенную публикацию данных о своей экономике; позволит ли СССР комиссиям зарубежных экспертов изучать на месте условия реализации плана Маршалла. Общий вывод был пессимистическим: «либо отказ СССР участвовать в реализации плана Маршалла; либо согласие в принципе, которое впоследствии натолкнется на серьезные трудности по вышеуказанным причинам...»[3].
Тем не менее Э. Бевин и министр иностранных дел Франции Ж. Бидо согласились сыграть основную роль в обсуждении инициативы Маршалла с Советским Союзом. Они предложили созвать 27 июня 1947 г. в Париже совещание министров иностранных дел Великобритании, Франции и СССР для консультаций. Готовясь к совещанию, Бидо предупреждал посольство Франции в Лондоне: «Вместе с тем важно не создавать ощущения, что мы сговариваемся исключительно с Западом относительно предложения, которое сделано нам господином Маршаллом». В публичных заявлениях Бидо и Бевин выражали заинтересованность в привлечении СССР к осуществлению плана Маршалла, но в то же время каждый из них заверял американского посла в Париже Дж. Кэффери, что надеется на «отказ Советов сотрудничать»[4].
В Москве первоначально восприняли предложение Маршалла с интересом, увидев в нем возможность получения американских кредитов для послевоенного восстановления Европы. Министр иностранных дел СССР В.М. Молотов дал своим сотрудникам указание обстоятельно готовиться к обсуждению плана Маршалла. 21 июня 1947 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило положительный ответ советского правительства на предложения британского и Французского правительств провести совещание министров иностранных дел трех держав в Париже[5].
Серьезность советских намерений подтверждает и телеграмма, направленная 22 июня 1947 г. советским послам в Варшаву, Прагу и Белград. Послы должны были передать руководству своих стран следующее: «Мы считаем желательным, чтобы дружественные союзные страны, со своей стороны, проявили соответствующую инициативу по обеспечению своего участия в разработке указанных экономических мероприятий и заявили свои претензии, имея в виду, что некоторые европейские страны (Голландия, Бельгия) уже выступили с такими пожеланиями[6].
В то же время в советских официальных кругах звучали голоса недоверия и предостережения. Так, академик Е.С. Варга в докладной записке Молотову от 24 июня утверждал: «Решающее значение при выдвижении плана Маршалла имело экономическое положение США. План Маршалла должен был в первую очередь явиться оружием смягчения очередного экономического кризиса, приближение которого уже никто в США не отрицает».
Варга уверял, что в основе плана Маршалла лежали экономические расчеты правящих кругов США: «Американская финансовая олигархия и американские политики ищут средства для смягчения предстоящего экономического кризиса. Таким средством является продажа излишних (в условиях капитализма) товаров за границей, не покупая одновременно на соответствующие суммы товаров из-за границы. Таким образом США в собственных интересах должны дать гораздо больше кредитов, чем они давали до сих пор, чтобы освободиться от лишних товаров внутри страны, даже если заранее известно, что часть этих кредитов никогда не будет оплаченной».
Исходя из рассуждений о грядущем экономическом кризисе в США, Варга делал вывод: «Смысл плана Маршалла на этом фоне следующий. Если уж в интересах самих США нужно отдать за границу американские товары на много миллиардов долларов в кредит ненадежным должникам, то нужно постараться извлечь из этого максимальные политические выгоды»[7].
Записка Варги была направлена Молотовым членам Политбюро Сталину, Берии, Жданову, Микояну, Маленкову, Вознесенскому, а также заместителям министра иностранных дел Вышинскому и Малику. Надо полагать, она сыграла свою роль в определении позиции Советского Союза к плану Маршалла. Уверенность в приближении глубокого экономического кризиса на Западе позволяла советскому руководству рассчитывать на скорое изменение всей международной ситуации в пользу СССР.
Резко негативно оценивал план Маршалла и посол СССР в США Н.В. Новиков, который подчеркивал политический аспект американской инициативы. В телеграмме Молотову от 24 июня Новиков утверждал: «При этом основные цели внешней политики США, составляющие существо "доктрины Трумэна", — приостановка демократизации стран Европы, стимулирование противостоящих Советскому Союзу сил и создание условий для закрепления позиций американского капитала в Европе и Азии — остаются без существенных изменений. Внимательный анализ "плана Маршалла" показывает, что в конечном итоге он сводится к созданию западноевропейского блока как орудия американской политики... Таким образом, "план Маршалла" вместо прежних разрозненных действий, направленных к экономическому и политическому подчинению европейских стран американскому капиталу и созданию антисоветских группировок предусматривает более обширную акцию, имея в виду решить проблему более эффективным способом»[8].
Советское руководство всячески противодействовало усилению экономического и политического влияния США в Европе, созданию западного блока. Москва решительно отвергала любой международный контроль по отношению к экономике СССР и стран Восточной Европы. Вместе с тем Советский Союз был заинтересован в американских кредитах для послевоенной реконструкции. Бывший сотрудник секретариата Молотова посол В.И. Ерофеев так охарактеризовал позицию советского руководства: «Надо было согласиться на это предложение и попробовать, если не совсем устранить, то максимально сократить все отрицательные черты, добиться, чтобы они не навязывали нам каких-то условий. Короче говоря, что-то вроде ленд-лиза. Молотов был как раз сторонником такого подхода»[9].
Однако для американской стороны подобный вариант был совершенно неприемлемым. Клейтон во время переговоров с британскими руководителями 25 июня 1947 г. Решительно возражал против любого упоминания самого термина «ленд-лиз» в подготовленном меморандуме.
Отношение советского руководства к плану Маршалла было изложено в директивах советской делегации на встрече министров иностранных дел трех держав в Париже[10]. На первый план выдвигалась задача получения информации «о характере и условиях предполагаемой экономической помощи Европе. В частности, советская делегация должна выяснить следующие вопросы: каковы формы, возможные размеры и условия, на которых эта помощь будет предоставлена». В случае отказа британского и французского министров предоставить советской делегации удовлетворительную информацию, директивы предусматривали «предложить совещанию министров запросить правительство США, в какой мере европейские страны могут рассчитывать на экономическую помощь США и об условиях американского кредита (размеры, длительность, процент и др.)...»
Делегации СССР предписывалось исходить из того, что «вопрос об американской экономической помощи европейским странам должен рассматриваться не с точки зрения составления экономической программы для европейских стран, а с точки зрения выявления их экономических потребностей в американской помощи (кредиты, поставки товаров) путем составления заявок самими европейскими странами. При этом делегация не должна допустить, чтобы совещание министров сбивалось на путь выявления и проверки ресурсов европейских стран, отводя такую постановку вопроса тем, что задачей совещания является выяснение заявок европейских стран и возможностей их удовлетворения со стороны США, а не составление экономических планов для европейских стран». В директиве специально подчеркивалось: «При обсуждении любых конкретных предложений, касающихся американской помощи Европе, советская делегация должна возражать против таких условий помощи, которые могли бы повлечь за собой ущемление суверенитета европейских стран или нарушение их экономической самостоятельности».
Советская делегация на парижском совещании министров иностранных дел трех держав последовательно руководствовалась этими директивами, которые, по существу, делали невозможным принятие советской стороной западных предложений о согласовании усилий европейских стран по восстановлению экономики Старого Света. Москва полностью исключала выявление и проверку ресурсов европейских стран, составление ими какой-то общей программы стабилизации европейской экономики, стремясь трактовать предложение Маршалла как возможность получения американских кредитов для послевоенной реконструкции. Кремль предлагал ограничиться выявлением потребностей европейских стран в американской помощи и согласованием заявок, которые в виде запроса следовало направить в Вашингтон. Но такой подход к плану Маршалла был неприемлемым для Запада. Парижское совещание подтвердило, что объединить эти взаимоисключающие позиции невозможно.
В сообщениях из Парижа в Москву В.М. Молотов подчеркивал наличие принципиальной разницы между предложениями СССР и западных держав. В телеграмме, отправленной 29 июня, после второго заседания министров иностранных дел трех держав, он писал: «...Бидо, прикинувшись простачком, сказал, что ему неясно, есть ли какая-либо принципиальная разница между советским и французским проектом. Я на это ответил, что такая разница есть и заключается она в том, что советский проект ограничивает задачи совещания и комитетов, которые могут быть созданы, только обсуждением вопросов, непосредственно связанных с американской экономической помощью Европе, тогда как французский проект предусматривает также составление экономических программ, охватывающих как вопросы, относящиеся к внутренней экономике европейских стран, так и вопросы, касающиеся экономических отношений между ними»[11]. Сущностные расхождения между СССР и США не оставляли шансов на достижение взаимоприемлемых договоренностей.
По донесениям информаторов западных разведывательных служб, советские представители на парижских переговорах были настроены весьма пессимистически. Так, агенты французской разведки на основании сведений, полученных от сотрудников советского посольства в Париже, утверждали: члены советской делегации смирились с тем, что делают «массу никчемной работы» на конференции. «Они считают, что не будет никакого практического завершения совещания, но что оно явится интересной прелюдией к другой конференции, которая состоится уже в этом году, "когда созреют условия". Эта другая конференция будет не чем иным, как встречей Сталин—Трумэн... По мнению советских делегатов, Молотов прибыл с официальной инструкцией вести переговоры, но не брать никаких окончательных обязательств по существу. Отсутствие США представляет серьезное преимущество для СССР, которым он хочет воспользоваться, чтобы разоблачить политическую подоплеку предложения Маршалла: создание европейского блока под руководством англо-французского альянса.
Но в Москве не хотят быть одураченными "дипломатическими иллюзиями", которые представляли бы веру в конкретное желание американцев помочь СССР и странам Центральной Европы на тех же основаниях, что Англии, Франции и Западной Европе. Делегаты считают, что даже если СССР подпишет приемлемое для него общее соглашение, то Вашингтон в течение нескольких месяцев найдет повод для дискриминационного разделения стран, которым предполагается оказывать помощь, и исключения из их числа Советов и славянских стран»[12].
В целом французская разведка довольно верно передавала настроения скептицизма и недоверия советских участников парижского совещания.
Со своей стороны, советские разведывательные службы также получили информацию о намерениях и акциях западных организаторов плана Маршалла. По указанию Сталина рано утром 30 июня заместитель министра иностранных дел СССР Вышинский шифрованной телеграммой передал Молотову сведения, поступившие по линии спецслужб. Со ссылкой на источники информации в Лондоне сообщалось, что в результате встреч заместителя госсекретаря США У. Клейтона с британскими министрами были достигнуты следующие договоренности:
«а) Англия и США согласились, что план Маршалла должен рассматриваться как план реконструкции Европы, а не помощь Европе...
б) Англия и США согласились, что реконструкция Европы может быть осуществлена посредством создания серии функциональных комитетов по углю, стали, транс - порту, сельскому хозяйству и продовольствию, во главе с одним главным комитетом...
в) Всякая организация, созданная для реализации плана Маршалла, должна находиться вне ООН. Это объясняется тем, что Германия не является членом Объединенных Наций;
г) Англия и США считают, что Германия все еще является ключом к европейской экономике. Поэтому она фактически является одной из основ любого плана восстановления континента;
д) ...Англия и Америка будут сопротивляться выплате Советскому Союзу репараций из текущей продукции».
В рассматриваемый период советское руководство имело хорошие источники информации в Лондоне. Результаты бесед Клейтона с британскими руководителями были изложены верно. В ходе первой встречи с членами британского кабинета Клейтон заявил: «Администрация США хочет получить информацию от всех заинтересованных европейских стран относительно того, почему восстановление Европы шло столь медленно, что Европа может сделать для помощи самой себе, сколько времени это займет, какая минимальная помощь со стороны США потребуется Европе, чтобы она вновь встала на ноги». Таким образом, во время визита Клейтона в Лондон была достигнута договоренность об осуществлении плана Маршалла применительно только к Западной Европе, без Советского Союза[13].
В британском меморандуме, суммировавшем результаты англо-американских переговоров, отмечалось, что «администрация США была бы удовлетворена, если бы осуществление плана началось со стран Западной Европы в качестве некоего ядра». Правда, при этом американские и британские руководители выражали надежду, что даже если Советский Союз откажется от участия в осуществлении плана Маршалла, то страны Восточной Европы не последуют его примеру — делался расчет на отрыв этих стран от СССР.
В свете полученной из Москвы информации переговоры Молотова в Париже выглядели бесперспективными и Двусмысленными. Получалось, что американские и британские руководители уже все предрешили, а парижское совещание — лишь прикрытие их двойной игры.
Следует учитывать и то, как болезненно относилась Москва к любым попыткам оттеснить Советский Союз в решении германского вопроса, ущемить его права державы-победительницы, особенно в отношении репараций. Неслучайно в директивах советской делегации четко предписывалось «возражать против рассмотрения на совещании министров вопроса об использовании экономических ресурсов Германии для нужд европейских стран и против обсуждения вопроса об экономической помощи Германии со стороны США»[14]. Поэтому в выступлении на заседании 30 июня Молотов подчеркнул, что в задачу совещания «не входит составление всеобъемлющей программы для европейских стран», а «вопрос о Германии подлежит рассмотрению четырех держав: Великобритании, Франции, СССР, США»[15].
Это заседание подтвердило невозможность достижения согласованных позитивных решений. Оценивая ход работы парижского совещания, Молотов телеграфировал Сталину: «Ввиду того, что наша позиция в корне отличается от англо-французской позиции, мы не рассчитываем на возможность какого-либо совместного решения по существу данного вопроса. Считаю, что англичане и французы заангажированы перед американцами, по согласованию с которыми они требуют выработки общеевропейской экономической программы, дающей возможность вмешиваться во внутренние дела европейских стран, а также в экономические отношения между ними»[16].
2 июля парижское совещание министров иностранных дел трех держав завершилось отказом делегации СССР участвовать в осуществлении плана Маршалла. Думается, тактически это был проигрышный ход. В сентябре 1947 г. Ж. Бидо в беседе с Дж. Бирнсом так оценил действия Молотова: «Признаюсь, я никогда не мог понять причины его поведения. Либо он получил бы часть выгоды, либо, если бы все предприятие провалилось, то он все равно выигрывал бы от того, что никто ничего не получил. Оставаясь с нами, он ничего бы не потерял в любом случае, но он избрал единственный способ действий, при котором он совершенно определенно проигрывал»[17].
Действия советского руководства не являлись случайностью; в них имелась своя логика. Жесткая неконструктивная позиция советской делегации в Париже объяснялась главным образом стремлением не позволить Западу, и в первую очередь США, получить возможности воздействовать на ситуацию в странах Восточной Европы — сфере влияния Советского Союза.
При таком подходе к межгосударственным отношениям (тем более в условиях нараставшей конфронтации двух систем) требовалось сделать все возможное, чтобы не позволить США реализовать их замыслы и усилить влияние в Европе. Молотов в телеграмме Сталину в ночь с 30 июня на 1 июля подытожил впечатления от парижского совещания: «Как Англия, так и Франция находятся в весьма затруднительном положении и не имеют в своих руках серьезных средств для преодоления своих экономических затруднений. Единственная их надежда на Соединенные Штаты, которые требуют от Англии и Франции создания какого-либо общеевропейского органа для облегчения вмешательства Соединенных Штатов как в экономические, так и в политические дела европейских стран. На использование этого органа в своих интересах рассчитывает также Великобритания и, отчасти, Франция». На следующий день Молотов добавил: «По ходу данного совещания можно считать установленным, что Франция целиком вошла в англо-французский фарватер и уже не претендует на ту небольшую самостоятельность по отдельным вопросам, как это было на прежнем совещании»[18].
В день окончания парижского совещания Э. Бевин и Ж. Бидо опубликовали совместное заявление. От имени правительств Великобритании и Франции они пригласили все европейские государства (временно исключая франкистскую Испанию) принять участие в европейской экономической конференции. Предполагалось в кратчайшие сроки создать организацию для выработки согласованной программы европейской реконструкции, которая отразила бы ресурсы и потребности каждого государства. 4 июля официальные приглашения были направлены правительствам 22 стран Европы. Конференцию предлагалось открыть 12 июля 1947 г. в Париже.
СССР отказался участвовать в конференции и повел линию на ее срыв. Утром 5 июля советские послы в столицах ряда европейских государств получили из Москвы указание посетить министров иностранных дел соответствующих стран и сделать им заявление... в котором негативно оценивался план Маршалла. В связи с идеей создания руководящего комитета, который бы составил экономическую программу для европейских стран, в тексте заявления подчеркивалось: «Делегация СССР усмотрела в этих претензиях желание вмешаться во внутренние дела европейских государств, навязать им свою программу, затруднить им сбывать свои излишки туда, куда они хотят, и, таким образом, поставить экономику этих стран в зависимость от интересов США. Понятно, что делегация СССР не могла согласиться с этим. Делегация СССР считает, что прежде всего следовало выяснить реальность кредита, его условия и размеры, потом запросить европейские страны об их потребностях в кредите и, наконец, составить сводную программу из заявок, которые следовало бы, по возможности, удовлетворить за счет кредитов США. При этом европейские страны оставались бы хозяевами своей экономики и могли бы свободно распоряжаться своими ресурсами и их излишками»[19].
Линия Сталина на противодействие реализации плана Маршалла была ясной и последовательной. Открытым оставался вопрос о саботировании англо-французской инициативы. Советский Союз отказался участвовать в намеченном на 12 июля совещании. Должны ли были союзники СССР последовать его примеру? Наиболее четко замыслы Кремля по этому поводу были изложены в телеграмме от 5 июля советскому послу в Белграде. Посла обязывали от имени ЦК ВКП(б) передать И.Б. Тито следующее: «Мы получили сообщение о намерении югославского правительства отказаться от участия в парижском совещании 12 июля, созываемом англичанами и французами. Мы рады, что Вы проявляете твердость в вопросе об американских кабальных кредитах. Однако мы думаем, что все же было бы лучше принять Вам участие в совещании, послать туда свою делегацию и дать там бой Америке и ее сателлитам — Англии и Франции с тем, чтобы помешать американцам единодушно провести их план, а потом уйти с совещания и увести с собой возможно больше делегаций от других стран»[20]. В более мягкой и дипломатичной форме эта позиция ЦК ВКП(б) была сообщена Б. Беруту (Польша), К. Готвальду (Чехословакия), Г. Георгиу-Дежу (Румыния), Г. Димитрову (Болгария), М. Ракоши (Венгрия), Э. Ходжа (Албания) и лидеру коммунистов Финляндии Херте Куусинен.
Глава болгарского правительства Г. Димитров также поддержал решение, принятое в Москве — страны Восточной Европы должны участвовать в конференции и отстаивать на ней советскую концепцию реконструкции Европы. Во время приема у американского политического представителя в Софии 4 июля Димитров в беседе с советским послом С. Кирсановым отметил, что «отказ от участия в конференции таких стран, как Болгария, дал бы основание для обвинения в отсутствии у них самостоятельности в политике»[21].
Инициаторы плана Маршалла со своей стороны стремились привлечь к участию в нем страны Восточной Европы, в первую очередь Польшу и Чехословакию, в расчете ослабить их ориентацию на Советский Союз. 3 июля французский посол в Вашингтоне А. Бонне телеграфировал в Париж: «В государственном департаменте горячо желают, чтобы Польша и Чехословакия согласились на приглашение британского и французского правительства, и насколько возможно будут побуждать их дать этому делу ход».
Вечером 6 июля Молотов передал указания советским послам в Варшаве и Белграде сообщить Беруту и Тито о желательности неофициального приезда в Москву ответственных лиц, «чтобы сговориться по вопросу о парижском совещании заранее и чтобы избежать излишних затруднений в ходе этого совещания»[22].
Однако уже через несколько часов Москва дала отбой. В ночь с 6 на 7 июля советским послам в Белграде, Будапеште, Варшаве, Праге, Софии, Тиране, Хельсинки было направлено указание передать Беруту, Готвальду, Георгиу-Дежу, Димитрову, Ракоши, Тито, Ходжа и Куусинен, что «ЦК ВКП(б) не советует давать ответ англичанам и Французам до 10 июля, так как в некоторых странах друзья (руководители компартий. — М. Н.) высказываются против участия в совещании 12 июля, поскольку СССР в совещании не будет участвовать».
Сталинское руководство колебалось. С одной стороны, хотелось не просто отказаться от участия в парижском совещании, но и сорвать его работу, устроить на совещании скандал, «хлопнуть дверью». С другой — искушение получить американскую экономическую помощь могло оказаться слишком привлекательным для правительств некоторых стран Восточной Европы. Из-за коалиционного состава правительств Польши, Чехословакии, Финляндии и отсутствия абсолютного контроля коммунистов над дипломатическими службами этих стран Москве было трудно диктовать конкретные шаги их представителям на парижском совещании. Так, предполагалось, что Чехословакию на совещании будет представлять ее посол во Франции И. Носек. В связи с этим посол СССР в Париже А.Е. Богомолов обращал внимание советского руководства на то обстоятельство, что посол Носек известен как консерватор во внутренней политике и сторонник западной ориентации — во внешней. К тому же участие стран народной демократии в планируемом совещании весьма затруднило бы пропагандистскую кампанию западноевропейских компартий против плана Маршалла.
В итоге все эти опасения перевесили. В ночь с 7 на 8 июля советские послы в Белграде, Будапеште, Бухаресте, Варшаве, Праге, Софии, Тиране, Хельсинки получили указание немедленно передать Беруту, Готвальду, Георгиу-Дежу, Димитрову, Ракоши, Тито, Ходжа и Куусинен следующую телеграмму ЦК ВКП(б):
«Полученные Советским правительством последние данные о характере парижского совещания от 12 июля выявили два новых обстоятельства. Во-первых, инициаторы совещания англичане и французы не намерены внести какие-либо изменения в свои планы хозяйственного восстановления Европы без учета интересов суверенитета и экономической самостоятельности малых стран. Во-вторых, под видом выработки плана восстановления Европы инициаторы совещания хотят на деле создать западный блок с включением в него Западной Германии.
Ввиду этих обстоятельств ЦК ВКП(б) отменяет свою телеграмму от 5 июля и предлагает отказаться от участия в совещании, то есть не посылать делегаций на совещание.
Мотивы отказа каждая страна может представить по своему усмотрению»[23].
Мотивы решения, принятого в Москве, были изложены в записке А.Я. Вышинского. «Это диктуется уже тем, — писал он, — чтобы участием в этом совещании не создавать ему авторитета и таких условий, которые облегчили бы англо-франко-американские интриги среди участников совещания»[24].
Приняв решение о бойкоте парижского совещания, Москва оказала жесткий нажим на правительства дружественных государств. Так, в отношении Финляндии использовалось то обстоятельство, что СССР еще не ратифицировал мирный договор, и в Хельсинки продолжала действовать Союзная контрольная комиссия. 8 июля заместителю председателя этой комиссии генералу Г.М. Савоненкову было отправлено следующее указание: «Сегодня послана телеграмма посланнику для передачи Куусинен о том, чтобы она добилась от правительства отказа от участия в парижском совещании в связи с планом Маршалла.
Вам поручается повидать премьера Пеккала и с глазу на глаз сказать ему, что Советское правительство ожидает, что Финляндия не будет участвовать в парижском совещании».
Оказанное на правительство Финляндии давление возымело действие — оно отказалось от участия в совещании.
Колебания, проявленные Сталиным 5 — 7 июля, осложнили ситуацию. Если правительства Албании, Болгарии, Венгрии, Польши, Румынии, Югославии и Финляндии послушно выполнили директиву Кремля, то в Праге возникли затруднения. Правительство Чехословакии уже приняло решение участвовать в совещании. Когда временный поверенный в делах СССР в Чехословакии М.Ф. Бодров передал 8 июля главе правительства К. Готвальду телеграмму ЦК ВКП(б), последний заявил, что изменить решение чехословацкого правительства по этому поводу уже невозможно — «правительство нас (коммунистов) не поддержит» С Готвальдом согласился государственный секретарь по иностранным делам коммунист В. Клементис, который сказал Бодрову, «что они ничего не смогут изменить теперь, ибо все уже сделано, англичанам и французам ответ дан, в печати опубликовано, Носеку в Париже дано указание о том, что ему поручается участвовать в совещании»[25].
В ярости Сталин потребовал немедленного приезда правительственной делегации Чехословакии. Утром 9 июля делегация во главе с К. Готвальдом была в Москве. По прибытии в официальную резиденцию для иностранных гостей Готвальд сказал членам делегации, что хочет отдохнуть, а сам тайно встретился со Сталиным. Советский лидер ультимативно потребовал немедленно отменить решение правительства Чехословакии об участии в парижском совещании. Готвальд вынужден был согласиться выполнить это требование. Вернувшись через пять часов к своим коллегам, он сообщил им, что «никогда не видел Сталина таким рассерженным и что у чехословацкого правительства нет другого выхода, кроме как возможно скорее пересмотреть принятое им решение».
Поздним вечером того же дня Сталин встретился со всей делегацией Чехословакии. Настроенный более благодушно, он утверждал, что по сведениям, полученным советским правительством, парижская конференция призвана стать частью осуществления более широкого западного плана по изоляции СССР. При этом Сталин подчеркнул, что Запад делает ставку на восстановление германской экономики, в частности Рурского бассейна, призванного стать промышленной базой западного блока. Отметая все возражения чехословацких министров, вождь заявил: «Участие в конференции выставит вас в ложном свете. Этот "прорыв фронта" означал бы успех западных держав. Швейцария и Швеция еще колеблются, а ваше участие определенно повлияло бы на их решение. Мы знаем, что вы наши друзья, у нас никто в этом не сомневается. Но своим участием в Париже вы были бы использованы в качестве инструмента против СССР. Этого ни Советский Союз, ни его правительство не допустили бы»[26].
Утром 10 июля вице-председатель Совета министров Чехословакии В. Широкий и государственный секретарь по иностранным делам В. Клементис уговорили президента Э. Бенеша отказаться от участия Чехословакии в обсуждении плана Маршалла. Бенеш нехотя согласился, заметив, что, по его мнению, СССР и Чехословакия делают большую ошибку. Тем не менее он созвал экстренное заседание правительства Чехословакии, которое продолжалось девять часов. Давление Кремля и вынужденное решение президента Э. Бенеша сделали свое дело — члены правительства единогласно приняли решение об отказе страны участвовать в парижском совещании. При этом они ссылались на неучастие союзных с Чехословакией стран, включая СССР. Возвратившись в Прагу, министр иностранных дел Чехословакии Я. Масарик сказал своим единомышленникам: «Я ехал в Москву как свободный министр, а вернулся как сталинский лакей».
Советское восприятие плана Маршалла обусловливалось логикой разгоравшейся холодной войны. Сталинское руководство видело в США своего главного соперника на международной арене и всячески стремилось не допустить расширения американского влияния в Европе. В Москве очень болезненно воспринимали любые попытки создания западного блока при американской гегемонии.
Со своей стороны, инициаторы плана Маршалла с самого начала были настроены весьма скептически в отношении возможного участия СССР, рассматривая его скорее как потенциального донора, чем получателя американской помощи. 9 июля посол США в Париже Дж. Кэффери заметил советскому послу А.Е. Богомолову: «Жаль, что вы не участвуете, у вас хороший урожай, и вы могли бы помочь Европе продовольствием, хотя бы в порядке ваших торговых отношений со странами Восточной Европы»[27].
Обострение отношений между СССР и Западом, вызванное планом Маршалла, позволяет сделать вывод, что приоритетным направлением во внешнеполитической стратегии Москвы было установление и упрочение советского контроля прежде всего над странами Восточной Европы. Возникновение советской зоны влияния Сталин считал важнейшим результатом тяжелейшей войны и не собирался идти ни на какие уступки Западу в этой части мира, ибо контроль над Восточной Европой был для Кремля важен по геополитическим, стратегическим и идеологическим соображениям. Именно здесь решался вопрос о формировании социалистического лагеря, центром которого являлась Москва.
Как ни парадоксально, но реализация плана Маршалла без участия СССР и даже при его противодействии в какой-то степени устраивала обе стороны: Советский Союз сохранил и утвердил свое влияние в странах Восточной Европы (напомним, что осенью 1947 г. был создан Коминформ); США и их партнеры по плану Маршалла получили возможность осуществить комплекс мер по стабилизации социально-политической ситуации в Западной Европе, а затем и создать военно-политический западный союз.
План Маршалла и резко негативное отношение к нему со стороны советского руководства означали важнейший рубеж в расколе Европы на сферы влияния, а сама разделенная Европа стала частью биполярного мира, важнейшим плацдармом холодной войны.
Следующим шагом на этом роковом пути стал Берлинский кризис. Начался он в июне 1948 г., когда советская военная администрация перекрыла наземные и водные пути между Западной Германией и Западным Берлином. Но уже осенью 1947 г. Москва проявила беспокойство в связи с нарастающими противоречиями по германской проблеме между бывшими союзниками. И не зря. На лондонской встрече совета министров иностранных дел (СМИД), проходившей с 25 ноября по 15 декабря 1947 г., вопрос о германских репарациях обсуждался столь остро, что председательствовавший Дж. Маршалл прервал заседание и отказался продолжить работу сессии. Единственным реальным результатом совещания стал явный раскол между тремя западными державами и СССР. Во время этой встречи Франция дала принципиальное согласие на объединение французской зоны оккупации с англо-американской (Бизония) и создание Тризонии. 19 декабря в Вашингтоне было объявлено решение государственного департамента о прекращении репарационных поставок Советскому Союзу.
Дело шло к расколу Германии. Частью этого процесса стала подготовка к раздельному проведению денежной реформы на западе и на востоке Германии. Проблема денежной реформы в Германии обсуждалась в Союзном контрольном совете еще в 1946 г. При этом советские представители настаивали на выпуске новых денежных знаков для западных зон оккупации в Берлине и для советской зоны — в Лейпциге, «под одинаковым международным контролем». Представители США решительно возражали.
Особое значение при обсуждении возможной денежной реформы приобрел вопрос о праве эмиссии денежных знаков. Западные представители настаивали на создании общегерманского банковского механизма при Союзном контрольном совете, на который возлагался бы также и вопрос эмиссии денег. Как указывалось в записке министра финансов СССР А.Г. Зверева в ЦК ВКП(б) от 21 января 1947 г., тем самым западные державы пытались «поставить под контроль объем наших затрат на оккупацию и репарации», что для советской стороны было совершенно неприемлемым. Министр финансов отмечал, что надо «считаться с тем, что союзники не согласятся на предоставление командующему советской зоной оккупации права эмиссии денежных знаков для покрытия расходов по оккупации и репарациям».
Зверев выражал опасение, что западные державы могут использовать отсутствие договоренности об эмиссионном механизме как предлог для проведения сепаратной денежной реформы в западных зонах, что повлекло бы за собой дальнейшую экономическую изоляцию советской зоны оккупации. Зверев считал возможным принять предложения западных держав при условии, что с их стороны будет гарантировано «полное покрытие наших оккупационных расходов и расходов по репарациям, включая репарации из текущего производства»[28]. Этот документ свидетельствует о важности проблемы репараций Для советской стороны.
О согласованном проведении денежной реформы в Германии четыре союзные державы так и не договорились.
В сентябре 1947 г. глава Советской военной администрации в Германии (СВАГ) маршал В.Д. Соколовский сообщил в Москву, что в связи с активизацией подготовки американскими властями сепаратной денежной реформы на западе Германии возникает необходимость приступить к изготовлению новых денежных знаков для советской зоны оккупации. 10 декабря 1947 г. Совет Министров СССР принял постановление «О новых денежных знаках для советской зоны оккупации Германии». С учетом возможности проведения в западных зонах оккупации Германии сепаратной денежной реформы советское правительство разрешило СВАТ изготовить денежные знаки для советской зоны оккупации Германии. Постановление Совета Министров СССР обязало московскую фабрику Гознак изготовить таких денежных знаков на сумму 5 млрд марок.
Тем временем западные державы приступили к подготовке создания западногерманского государства. «Эра Ялты закончилась, — писала 20 декабря 1947 г. американская "Нью-Йорк геральд трибюн". — Раздел Германии даст нам свободу действий, чтобы включить Западную Германию в систему западных государств».
С 23 февраля по 6 марта 1948 г. в Лондоне проходила конференция представителей США, Великобритании, Франции, Бельгии, Нидерландов и Люксембурга по германской проблеме. Решения лондонской конференции шести западных стран означали курс на включение Западной Германии в план Маршалла, подготовку к созданию западногерманского государства и его интеграцию в западный блок.
Советское руководство стало искать пути противодействия политике Запада в Германии. 9 марта 1948 г. В.Д. Соколовский был срочно вызван в Москву. Документы позволяют предположить, что именно в это время в Москве был разработан план введения ограничений на коммуникациях Берлина с западными зонами оккупации. В середине апреля заместитель Соколовского генерал-лейтенант М.И. Дратвин и В.В. Семенов сообщали В.М. Молотову и министру Вооруженных Сил СССР Н.А. Булганину: «Разработанный в соответствии с Вашими указаниями план контрольно-ограничительных мероприятий на коммуникациях Берлина и советской зоны с западными зонами оккупации Германии проводится неуклонно — начиная с 1 апреля, кроме ограничений по воздушному сообщению, которые мы намерены провести позднее»[29].
Из этого следует, что в Москве был разработан план давления на западных союзников в Берлине. Очевидно, в обсуждении и принятии этого плана так или иначе участвовали Сталин, Молотов, Маленков, Булганин, Соколовский и Семенов. Меры советского противодействия реализации лондонских решений разрабатывались строго секретно, с привлечением очень узкого круга лиц. Вопрос не обсуждался в Политбюро ЦК ВКП(б), и этот высший партийно-политический орган не принимал какого-либо официального постановления. Не вызывает сомнений, что главную роль в принятии столь важного политического решения играл Сталин.
Телеграмма Дратвина и Семенова свидетельствует и о том, что первоначально советский план предусматривал также введение ограничений и в отношении воздушного сообщения, однако попытки реализовать эту часть замысла не предпринимались. Очевидно, в Кремле сочли меры против американского «воздушного моста» слишком рискованными. Да и соотношение военно-воздушных сил было явно не в пользу СССР.
12 марта 1948 г., когда Соколовский и Семенов были вызваны в Москву, А. Смирнов направил Молотову записку, озаглавленную «О наших мероприятиях в отношении Германии на ближайший период». В записке отмечалось, что США и Великобритания отказались от урегулирования германской проблемы на основе Ялтинских и Потсдамских решений и «ведут подготовительные мероприятия к созданию западногерманского государства, с которым намереваются заключить сепаратный мирный договор или мирный статут». Лондонское совещание западных держав по германской проблеме расценивалось как свидетельство того, что «западные державы превращают Германию в свой опорный пункт».
20 марта 1948 г. В.Д. Соколовский демонстративно покинул заседание Союзного контрольного совета, и работа этого органа была сорвана. Вскоре по его распоряжению было до минимума сокращено движение пассажирских поездов и транспортов американских, английских и Французских войск. Затем последовал приказ, ужесточивший контроль за передвижением людей и перевозкой грузов через внешние границы Большого Берлина.
Информация, получаемая в Москве, свидетельствовала о серьезности конфронтации вокруг Берлина. Так, в обзоре немецкой прессы за 2 апреля 1948 г. подчеркивалось: «Американский государственный департамент заверил, что вооруженные силы США останутся в Берлине. В вашингтонских дипломатических кругах советские мероприятия рассматриваются как начало попытки вытеснить западные державы из Берлина. По их мнению, Берлин является местом, где проверяется решимость американской и русской внешней политики».
Руководители СВАТ были настроены весьма решительно и оптимистично. Дратвин и Семенов, телеграфируя в Москву 17 апреля о реализации с 1 апреля плана контрольно-ограничительных мероприятий на коммуникациях Берлина и советской зоны с западными зонами оккупации, докладывали: «Наши контрольно-ограничительные мероприятия нанесли серьезный удар по престижу американцев и англичан в Германии. Немецкое население считает, что "англо-американцы отступили перед русскими" и что это показывает силу русских».
Однако работники советской администрации явно недооценивали решимость западных союзников оказать сопротивление советскому нажиму на Берлин и средства, имевшиеся в их распоряжении. В той же телеграмме от 17 апреля утверждалось, что «попытки Клея создать "воздушный мост" между Берлином и западными зонами провалились. Американцы признали, что это слишком дорогая затея».
М.И. Дратвин и В.В. Семенов предлагали усилить нажим на западные державы дальнейшим ужесточением режима на коммуникациях, связывающих Берлин с западными зонами оккупации: пропускать товарные поезда из Берлина в западные зоны только по лицензии СВАТ, ввести новый порядок приема почтовых посылок в западные зоны. В дальнейшем под предлогом обеспечения безопасности полетов предполагалось ограничить и воздушное сообщение между Берлином и западными зонами[30].
Пойдя на серьезную конфронтацию с бывшими союзными державами, сталинское руководство стремилось вести переговоры по германской проблеме с позиции силы. Предполагалось, что осложнения в Берлине заставят Вашингтон, Лондон и Париж быть более уступчивыми, отказаться от реализации их планов создания западногерманского государства. Москва открыто стремилась включить весь Берлин в советскую зону оккупации. В беседе лидеров Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) со Сталиным 26 марта 1948 г. В. Пик сказал, что восточные немцы «были бы рады, если бы союзников удалить из Берлина». Сталин заметил: «Давайте общими усилиями попробуем, может быть, выгоним»[31].
18 мая правительство СССР приняло постановление «О проведении денежной реформы в советской зоне оккупации Германии». Правительство обязало руководство СВАТ добиться хождения в районе Большого Берлина только новых денежных знаков советской зоны оккупации. Тем самым оно пыталось включить весь Берлин в финансово-экономическую систему советской зоны, а это означало новый виток Берлинского кризиса[32].
18 июня командующие оккупационными войсками США, Великобритании и Франции генералы Л. Клей, Б. Робертсон и П. Кёниг сообщили маршалу Соколовскому о проведении с 20 июня денежной реформы в трех западных зонах. Предполагалось не распространять денежную реформу на западные сектора Берлина. Однако советские власти 19 июня объявили о том, что «денежные знаки, выпущенные в западных зонах оккупации Германии, не будут допущены к хождению в советской зоне оккупации Германии и в районе "Большого Берлина", находящегося в советской зоне оккупации Германии и экономически являющегося частью советской зоны». Четырехсторонние переговоры финансовых экспертов 22 июня оказались безрезультатными. Советский представитель заявил: «Мы предупреждаем и вас, и немецкое население Берлина, что примем экономические и административные санкции, которые заставят перейти в Берлине только на одну валюту — валюту советской оккупационной зоны»[33].
Осуществляя раздельную денежную реформу в Германии, обе стороны сознательно шли на резкое обострение ситуации. Сообщая в Москву о готовящемся проведении денежной реформы в западных зонах и нераспространении ее на западные сектора Берлина, руководитель СВАТ отмечал: «Очевидно, однако, что новая валюта для западных зон оккупации Германии будет введена в западных секторах Берлина после объявления о введении нами Денежных знаков советской зоны для всего Берлина».
Представители же французских военных властей в Германии предупреждали американских и британских партнеров о серьезности возможного международного кризиса. 23 июня французский генерал Ганеваль заявил: «При применении контрмер, предусмотренных на случай советской денежной реформы, французское правительство обращает внимание союзников на непредсказуемые последствия, которые повлечет за собой введение валюты западных зон в наших секторах. Эти последствия, несомненно, выйдут за рамки самого Берлина».
22 июня Соколовский известил Клея, Робертсона и Кёнига о проведении денежной реформы в советской зоне оккупации Германии и в районе Большого Берлина. На следующий день западные державы приняли решение распространить денежную реформу в Западной Германии на западные сектора Берлина. 24 июня советские оккупационные власти полностью перекрыли наземные коммуникации между западными зонами оккупации и Берлином «по техническим причинам».
Командование СВАГ информировало Москву о нарастании трудностей для западных держав в Берлине, о неизбежности их отступления в германском вопросе. Как позднее отмечалось в записке, составленной сотрудником дипломатической миссии СССР в ГДР М. Сениным, «среди наших руководящих товарищей в Германии имело место предположение, что в результате затруднений, которые могли вызвать наши ограничения в Берлине, западные державы вынуждены будут отступить, сдать свои позиции в Берлине в пользу Советского Союза»[34].
Положение западных держав действительно было непростым. Никаких ясных международно-правовых документов об их коммуникациях с Берлином не существовало. Попытка прорыва советской блокады силой означала эскалацию конфликта, грозившего непредсказуемыми последствиями. Решиться на такой шаг было очень трудно. Министр иностранных дел Франции Бидо в конце июня считал, что западные державы смогут удержаться в Берлине весьма непродолжительное время.
При всей остроте международно-политического кризиса вокруг Берлина его участники полагали, что ни одна из сторон не стремится к большому вооруженному конфликту. Американские, британские и французские военные и политические руководители были единодушны во мнении, что СССР не готов к войне и не стремится ее развязать[35]. Одновременно министерство иностранных дел СССР пришло к выводу: «После некоторых колебаний и прощупывания твердости советской позиции руководящие круги США решили не идти в настоящее время на дальнейшее обострение берлинского вопроса». Соответственно действия Кремля были направлены на то, чтобы военно-политическим давлением добиться от Запада политических уступок с расчетом на его благоразумие и нежелание спровоцировать развязывание войны.
Просчет руководства СССР заключался в недооценке решимости западных держав сопротивляться советскому нажиму. Уже 3 июля маршал Соколовский заявил, что транспортные ограничения будут продолжаться до тех пор, пока не будут отменены планы западных держав создать западногерманское правительство. По мнению Клея, это было первым признанием действительной причины блокады[36].
Западные державы организовали и расширили «воздушный мост» между западными зонами оккупации и Берлином. В то же время американское руководство решило добиваться личной встречи послов трех западных держав со Сталиным в Москве.
30 июля 1948 г. представители США, Великобритании и Франции посетили заместителя министра иностранных дел В.А. Зорина и вручили ему памятные записки, в которых просили организовать встречу с главой советского правительства для обсуждения положения в Берлине, а также других, связанных с этим вопросов.
31 июля послы США, Великобритании и Франции поочередно имели беседы с Молотовым, во время которых обсуждалось содержание предстоящих переговоров. Молотов подчеркнул, что «Советское правительство считает невозможным отрывать обсуждение вопроса о Берлине от вопроса о четырехстороннем контроле над Германией в целом». Послы западных держав как будто согласились с таким подходом.
2 августа представители США, Великобритании и Франции были приняты Сталиным. Советский лидер энергично изложил свою позицию послам западных держав. «Он, тов. Сталин, говорил о двух моментах: о специальной валюте в Берлине и о решениях Лондонского совещания. Он, тов. Сталин, думает, что эти решения вызвали и стимулировали те ограничительные меры, о которых идет речь... Он, тов. Сталин, уже сказал, повторяет и может даже, если это необходимо, записать, что одновременно с ликвидацией ограничительных мер по транспорту, принятых Военной администрацией советского правительства, должна быть отменена специальная валюта — "марка Б", введенная тремя державами в Берлине, — и заменена той валютой, которая имеет хождение в советской зоне, т. е. валютой "дойче марк". Это первое. Во-вторых, должно быть дано заверение, что исполнение решений Лондонской конференции будет отложено до того, пока представители четырех держав не встретятся и не договорятся по всем основным вопросам, касающимся Германии». При этом Сталин подчеркнул, что выступает против создания западногерманского правительства, а объединение трех западных зон в одну, может быть, даже лучше. Сталин настаивал: «Приостановите исполнение лондонских решений и отмените "марку Б". Никаких затруднений не будет. Это можно хоть завтра сделать. Подумайте об этом».
Натолкнувшись на последовательное нежелание представителей западных держав приостановить реализацию принятых в Лондоне решений, Сталин пошел на уступку: он не стал требовать этого как условия отмены советских ограничений на коммуникациях, но просил учесть настойчивую просьбу советского правительства отложить решение вопроса о западногерманском правительстве. Представители западных держав выразили согласие на введение в обращение в Берлине немецкой марки советской зоны оккупации и на изъятие из обращения в западных секторах Берлина «марки Б». Было условлено, что одновременно с этой мерой будут сняты транспортные ограничения между Берлином и западными зонами оккупации[37].
В ходе беседы Сталин признал советское давление на западные державы, но представил его как вынужденную оборонительную меру: «Тов. Сталин ответил, что он, тов. Сталин, не отрицает, что было применено давление, но оно было вызвано тем давлением, которое оказала Лондонская конференция. Это было давление на Советский Союз, атака на валюту в Германии»[38]. Основной задачей советского руководства было добиться отказа западных держав от подготовки к созданию западногерманского правительства. К этому вновь и вновь возвращался Молотов в ходе встреч с представителями западных держав в августе 1948 г.
В качестве запасной позиции Сталин и Молотов стремились добиться признания валюты советской зоны оккупации в качестве единственной валюты в Берлине в обмен на отмену советских ограничений на коммуникациях Берлина с западными зонами оккупации. В этом случае советская сторона добилась бы фактического включения всего Берлина в финансово-экономическую систему советской зоны под советским контролем. Тем самым советские позиции в Берлине существенно усиливались, а западные — ослаблялись. Впоследствии второй секретарь дипломатической миссии СССР в ГДР М. Сенин писал: «Для нас было прежде всего важно восстановить экономическое единство Берлина, включить весь Берлин в экономическую систему советской зоны, а также восстановить единство управления городом. Это послужило бы основой для завоевания западноберлинского населения. Этим были бы созданы предпосылки для полного вытеснения западных держав из Берлина»[39].
На наш взгляд, западные державы допустили тактический просчет, добиваясь встречи представителей США, Великобритании и Франции со Сталиным. Глава советского правительства почувствовал себя хозяином положения. Он требовал, настаивал, оказывал энергичное давление. Уклончивые дипломатичные ответы представителей западных держав Сталин расценил как слабость, готовность пойти на уступки. Эти иллюзии Сталина и Молотова отразились в советском проекте совместного коммюнике правительств Франции, Великобритании, США и СССР, которое касалось Германии, утвержденном на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 7 августа 1948 г. Характерно, что это был первый документ, рассмотренный и утвержденный Политбюро в ходе Берлинского кризиса.
Проект совместного коммюнике предусматривал отмену с 15 августа всяких ограничений, наложенных после объявления денежной реформы в западных зонах в отношении пассажирского и грузового транспорта между тремя западными зонами Германии и Берлином в обоих направлениях. Одновременно немецкая марка советской зоны должна была стать единственной валютой для Берлина при регулировании всего денежного обращения в городе Немецким эмиссионным банком советской зоны оккупации. Проект предусматривал созыв в ближайшее время совещания представителей четырех правительств на уровне министров иностранных дел или отдельного совещания представителей четырех держав «для обсуждения а) любых неразрешенных вопросов, касающихся Берлина, и б) любых других неразрешенных проблем, затрагивающих Германию в целом».
Советский проект содержал следующий важный тезис: «В состоявшихся переговорах представителей четырех держав рассматривалось пожелание советского правительства отложить проведение решений Лондонского совещания о создании правительства Западной Германии до выяснения результатов упомянутого выше совещания представителей четырех держав. При этом представители трех западных держав заявили, что правительства этих держав не думают пока заняться вопросом о создании правительства Западной Германии»[40].
Ясно, что принятие этого документа означало бы крупную победу СССР, успех блокады Берлина и давления на западные державы. Утверждение документа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) свидетельствовало о надеждах добиться чрезвычайно выгодного для СССР разрешения Берлинского кризиса и резко ограничивало возможности советской дипломатии в достижении компромисса. Сталинское руководство допустило серьезный политический просчет, недооценивая готовность западных держав сопротивляться советскому нажиму, продолжить конфронтацию.
Москва была явно разочарована созывом 1 сентября 1948 г. Парламентского совета для разработки конституции Западной Германии. Этой акцией западные державы продемонстрировали стремление продолжить подготовку к созданию западногерманского государства. Между тем во время беседы Сталина с представителями трех западных держав 2 августа Молотов заметил, что «не о чем вести переговоры, если будут проведены в жизнь решения Лондонской конференции». Такое начало работы Парламентского совета предопределило неудачу переговоров главнокомандующих оккупационными силами четырех держав в Германии в начале сентября.
Неверная оценка советским руководством общей военно-политической ситуации, намерений и возможностей западных держав привела к отказу от компромиссных решений в августе — сентябре 1948 г. и затягиванию Берлинского кризиса.
31 августа Молотов передал в Берлин указания к переговорам главнокомандующих, в которых, в частности, предписывалось не отступать от согласованных в Москве решений, особенно в отношении расширения полномочий финансовой комиссии[41]. В соответствии с выработанной в Москве общей директивой четырех правительств создавалась финансовая комиссия из представителей четырех главнокомандующих в Германии для контроля за осуществлением мероприятий, связанных с введением в обращение единой валюты в Берлине. Вопрос о функциях и полномочиях этой комиссии стал одним из главных «камней преткновения» на переговорах главнокомандующих в Берлине 1 — 7 сентября.
Представители западных держав, очевидно, были готовы пойти на разумный компромисс. На встрече с Молотовым 18 сентября они доказывали, что их главнокомандующие не хотят вмешиваться в финансовые дела советской зоны и распространяют деятельность финансовой комиссии лишь на Берлин. Посол США в Москве Б. Смит во время этих переговоров заявил, что «со стороны представителей Франции, Великобритании и США в Берлине не было сделано никакой попытки расширить контроль финансовой комиссии над Немецким эмиссионным банком в отношении каких-либо других вопросов, помимо тех, которые относятся к Берлину». Далее он отметил, что «представители трех держав все время признавали, что контроль финансовой комиссии должен осуществляться таким образом, чтобы не нанести ущерба ответственности советской администрации за денежное обращение в советской зоне оккупации»[42].
Советское руководство не использовало этот шанс для достижения компромисса. Неверная оценка общей военно-политической ситуации, намерений и возможностей западных держав привела к отказу от урегулирования Берлинского кризиса в августе — сентябре 1948 г. и его затягиванию.
Очевидно, ставка делалась на невозможность нормального функционирования американского «воздушного моста» осенью —зимой 1948 г. Советские представители тщательно собирали и докладывали руководству всю информацию, свидетельствовавшую о нарастающих трудностях в организации «воздушного моста» и о неминуемом грядущем провале этой акции. Приведем сведения из отчета сотрудника советской делегации на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Г.М. Ратиани о его беседе с заместителем начальника отдела прессы ООН Оденом 20 ноября 1948 г. По информации Ратиани, сотрудник американской делегации говорил Одену о том, «что положение с "воздушным мостом" в Берлине исключительно трудное. Американские военные заявляют, что в настоящих зимних условиях полеты чрезвычайно сложны и личный состав настолько измучен, что стоит очень больших усилий заставить летчиков продолжать полеты. Материальная часть очень быстро изнашивается. Этот сотрудник американской делегации сказал, что американское военное командование и госдепартамент опасаются прекращения функционирования "воздушного моста" в самое ближайшее время»[43].
В ожидании краха «воздушного моста» и капитуляции западных держав в берлинском вопросе советское руководство взяло курс на затягивание переговоров. Все дипломатические баталии и маневры по берлинскому вопросу осенью —зимой 1948 г.: обсуждение в Совете Безопасности ООН, попытки председателя Совета Безопасности выступить посредником, работа технического комитета экспертов шести нейтральных стран — оказались безрезультатными.
Тем временем общая политическая ситуация вокруг Берлина изменилась. Во-первых, четыре державы-победительницы предприняли дальнейшие шаги к расколу Германии: прекратил свое существование единый магистрат Берлина; на западе и на востоке страны активно велась подготовка к созданию двух германских государств. Во-вторых, — возможно, это и было главным — американский «воздушный мост» успешно действовал и в зимних условиях. Советское руководство вынуждено было признать поражение своей попытки блокады Берлина. Политико-пропагандистский проигрыш был налицо.
31 января 1949 г. были опубликованы ответы Сталина на вопросы генерального европейского директора американского агентства «Интернэшнл ньюс сервис» К. Смита, в которых отмена всех транспортных ограничений связывалась лишь с созывом новой сессии совещания министров иностранных дел; вопрос о единой валюте для Берлина не затрагивался[44].
В середине февраля 1949 г. по инициативе американской стороны между заместителем представителя США в Совете Безопасности Ф. Джесеном и советским представителем в ООН Я.А. Маликом были начаты переговоры об урегулировании берлинского вопроса. 4 мая в Нью-Йорке было достигнуто соглашение, по которому с 12 мая отменялись все ограничения в связи, транспорте и торговле между Берлином и западными землями Германии, между восточной и западными зонами Берлина, а также между западными и восточной зоной оккупации Германии. Третий пункт соглашения гласил: «Через 11 дней после отмены ограничений, упомянутых в пп. 1 и 2, а именно 23 мая 1949 г., в Париже будет созвана сессия СМИД для рассмотрения вопросов о Германии и проблем, возникающих из положения в Берлине, в том числе и вопроса о валюте в Берлине»[45]. Это соглашение было реализовано. 12 мая все ограничения в связи, транспорте и торговле между Берлином и западными зонами, введенные после 1 марта 1948 г., были отменены.
К сожалению, в распоряжении автора нет документов, раскрывающих мотивы действий советского руководства и механизм принятия решения об окончании блокады Берлина. Имеется лишь последующая оценка сотрудника советской миссии в ГДР Сенина, который отмечал «негативный эффект» организации «воздушного моста» для СССР с политической, пропагандистской и стратегической точек зрения. «Советское правительство, естественно, не могло мириться с существованием этой военно-воздушной трассы англо-американских империалистов в Берлине, — писал Сенин в 1950 г. — Чтобы ликвидировать это агрессивное "сооружение" и его отрицательные последствия и вообще выбить из рук империалистов всякие поводы, возникшие в связи с введением ограничений, для разжигания антисоветской пропаганды среди немцев, для разжигания военной пропаганды, советское правительство в мае 1949 г. пошло на снятие ограничений в области транспорта, связи и торговли»[46]. Тем самым косвенно признавалось, что СССР не добился осуществления своих целей.
Что касается парижской сессии СМИД, то на ней не было достигнуто реальной договоренности. Берлин остался «расколотым» на зоны городом с различными валютами. На западе и востоке Германии завершалась подготовка создания двух германских государств.
Итак, сталинское руководство недооценило решимость западных держав, и в первую очередь США, добиваться реализации курса на создание западногерманского государства. Финансово-экономические и военно-технические возможности Запада позволили обеспечить успешное функционирование американского «воздушного моста». В то же время Сталин еще раз показал, что при серьезном сопротивлении его внешнеполитическим акциям он умеет отступать. Западные державы, пойдя на созыв парижской сессии СМИД в мае 1949 г., позволили советским лидерам добиться некоторого компромисса.
Напрашивается еще один вывод: важной чертой этого острейшего международного кризиса было нежелание ни одной из сторон сделать первый выстрел и развязать крупномасштабный военный конфликт. В этом смысле участники кризиса правильно оценивали намерения друг друга и проявляли разумную сдержанность.
В Берлинском кризисе 1948—1949 гг., переплетались геополитические, идеологические и психологические факторы, на его развитие оказывали влияние верные и ошибочные представления лидеров великих держав о намерениях и возможностях другой стороны. Руководители стран Запада, и прежде всего США, упорно проводили курс на раскол Германии, на создание западногерманского государства и включение его в систему западных военно-политических блоков. При этом весной 1947 г. они недооценили готовность советской стороны предпринять решительные меры в отношении западных секторов Берлина и пойти на серьезный международный кризис.
Анализ действий советского руководства во время Берлинского кризиса 1948—1949 гг. позволяет утверждать, что это была борьба за расширение советской сферы влияния. Москва стремилась не допустить образования западногерманского государства и его включения в западный блок. Блокада Берлина была призвана создать ситуацию, в которой СССР мог бы вести переговоры по германской проблеме с позиции силы. В случае отказа западных держав пойти на серьезные политические уступки оставалась попытка вытеснить их из Берлина, включив весь город в финансово-экономическую систему советской зоны оккупации. Но при любом варианте реальностью стало дальнейшее обострение конфронтации двух систем.
Наринский М.М. — доктор исторических наук
1 АВПРФ. Ф. 489. Оп. 24. П. 19. Д. 1. Л. 172.
2 Documents on International Affairs. 1947 - 1948. L. - N.Y., 1952. P. 23.
3 Archives Nationales (Paris). Papiers prives de M. Georges Bidault. Fonds 457. Carton AP 20.
4 Foreign Relations of the United States. 1947. Vol. 3. P. 260. Далее: FRUS.
5 АПРФ. Ф. 3. On. 63. Д. 270. Л. 12.
6 АВПРФ. Ф. 6. On. 9. П. 18. Д. 214. Л. 19.
7 Там же. Д. 213. Л. 2-4.
8 Цит. по: Тахненко Г. Анатомия одного политического решения // Международная жизнь. 1992. № 5.
9 Запись беседы автора с В.И. Ерофеевым 15 октября 1992 г.
10 АВПРФ. Ф. 6. Оп. 9. П. 18. Д. 214. Л. 4-6.
11 АПРФ. Ф. 3. Оп. 63. Д. 270. Л. 55.
12 Archives Nationales (Paris)...
13 АПРФ. Ф. 3. On. 63. Д. 270. Л. 59-60.
14 АВПРФ. Ф. 6. Оп. 9. П. 18. Д. 214. Л. 6.
15 АПРФ. Ф. 3. Оп. 63. Д. 270. Л. 64-65.
16 Там же. Л. 70-71.
17 Archives Nationales (Paris)... Carton АР 80.
18 АПРФ. Ф. 3. On. 63. Д. 270. Л. 71, 74.
19 Там же. Л. 93 — 94; См. также: Тахненко Г. Указ. соч. С. 124-125.
20 АПРФ. Ф. 3. Оп. 63. Д. 270. Л. 96.
21 Там же. Л. 118.
22 Там же. Л. 135.
23 Там же. Л. 142, 158, 201.
24 АВПРФ. Ф. 6. Оп. 9. П. 20. Д. 245. Л. 9.
25 АПРФ. Ф. 3. Оп. 63. Д. 270. Л. 166, 183- 184.
26 Цит. по: Известия. 1992. 9 янв.
27 АВПРФ. Ф. 094. Оп. 31. П. 190. Д. 3. Л. 65.
28 Германский вопрос во взаимоотношениях СССР, США, Англии и Франции в период от Берлинской конференции до образования двух германских государств. Обзор. Ч. 3 // АВПРФ. Ф. 048. Оп. 11. П. 70. Д. 17. Л. 433.
29 Телеграмма М.И. Дратвина и В.В. Семенова В.М. Молотову и Н.А. Булганину, 17 апреля 1948 г. // АПРФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 789. Л. 23.
30 Телефонограммы из Берлина в Москву В.М. Молотову и Н.А. Булганину 2 апреля 1948 г. // Там же. Л. 13-28.
31 Запись беседы тов. И.В. Сталина с руководителями Социалистической единой партии Германии В. Пиком и О. Гротеволем, 26 марта 1947 г. // АПРФ. Ф. 45. Оп. 1. Д. 303. Л. 34.
32 Постановление Совета Министров СССР от 18 мая 1948 г. // АПРФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 789. Л. 33-35.
33 Германский вопрос во взаимоотношениях СССР, США, Англии и Франции... Обзор. Ч. 3 // АВПРФ. Ф. 048. Оп. 11. П. 70. Д. 17. Л. 454.
34 Записка М. Сенина по берлинскому вопросу, 1950 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 37. П. 216. Д. 112. Л. 21.
35 Позиция США в отношении ответной ноты СССР от 14 июля о положении в Берлине (справка) // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 35. П. 165. Д. 32. Л. 28.
36 Clay L Decision in Germany. Melbourne — London — Toronto, 1950. P. 367.
37 Беседа тов. И.В. Сталина с американским послом Б. Смитом, британским представителем Б. Робертсоном и французским послом И. Шатеньо 2 августа 1948 г. // АВПРФ. Ф. 07. Оп. 21. П. 43. Д. 1. Л. 7, 17, 21.
38 Там же. Л. 18.
39 Записка М. Сенина по берлинскому вопросу, 1950 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 37. П. 216. Д. 112. Л. 21.
40 Выписка из протокола № 65 заседания Политбюро ЦК ВКП(б). Решение от 7 августа 1948 г. // АПРФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 789. Л. 119-121.
41 Германский вопрос во взаимоотношениях СССР, США, Англии и Франции... Обзор. Ч. 3 // АВПРФ. Ф. 048. Оп. 11. П. 70. Д. 17. Л. 467.
42 О переговорах представителей США, Великобритании и Франции с В.М. Молотовым по вопросу о положении в Берлине и другим германским вопросам в августе — сентябре 1948 г. (справка) // АВПРФ, Ф. 7. Оп. 11. П. 11. Д. 2. Л. 11.
43 Из дневника Г.М. Ратиани: Запись беседы с заместителем начальника отдела прессы ООП Оденом 20 ноября 1948 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 35. П. 165. Д. 32. Л. 62.
44 См.: Советский Союз и берлинский вопрос: Документы. М., 1949. Вып. 2. С. 8-9.
45 Германский вопрос во взаимоотношениях СССР, США, Англии и Франции... Обзор. Ч. 3 // АВПРФ. Ф. 048. Оп. И. П. 70. Д. 17. Л. 492-493.
46 Записка М. Сенина по берлинскому вопросу, 1950 г. // АВПРФ. Ф. 082. Оп. 37. П. 216. Д. 112. Л. 24.
Наринский М.М. Нарастание конфронтации: план Маршалла, Берлинский кризис // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 2. Апогей и крах сталинизма / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. - М.: Российск. гос. ун-т. 1997. - С. 54-89.