Анализ развития института лишения свободы в России дает основание утверждать, что важнейшим фактором, определяющим формирование государственной пенитенциарной политики, является экономический. Значение этого фактора стало проявляться не сразу. Первоначально, по введении тюремного заключения как наказания (в Судебнике 1550 г.), государство никаким образом не покушалось на труд тюремных «сидельцев». Не происходит этого и в последующие десятилетия.
Положение начало меняться в XVII в. с распространением ссылки в Сибирь и другие «украинные» места, где осужденные обязаны были отбывать трудовую повинность. При этом преследовалась цель колонизации новых земель. К концу столетия в пенитенциарную практику стало входить использование для государственных нужд не только ссыльных, но и заключенных в тюрьмах. С этого времени многие аспекты назначения и исполнения наказаний, предусматривавших лишение свободы, определялись не чисто социально-правовыми целями (устрашение, возмездие, пресечение преступной деятельности), но и экономическими.
В эпоху Петра I этот фактор заявил о себе в полную силу[1]. Именно экономические соображения были решающими при определении места отбывания тюремного заключения и ссылки, которая к тому времени уже представляла собой фактически разновидность лишения свободы. Такими местами становились территории, где требовалась рабочая сила для сооружения различных объектов и выполнения прочих работ государственного назначения (порт Рогервик, крепость Трубецкого, города Петербург, Екатеринбург, Оренбург и др.).
Заданная Петровской эпохой экономическая обусловленность исполнения наказания (лишения свободы) сохраняла свое значение вплоть до рубежа 1990-х гг., т.е. включая новейшую историю. Это свидетельствует, по меньшей мере, о весомости данного фактора, а также, в определенной степени, о его объективном характере.
К концу XIX — началу XX в. развитие в России капиталистических отношений привело к определенной избыточности рабочей силы, в связи с чем государство снизило активность в привлечении осужденных преступников для решения экономических задач. Осужденные преступники (каторжане) в этот период использовались преимущественно в работах по добыче полезных ископаемых, рубке леса, устройстве дорог, в соляном промысле. Значительная часть каторжан привлекалась к труду на Сахалинской каторге[2]. Можно предположить, что если бы не было известных событий 1917 г. и рыночные отношения продолжали углубляться, то, вероятно, с государственной эксплуатацией труда осужденных было бы покончено еще в то время.
Однако произошло обратное, Советское государство активизирует эксплуатацию, причем в необычайно широких масштабах — под стать Петру I. Начиная с 1920-х гг., заключенные в массовом количестве привлекаются к строительству многих крупных народнохозяйственных объектов; акцент вновь смещается на строительное дело, и в этом еще одно сходство с Петровской эпохой. Но на сей раз привлечение заключенных к решению экономических задач осуществлялось на идейной основе, заключавшейся в том, что именно труд позволит сбившемуся с пути человеку вернуться к честной жизни в новом социалистическом обществе; данное положение отражено, в частности, в ИТК РСФСР 1924 и 1933 гг. Как подчеркивал П.И.Стучка, один из руководителей Наркомюста, «тюремное законодательство мы переняли из чисто буржуазного права, но мы все-таки сразу поставили вопрос иначе и сделали ударение на трудовых началах»[3].
Указанная мысль (разумеется, без «социалистической» направленности), как известно, содержалась в уголовно-исполнительных актах периода империи. Но дело в том, что привлечение заключенных к труду в Советском государстве фактически диктовалось иными целями, и прежде всего возможностью использования дешевой рабочей силы для восстановления и укрепления социалистической экономики[4]. Особенно широко принудительные работы стали применяться с 1930-х гг., когда управление всеми местами лишения свободы было передано в ведение НКВД, и в деятельности ИТУ начался отход от принципа законности.
Между тем в советском исправительно-трудовом законодательстве труд заключенных формально, т.е. юридически, был отрегулирован на основе достаточно прогрессивных пенитенциарных принципов.
Так, уже в 1918 г. было издано Постановление НКЮ РСФСР «О тюремных рабочих командах». В этом документе указывалось, что из числа трудоспособных лиц, содержащихся в тюрьмах, образуются команды для производства работ, не превышающих по тяжести работы чернорабочего. Здесь же закреплялся принцип оплаты труда осужденных в соответствии с оплатой труда вольнонаемных, а также устанавливался порядок распределения и выплаты заработанных денег[5] (эти положения, однако, так и не были реализованы).
Согласно ИТК РСФСР 1924 г., составной частью исправительного процесса являлось привлечение осужденных к труду, который по-прежнему был обязателен и имел «воспитательно-исправительное значение, ставя своей целью приучить их к труду и, обучив какой-либо профессии, дать им тем самым возможность по выходе из места заключения жить трудовой жизнью» (ст. 51). Здесь наблюдается преемственность с соответствующими нормами дореволюционных уголовно-исполнительных правовых актов. Условия труда заключенных с точки зрения охраны труда, продолжительности рабочего времени и отдыха должны были соответствовать общему трудовому законодательству (ст. 57 ИТК). Эти принципы в основном также сохраняют свою силу в последующем исправительно-трудовом законодательстве.
В ИТК РСФСР 1933 г.[6] следует выделить положение о том, что «в местах лишения свободы организуются предприятия индустриального (выделено мной. — Л.Р.) типа, причем оборудование их, сырье и транспортные средства предоставляются в общем централизованном порядке». Обосновывалось это тем, что организация труда лишенных свободы «должна содействовать сохранению и повышению их квалификации и получению квалификации не имеющими ее» (ст. 70). Определенный период это законодательное предписание в силу разных причин не выполнялось, однако с 1960-х гг. промышленное производство в ИТУ стало бурно развиваться, и в большинстве колоний появились так называемые собственные производства (предприятия), которые сделали ИТУ нашей страны уникальными в мировой пенитенциарной практике.
Заслуживает также внимания положение кодекса о том, что «труд, политико-воспитательная работа, режим и система льгот во всех исправительно-трудовых учреждениях строятся исходя из основных задач исправительно-трудовой политики пролетарского государства и не могут сопровождаться ни причинением физических страданий, ни унижением человеческого достоинства» (ст. 7). В этом смысле ИТК РСФСР 1933 г. воспринял соответствующие правовые нормы последних лет Российской империи, Временного правительства, а также положения первых уголовно-правовых и уголовно-исполнительных актов Советского государства.
В то же время кодекс свел к минимум разновидности мест отбывания наказания в виде лишения свободы, ограничившись, согласно ст. 28, исправительно-трудовыми колониями (фабрично-заводскими, сельскохозяйственными, массовых работ и штрафными), а также учреждениями для отбывания лишения свободы несовершеннолетними (фабрично-заводские училища (ФЗУ) индустриального и сельскохозяйственного типа). Это также важный этап развития пенитенциарных учреждений в нашей стране.
В конце 1920-х гг. делались попытки использовать заключенных на предприятиях при местах заключения. Этот вопрос обсуждался, в частности, на I Всесоюзном совещании пенитенциарных деятелей в октябре 1928 г. В качестве положительного примера отмечался тот факт, что ежедневно на производстве было занято 50 тыс. заключенных. Вместе с тем в порядке критики указывалось, что наряду с крупными фабрично-заводскими предприятиями имелись очень мелкие ремесленные мастерские, а также места лишения свободы, где вообще не было никакой производственной базы. В резолюции совещания ставилась задача занять всех осужденных трудом на собственном производстве и внутрихозяйственных работах и иметь в виду самоокупаемость исправительно-трудовых учреждений. В 1929 г. появился опыт массового использования заключенных на лесозаготовительных работах[7].
Однако данное направление — расширение собственной производственной базы — в тот период развития не получило (это произойдет значительно позже, в 1960—1970-е гг.).
Верх взяли иные потребности советской экономики. Для реализации широко провозглашенных планов индустриализации требовалось огромное число рабочей силы. Именно поэтому руководство страны обратилось к использованию дешевого труда лиц, содержащихся в исправительно-трудовых лагерях и колониях.
Вспомним, что еще в годы Гражданской войны были организованы концентрационные лагеря и лагеря принудительных работ, предназначенные прежде всего для содержания «классово-чуждых элементов». Эти «элементы» уже тогда частично использовались для выполнения неотложных хозяйственных работ, необходимых государству.
С введением нэпа, в 1922 г. места заключения были объединены в единую систему с подчинением Главному управлению местами заключения (ГУМЗ) при НКВД РСФСР. Отпала необходимость в лагерях принудительных работ, в связи с чем они были упразднены[8]. Но для «классово-чуждых» элементов оставили несколько специальных лагерей, находившихся в ведении ВЧК. При этом в циркуляре ГУМЗ НКВД РСФСР от 31 января 1923 г. отмечалось, что «рационально поставленный труд заключенных должен быть максимально использован»[9].
Ф.Э.Дзержинский, бывший тогда наркомом внутренних дел, считал, что «республика не может быть жалостлива к преступникам и не может тратить на них больших средств — они должны покрывать своим трудом расходы на них, ими должны заселяться пустынные, бездорожные местности — на Печоре, в Обдорске и пр.»[10]
Однако существовавшая в период нэпа безработица не позволяла полностью реализовать дешевую рабочую силу заключенных. В 1926 г. трудом было занято лишь 39% всех заключенных, или 55% из тех, которые могли быть привлечены к работам по состоянию здоровья[11].
В связи с указанным обстоятельством осужденных все чаще стали использовать для выполнения тяжелых работ в отдаленных, малообжитых местностях. Речь в данном случае идет прежде всего о лесозаготовительных работах. Впервые вопрос о направлении заключенных на лесоразработки был поставлен промышленным бюро президиума ВСНХ Урала в августе 1923 г. Принципиальная возможность положительного решения этого вопроса была достигнута в личной беседе Дзержинского с председателем Уралпромбюро. Однако в то время эта идея не была реализована ввиду освобождения значительного количества лиц из мест заключения[12].
В декабре 1926 г. ВСНХ РСФСР и ГУМЗ НКВД рекомендовали региональным совнархозам, трестам и инспекциям мест заключения использовать на лесозаготовительных работах максимальное количество заключенных, не занятых в трудовых процессах. Несмотря на старания ГУМЗ НКВД РСФСР, к 1928 г. удалось занять трудом только 39,1% заключенных[13]. По другим данным, до 1929 г. по РСФСР было охвачено трудом лишь от 34 до 41% заключенных[14].
С переходом к индустриализации ситуация с использованием труда заключенных качественно меняется. В 1928 г. заместитель наркома Рабоче-Крестьянской Инспекции (РКИ) РСФСР Н.М.Янсон в письме к И.В.Сталину предложил использовать труд осужденных преступников для освоения отдаленных местностей (тем самым повторялась политика Московского государства и Российской империи). Большое место в письме отводилось обоснованию использования заключенных на земляных работах, стройках, заготовке леса. Предлагалось развернуть лагеря (в тексте письма они обозначены как «экспериментальная емкость») с общим числом наполнения до 1 млн человек. Идея «экспериментальных емкостей», видимо, понравилась Сталину: инициатор идеи был назначен наркомом юстиции РСФСР. Под его председательством была образована комиссия, выработавшая предложения по использованию труда заключенных[15]. 27 июня 1928 г. Политбюро рассмотрело этот вопрос и одобрило идею «экспериментальных емкостей».
В дальнейшем Политбюро неоднократно возвращалось к вопросу о трудоиспользовании заключенных. Так, 10 декабря 1929 г. был обсужден вопрос «Об использовании заключенных на Сахалине». Комиссии Н.М.Янсона было поручено выработать соответствующее решение[16]. В дальнейшем тезис о необходимости обязательного трудоиспользования заключенных на сооружении различных объектов и других работах, необходимых экономике страны, будет периодически повторяться на самых разных государственных уровнях. Например, в 1931 г. на VI съезде Советов СССР В.М.Молотов — глава правительства — говорил так: «Мы делали это (использовали труд заключенных. — Л.Р.) раньше, делаем теперь и будем делать впредь. Это выгодно для общества. Это полезно для преступников»[17].
В апреле 1930 г. был принят 5-летний план развития лесной промышленности европейского Севера РСФСР (экспорт леса давал валюту, необходимую для реализации грандиозных планов индустриализации). Правительство поставило перед НКВД, ВСНХ, Народным комиссариатом труда и оргкомитетом Северного края задачу — привлечь заключенных для обеспечения высоких темпов заготовки древесины[18].
В уголовное и исправительно-трудовое законодательство вносятся изменения, направленные на более эффективное использование осужденных. Так, в мае 1928 г. ВЦИК и СНК РСФСР ввели новую норму в действовавший ИТК РСФСР, согласно которой принудительные работы должны были отбываться на предприятиях, стройках, лесоразработках, как правило, бесплатно[19]. А в ноябре 1929 г. появилось новое положение в уголовном законодательстве: приговоренные к лишению свободы на срок свыше трех лет должны были отбывать наказание не в общих местах заключения, а в исправительно-трудовых лагерях ОГПУ[20].
Содержащиеся в лагерях заключенные использовались для выполнения задач по реализации грандиозных планов первых пятилеток: сооружали заводы, добывали нефть и уголь, строили дороги... Большое количество заключенных занималось лесоповалом. Так, экспорт деловой древесины увеличился с 1 млн кубометров в 1928 г. до 6 млн кубометров ежегодно в первой половине 1930-х гг.[21] Использовались заключенные и на строительстве крупнейших народнохозяйственных объектов. Первой великой стройкой заключенных стал Беломорканал. Для его постройки при Совете Труда и Обороны был учрежден так называемый Особый комитет по сооружению Балтийско-Беломорского водного пути. 3 июня 1930 г. было решено «при определении стоимости работ... учесть возможности привлечения уголовного труда к этим работам»[22]. В связи с этим «при проектировании стройки было уделено большое внимание удешевлению всех сооружений и доведению до минимума расхода дефицитных привозимых материалов»[23].
По указанию И.В.Сталина канал длиной в 227 км должен был быть построен за двадцать месяцев — с сентября 1931 г. по апрель 1933 г. (для сравнения: Панамский канал длиной 80 км строился 28 лет, Суэцкий канал длиной 160 км — 10 лет). Нужно также учесть, что на сооружение Беломорканала не было выделено валюты, ОГПУ должно было обеспечить строительство канала без лишних материальных издержек[24]. Люди в счет не шли. Эшелоны заключенных непрерывно поступали на «великую стройку».
Руководить сооружением канала поручили верным сталинцам. Начальником строительства был назначен Л.И.Коган. Курировали стройку Г.Г.Ягода и начальник ГУЛАГа М.Д.Берман. На Беломорканале в полной мере проявились незаурядные организаторские способности одного из известных деятелей ГУЛАГа Н.А.Френкеля.
В апреле 1932 г. заместитель председателя ОГПУ Г.Г.Ягода и заместитель прокурора Верховного суда СССР Катаньян утвердили «Положение об особых правах начальника ГУЛАГа тов. Когана Л. И. и помощника начальника ГУЛАГа тов. Рапопорта Я.Д. на строительстве Беломоро-Балтийского водного пути, выполняемого силами заключенных». В соответствии с Положением им предоставлялось право в административном порядке единолично увеличивать срок заключения в лагерях лицам, нарушающим установленный порядок и дисциплину. Перечень включал 15 конкретных нарушений. Вместе с тем допускалось применение такой меры и за иные проступки. Важно подчеркнуть, что решение об увеличении срока заключения обжалованию не подлежало[25].
История сооружения Беломоро-Балтийского канала — это история страданий огромного количества советских людей. К 1 мая 1932 г. на строительстве канала было занято 100 тыс. рабочих, из которых 60 тыс. размещалось в бараках. Остальные жили в палатках и иных постройках временного типа[26]. Без современной техники, без достаточного материального обеспечения руководство стройкой добилось «по многим объектам... нормы выработки, превышающие единые всесоюзные нормы»[27].
В мае 1933 г. Г.Г.Ягода докладывал И.В.Сталину о готовности Беломорканала. В июле этого же года И.В.Сталин, К.Е.Ворошилов и С.М.Киров совершают прогулку на катере по новому рукотворному водному пути. А в августе на Беломорканал направляется десант из 120 писателей и журналистов для ознакомления с чудом социалистической экономики. Они беседуют с заключенными, которые, конечно же, хвалят партию и великого вождя за предоставленную им возможность искупить свою вину ударным трудом на великой стройке, с руководителями сооружения объекта, совершают прогулки по каналу.
В результате этой поездки 36 писателей (среди них М.Горький, В.П.Катаев, В.В.Иванов, В.М.Инбер, А.Н.Толстой, М.М.Зощенко и др.) выпускают книгу о героическом труде создателей Беломорканала и посвящают ее XVII съезду ВКП(б)[28]. Писатели поведали читателям советской страны о необычайно высоких темпах роста социалистической экономики, об ударном труде производственников на сооружении канала, об ущербности европейско-американского капитализма, о героических усилиях чекистов по организации работ и по «перековке» заключенных. Ничего не говорится только о жестокости порядков, о голоде, о холоде, о гибели тысяч людей, унижении их человеческого достоинства.
В связи с окончанием строительства Беломоро-Балтийского водного пути ЦИК СССР постановил досрочно и без всяких ограничений освободить значительное число заключенных, «особо проявивших себя ударниками, имеющих особые заслуги по указанному строительству». Вместе с тем в п. 2 постановления ЦИК говорилось о том, что для лиц, осужденных за шпионаж, вредительство, терроризм, политический бандитизм, членство в антисоветских политпартиях, а также руководителей церковно-сектантских организаций, провокаторов и бывших чинов охраны и контрразведки, руководителей контрреволюционных организаций устанавливается особый порядок освобождения (требовалось ходатайство начальника Главного управления лагерями ГПУ и начальника строительства Беломорканала). ОГПУ, в свою очередь, направило всем своим полномочным представительствам и начальникам краевых, областных управлений рабоче-крестьянской милиции циркуляр, в котором предписывалось не допускать в отношении этой категории лиц и членов их семей «никаких ограничений... в их правовом отношении только за прошлую судимость»[29].
Во время строительства канала администрация использовала различные методы повышения эффективности выполняемых работ: соревнование между бригадами, трудколлективами, шлюзами. Объявлялись всеобщие дни рекордов. Этому способствовала и изощренная пропагандистская кампания по восхвалению государственной пенитенциарной политики, что характерно для 1920 — начала 1930-х гг.
Типичнейшим пропагандистским роликом был и художественный фильм «Заключенные» о быстром и чудодейственном превращении преступников в передовых строителей нового общества. По воспоминаниям одного из заключенных, на строительстве Беломорканала нередко выступали досрочно освобожденные «передовики», которые «по бумажке» читали заявления, подобные следующему: «Я всю жизнь воровал, из тюрем не вылезал, и вот спасибо Советской власти, спасибо товарищу Сталину, которые научили меня честно трудиться и стать полезным человеком. Я решил остаться в родной бригаде еще на месяц, чтобы доказать всем гадам, врагам народа, что никакие их вредительства не помешают нам, рабочему классу, успешно выполнить план и закончить великую стройку коммунизма — наш родной Беломорканал! Я призываю всех не терять бдительности и разоблачать вредителей, которые и здесь притаились и хотели сорвать наши планы. Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует наш начальник стройки, товарищ Рапопорт!»[30] Учтем при этом, что всеобщий трудовой энтузиазм, охвативший значительную часть населения нашей страны, очевидно, в определенной мере имел место и среди заключенных.
Накопленный опыт использования заключенных на сооружении народнохозяйственных объектов был учтен при разработке и принятии ИТК РСФСР 1933 г. В частности, Исправительно-трудовой кодекс устанавливал, что труд заключенного должен строиться на началах приближения его к труду добровольному на основе соцсоревнования и ударничества; труд лишенных свободы должен служить приобщению их к участию в социалистическом строительстве.
Кодекс определил и основной контингент заключенных, работающих на «ударных стройках социализма» в отдаленных районах страны: «В колонии для массовых работ, находящихся в отдаленных местностях, направляются лишенные свободы из среды классово-враждебных элементов, а также те трудящиеся, которые по характеру совершенного преступления являются наиболее классово-опасными, вынуждающими применение к ним более сурового режима»[31].
Таким образом, начало второй пятилетки в пенитенциарной сфере было ознаменовано принятием нового Исправительно-трудового кодекса, в котором был учтен опыт ОГПУ по использованию труда заключенных. Кроме того, как было отмечено, произошла реорганизация исправительно-трудовой системы — в июле 1934 г. все исправительно-трудовые учреждения ОГПУ и НКЮ союзных республик были переданы общесоюзному НКВД, который этот опыт развил и закрепил во второй и последующих пятилетках (для руководства принятыми ИТУ в ГУЛАГе был образован Отдел мест заключения).
Как известно, во второй пятилетке ставились задачи ликвидации эксплуататорских капиталистических элементов, уничтожения причин, порождающих эксплуатацию, искоренения пережитков капитализма в сознании людей. Большевики стремились рывком приблизиться к бесклассовому обществу. Но «отмирание государства, — учил И.В.Сталин на январском (1933 г.) Пленуме ЦК и ЦКК РКП(б), — придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов»[32]. Данные установки активно претворялись на практике, что выражалось в увеличении и укрупнении управлений исправительно-трудовых лагерей.
К концу первой пятилетки начало функционировать одно из известных подразделений ОГПУ—НКВД — трест «Дальстрой». Для обеспечения руководства его деятельностью был создан специальный Отдел ОГПУ по Дальстрою, переименованный в 1934 г. в Отдел НКВД по Дальстрою[33]. На Колыме силами заключенных создавались золотодобывающие предприятия. Спустя некоторое время Дальстрой занял первое место среди золотопромышленных районов СССР. Территория, на которой действовали подразделения Дальстроя, только за первые шесть лет его существования увеличилась с 400 тыс. до 1 млн кв. км.[34]
С развитием ГУЛАГа хозяйственные наркоматы начинают перекладывать возведение и эксплуатацию наиболее сложных и отдаленных объектов на ОГПУ—НКВД.
Так, в апреле 1932 г. СНК СССР поручает Наркомату путей сообщения (НКПС) построить к концу 1935 г. Байкало-Амурскую магистраль (БАМ). К середине 1932 г., когда нереальность поставленной задачи стала очевидной, начала обсуждаться идея свертывания строительства. Но в октябре этого же года был найден иной выход из положения — передача строительства БАМа из подчинения НКПС в ведение НКВД[35].
В соответствии с приказом ОГПУ от 10 ноября 1932 г. началось формирование Байкало-Амурского исправительно-трудового лагеря. Были созданы Бушуйский, Зейский, Норский, Ушумунский, Усть-Ниманский и другие лагпункты. Численность заключенных в этом огромном подразделении ГУЛАГа стремительно росла: в январе 1933 г. насчитывалось несколько тысяч человек, в декабре 1933 г. — 62 тыс., в 1934 г. — 117 тыс., во второй половине 1935 г. — уже более 190 тыс.[36]
Эшелоны с заключенными со всех концов страны направлялись на БАМЛАГ. Среди прибывших более половины были разуты и раздеты; многие приезжали с признаками истощения и малокровия. Но и на месте, т.е. на БАМЛАГе, их ждала не лучшая участь. Об этом свидетельствуют, например, сохранившиеся заметки начальника управления НКВД СССР по Дальневосточному краю Т.Д.Дерибаса, который в августе 1934 г. побывал на строительстве железной дороги. Он, в частности, писал: «Первое, что бросается в глаза, — это совершенно нечеловеческие условия труда». Корчевку мелкого кустарника, пней люди вели «голыми руками и босыми ногами, и без рубашек, в одних трусах, без единой рукавицы»[37].
Естественно, в таких условиях люди гибли в массовом порядке. Но огромные потери не смущали руководителей ГУЛАГа. Необходимое количество заключенных без задержек продолжало поступать на строительство железнодорожного пути. Так, только в течение трех месяцев (конец 1937 — начало 1938 гг.) БАМЛАГ принял около 120 тыс. заключенных[38]. НКВД вел работу и по заселению и созданию сельскохозяйственной базы в районах Байкало-Амурской магистрали. В третьей пятилетке по принятым планам предстояло расселить 83 800 сельских семей[39].
Условия работы заключенных, как отмечалось, были очень суровыми. На этом фоне в значительной мере лицемерным выглядело стремление стимулировать труд осужденных посредством идеологических лозунгов. Так, в «Строителе БАМа» (орган культурно-воспитательной части и штаба 5-го отделения БАМЛАГа) № 18 от 19 марта 1934 г. был опубликован призыв к заключенным бороться за звание значкиста «Лучшему ударнику Байкало-Амурской магистрали», идти «в бой за переходящее красное знамя». О значении подобной идеологической работы свидетельствует то обстоятельство, что положение о нагрудном знаке было утверждено Президиумом ЦИК СССР[40].
В Приказе № 6 по строительству БАМЛАГа ОГПУ от 19 марта 1934 г. следующим образом описывались условия получения этого нагрудного значка:
«Президиумом ЦИК. СССР утверждено положение о нагрудном значке "Лучшему ударнику Байкало-Амурской магистрали".
1. Данный нагрудный значок выдается за ударную самоотверженную работу по строительству Байкало-Амурской железной дороги.
2. Правом на получение этого значка пользуются заключенные Байкало-Амурских исправительных лагерей ОГПУ, проявивших высокую производительность труда, давшие образцовое качество, примеры дисциплинированности и участвующие в общественной работе».
В упомянутом выше «Строителе БАМа» указывалось, что «только путем честного и энергичного отношения к работе, примерным дисциплинированным поведением можно заслужить почетное звание значкиста. Новые прибывающие к нам путармейцы (на строительстве водных каналов заключенных называли, как известно, каналоармейцами; вполне вероятна версия о том, что сочетание слов «заключенный каналоармеец» и привело к сокращенному "ЗЭКА", а затем — "ЗЭК", "ЗЕК". — Л.Р.), запомните, что путь к получению этого значка — это путь трудового исправления. Самоотверженный ударник, примерный лагерник, хороший общественник, — вот кто достоин этого значка. Путем широко развернутого трудсоревнования и ударничества, путем перевыполнения производственных планов бороться за высокое звание значкиста — задача каждого ударника путармейца. Лучшая слава, лучший почет, — тому, кто заслужит этот значок!»[41]
Нужно признать, что организация трудсоревнования формально была поставлена на высоком уровне. В частности, регулярно печатались сводки с «фронта скальных работ» и с других производственных «фронтов», указывались бригады и отдельные путармейцы, заносимые на «красную доску». Была и «черная» доска, куда заносились нарушители; например, в том же номере «Строителя БАМа» сообщалось, что «заносятся на черную доску воспитатели Ткаченко и Куприянов, лишенные значка ударника за пьянство, картежную игру и разложение работы ф-ги (фаланги — производственного подразделения. — Л.Р.) № 10».
Культурно-воспитательная работа среди заключенных на строительстве БАМа также отличалась достаточно высокой активностью. Так, только за 1933—1934 гг. театр БАМЛАГа поставил 226 спектаклей, дал 195 концертов и более 60 представлений кукольного театра. В частности, ставилась комедия В.В.Шкваркина «Чужой ребенок», «Чудесный сплав» В.М.Киршона, «Слуга двух господ» К.Гальдони, «Моцарт и Сальери» А.С.Пушкина[42].
Предвоенная история БАМа свидетельствует не только о жестокости ГУЛАГовской системы, но и об ее неэффективности. Сотни тысяч подневольных, истощенных людей так и не смогли перед войной построить Байкало-Амурскую магистраль.
Как и в Петровскую эпоху, места отбывания лишения свободы определялись прежде всего расположением строительных объектов и предприятий, т.е. исходя из экономических соображений. О принципе отбывания наказания в районе места жительства в рассматриваемый период не могло быть и речи. В приказе НКВД СССР от 17 марта 1940 г. подчеркивалось, что задачей исправительно-трудовых лагерей и колоний, наряду с изоляцией преступников, является наиболее эффективное и рациональное использование труда заключенных[43].
В официальных правительственных и партийных документах, оценивающих деятельность лагерей и определяющих перспективные направления их развития, заключенный как личность вообще игнорируется. Так, в Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 8 сентября 1935 г. «О строительстве канала Москва—Волга» отмечалась важность и успешность развернувшихся в течение 1934— 1935 гг. работ, объемы которых составили: земляные — 61,7 млн м3, или 45,7% общего объема работ; бетонных и железобетонных -638 тыс. м3 (22%); построено жилых, коммунальных и других зданий — 4,5 млн м3. Однако о тех, кто выполнял эти работы, не сказано ни слова, что видно из постановляющей части рассматриваемого документа:
«1. Отметить, что согласно заключению технической экспертизы Госплана СССР развернутые на строительстве канала Москва—Волга строительные работы в целом организованы рационально и продуманно, с применением новейших достижений техники. На строительстве широко применены экскаваторные работы и гидромеханизация.
2. Одобрить разработанный Москва—Волгостроем НКВД СССР схематический проект канала Москва—Волга.
3. Установить общий размер капиталовложений, потребных для сооружения канала Москва—Волга, по представленному схематическому проекту...
4. Обязать Москва—Волгострой НКВД СССР закончить строительство и сдать в эксплуатацию канал Москва—Волга к навигации 1937 г.»[44]
По иным направлениям деятельности Дмитровлага, осуществлявшего строительство канала, в Постановлении ничего не говорилось. Вместе с тем сам факт выхода такого Постановления лишний раз свидетельствует о роли ГУЛАГа в развитии народного хозяйства нашей страны. Опыт Дмитровлага, одобренный высшими государственно-партийными органами, использовался в дальнейшем на других крупных стройках. Так, руководители Дмитровлага (в частности, его начальник Я.Д.Рапопорт) были переведены на Урал, где в конце 1930-х гг. разворачивалось грандиозное строительство важнейших заводов и других предприятий, составивших костяк индустрии нашего государства. Туда с разных концов страны перебрасывались тысячи заключенных. Только на территории Свердловской области были образованы следующие подразделения ГУЛАГа: Ивдельлаг, Севураллаг, Тагиллаг, Богословлаг, Лобвинлаг, Востураллаг, Тавдинлаг[45].
Помимо Урала высвобожденные на строительстве канала заключенные использовались во многих других местах. Так, Постановлением СНК от 12 августа 1937 г. было открыто 7 лесозаготовительных лагерей с общим наполнением — 140 тыс. заключенных. В конце этого же года принимается решение о строительстве вторых железнодорожных путей Байкало-Амурской магистрали протяженностью 5 тыс. километров, для чего создается 6 новых лагерей. Громадный объем работы потребовал создания специализированного Управления железнодорожного строительства при ГУЛАГе НКВД СССР.
Заключенные в огромных количествах привлекались на строительстве крупнейших целлюлозно-бумажных комбинатов в Архангельске и Соликамске, а также на многих других объектах[46]. С.И.Кузьмин пишет о том, что отсутствовал действенный контроль за деятельностью ИТЛ со стороны прокуратуры: «Отделы по надзору за ИТУ представляли собой самый отсталый и заброшенный участок прокуратуры, куда назначались самые слабые и безнадежные прокурорские работники»[47]. Мы можем добавить, что такой подход вполне отвечал наметившейся в конце 1920-х гг. пенитенциарной политике, предусматривающей, в частности, закрытость и неподотчетность общегосударственным органам контроля исправительно-трудовой системы. Периодически появлявшиеся в недрах НКВД грозные циркуляры о недопустимости злоупотреблений не меняли картины[48] и были не более чем формально-показными, предназначенными для органов партийного контроля, перед которыми НКВД также формально отчитывался.
Заключенные использовались и на многих других объектах. Так, во второй половине 1930-х гг. началось сооружение крупнейших целлюлозно-бумажных комбинатов — Архангельского и Соликамского. На Ухтопечорский ИТЛ возлагались задачи по строительству шахт, добыче угля, нефти, газа, прокладке железной дороги и т.д. В течение 1937—1939 гг. этот ИТЛ должен был обеспечить добычу 950 тыс. т нефти, 1550 тыс. т угля, проложить 7552 км железнодорожных путей. Сотни тысяч заключенных трудились на сооружении объектов и работали на предприятиях горно-металлургической, золотодобывающей, топливной, химической и других отраслей народного хозяйства. По сути дела по масштабам своей деятельности ГУЛАГ был полиотраслевым народнохозяйственным ведомством. Кроме того, рабочая сила из числа заключенных поставлялась 38 наркоматам[49].
Так, на строительстве Джезказганского комбината было задействовано около 11 тыс. заключенных, на сооружении Актюбинского металлургического комбината — более 8 тыс., на строительстве предприятий топливной промышленности в Коми АССР: Ухтижемлаг — 22 тыс., Воркутапечорлаг — более 19 тыс. заключенных[50].
Заключенные были главными поставщиками леса. С 1 июля 1938 г. ГУЛАГу НКВД СССР предоставили право основного лесозаготовителя. В Ленинграде было создано бюро по промышленному освоению лесных массивов с непосредственным подчинением ГУЛАГу[51]. В лесных лагерях в 1940 г. было занято 280 465 заключенных[52].
Нередко складывалась практика, когда отраслевые народные комиссариаты вынуждены были обращаться за помощью к НКВД для решения своих задач. Характерной в этом отношении была ситуация, связанная со строительством Норильского комбината. Геологическая разведка показала, что под Норильском находится самое богатое в СССР никеле-кобальтовое месторождение. Однако его освоение, учитывая расположенность за полярным кругом, представлялось чрезвычайно сложным делом. Наркомат тяжелой промышленности, в ведении которого находилась отрасль, практически отказался от выполнения необходимых работ. Нарком Г.К.Орджоникидзе направил в ЦК ВКП(б) письмо на имя И.В.Сталина, в котором говорилось: «Учитывая особые трудности в проведении изыскательских и исследовательских работ, осуществлении строительства и освоении производства в условиях заполярного круга, а также колоссальный опыт ОГПУ в осуществлении сложнейших строительств в крайне тяжелых условиях, Наркомтяжстрой полагает целесообразным организацию работ и строительство предприятия поручить ОГПУ на базе специального лагеря»[53]. Так и было сделано.
Процесс создания промышленных ИТЛ сопровождался крупными организационными неувязками, неустройством быта заключенных, слабым обеспечением специалистами, низким уровнем профессиональной подготовки рабочих. В лагерях повсеместно отмечались низкие темпы работ. Вместе с тем отдельные стройки, имевшие первостепенное значение, оснащались современной по тому времени техникой; для подготовки соответствующих специалистов организовывались курсы машинистов, экскаваторщиков, трактористов, железнодорожных мастеров, слесарей и т.д.[54]
Хозяйственные ведомства охотно использовали труд заключенных на своих предприятиях. Исправительно-трудовые колонии существовали на многих объектах, не принадлежавших ОГПУ— НКВД. Так, на строительстве Магнитогорского комбината в середине 1934 г. работало 12 тыс. заключенных. А в 1939 г. НКВД направил на стройки и предприятия других ведомств более 130 тыс. заключенных[55]. Эти люди трудились в самых неблагоприятных условиях, на самых тяжелых работах: в Караганде, Джезказгане, Канске...
Со второй половины 1930-х гг. происходит замена вольнонаемных рабочих заключенными на строительстве основных дорог. Так, в приказе НКВД СССР № 0012 от 1936 г. указывалось, что в целях максимального удешевления стоимости строительства и капитального ремонта автогужевых работ, осуществляемого местными органами Центдортранса, возложить строительство их на ГУЛАГ НКВД, организовав для этого колонии, укомплектованные лицами, осужденными до трех лет, подчинив в административном отношении отделу мест заключения[56].
Занимались заключенные и строительством жилых домов во многих городах нашей страны. Например, в Москве для строительства 11 жилых домов НКВД были организованы специальные лагерные пункты. НКВД разрешалось временно размещать заключенных в зданиях, подлежащих сносу и освобожденных от жильцов. Часть заключенных располагалась в палатках[57].
Значительное число заключенных привлекалось также для работ в сельском хозяйстве. Показательным в этом отношении являлась деятельность Карлага (Карагандинского лагеря) в 1930—1940-е гг. Карлагу было поручено построить образцовое животноводческое хозяйство в полупустынной местности Казахстана. Уже на начальном этапе лагерь располагал 93 тракторами СТЗ, 435 плугами, 1048 боронами. Было закуплено около 3 тыс. лошадей, пригодных для тяжелых полевых и обозных работ, столько же голов крупного рогатого скота и почти 22 тыс. овец. Все это позволило в 1932 г. посеять полевые культуры на площади около 19 тыс. га, а под огородные культуры занять 1085 га земли[58].
О масштабах и технологическом уровне животноводческого производства Карлага свидетельствует тот факт, что при управлении было создано научно-исследовательское подразделение. В круг его задач входило изучение природной и экономической обстановки в районе расположения лагеря, организация самого производства, рационализация сельского хозяйства в целом и по отдельным технологическим отраслям. Исследователями были, разумеется, заключенные. В 1933—1936 гг. Карагандинский ИТЛ под названием совхоза «Гигант» участвовал в выставках достижений народного хозяйства, проводившихся в Москве и Алма-Ате, и занимал вторые-третьи места по результатам своей производственной деятельности. В 1949 г. хозяйство Карлага насчитывало уже 30 тыс. голов крупного рогатого скота, свыше 21 тыс. овец, а общая его территория занимала около 20 тыс. кв. км.[59]
ГУЛАГ и его «министерства» играли заметную роль в экономической жизни страны. Заключенные добывали золото и железную руду, уголь и нефть, заготовляли лес и строили дороги. Огромное их количество было задействовано на сооружении важнейших народнохозяйственных объектов. Государственным планом на 1937 г. предусматривалось освоение НКВД 5% средств, в целом направляемых на капитальное строительство в нашей стране. В 1940 г. доля НКВД СССР в капитальном строительстве составила уже 13%. В следующем году этот показатель увеличивался еще на 1%[60].
Так, из 80 электростанций, перечисленных в Государственном плане 1941 г., сооружение десяти находилось в ведении НКВД[61]. Как видно, НКВД превратилось в крупнейшее строительное ведомство. Равным образом можно говорить о том, что НКВД было также и мощным лесозаготовительным, железнодорожным, автодорожным, угледобывающим, золотодобывающим ведомством. Более того, в 1930-е гг. стали создаваться ГУЛАГовские научно-исследовательские центры. В них под бдительным оком НКВД трудились многие видные ученые и конструкторы страны, которых не миновала участь «неблагонадежных элементов».
Из данных, приведенных в таблице 1, можно составить представление о роли ГУЛАГа в производстве промышленной продукции во второй и третьей пятилетках.
Таблица 1
| Отрасли промышленности | Вторая пятилетка | Третья пятилетка |
| 1. Машиностроение и металлообработка | 331891 | 1143565 |
| 2. Химическая промышленность | 38472 | 204353 |
| 3. Стройматериалы | 48202 | 75795 |
| 4. Лесоразработка и лесосплав | 334490 | 448769 |
| 5. Деревообрабатывающая промышленность | 332125 | 1082244 |
| 6. Целлюлозно-бумажная промышленность | 5797 | 14665 |
| 7. Полиграфическая промышленность | 6154 | |
| 8. Текстильная промышленность | 70154 | 213125 |
| 9. Швейная промышленность | 228910 | 376675 |
| 10. Кожеобувная и меховая промышленность | 100477 | 212714 |
| 11. Пищевая промышленность | 61705 | 78145 |
| 12. Жировая промышленность | 50455 | 88335 |
| 13. Прочие промышленные отрасли | 125588 | 323760 |
| Всего | 1733440 | 4078137 |
Источник: ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 29-31. Л. 4, 8.
По мнению В.М.Кириллова, уже в 1930-х гг. ГУЛАГ превратился в крупнейшую производственную организацию страны. Его деятельность распространялась на 17 отраслей народного хозяйства: тяжелую и металлообрабатывающую, лесную и черно-металлургическую, топливную и рыбную промышленность, сельское хозяйство, капитальное строительство, дорожное и аэродромное строительство, транспорт и т.д.[62] Бюджет ГУЛАГа исчислялся миллиардами рублей.
Эксплуатация труда заключенных позволяла получать огромные прибыли, обходясь при этом сравнительно небольшими государственными дотациями на содержание исправительно-трудовых лагерей. Например, по плану 1940 г. бюджет ГУЛАГа составлял 7 млрд 864 млн руб., его доходная часть — 7 млрд 375 млн руб.[63] Таким образом, государство покрывало его расходную часть в объеме 488 млн руб. В докладной записке, обосновывающей бюджет, говорилось, что ГУЛАГ имеет от государства только такие ассигнования, которые получает любая другая хозяйственная организация. В документе утверждалось также, что если бы не производственная деятельность лагерей, то расходы на содержание заключенных составили бы 3 млрд руб. в год. При этом производственные планы составлялись в соответствии с пятилетними планами развития СССР[64] (по данным С.И.Кузьмина, это началось с 1931 г.[65]).
Каковы были масштабы применения принудительного труда в предвоенные пятилетки? Сколько человек находилось в местах лишения свободы?
Авторы приводят различные цифры. Причем некоторые из них свои цифровые выкладки обосновывают только свидетельствами заключенных и своими умозаключениями. Так, эмигранты Д.Дамин и Б.Николаевский в работе «Принудительный труд в СССР», вышедшей в Лондоне в 1948 г., считают, что в 1931 г. во всей системе лагерей было около 2 млн заключенных, в 1933— 1935 гг. — около 5 млн, а к 1942 г. — от 8 до 16 млн[66].
Леонард Шапиро в работе «Коммунистическая партия Советского Союза» отмечает, что, по оценкам специалистов, количество заключенных «варьировалось в различные периоды от нескольких до 20 млн чел.»[67]
Некоторые советологи называют цифру заключенных в СССР, исходя из анализа Государственного плана развития народного хозяйства СССР на 1941 г. Текст не подлежавшего оглашению Государственного плана развития народного хозяйства на 1941 г. был захвачен немцами в Смоленске и позднее был напечатан в США. Так, профессор Сваневич дает цифру 7 млн заключенных в 1941 г.[68]
Автор книги «Большой террор» Р.Конквест считает, что по самым осторожным оценкам численность лагерников в довоенный период составляла: в 1930 г. — свыше 600 тыс., в 1931 — 1932 гг. — около 2 млн, в 1933—1935 гг. —5 млн, в 1935—1937 гг. — 6 млн[69]. Он дает раскладку заключенных на 1941 г. по видам работ: 400 тыс. занимаются лесоповалом; 1 млн — горно-шахтными работами, 200 тыс. сельским хозяйством, 600 тыс. — сооружением и обслуживанием лагерей, 600 тыс. изготовлением лагерного инвентаря, 3 млн 500 тыс. — строительными работами[70].
Примерно такую же раскладку дают М.Геллер и А.Некрич. У них, правда, отсутствует 600 тыс. заключенных, изготавливающих лагерный инвентарь. Зато есть дополнительная графа — поставка заключенных по договорам предприятий — 1 млн человек[71].
На основании каких данных сделаны такие выводы? К сожалению, авторы на этот вопрос не ответили. Да и вряд ли смогли бы ответить. Ибо архивные материалы позволяют сделать вывод, что оценки приведенных авторов (и не только их: список авторов как наших, так и зарубежных, пытающихся поразить читателей огромными цифрами, достаточно велик) не точны.
Обратимся к документам. По данным помощника начальника ГУЛАГа Леонюка (он подготовил справку о численности заключенных, содержащихся в лагерях, тюрьмах и колониях НКВД) на 1 февраля 1937 г. насчитывалось заключенных[72]:
в лагерях (включая находящихся
в пути к лагерям) — 1127 тыс. чел.;
в тюрьмах — 545 тыс. чел.;
в колониях — 340 тыс. чел.;
Итого — 2012 тыс. чел.;
Из числа следственных числилось:
за органами УГБ — 193,4 тыс. чел.;
милиции — 72 тыс. чел.;
суда и прокуратуры — 80 тыс. чел.;
Итого — 347 тыс. чел.
В работах В.Н.Земскова, А.Н.Дугина, А.Н.Малыгина, основанных на архивных материалах, дана численность заключенных ГУЛАГа в предвоенные годы[73] (Таблица 2).
Таблица 2
| Годы | В исправит. -труд, лагерях (ИТЛ) | В исправит.-труд. колониях | Всего |
| 1935 | 725483 | 240259 | 965742 |
| 1936 | 839406 | 457088 | 1296494 |
| 1937 | 820881 | 375488 | 1196369 |
| 1938 | 996367 | 885203 | 1881570 |
| 1939 | 1317195 | 355243 | 1672438 |
| 1940 | 1344408 | 315584 | 1659992 |
| 1941 | 1500524 | 429265 | 1929729 |
Численность заключенных в тюрьмах (на середину января каждого года) составляла: 1939 г. — 350 538 чел.; 1940 г.— 190 266 чел.; 1941 г. — 487 739 чел.
Кроме того, официальная статистика указывает, что в январе 1932 г. в спецпоселениях (трудпоселениях) находилось 1,4 млн высланных кулаков и членов их семей. В 1937 г. в трудпоселениях насчитывалось 917 тыс. чел., в 1939 г. — 939 тыс., в 1941 — 930 тыс.[74].
Вместе с органами изоляции в систему ГУЛАГа входили так называемые «Бюро исправительных работ» (БИРы), задачей которых являлось обеспечение выполнения судебных решений в отношении лиц, приговоренных к отбыванию на принудительных работах без лишения свободы. В марте 1940 г. на учете БИРов состояло 312,8 тыс. чел. Из них 97,3% отбывали наказание по месту своей основной работы, а 2,7% — в других местах по назначению органов НКВД. К началу Великой Отечественной войны на учете БИРов находилось 1264 тыс. чел.[75] (Такое резкое увеличение приговоренных к исправительно-трудовым работам без лишения свободы связано с принятием Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г.).
Итак, по официальным данным, взятым исследователями из архивов, в 53 лагерях (включая лагеря железнодорожного строительства) со множеством лагерных отделений, в 425 исправительно-трудовых колониях перед Великой Отечественной войной насчитывалось около 2 млн заключенных. Около 500 тыс. людей находилось в тюрьмах, около 1 млн в спецпоселениях и, наконец, 1 млн 264 тыс., отбывали наказание без лишения свободы на принудительных работах.
Миллионы заключенных, спецпоселенцев, людей, отбывающих принудработы, были брошены на решение планов форсированной индустриализации. Они были нужны и для поддержания состояния страха (без которого административно-командная система не могла нормально функционировать), и для ударного строительства объектов индустриализации, находившихся на севере и востоке страны. Этот «дешевый» метод осуществления индустриализации очень дорого обошелся стране. Сотни и сотни тысяч погибших, миллионы искалеченных в ГУЛАГе явились жертвами такого метода.
Однако, следует подчеркнуть, что развитие пенитенциарной системы непосредственно связано с общим социально-экономическим развитием страны. А оно, начиная с конца 1920-х гг., неизменно характеризовалось возвышением роли труда в жизни всего общества. Деятельность человека, трудового коллектива оценивалась прежде всего по «кубам», «тоннам», «метрам» и т.д. Государство в этот период эксплуатировало труд всего работающего населения. На этом фоне эксплуатация труда заключенных выглядела как вполне нормальное явление.
В ноябре 1929 г. было принято Постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому вводилось в действие два виде лишения свободы, отличающиеся друг от друга местами отбывания и сроками:
1) лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях в отдаленных местностях страны на срок от трех до десяти лет;
2) лишение свободы в общих местах заключения на срок до трех лет с отбыванием по общему правилу в исправительно-трудовых колониях[76].
Такое решение было принято потому, что действующее пенитенциарное законодательство в силу своего излишнего «человеколюбия» не позволяло руководству государства проводить более жесткую и суровую политику в отношении «врагов народа».
В принятом 7 апреля 1930 г. СНК СССР Положении об исправительно-трудовых лагерях[77] указывалось, что эти учреждения «имеют задачей охрану общества от особо социально-опасных правонарушителей путем изоляции их, соединенной с общественно полезным трудом, и приспособление этих нарушителей к условиям трудового общежития» (ст.1). В ИТЛ направлялись только лица, осужденные особым постановлением ОГПУ, в ведении которого и должны были находиться ИТЛ (ст. 2, 3).
В 1929—1930 гг. проходила реорганизация мест лишения свободы. В связи с принятым постановлением ЦИК и СНК СССР «О ликвидации народных комиссариатов внутренних дел союзных и автономных республик» (опубликованным 15 декабря 1930 г.) места заключения, находившиеся в ведении НКВД, организация ссылок с принудительными работами и принудительные работы без содержания под стражей перешли в ведение народных комиссариатов юстиции союзных и автономных республик. При НКЮ РСФСР было создано Главное управление исправительно-трудовых учреждений. Ему подчинялись краевые, областные управления и управления автономных республик, в ведение которых передавались расположенные на их территории места лишения свободы[78].
Временное положение о местах лишения свободы ГУИТУ (Главного управления исправительно-трудовых учреждений) НКЮ РСФСР (1931 г.) определило принципы организации системы колоний, в которых находились приговоренные к лишению свободы на срок не свыше трех лет: фабрично-заводские и сельские колонии (за менее опасные преступления); колонии массовых работ (для классово-враждебных элементов); штрафные колонии[79].
Но с появлением «экономической выгоды» использования заключенных увеличивается количество лагерей, подчиненных ОГПУ, что связано также с изменением структуры заключенных. В связи с усилением борьбы против нэпманов, кулаков и прочих «капиталистических элементов» процент лишенных свободы «классово-чуждых», не превышавший в 1929 г. 3—4%, вырос в 1931 г. до 35%[80].
ОГПУ до реорганизации мест заключения уже имело опыт использования заключенных для решения хозяйственных задач. Еще в начале 1920-х гг. в Архангельской губернии были организованы Холмогоро-Пертолинские концентрационные лагеря ОГПУ, осенью 1923 г. передислоцированные на Соловецкие острова в Белом море и получившие название СЛОН (Соловецкие лагеря особого назначения).
С первых же дней перед лагерями была поставлена задача создать базу для трудоиспользования заключенных. Оставшееся от Соловецкого монастыря хозяйство было почти полностью уничтожено пожаром в начале лета 1923 г. Силами заключенных были заново построены кирпичный, механический и кожевенный заводы, организовано несколько совхозов; велись также лесоразработки и торфоразработки. Определенная часть заключенных привлекалась для лесозаготовительных и дорожных работ на территории Карелии. Указанные работы финансировались государством. А с 1927 г. Соловецкие лагеря перешли на самоокупаемость[81]. На 1 октября этого года общее число заключенных Соловецких лагерей (на островах и в лагерных пунктах на материке) составляло 12896 чел., подавляющая часть которых состояла из «социально-вредных и опасных элементов» и осужденных за «шпионаж, контрреволюцию и преступления против порядка управления»[82].
ОГПУ активно пропагандировало работу своего детища. В издаваемых по его инициативе газете «Новые Соловки» и журнале «СЛОН» писалось о том, как хорошо живут, работают и перевоспитываются заключенные. Об этом же поведал в начале 1930-х гг. документальный фильм о СЛОНе, который демонстрировался по всей стране[83].
Опыт СЛОНа использовался ОГПУ при создании других лагерей, первая группа которых появляется в 1929 г. на севере страны в бассейне рек Печора, Воркута, в Ухте. 5 августа 1929 г. было создано управление Северных лагерей особого назначения ОГПУ в г. Сольвычегодске. В это Управление входили: Севитлаг, Котласский, Усть-Вымский, Пинюгинский, Сыктывкарский лагеря с общей численностью заключенных 33 511 человек. Перед этими лагерями ставилась задача: освоить силами заключенных природные богатства Северного края — добычу угля в бассейнах рек Печора и Воркута, нефти в Ухте, разработку лесных массивов... Созданное управление возглавлял А.П.Шайрон[84].
Число лагерей постоянно росло. В 1930—1932 гг. лагеря появляются в различных районах страны: Беломоро-Балтийский (Белбалтлаг) — начальник Л.И.Коган, Сибирский — начальник Бискон, Казитлаг — начальник Израилев, Карагандинский — начальник Шаверский, Дальжелдорстрой — начальник Мартинелли, Темниковский — начальник Сенкевич, Дмитровский — начальник Филин, Нижегородский, Сызранский, Кунгурский, Свирский, Вишерский.
Для руководства лагерями 24 апреля 1930 г. при ОГПУ создается Управление лагерей (УЛАГ ОГПУ), вскоре преобразованное в Главное управление лагерей (ГУЛАГ) ОГПУ. Первое письменное упоминание об этом органе содержится в приказе ОГПУ от 15 февраля 1931 г. Приказ об образовании ГУЛАГа не обнаружен. В июле 1934 г. все исправительно-трудовые учреждения ОГПУ и НКЮ союзных республик были переданы общесоюзному НКВД. Его управление, ведающее местами заключения, стало называться Главным управлением исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений НКВД СССР. В соответствии с приказом НКВД от 29 октября 1934 г. оно стало именоваться Главным управлением лагерей, трудпоселений и мест заключения. 29 октября 1938 г. и 26 февраля 1941 г. НКВД вносит новые изменения в название Управления, ведающего исправительно-трудовыми учреждениями. Оно соответственно называется Главным управлением исправительно-трудовых лагерей и трудпоселений НКВД СССР и Главным управлением исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД СССР[85]. (В дальнейшем в тексте используется название ГУЛАГ. — Л.Р.).
В связи с увеличением количества осужденных расширяется сеть лагерей. Во второй половине 1930-х гг. ГУЛАГ становится таким огромным, что возникает необходимость в создании новых отделов и отраслевых управлений (как в Наркомтяжпроме, где каждый главк руководил целой отраслью).
Приказом НКВД СССР 4 марта 1936 г. (на основании постановления СНК СССР от 3 марта 1936 г.) было образовано Главное управление шоссейных дорог (ГУШОСДОР) НКВД СССР. На него было возложено строительство, ремонт и эксплуатация дорог общесоюзного, республиканского, краевого и областного значения по особому списку, утвержденному СНК СССР[86]. Начальником ГУШОСДОР НКВД СССР был назначен Г.И.Благонравов[87].
9 октября 1936 г. в составе ГУЛАГа организован Отдел карьерного хозяйства, снабжающий «каменными материалами канал Москва-Волга, Волгострой, сооружение Северного канала, р. Яузы, южной гавани, аэродрома, водной станции "Динамо"... а после 1 января 1937 г. и автомагистрали»[88].
28 мая 1938 г. в структуре ГУЛАГа появился Целлюлозно-бумажный отдел, ведающий строительством и эксплуатацией предприятий целлюлозно-бумажной отрасли[89].
Для руководства лесными лесоразработками 9 марта 1939 г. в системе ГУЛАГа организуется Управление лесной промышленности[90]. 26 февраля 1941 г. оно получает название Управление лагерей лесной промышленности, а 4 марта 1947 г. — Главное управление лагерей лесной промышленности (ГУЛЛП)[91].
Во второй половине 1939 г. в структуру ГУЛАГа входили следующие отделы, ведавшие хозяйственно-экономическими задачами[92]:
Управление лесной промышленности;
Управление ИТК и сельскохозяйственных лагерей;
1 отдел железнодорожного строительства;
2 отдел железнодорожного строительства; Гидротехнический отдел;
Отдел морского строительства;
Отдел топливной промышленности;
Отдел цветной металлургии;
Целлюлозно-бумажный отдел;
Отдел технического снабжения;
Отдел общего снабжения;
Отдел особого строительства;
Отдел трудовых колоний.
В систему ГУЛАГа входило и Главное управление шоссейных дорог, в которое, в свою очередь, входили: Технический отдел, Отдел нового строительства, Отдел эксплуатации[93]. (Перечислены только отделы, занимавшиеся строительством, решением хозяйственно-экономических задач. Всего же в структуре ГУЛАГа и ГУШОСДОР насчитывалось соответственно 35 и 15 различных подразделений)[94].
Штатная численность только центрального аппарата ГУЛАГа и ГУШОСДОР на 1 января 1940 г. составляла соответственно 2040 и 920 чел. Кроме того, в Московском управлении «Дальстроя» насчитывалось 117 чел., в Московской конторе снабжения ГУЛАГа — 151 чел., в центральной базе ГУЛАГа — 486 чел., в Дальстройснабе — 192 чел.[95]
В предвоенные годы возникают новые подразделения ГУЛАГа, что говорит об увеличении масштабов использования заключенных в решении экономических задач. 19 сентября 1939 г. (в это время Красная армия перешла границу Польши и стала брать в плен поляков) на основании положения о военнопленных было образовано Управление НКВД по военнопленным и интернированным (УПВИ НКВД СССР). Его начальником был назначен П.К.Сопруненко. Для содержания военнопленных приказом НКВД от 19 сентября 1939 г. было образовано 8 лагерей: Осташковский, Юхновский, Козельский, Путивльский, Козельшанский, Старобельский, Южский, Оранский[96]. Впоследствии количество лагерей возросло.
С первых же дней военнопленные привлекались к работе. Уже в сентябре 1939 г. они строили шоссейную дорогу Киев—Львов[97]. В январе 1941 г. военнопленные перебрасываются на различные народнохозяйственные объекты[98].
Постановлениями СНК СССР от 14 мая, ЦК ВКП(б) и СНК от 28 мая 1940 г. НКВД было поручено восстановить разрушенные в ходе советско-финской войны целлюлозно-бумажные предприятия и фабрику искусственного волокна, расположенные на Карельском перешейке, отошедшем к СССР от Финляндии. Для руководства работами по срочному восстановлению этих предприятий ГУЛАГ организовал специальное Управление особого строительства на Карельском перешейке с количеством заключенных более 7 тыс. человек[99].
4 января 1940 г. на базе отдела железнодорожного строительства и Управления железнодорожного строительства на Дальнем Востоке ГУЛАГа было образовано Главное управление железнодорожного строительства (ГУЛЖДС) НКВД СССР. Его начальником был назначен Н.А.Френкель — бывший начальник Управления железнодорожного строительства на Дальнем Востоке, «прославившийся» ранее на Беломоро-Балтийском канале[100].
В августе 1940 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР поручили НКВД выполнить в кратчайшие сроки задание по строительству авиационных заводов в Куйбышевской области. В связи с этим 28 августа 1940 г. появляется приказ НКВД об организации Управления особого строительства (Особстрой) НКВД СССР. Его начальником был назначен (по совместительству) заместитель начальника ГУЛАГа НКВД СССР А.П.Лепилов. В распоряжение Особстроя СССР было решено перебросить в августе и сентябре по 10 тыс. заключенных и в октябре — 5 тыс. заключенных и тем самым обеспечить «полную потребность этого строительства в рабочей силе за счет лагерного контингента ГУЛАГа»[101]. 13 сентября 1940 г. появилось еще одно отраслевое управление НКВД. На базе Гидротехнического отдела ГУЛАГа было образовано Главное управление гидротехнического строительства (Главгидрострой) НКВД СССР. Его начальником и заместителем начальника ГУЛАГа (по совместительству) был назначен бывший начальник Волгостроя Волголага НКВД СССР Я.Д.Рапопорт[102]. 26 февраля 1941 г. «на свет» появились еще три отраслевых управления НКВД: Главное управление лагерей промышленного строительства (Главпромстрой); Главное управление лагерей горнометаллургической промышленности (ГУЛГМП); Управление технического снабжения, строек и лагерей[103].
В соответствии с решением СНК СССР и ЦК ВКП(б) о возложении на НКВД СССР задания по строительству аэродромов для военно-воздушных сил Красной армии 27 марта 1941 г. было образовано Главное управление аэродромного строительства (ГУАС) НКВД СССР, начальником которого назначили военного инженера I ранга В.Т.Федорова[104]. Аэродромы строило и ГУЛЖДС. Согласно приказу НКВД от 11 апреля 1941 г., «потребность в рабочей силе для строительства аэродромов, порученных ГУЛЖДС, определена в 176500 человек, из них — 143725 контингентов НКВД (заключенных и осужденных к исправработам). На указанное выше количество заключенных и осужденных к исправработам, ГУЛАГом НКВД выданы наряды»[105].
В предвоенные годы процесс образования структурных подразделений ГУЛАГа завершился образованием Управления лагерей по строительству предприятий черной металлургии НКВД СССР. Данное Управление было выделено из Главного управления лагерей промышленного строительства приказом НКВД от 14 мая 1941 г. На организуемое управление было возложено руководство строительством Актюбинского ферросплавного комбината, Череповецкого металлургического завода, Енских горнорудных предприятий, сырьевых баз Амурстали и т.д.[106]
Таким образом, в предвоенные годы сложилась сложная ГУЛАГовская структура. Помимо самого ГУЛАГа с его многочисленными подразделениями были созданы отраслевые управления (ГУШОСДОР, УЛЛП, УПВИ, ГУЛЖДС, Особстрой, Главгидрострой, Главпромстрой, ГУЛГМП, Управление технического снабжения, ГУАС, Управление лагерей по строительству предприятий черной металлургии) НКВД СССР. Отраслевые управления были своего рода «министерствами» ГУЛАГа, которые подчинялись напрямую руководству ,НКВД СССР. За ГУЛАГом сохранялись управленческие функции в отношении исправительно-трудовых лагерей и колоний всех управлений[107].
Следует отметить, что порядок и условия отбывания наказания в исправительно-трудовых лагерях в исследуемый период ужесточались. Так, Положение об исправительно-трудовых лагерях, принятое СНК СССР 7 апреля 1930 г, содержало целый ряд достаточно гуманных предписаний: для заключенных, находившихся на облегченном и льготном режимах, допускались работы в учреждениях, предприятиях и на промыслах, проживание в общежитиях, прикрепленных к предприятиям, имелось право для «льготников» выходить за пределы лагеря[108]. Но и в самом Положении, а главным образом в ведомственных документах содержались оговорки, которые ограничивали осужденных (прежде всего «врагов народа») во многих правах[109].
В самом конце 1930-х гг. после очередной реорганизации НКВД СССР порядок и условия отбывания наказания в лагерях и колониях определялись не НТК РСФСР 1933 г., а ведомственными нормативными актами. В этой сфере из наиболее заметных можно выделить Временную инструкцию о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях 1939 г. и такую же инструкцию применительно к исправительно-трудовым колониям, принятую годом позже (помимо этого, были приняты такие нормативные акты, как Временная инструкция о режиме содержания заключенных в штрафных изоляторах ИТЛ и НТК НКВД СССР 1939 г., Положение о тюрьмах НКВД СССР 1940 г. и др.).
В рамках настоящей работы представляется целесообразным рассмотреть одну из них — Временную инструкцию 1939 г., поскольку в исследуемый период наказания в виде лишения свободы приводилось в исполнение прежде всего в исправительно-трудовых лагерях (см. Приложение). Кроме того, необходимо учитывать, что вышеуказанные инструкции во многом были схожими.
Инструкция содержала следующие разделы:
1. Общие положения.
2. Обязанности и права заключенных.
3. Порядок передвижения заключенных.
4. Свидания.
5. Передачи (посылки).
6. Переписка.
7. О порядке допуска заключенных на административно-технические должности.
8. Меры поощрения и взыскания.
9. Штрафной режим.
10. Порядок содержания следственных заключенных.
11. Порядок передачи и направления жалоб и заявлений заключенных.
12. О порядке извещения о смерти заключенных и выдаче вещей умерших родственникам.
Всего в Инструкции было 152 статьи. Такой солидный объем свидетельствует о достаточно подробном регулировании порядка и условий содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях. По структуре данный документ сходен с Инструкцией смотрителю губернского тюремного замка 1831 г., а также Общей тюремной инструкцией 1915 г. Часть норм сходна и по содержанию, что и не удивительно, поскольку во всех случаях речь идет об изоляции общественно опасных лиц. Однако сразу бросается в глаза то обстоятельство, что если инструкции времен империи не были секретными, то Инструкция НКВД «закрыта» сразу двумя «засекречивающими» нулями. В дальнейшем такого рода документы (под названием Правила внутреннего распорядка исправительно-трудовых учреждений) также будут в своей основной части оставаться закрытыми для осужденных и всех граждан, правда, уже под грифом не «совершенно секретно», а «для служебного пользования», а открытыми они станут лишь с 1992 г. Кроме того, следует отметить, что значительная часть норм Инструкции взята в переработанном виде из ИТК РСФСР 1933 г. Основное содержание Инструкции комментируется в Приложении к данной статье.
Анализ Временной инструкции 1939 г. и сравнение ее содержания с предшествующими и последующими подобными нормативными актами показывает, что из ее содержания не следует, что в исправительно-трудовых лагерях царили произвол и беззаконие, а заключенные находились в тяжелых бытовых условиях.
Напротив, в Инструкции немало вполне нормальных пенитенциарных норм, и более того, некоторые из этих норм выглядят даже прогрессивнее, чем в ныне действующем Уголовно-исполнительном кодексе РФ. Это, в частности, касается положений о свиданиях и посылках. С точки зрения защиты прав человека не может не вызывать удовлетворения блок норм о жалобах и заявлениях заключенных, в том числе об ответственности должностных лиц за недоставку писем заключенным, вскрытие закрытых жалоб и др.
В этом смысле на первый взгляд выглядит более чем странным решение государственных органов сделать Инструкцию совершенно секретной — ведь содержание ее позволяло использовать выигрышный пропагандистский тезис о том, что в СССР вполне соблюдается большинство общепризнанных пенитенциарных норм.
Однако все становится на свои места, если иметь в виду следующие обстоятельства.
Во-первых, большинство норм Инструкции, и прежде всего касающиеся прав заключенных, были не более чем декларацией. Здесь положение обстояло аналогично тому, как действовавшая Конституция СССР обеспечивала всем гражданам страны фундаментальные права и свободы — красиво изложенные в Основном законе, они в своем большинстве оставались «бумажными». Но если нормы Конституции носили общий характер и их «бумажность» проявлялась не столь заметно, то нормы Инструкции, будь они опубликованы для всеобщего сведения, сразу же показали бы свою несостоятельность. Власти, видимо, это хорошо понимали и поэтому предпочли спрятать инструкцию за секретные «нули».
Во-вторых, в Инструкции содержались и такие нормы, которые все же отражали всесилие в стране командной системы. Речь идет, в частности, о возможности запрета свиданий и переписки заключенных со своими родственниками и о предоставлении руководителям исправительно-трудовых лагерей достаточно больших прав в определении как условий жизни и труда заключенных, так и их судьбы в целом.
В-третьих, данную Инструкцию нельзя вырывать из контекста общей уголовно-правовой политики Советского государства того периода, предполагающей осуждение и направление в исправительно-трудовые лагеря за любые, даже минимальные, оппозиционные проявления. Определяемое ВКП(б) и советской властью отношение общества к «контрреволюционерам» как к врагам народа не могло предполагать гуманного к ним отношения в местах лишения свободы, и в этой связи опубликование инструкции вряд ли было бы одобрительно воспринято большей частью населения.
Практическая деятельность исправительно-трудовых лагерей убедительно показывает, что условия жизни и труда заключенных довольно часто не соответствовали предписаниям рассмотренной Временной инструкции о режиме содержания заключенных 1939 г. В этом смысле данная Инструкция не отличается, например, от Инструкции смотрителю губернского тюремного замка 1831 г., которая также разительным образом отличалась от тюремной действительности.
Обратимся к некоторым примерам. Так, об условиях содержания заключенных на строительстве БАМа могут свидетельствовать приказы по Южному ИТЛ, изданные в 1941 г., с красноречивыми названиями: «О проведении двухнедельника по ликвидации вшивости среди лагерников», «Об организации команд слабосильных», «О форсировании строительства недостающих и недооборудованных жилых, санитарно-бытовых, хозяйственных и лечебных учреждений», «О быте колонии, очистке территории, помещений, уборных, обеспечении лагерников кипяченой водой и ликвидации вшивости», «О проведении санитарно-противоэпидемиологических и лечебно-профилактических мероприятий по борьбе с острыми желудочно-кишечными заболеваниями» и др.[110]
Достаточно много примеров расхождения действительности с нормами Инструкции содержится в книге «Архипелаг ГУЛАГ» А.И.Солженицына[111], а по свидетельствам В.Т.Шаламова 90% заключенных не выдерживали норм обыкновенной человеческой морали[112] (имеется в виду, что голод и другие трудности пребывания в лагере толкали многих заключенных на подлость, обман и другие низменные поступки).
Но если в отношении указанных авторов имеются определенные сомнения в силу их неизбежной предвзятости, то по поводу приводимых ниже фактов сомнений быть не может.
В частности, произвол по отношению к заключенным, скотские условия содержания в некоторых лагерях доводили многих из них до отчаяния, и они поднимали восстания, которые жестоко подавлялись. Сведения об этих явлениях в исправительно-трудовых учреждениях длительное время были совершенно секретными, и лишь сравнительно недавно стали предаваться гласности многие подробности волнений осужденных в Норильске, в Воркуте, Джезказгане и других местах. Характерно, что абсолютное большинство требований, выдвигаемых восставшими, касалось лишь улучшения бытовых условий содержания и питания.
Весьма наглядно характеризуются условия содержания заключенных в документах прокуратуры. Так, в письме прокурора отдела по надзору за местами заключения Прокуратуры Союза ССР Седова от 9 августа 1937 г. на имя начальника Ухтопечерского ИТЛ сообщалось: «При обследовании жилищно-бытовых условий и питания заключенных 1-го промысла мною в июле 1936 г. было установлено:
1. В большинстве помещений заключенные размещаются тесно, а в отдельных домах и палатках большая скученность, вместо 4—5 человек в комнате 8—9.
2. Койками большинство не обеспечено и спят на голых нарах.
При обследовании вторично в июле 1937 г. установлено, что указанные нарушения не только не устранены, но ввиду увеличения количества заключенных на промыслах (до 4 500 человек) жилищно-бытовые условия, вещевое довольствие резко ухудшились. 1 200 заключенных размещены в 9 палатках. В них тесно, двойные нары, постелей нет, спят на голых досках. До 2000 заключенных размещены в 35 деревянных помещениях. В них тесно, грязно и много клопов. По всему промыслу обеспеченность постельными принадлежностями на 40%, вещевым довольствием и верхней одеждой на 60%, обувью на 55%, летней одеждой на 70%. Заключенные, прибывшие из других лагерей, почти совершенно раздеты — свыше 800 человек. Кухня и столовая еще в прошлом году требовали капитального ремонта и расширения, но ничего не сделано. Заключенные в течение нескольких часов стоят в очереди в столовую по 100—200 человек. Посуда и ложки имеются на 50%.
Предлагаю: дать распоряжение о строительстве столовой и кухни, снабдить бельем, одеждой, принять меры к улучшению жилищных условий. О принятых мерах прошу сообщить»[113].
В ответе в адрес прокуратуры сообщалось, что приняты меры по утеплению палаток, поставлены печи, проведена обшивка стен, устроены тамбуры и заваленки, поставлены бочки для воды. Приведены в порядок выгребные ямы. Построена столовая на 1000 мест. Ведется строительство бани и прачечной, ремонтируется клуб. За июль — сентябрь и половину октября выдано бушлатов — 1000, шаровар — 600, телогреек — 66, гимнастерок — 360, шаровар летних — 1000, сапог — 21 пара, ботинок — 800, лаптей — 6000, постельного белья — 2000, одеял — 200, простыней — 560, матрацев — 30, но эти вещи пришлось выдавать поступившим с новых этапов заключенным. По-прежнему ощущается острый недостаток в предметах первой необходимости, так как потребность удовлетворена только на 60%[114].
В 1931 г. было утверждено Положение о штрафизоляторах исправительно-трудовых лагерей ОГПУ. В ст. 1 положения определялись цели и задачи штрафизоляторов, где значилось прежде всего применение более жестких мер к нарушителям порядка в лагерях. Штрафизолятор предназначался для содержания трех категорий заключенных: 1) осужденных по постановлениям судебных троек ОГПУ и коллегии ОГПУ на определенный срок; 2) осужденных на срок не более шести месяцев в административном порядке по распоряжению начальника управления лагеря; 3) находящихся под следствием. В особом помещении при штрафизоляторах предусматривалось содержание лиц, арестованных в административном порядке на 20 суток. В ст. 3 положения регламентировался и порядок содержания заключенных, требующих усиленного надзора. Они подлежали направлению в особые роты с усиленной охраной, но без каких бы то ни было материальных ограничений. Устройство штрафных изоляторов предусматривалось только в отделениях или управлениях лагерей. Вместе с тем на отдельных лагпунктах допускалось оборудование арестных помещений для содержания арестованных в административном порядке до 20 суток и для временного содержания лиц, совершивших преступления. Основанием для помещения заключенного в штрафной изолятор служили: выписка из постановления судебных троек ПП ОГПУ и коллегии ОГПУ; приказ начальника лагеря; копия постановления для подследственных.
По условиям содержания все заключенные, кроме больных и подследственных, подлежали выводу на работу. В зависимости от характера работы выполняющие нормы получали общий или усиленный паек. Систематически выполнявшие норму выработки могли получать и отправлять одно письмо в месяц и один раз в три месяца получать посылку.
Итак, в рассматриваемый период государство предпочитало идти по пути сокрытия от общества информации о деятельности ГУЛАГа, усиливая действие ведомственных нормативных актов. Такое положение порождало многочисленные случаи нарушения прав заключенных и произвола администрации мест заключения[115].
Негативно на морально-психологическую обстановку в среде заключенных действовало также смешанное содержание «политических» и так называемых общеуголовных преступников, причем администрация ИТЛ нередко использовала последних для «поддержания порядка», предоставляя им различные льготы.
На наш взгляд, создание лагерей, подчиненных органам государственной безопасности, вытекало не только из собственно карательной политики государства, но из изначального общего стратегического направления развития Советского государства, решительно уничтожавшего прошлый государственный строй. Это как раз и выражалось в репрессиях против представителей «старого режима». В этом смысле советская власть ничего нового не изобрела: на протяжении всех последних веков противники власти неизменно подвергались опале, изоляции, гонениям в разных формах (напомним, что ИТЛ вначале предназначались прежде всего для «контрреволюционеров»); другое дело, что в нашей стране репрессии приобрели невиданные до этого масштабы.
Факты беззакония в местах лишения свободы в рассматриваемый период безусловно имели место, об этом свидетельствуют многочисленные публикации. Однако времена, когда делались однозначные оценки в зависимости от конъюнктурных установок, ушли в прошлое. И в этом смысле работы С.И.Кузьмина, И.В.Упорова, М.Г.Деткова, В.М.Кириллова, А.С.Смыкалина, П.Соломона и других авторов, где достаточно подробно и на высоком научном уровне исследована деятельность советских ИТУ, в совокупности позволяют выделить вполне объективные, на наш взгляд, характеристики развития системы лишения свободы в самый, пожалуй, сложный и противоречивый период, называемый периодом репрессий.
Каковы эти характеристики?
Во-первых, представляется совершенно очевидным факт, что в 1930-е гг. в СССР верховенство закона, как важнейший признак правового государства, в значительной мере утратило свою роль, уступив место нормотворчеству государственных исполнительных органов, и прежде всего ГУЛАГу.
Во-вторых, создание ИТЛ преследовало цель, с одной стороны, усилить карательное политику против «классово-чуждых элементов» и других опасных для общества преступников, а с другой стороны, использовать сравнительно дешевую рабочую силу заключенных для решения народнохозяйственных задач.
В-третьих, содержащиеся в Положении об ИТЛ 1930 г., НТК РСФСР 1933 г. нормы сами по себе в целом (за исключением классового признака) с точки зрения пенитенциарной науки были вполне прогрессивны на тот период. Возмездие не было заложено в эти правовые нормы в той степени, в которой оно проявилось в действительности.
В-четвертых, в указанных нормативных актах были заложены положения, определившие на последующие годы, вплоть до настоящего времени, организационно-педагогические основы исправительного процесса в местах лишения свободы.
Рассказов Леонид Павлович — доктор исторических наук, доктор юридических наук (Кубанский государственный аграрный университет).
1 История государства и права России / Под ред. Ю.П.Титова. М, 1988. Ч. 1. С. 293.
2 Плотников А.А. Сахалинская политическая каторга и ее антинародная сущность: Автореф. дис... канд. ист. наук. М., 1986. С. 133—139.
3 См.: Уголовно-исполнительное право России: Учеб. для юрид. вузов и фак. / Под ред. А.И.Зубкова. М., 1999. С. 161.
4 Росси Ж. Из истории советских лагерей // Карта. 1996. № 10, 11. С. 58.
5 См.: Уголовно-исполнительное право России. С. 161.
6 Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР (1917-1952 гг.). М., 1953.
7 Росси Ж. Указ. соч. С. 164, 165.
8 Сборник нормативных актов по советскому исправительно-трудовому праву. М., 1959. С. 106-107.
9 ГА РФ. Ф. 4042. Оп. 1. Д. 13. Л. 10.
10 Цит.: Стручков Н.А., Жарый В.Д. и др. Завершение первой кодификации и развитие советского исправительно-трудового права до принятия Основ исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик. Рязань, 1987. Вып. 2. Ч. 1. С. 66.
11 История советского государства и права. М., 1968. Т. 2. С. 594.
12 Кузьмин С.И. Исправительно-трудовые учреждения в СССР (1917— 1953 гг.). М., 1991. С. 76.
13 Кузьмин С.И. Исправительно-трудовые учреждения в СССР. С. 77.
14 От тюрем к воспитательным учреждениям / Под ред. А.Я.Вышинского. М., 1934. С. 115.
15 Стручков Н.А. «Зона», приоткрытая для критики // Коммунист. 1989. № 18. С. 89; См. также: Наше Отечество. М., 1991. Т. 2. С. 236.
16 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 768. Л. 6.
17 Доклад В.М.Молотова на VI съезде Советов СССР // Известия. 1931. 9 марта.
18 Кузьмин С.И. Политико-правовые основы становления и развития исправительно-трудовых учреждений. М., 1988. С. 48.
19 СУ РСФСР. 1928. № 57. С. 426.
20 СЗ РСФСР. 1929. № 72. С. 786.
21 Наше Отечество. Т. 2. С. 236.
22 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1806. Л. 4-П.
23 Там же. Л. 48.
24 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Новый мир. 1989. № 10. С. 112.
25 Кузьмин С.И. Исправительно-трудовые учреждения в СССР... С. 90, 91.
26 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1806. Л. 50.
27 Там же.
28 Солженицын А.И. Указ. соч. С. 107, 108, 135, 136.
29 ЦА ФСК РФ. Циркуляр ОГПУ о досрочном освобождении заключенных Белтбалтлага ударников строительства Беломоро-Балтийского водного пути (№ 87 от 5 июля 1933 года).
30 Дворжецкий В.Я. Путь больших этапов // Воля. 1993. № 1. С. 38.
31 Сборник документов по истории уголовного законодательства... С. 367, 371.
32 Сталин И.В. Соч. Т. 13. С. 211.
33 ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 1 а. Д. 5. Л. 27.
34 Николаев К. Чудная планета Колыма // Наука и жизнь. 1990. № 1. С. 48—54; № 2. С. 40—49. См. также: Некрасов В. Николай Ежов // Советская милиция. 1990. № 2. С. 23—24.
35 Еланцева О.П. БАМ: малоизвестные страницы истории 30-х гг. // Известия ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 144-145.
36 Еланцева О.П. Кто и как строил БАМ в 30-е гг. // Отечественные архивы. 1992. № 5. С. 72.
37 Там же. С. 73; Еланцева О.П. БАМ: малоизвестные страницы истории 30-х гг. // Известия ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 147.
38 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 15. Л. 216.
39 РГАЭ. Ф. 5675. Оп. 1. Д. 183. Л. 104.
40 Еланцева О.П. БАМ: страницы трудной истории // Карта. 1995. № 7, 8. С. 14.
41 Там же. С. 15.
42 Там же. С. 18.
43 Детков М.Г. Содержание карательной политики советского государства и ее реализация при исполнении наказания в виде лишения свободы в 30—50-е гг. Домодедово, 1992. С. 31.
44 Там же.
45 Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920—1950-е годы. Нижний Тагил, 1996. Ч. 2. С. 7.
46 Кузьмин С.И. ИТУ: история и современность // Человек: преступление и наказание. 1996. № 2. С. 59.
47 Там же. С. 54.
48 Кузьмин С.И. ИТУ: история и современность. С. 54.
49 Уголовно-исполнительное право России. С. 169.
50 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 30. Л. 45-48.
51 ГА РФ. Ф. 9404. Оп. 12. Д. 14. Л. 180, 211.
52 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 30. Л. 63, 65.
53 Цит. по: Кузьмин С.И. От ГУМЗа до ГУИНа // Преступление и наказание. 1997. № 5. С. 11.
54 Детков М.Г. Содержание карательной политики советского государства... С. 95, 96.
55 Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 87.
56 Отделение спецфондов информационного центра республики Башкортостан. Ф. 2. Оп. 1. Д. 20. Л. 2.
57 ГА РФ. Ф. 9404. Оп. 12. Д. 14. Л. 304, 305.
58 Кузьмин С., Иванова Е. Продукты для Карлага // Преступление и наказание. 1996. № 12. С. 24.
59 Кузьмин С., Иванова Е. Указ. соч. С. 25.
60 Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и Советское общество. С. 88. См. также: Военно-исторический журнал. 1991. № 1. С. 19.
61 Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. Лондон, 1990. С. 646.
62 См.: Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920—1950-е годы. Нижний Тагил, 1996. Ч. 2. С. 5.
63 Там же. С. 6.
64 Там же. С. 5.
65 Уголовно-исполнительное право России. С. 167.
66 См.: Дугин А.Н., Малыгин А.Я. Солженицын, Рыбаков: технология лжи // Военно-исторический журнал. 1991. № 7. С. 67.
67 Шапиро Л. История Коммунистической партии Советского Союза. Лондон, 1990. С. 646.
68 См.: Конквест Р. Большой террор. Рига, 1991. С. 365.
69 Там же. С. 88.
70 Там же. С. 117.
71 Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. Лондон, 1989. С. 344.
72 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1138. Л. 21.
73 См.: Земсков В.Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. № 6. С. 11; Дугин А.Н., Малыгин А.Я. Солженицын, Рыбаков: технология лжи // Военно-исторический журнал. 1991. № 7. С. 69.
74 Земсков В.Н. Об учете спецконтингента НКВД во всесоюзных переписях населения 1937 и 1939 гг. // Социологические исследования. 1991. № 2. С. 75; Наше Отечество. Т. 2. С. 297.
75 Там же.
76 Астемиров З.А. История советского исправительно-трудового права. Рязань, 1975. С. 24.
77 Сборник документов по истории уголовного законодательства... С. 320-323.
78 Кузьмин С.И. Политико-правовые основы становления и развития исправительно-трудовых учреждений. М., 1988. С. 48.
79 Мурзин Д.М. Развитие исправительно-трудовой колонии как основного вида ИТУ. Рязань, 1978. С. 13—14.
80 Анисимков В.М. Указ. соч. С. 59.
81 Становление советского исправительно-трудового права (октябрь 1917-1925 гг.). Рязань, 1983. Вып. 1. Ч. 1. С. 13, 14.
82 ГА РФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2918. Л. 3-6.
83 Филимонов М. Глазами очевидца // Сборник материалов по перевоспитанию осужденных. 1957. № 5. С. 59—61.
84 Кузьмин С.И. Крестные отцы ГУЛАГа // На боевом посту. 1991. № 7. С. 61.
85 ГА РФ. Предисловие к перечню фонда № 9414. Оп. № 1. Л. 2, 3; Дугин А.Н. Неизвестные документы о репрессиях 30—50-х годов (по фондам ЦГАОР) // Административно-командная система управления. Проблемы и факты. М., 1992. С. 71.
86 Отделение спецфондов информационного центра республики Башкортостан. Ф. 2. Оп. 1. Д. 20. Л. 57.
87 ГА РФ. Приказ НКВД № 196 от 27.03.1936 г.
88 Там же. Ф. 9404. Оп. 12. Д. 14. Л. 130.
89 ГА РФ. Приказ НКВД № 196 от 27.03.1936 г. Л. 196.
90 Там же. Л. 253.
91 Там же. Приказ НКВД № 00212 от 26 февраля 1941 г.; Там же. Приказ НКВД № 00241 от 4 марта 1947 г.
92 Там же. Ф. 9401. Оп. 8. Д. 11. Л. 59-60.
93 Там же. Л. 58.
94 Там же. Л. 55-60.
95 Там же. Ф. 9404. Оп. 4. Д. 101. Л. 44-45.
96 Там же. On. la. Д. 409. Л. 143-144.
97 Там же. Оп. 12. Д. 223. Т. 1. Л. 9.
98 Приказ НКВД № 00212 от 26 февраля 1941 г.; Там же. Приказ НКВД № 00241 от 4 марта 1947 г. Л. 57, 57 об.
99 Там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 30. Л. 2.
100 Там же. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 192. Т. 1. Приказ НКВД № 0014 от 04.01.1940 г.
101 Там же. On. la. Д. 58. Л. 170-173.
102 Там же. Д. 59. Л. 41-42.
103 Там же. Приказ НКВД № 00212 от 26 февраля 1941 г.
104 Там же. Приказ НКВД № 00328 от 27.03.1941 г.
105 Там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1166. Л. 82.
106 Там же. Ф. 9401 Оп. 12. Д. 192. Т. 1; Приказ НКВД № 00576 от 14 мая 1941 г.
107 Там же. Предисловие к перечню фонда № 9414. Оп. 1. Л. 9.
108 СЗ СССР. 1930. № 22. Ст. 248.
109 Стручков Н.А. «Зона», приоткрытая для критики // Коммунист. 1989. № 18. С. 89.
110 Еланцева О.П. БАМ: страницы трудной истории // Карта. 1995. № 7, 8. С. 13-22.
111 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. С. 331 и др.
112 Шаламов В.Т. Левый берег. С. 66; Дворжецкий В.Я. Путь больших этапов. С. 34, 35.
113 Архив Ухтопечерского ИТЛ. 1937 г. Д. 4. Л. 2, 3.
114 Там же. Л. 118.
115 Соломон П. Советская юстиция в Советской России. М., 1997. С. 402-408.
Временная инструкция о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР была подписана заместителем начальника ГУЛАГа НКВД СССР майором государственной безопасности Г.П.Добрыниным и объявлена совершенно секретным приказом 2 августа 1939 г. Приказ был подписан заместителем народного комиссара внутренних дел СССР комдивом В. В.Чернышевым. Свою визу «Согласен» поставил прокурор Союза ССР М.И.Панкратьев. В преамбуле указывалось: «Все ранее изданные директивы и указания по вопросам режима содержания заключенных отменить».
Таким образом, ведомственный нормативный акт фактически принял силу закона, причем это было сделано, подчеркнем, с согласия союзной прокуратуры.
Как обычно бывает в подобных случаях, начальникам исправительно-трудовых лагерей предписывалось организовать изучение настоящей инструкции всем начальствующим составом лагеря, инженерно-техническим персоналом и всем личным составом охраны.
В первой же статье Временной инструкции указывалось, что режим содержания заключенных должен обеспечить:
а) надежную изоляцию преступников, осужденных за преступления, предусмотренные уголовным кодексом;
б) организацию порядка содержания заключенных в лагере, обеспечивающего наиболее эффективное использование труда заключенных.
Как видно, о какой-либо задаче, связанной с исправительным воздействием на заключенных, речи нет. Главное было надежно изолировать заключенных и максимально «выжать» возможный хозяйственно-экономический потенциал.
Особо оговаривалось, что осужденные за контрреволюционные (т.е. государственные) преступления должны направляться, как правило, в лагеря, находящиеся в отдаленных местностях (ст. 2 инструкции). В этом смысле Советское государство действовало точно так же, как российские императоры, а до империи — великие князья, отправляя политических преступников в отдаленные от столиц места. А вот режим для «политических» изменился: если раньше для них в местах лишения свободы и ссылки создавались обычно более легкие условия жизни, то согласно инструкции 1939 г. для таковых «применяется усиленный режим» (ст. 2).
Заключенные исправительно-трудового лагеря размещались по лагерным пунктам (участок, колонна, командировка), которые организовывались вблизи объектов работ. Территория расположения лагерного пункта должна была быть предварительно обследована и отвечать следующим основным положениям:
а) максимально приближена к месту работ;
б) максимально удалена от общегражданских населенных пунктов;
в) сухая местность, обеспечивающая естественный или искусственный сток поверхностных вод;
г) иметь в наличии доброкачественную и удободобываемую питьевую и хозяйственную воду.
Лагерный пункт (участок, колонна, командировка) изолировались одним из следующих видов ограждения:
а) забором из колючей проволоки;
б) забором-частоколом;
в) сплошным деревянным забором.
Деревянный забор должен был быть достаточной прочности, а колючую проволоку надлежало обязательно натягивать (ст. 6).
При определении границ лагерного пункта (участка, колонны, командировки) зона ограждения имела форму прямоугольника или квадрата, обеспечивающую лучший просмотр. Для наблюдения и охраны территории лагпункта с внешней стороны устанавливались посты-вышки для часовых. В мелких подразделениях (командировках, подкомандировках) устройство вышек было не обязательно. Для пропуска заключенных в лагпункт и обратно устанавливались вахты. При большом количестве заключенных на пункте допускалось открытие подсобных рабочих вахт.
Заключенные размещались в бараках. Имеющие право бесконвойного передвижения размещались отдельно от остальных заключенных (по этому поводу заметим, что с 1960-х гг. указанные категории осужденных стали содержаться вместе, что, с учетом специфики контингента, являлось ошибкой, которая была исправлена лишь в 1992 г.). Бараки не запирались круглые сутки (это положение действует и до сих пор). Несовершеннолетние заключенные размещались на отдельных участках, изолированно от взрослых. Причем несовершеннолетние заключенные рецидивисты, а также осужденные за контрреволюционные преступления размещались в отдельных бараках изолированно от других несовершеннолетних заключенных.
В зоне лагпункта допускалось свободное передвижение заключенных до сигнала к отходу ко сну, после чего всякое передвижение по лагпункту прекращалось, за исключением лиц, имевших на это разрешение начальника лагпункта, участка, колонны, командировки. Хождение заключенных из барака в барак запрещалось. Посещение женских общежитий заключенными мужчинами и наоборот также запрещалось, за исключением лиц административного персонала (ст. 8—10).
Совместное расположение в зоне досягаемости осужденных мужчин и женщин противоречило сложившемуся к тому времени общепризнанному пенитенциарному принципу, согласно которому эти категории должны размещаться абсолютно изолированно. В послевоенное время мужские и женские отделения на территории одного лагерного подразделения стали перегораживаться колючей проволокой. И лишь с середины 1950-х гг. стали устраиваться отдельные мужские и женские исправительно-трудовые учреждения.
Согласно ст. 12 Инструкции категорически запрещалось всем без исключения заключенным проживание за зоной в деревнях, на частных квартирах или в домах, принадлежащих лагерю. В отдельных случаях вследствие производственной необходимости в местах, удаленных от населенных пунктов разрешалось проживание бесконвойных заключенных за зоной в служебных помещениях под систематическим наблюдением охраны. Однако ни при каких обстоятельствах не разрешалось проживание за зоной осужденных за контрреволюционные преступления.
Категорически запрещалось также направлять заключенных в командировки в различные учреждения и организации, а также бесконвойное передвижение, связанное с заездом в города и промышленные центры. Вместе с тем в отдельных случаях, вызываемых производственной необходимостью, могло иметь место направление заключенных, имеющих бесконвойное хождение, из одного лагподразделения в другое или в Управление лагеря (если оно не расположено в городах и промышленных центрах) по особому пропуску с точным обозначением маршрута и в радиусе не свыше 50 км. При этом запрещалось бесконвойное передвижение заключенных поездами, пароходами и автотранспортом общего пользования (в последующем радиус передвижения был значительно уменьшен).
Запрещалось использование заключенных в качестве домашних работниц (домашних работников). Однако тут же делалась оговорка, что отдельные исключения все же могли допускаться — с разрешения начальника ГУЛАГа НКВД СССР (ст. 13). На практике эта лазейка использовалась довольно активно. В этом смысле положение заключенных в советских исправительно-трудовых лагерях мало отличалось от положения каторжан, содержавшихся в острогах в период империи, которые также использовались в качестве обслуги (Якубович П.Ф. (Мельшин). В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. СПб., 1907. С. 312.) В дальнейшем, уже с 1950-х годов, администрации исправительно-трудовых учреждений ни при каких обстоятельствах не разрешалось использовать заключенных в личных целях, однако фактически это происходило все время, включая современный период, хотя, конечно, в гораздо меньших масштабах.
Согласно ст. 15 Инструкции проживание в зоне лагподразделения вольнонаемного состава, охраны и нахождение в зоне лагподразделения каких бы то ни было посторонних лиц категорически запрещалось.
Распорядок дня заключенных в период отбывания наказания в исправительно-трудовых лагерях определялся следующим образом.
Подъем заключенных производился по сигналу достаточной слышимости в часы, установленные приказом по лагерю, исходя из местных, производственных и других условий. От подъема по сигналу освобождались заключенные, находившиеся на работах в ночной смене и получившие освобождение от работы по болезни. После подъема заключенные обязаны были оправить свои постели и прибрать личное имущество, после чего направлялись на завтрак. После приема пищи, по второму сигналу, подаваемому дежурным по лагерному пункту, заключенные строились для утренней поверки и развода. Поверка производилась дежурным по лагерному пункту (участку, командировке) побригадно, в строю и должна была занимать не более 15 минут. После поверки заключенные во главе с бригадирами направлялись к месту работы. При разводе обязаны были присутствовать (в порядке дежурства) лица из руководящего состава лагерного подразделения (ст. 16—23). Следует заметить, что такой порядок в своей основе сохраняется до сих пор.
После развода остающиеся в бараках дневальные производили тщательную уборку, во время которой бараки проветривались. Умывальники и баки для питьевой воды также должны были быть чисто вымыты и наполнены водой. Вода в питьевые баки ежедневно наливалась свежая (кипяченая). После уборки дежурный по лагпункту производил обход помещений, пекарни, кухни и т.д. и принимал меры к устранению всех замеченных недостатков или непосредственно, или через администрацию лагерного пункта.
В середине рабочего дня устанавливался перерыв продолжительностью один час для принятия пищи и отдыха. Время обеда и ужина определялось приказом по лагерю в зависимости от производственных и иных условий. Раздача обеда производилась непосредственно на производстве либо на лагпункте. При раздаче обеда администрация обязана была не допускать очередей и обеспечить правильное распределение пищи. В случае, если питательные пункты находились далеко от места работ и когда это требовалось по условиям производства, администрация должна была обеспечить своевременную доставку и раздачу обеда на месте работ. Закладка в котел продуктов и раздача пищи производилась в присутствии дежурного по лагерному подразделению (ст. 25-31).
Перед отходом ко сну до отбоя производилась вечерняя поверка, для чего заключенные выстраивались перед бараком, а зимой — в бараке. Поверка производилась поименно дежурным по лагерному подразделению и должна была занимать не более 30—40 минут. По окончании поверки подавался сигнал отхода ко сну, после которого все заключенные лагпункта (за исключением работающих в ночной смене) обязаны были быть в своих бараках и ложиться спать, прекратив шум, разговоры, всякое движение по лагерю. Отбой и подъем устанавливались с таким расчетом, чтобы заключенные имели для сна не менее 7 часов (сейчас — не менее 8 часов). Освещение бараков производилось с наступлением темноты, после отбоя в бараках оставлялся только дежурный свет.
Согласно ст. 35 Инструкции каждый заключенный обязан был работать по назначению администрации лагеря. По своему содержанию данная норма должна, безусловно, иметь законодательный характер, поскольку регулирует фундаментальное экономическое право гражданина. Здесь же данное положение закреплено в ведомственном акте (это касается и ряда других прав, о которых пойдет речь ниже). В последующем обязанность осужденных трудиться была закреплена законодательно — в ст. 37 НТК РСФСР 1970 г., а затем — в ст. 103 УИК РФ 1997 г. Заключенные, отказывающиеся от работы, подлежали переводу на штрафной режим, а злостные отказчики, своими действиями разлагающие трудовую дисциплину в лагере, привлекались к уголовной ответственности.
Заключенные обязаны были содержать в чистоте помещение, в котором они находились, бережно относиться к инвентарю, оборудованию и вещам личного пользования, состоящим у них на арматурной книжке, следить за сохранностью вещей и не допускать их порчи. Все вещи, выданные заключенному в личное пользование (верхняя одежда, обувь, белье, постельные принадлежности и т.д.), обязательно заносились на его личный счет и в арматурную книжку (инвентаризационная карточка) с указанием количества, состояния (срока носки), стоимости.
При изъятии вещей у заключенного, выданных в личное пользование, производилась соответствующая отметка в арматурной книжке. При направлении заключенного из одного лагеря (лагподразделения) в другой или в колонию производилась сверка полученных вещей в личное пользование и необходимые изменения вносились в арматурную книжку, которая пересылалась вместе с личным делом заключенного. За порчу инвентаря и оборудования и за причиненный материальный ущерб (хищение, сбыт на сторону находящихся в личном пользовании вещей) заключенные несли материальную, дисциплинарную или уголовную ответственность (ст. 36—39).
Каждый случай причиненного материального ущерба подлежал расследованию с обязательным допросом заключенного и, в зависимости от результатов расследования решался вопрос о мере взыскания. В специальном заключении, помимо меры взыскания, должна была определяться и сумма, подлежащая удержанию на погашение причиненного материального ущерба. При этом недостача устанавливалась путем сличения записей в арматурной книжке с наличием вещдовольствия у заключенного и его опросом. Специальное письменное расследование производилось только в необходимых случаях. Для взыскания причиненного материального ущерба начальнику Управления лагеря и начальнику отделения разрешалось снятие денег с текущего счета заключенного и удержание из сумм премиального вознаграждения (ст. 39—41).
В соответствии со ст. 42 Инструкции заключенным разрешалось хранение и пользование продуктами питания, носильными вещами по норме, постельными принадлежностями, металлической посудой (ложки, чашки, миски), шахматами, шашками, книгами, журналами и газетами, спичками, папиросами, починочными материалами (иголки, нитки и т.д.), туалетными принадлежностями (мыло, зубная щетка и порошок) и принадлежностями для письма. С небольшими вариациями этот список действовал до начала 1990-х гг., а с принятием новой редакции Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений 1992 г. перечень разрешаемых к пользованию предметов и вещей был заметно расширен.
Право пользования деньгами разрешалось только работающим заключенным, а также временно нетрудоспособным, больным, инвалидам и беременным. Все поступающие на имя заключенных деньги, а также премиальное вознаграждение обязательно зачислялось на личный счет заключенного. В течение месяца работающим заключенным деньги выдавались в сумме, не превышающей месячного премиального вознаграждения. Кроме премвознаграждения заключенным, в зависимости от поведения их на производстве и в быту, могли быть выданы с разрешения начальника лагерного подразделения и личные деньги в сумме не более 100 руб. в месяц. Выдачу премвознаграждения и личных денег предписывалось производить разновременно по частям с таким расчетом, чтобы на руках у заключенного сумма денег не превышала 50 руб.
Деньги, обнаруженные в письмах, присланных заключенным, если они не превышали 25 руб., конфискации не подлежали и зачислялись на личный счет заключенного с удержанием с него в двойном размере страхового сбора за пересылку этой суммы, о чем объявлялось заключенному. При обнаружении в письмах денег свыше 25 руб. конфисковались 25% пересланной суммы, о чем составлялся акт, и конфискованная сумма (25%) сдавалась в доход государству (ст. 43—47).
Согласно ст. 47 заключенным запрещались:
а) выходы без разрешения за пределы территории, отведенной для свободного хождения;
б) картежные и другие азартные игры;
в) распитие спиртных напитков;
г) хранение запрещенных предметов, спиртных напитков, наркотиков и т.п.;
д) отправка корреспонденции неустановленным порядком.
Все разрешенные вещи и предметы предписывалось хранить в специально отведенных для этой цели местах (шкафы, тумбочки, вешалки и т.п.). Все громоздкие вещи и предметы (корзины, сундуки, чемоданы и т.п.) должны были храниться в камере хранения. При этом категорически запрещалось хранить в бараках производственный инструмент. Последний по окончании работ должен быть сдан под ответственность бригадира в специальное хранилище зоны.
При обращении к администрации лагеря заключенные обязаны были держать себя вежливо. При посещении лагподразделения начальствующим составом лагеря, а также должностными лицами, имеющими право посещения лагеря и его проверки, заключенные по команде «внимание» обязаны были вставать (ст. 51). Эта норма в несколько измененном варианте сохранялась до 1997 г. В новой редакции Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений (§ 4) подобной формулировки уже нет.
В свободное от работы время до отбоя заключенным разрешалось посещение в пределах лагпункта медико-санаторных, культурно-воспитательных учреждений (больниц, амбулаторий, бань, школ, кружков, библиотек и т.д.) и отдых в бараках.
При переводе из одного помещения в другое заключенным разрешалось брать с собой лишь лично принадлежащее им имущество, выданное им в лагере, значащееся на их арматурных книжках. Мелкую починку белья и одежды производили сами заключенные. Администрация лагеря обязана была на разводе и поверке следить за опрятностью заключенных и сохранением ими вещевого довольствия (ст. 54).
Администрации лагерного подразделения не реже 2-х раз в месяц предписывалось производить в помещениях заключенных обыски на предмет изъятия запрещенных к хранению предметов и результаты обыска фиксировать соответствующим актом (ст. 55).
Заключенные обязаны были выполнять имеющиеся в лагере правила внутреннего распорядка, разработанные в точном соответствии с настоящей инструкцией Управлением лагеря. Правила внутреннего распорядка надлежало вывешивать в каждом бараке.
Передвижение заключенных во время отбывания наказания в исправительно-трудовых лагерях регулировалось следующим образом. Начальник лагерного пункта совместно с командиром подразделения военизированной охраны составлял ежедневную заявку на наряд, необходимый для охраны заключенных на производстве. Разнарядка на вывод рабочей силы должна была поступать командиру подразделения охраны для ночных работ к 14 часам, для дневных работ следующего дня — к 18 часам. При организации новых мест работ заявка сообщалась начальнику конвоя за сутки для изучения путей следования и места работ.
Заключенные, следующие под конвоем, должны были строиться побригадно и пропускаться через вахту на основании разнарядки, утвержденной начальником лагерного пункта, в которой указывалось наименование бригад, число подлежащих выпуску заключенных, фамилия старшего конвоя, куда следует бригада и на какой срок. К пропуску, предъявленному старшим конвоя на вывод людей, прилагался именной список заключенных, направляемых на работу. Дежурный по вахте обязан был сверить количество выведенных на работу заключенных, записать в дежурной книге их количество и фамилию старшего конвоя, который расписывался в приеме заключенных и по возвращении — в их сдаче.
По прибытии на место работы начальник конвоя, в соответствии с выданной разнарядкой, определял участок свободного передвижения заключенных и организовывал построение охраны. В случае обнаружения побега на месте работ старший конвоя выяснял у бригадира фамилию бежавшего заключенного и принимал немедленные меры к его задержанию. Одновременно он должен был сообщить о побеге дежурному по лагерному подразделению.
При возвращении заключенных с работы в случае количественного расхождения между числом выведенных на работу и возвратившихся, дежурный по вахте, не распуская бригаду, выяснял через старшего конвоя причину отсутствия заключенных, производил поименную проверку, выяснял фамилию бежавшего и сообщал о случившемся дежурному по лагподразделению.
При переброске заключенных через населенные пункты должен был быть обеспечен усиленный конвой. При наличии машин переброска заключенных производилась в закрытых машинах. Однако автомобильная перевозка заключенных на работы и обратно осуществлялась в то время редко. Пешее передвижение осужденных сохранялось до середины 1970-х гг., и во многих населенных пунктах нашей страны не редкостью были картины, когда колонна осужденных направлялась под конвоем на объект или назад в зону; внешне это было похоже на конвоирование пленных фашистов времен Великой Отечественной войны. В дальнейшем массовое передвижение осужденных на объекты, расположенные вне исправительно-трудового учреждения (обычно это были стройплощадки и лесные делянки), осуществлялось на специально оборудованных автомашинах, называемых в просторечии «автозаками».
Бесконвойное передвижение за пределы зоны лагерного подразделения допускалось в исключительных случаях, когда это вызывалось особыми условиями производства, и при обязательном соблюдении следующего порядка:
а) категорически запрещалось расконвоирование осужденных за террор, шпионаж, измену родине, диверсию, участие в контрреволюционных троцкистских, зиновьевских, правых организациях, а также в других антисоветских преступлениях, перебежчиков, членов антисоветских партий (меньшевики, эсеры и др.) и иноподданных, независимо от состава их преступления, а также осужденных за бандитизм и вооруженный разбой;
б) заключенные, осужденные за контрреволюционные преступления, не перечисленные в п. «а» настоящего параграфа, могли быть расконвоированы только по разрешению начальника управления лагеря, по согласованию с начальником 3-го Отдела и при условии, если эти заключенные не замечены в антисоветской и дезорганизаторской деятельности в лагере, и если они выполняют работу, связанную с необходимостью бесконвойного передвижения за зону лагеря;
в) расконвоирование заключенных, не перечисленных в п. «а» и «б» разрешалось начальникам отделений (районов) и отдельных лагпунктов. При расконвоировании начальники отделений, районов и отдельных лагпунктов обязательно должны были учитывать характер совершенного преступления и поведение заключенного в лагере;
г) всякое расконвоирование заключенных должно было быть согласовано с 3-м Отделом, отделениями, частями, уполномоченными участка (лагпункта);
д) бесконвойное передвижение допускалось только от лагпункта до места работ, и только для лиц, имеющих групповые (бригадные) или индивидуальные пропуска. В каждом пропуске обязательно указывался маршрут движения и срок действия выданного пропуска.
Охрана обязана была систематически проверять маршруты движения бесконвойных и наблюдать за поведением бесконвойных заключенных. За нарушение маршрута движения заключенные привлекались к дисциплинарной ответственности.
Бесконвойные бригады выпускались из лагерного подразделения на основании пропуска, выданного на определенное количество людей бригады и на имя бригадира. К пропуску прилагался именной список заключенных, составляемый начальниками лагерных подразделений после согласования их с 3-м Отделом. Пропуска подписывались начальниками лагподразделений.
Вахта пропускала бесконвойные бригады, указанные в пропуске, сверяя при этом наличие заключенных с имеющимся у бригадира именным списком состава бригады. Индивидуальное бесконвойное передвижение допускалось только по пропуску с фотокарточкой заключенного, выданному на месячный срок. По окончании работы заключенные, переведенные на бесконвойное передвижение, должны были находиться в зоне лагерного подразделения.
На право бесконвойного передвижения устанавливались пропуска единой для всего лагеря формы (отпечатанные в типографии). Выдача пропусков неустановленного образца (на клочках бумаги и т.п.) запрещалась. Образец установленного по лагерю пропуска на бесконвойное передвижение заключенных должен был находиться на вахте. Категорически запрещалось дежурным по вахте выпускать за пределы лагерного подразделения заключенных по пропуску неустановленной формы, по телефонным звонкам или запискам, от кого бы они ни исходили.
По истечении срока действия пропуска отбирались и уничтожались, о чем составлялся акт. При возвращении в лагерь все расконвоированные заключенные подвергались личному обыску на вахте. У заключенных, имеющих бесконвойное передвижение, пропуска и списки отбирались и хранились на вахте. Там же должны были быть копии списков на заключенных, имеющих право бесконвойного передвижения, подписанные начальниками участков и начальниками подразделений ВОХР (ст. 58—72).
А вот как обстояло дело со свиданиями заключенных с родственниками. Таковые разрешались (в расположении лагеря) только при условии выполнения заключенными производственных норм и соблюдения лагерного режима.
Свидания заключенным с прибывшими родственниками могли быть предоставлены в свободное от работы время. Предусматривались свидания как в присутствии охраны, так и личные свидания. Заключенным, находящимся на излечении в стационарах и больницах, свидание разрешалось в том случае, если они до болезни выполняли производственные нормы и соблюдали установленный режим в лагере.
Свидания предоставлялись 1 раз в 6 месяцев, а в порядке поощрения лучшим производственникам 1 раз 2 месяца. Заключенным, осужденным за государственные и иные тяжкие преступления, свидания разрешались только с санкции начальника ГУЛАГа НКВД. По ряду других преступлений — только с разрешения начальника лагеря по обязательному согласованию с 3-м Отделом.
Свидания в присутствии охраны допускались с письменного разрешения начальника района (отделения) или отдельного лагерного пункта на срок до 8 часов, но не более 2 часов в сутки. Таким образом, краткосрочные свидания могли иметь место в течение 4-х суток. Личные свидания (по нынешней терминологии — длительные) предоставлялись с письменного разрешения начальника управления лагеря только с прямыми родственниками заключенных (женой, мужем, родителями, детьми) на срок не более 5 суток (в последующем длительные свидания были уменьшены до 3 суток, это относится и к настоящему времени).
При получении разрешения на свидание заключенный должен был сообщить своим родственникам о возможности приезда в лагерь. На время личного свидания и в свободное от работ время заключенные, которым предоставлено свидание, находятся совместно с родственниками (в дальнейшем длительные свидания стали предоставляться без вывода осужденных на работы). Личные свидания производились в изолированном от зоны, охраняемом помещении, или специально оборудованном помещении при вахте.
Приезжающие на свидания регистрировались, их вещи осматривались, документы подлежали сдаче на хранение. Заключенные, получившие свидание, подвергались обыску как до, так и после свидания. Пропуск лиц, прибывших на свидание, в зону лагпункта (участка) запрещался.
При нарушении заключенными правил внутреннего распорядка и при невыполнении приехавшими на свидание установленных для них правил свидание прекращалось (ст. 73—82).
Что касается передач (посылок), то они разрешались:
а) при предоставлении свиданий;
б) по почте раз в месяц.
Заключенным, осужденным за контрреволюционные преступления, получение передач (посылок) разрешается 1 раз в 3 месяца.
К передаче не допускались вещи и предметы по следующему перечню:
1. оружие,
2. все виды алкогольных напитков,
3. наркотические средства,
4. лекарства,
5. острорежущие предметы (ножи, бритвы, ножницы и т.п.),
6. игральные карты,
7. одеколон,
8. различные документы,
9. деньги, свыше разрешенной к пользованию суммы,
10. ценные вещи, облигации,
11. военно-топографические карты, планы местности и карты районов и областей, на территории которых расположен лагерь и лагподразделение.
Полученная передача (посылка) вскрывалась экспедитором обязательно в присутствии получателя и представителя охраны. При обнаружении в посылках запрещенных предметов, таковые изымались, о чем составлялся акт. Акт должен был объявляться заключенному. Обнаруженные в посылках деньги подлежали конфискации в доход государства.
Если в передаче обнаруживалась в замаскированном виде большая сумма денег, которая могла быть использована заключенным в преступных целях (совершение побега, подкуп стрелков охраны и т. д.), то помимо составления акта должно было производиться расследование. При подтверждении факта пересылки денег в преступных целях, наряду с привлечением виновных к ответственности, ведущий расследование должен был принять соответствующие меры к обеспечению сохранности денег до суда.
Посылки, поступившие на имя заключенных, лишенных в порядке административного взыскания права получения посылок, выдавались заключенным после снятия наложенного взыскания. Находящиеся в посылках скоропортящиеся продукты по акту сдавались в ларек для реализации по существующим ценам, а полученные от реализации деньги зачислялись на личный счет заключенного (ст. 83—85).
Переписка регулировалась следующим образом. Указывалось, что заключенным разрешается вести переписку без ограничения. Осужденным за контрреволюционные преступления: террор, шпионаж, измену родине, диверсию, участие в контрреволюционных троцкистских, зиновьевских, правых организациях, а также в других антисоветских преступлениях, перебежчиков, членов антисоветских партий (меньшевики, эсеры и др.), — разрешалась переписка раз в три месяца. Заключенным, осужденным за контрреволюционные преступления, не перечисленные выше, допускалась переписка один раз в месяц.
Вся входящая и исходящая переписка в обязательном порядке просматривалась специально выделенным вольнонаемным работником (цензором). Письма просматривались и вручались адресатам, или возвращались отправителям в 5-дневный срок с момента их поступления на просмотр.
В письмах заключенных запрещалось помещение сведений о количестве заключенных в лагере, о всех вопросах, связанных с режимом содержания заключенных, охраной лагеря и характером производства. Такие письма подлежали конфискации, о чем составлялся акт, который приобщался к личному делу заключенного.
Сдаваемые для отправки личные письма должны были находиться в незапечатанных конвертах. Переписка заключенных — иностранных подданных — и переписка заключенных с заграницей определялась специальными указаниями. При обнаружении нелегальной отправки писем заключенный лишался права переписки на срок до 6 месяцев, при повторных случаях, помимо лишения права переписки, он водворялся в штрафной изолятор. Лица, осужденные за контрреволюционные преступления, уличенные в нелегальной переписке, переводились на штрафной режим до 6 месяцев. Как видно, государство бдительно следило за тем, чтобы политзаключенные не могли влиять на умонастроение находящихся на воле советских граждан.
Заключенным, лишенным в порядке административного взыскания права переписки, полученные письма не выдавались на срок наложенного взыскания. Уничтожать письма категорически запрещалось. После снятия административного взыскания все письма, поступившие на имя заключенного, должны были быть вручены адресату.
В каждом лагере создавалась почтово-посылочная экспедиция, которая получала все виды корреспонденции и посылки, поступающие в адрес заключенных, хранила их, вела строгий учет и обеспечивала немедленную рассылку в пункты местонахождения заключенных, контролируя вручение адресатам. В случае выбытия заключенного в другой лагерь, тюрьму или колонию посылки и письма в течение 3-х суток направлялись по месту его пребывания. В случае смерти заключенного посылки и письма возвращались отправителю.
В Инструкции 1939 г. указывалось, что каждый работник почтово-посылочной экспедиции и, в первую очередь, начальник экспедиции несут строжайшую ответственность за каждое недоставленное письмо или посылку и тем более за утерю или хищение — вплоть до предания суду (ст. 83—96).
Рассматриваемая инструкция запрещала использование в аппарате Управления лагеря на какой бы то ни было работе заключенных, осужденных по всем пунктам ст. 58 УК РСФСР 1926 г. (об этой статье выше уже говорилось — она предусматривает уголовную ответственность за антисоветскую деятельность), перебежчиков, членов антисоветских партий (меньшевики, эсеры и т. д.), иноподданных, независимо от состава их преступления, а также осужденных за бандитизм и вооруженный разбой.
Однако отдельные заключенные, высококвалифицированные специалисты, по согласованию с 3-м Отделом, независимо от состава преступления могли быть использованы в Управлении лагеря в качестве консультантов по отдельным отраслям работы или на работе в специально-организованных проектных бюро. Данная оговорка также использовалась на практике довольно часто.
Согласно другим примечаниям, заключенные инженерно-технические работники, осужденные по пунктам 7, 10, 12 и 14 ст. 58 УК РСФСР 1926 г. (противодействие нормальной деятельности государственных учреждений или соответствующее использование их для разрушения и подрыва промышленности, торговли и транспорта, в целях экономической контрреволюции; шпионаж; укрывательство и пособничество всякого рода антисоветским преступлениям, не связанным с непосредственным их совершением или при неосведомленности об их конечных целях; использование религиозных предрассудков с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям), могли быть использованы по специальности на инженерно-технических должностях только в лагерных подразделениях, районах, отделениях, лагпунктах, участках, колоннах, но не на руководящей работе.
Использование на инженерно-технических должностях заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления: террор, шпионаж, измену родине, диверсию, участие в контрреволюционных троцкистских, зиновьевских, правых организациях, а также в других антисоветских преступлениях, перебежчиков, членов антисоветских партий (меньшевики, эсеры и др.) — производилось только с разрешения начальника лагеря по согласованию с 3-м Отделом.
Заключенных врачей разрешалось использовать по специальности, причем осужденные за измену родине, шпионаж, диверсию, террор и участие в антисоветских организациях должны были использоваться в больницах, амбулаториях, находящихся внутри зоны. Не допускались к использованию в аппарате Управления лагерных подразделений на работе, связанной с выдачей, хранением и учетом материальных ценностей заключенные, осужденные за растрату, подлог, взятку, мошенничество.
На должности начальников отделов и частей в Управлении лагеря и лагерных подразделений, а также на должности начальников лагпунктов и отдельных командировок, заключенные не могли допускаться, независимо от характера их преступления. Категорически запрещалось использование заключенных на какой бы то ни было работе в охране, в аппаратах отдела режима, отдела кадров, учетно-распределительного, культурно-воспитательного и общеадминистративного отделов Управления лагеря и лагерных подразделений, за исключением нарядчиков и культорганизаторов.
Использование заключенных в качестве культорганизаторов не допускалось из числа осужденных по всем пунктам ст. 58 (преступления против Советской власти), ст. 59 п. 3 (бандитизм), ст. 82 (побег), ст. 117—118 (взятка), ст. 151 — 155 (половые преступления), ст. 167 (разбой) УК РСФСР 1926 г. и соответствующим статьям УК союзных республик.
Заключенные, вторично осужденные за преступление, совершенное в лагере, должны были использоваться, как правило, на общих работах. Исключение допускалось только с разрешения начальника Управления лагеря при условии хорошего поведения заключенного (ст. 97-103).
Немалый интерес вызывает регулирование дисциплинарной практики по Инструкции 1939 г. (ст. 104—137). За нарушение правил внутреннего распорядка, недобросовестное отношение к труду или отказ от работы на заключенных налагались взыскания. При этом четко распределялась компетенция разных должностных лиц.
Так, начальником Управления лагеря могло быть наложено одно из следующих взысканий:
а) лишение свиданий, переписки, передач на срок до 6 месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами на срок до 3-х месяцев и возмещение причиненного ущерба;
б) перевод на общие работы;
в) перевод на штрафной лагпункт сроком до 6 месяцев;
г) перевод в штрафной изолятор сроком до 20 суток;
д) перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паек, менее благоустроенный барак и т. п.).
Начальник отделения (района) мог наложить одно из нижеследующих взысканий:
а) лишение свиданий, переписки, передач на срок до 3-х месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами на срок до 2-х месяцев и возмещение причиненного ущерба;
б) перевод на общие работы;
в) перевод в штрафной изолятор до 10 суток;
г) перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паек, менее благоустроенный барак и т. п.).
Начальник лагерного пункта мог наложить одно из нижеперечисленных взысканий:
а) лишение передач и переписки на срок до 2-х месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами на тот же срок;
б) перевод в штрафной изолятор до 5 суток;
г) перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паек, менее благоустроенный барак и т. п.).
Всякое взыскание, наложенное начальником лагпункта на заключенного, санкционировалось начальником отделения (района). В случае необходимости начальник лагпункта накладывал взыскание с последующим получением санкции.
Командный состав на производстве (главный инженер, начальник работ, прораб) пользовался дисциплинарными правами в пределах, установленных соответственно для начальника лагеря, начальника отделения, начальника лагпункта в отношении следующих видов взысканий:
а) перевод на общие работы;
б) ограничение в пользовании личными деньгами;
в) возмещение причиненного ущерба;
г) перевод в худшие материально-бытовые условия.
Право водворения заключенных в штрафной изолятор, штрафной пункт, карцер и право лишения заключенных свиданий, переписки, передач (посылок) им не предоставлялось.
Десятником могло быть наложено одно из следующих взысканий:
а) перевод на общие работы;
б) перевод в худшие материально-бытовые условия (питание по штрафному котлу, менее благоустроенный барак).
О наложении взыскания на заключенного во всех случаях выносилось мотивированное постановление за подписью начальника лагеря или лагерного подразделения, которое по исполнении приобщалось к личному делу заключенного. При решении вопроса о наложении взыскания начальник лагерного подразделения обязан был заслушать личное объяснение заключенного, нарушившего правила.
Важной представляется норма, согласно которой заключенному разрешалось обжалование наложенного на него взыскания перед вышестоящими начальниками. Начальник Управления лагерей и лагерного подразделения имел право досрочно отменить или снять наложенное взыскание, если работа заключенного на производстве, его поведение в быту и дисциплинированность свидетельствовали о его исправлении.
Кроме того, каждый начальник лагерного подразделения мог возбудить перед вышестоящим начальником как по своей инициативе, так и по заявлению заключенного ходатайство о досрочной отмене или снятии наложенного взыскания, если поведение заключенного и его ударный труд свидетельствовали о его исправлении.
Наложенное взыскание должно было быть оформлено приказом (приказанием), в котором указывалось, когда и какое нарушение (поступок) допущено заключенным, какое и на какой срок налагается взыскание. Выписка из приказа (приказания) прилагалась к личному делу заключенного вместе с постановлением.
В отношении заключенных, соблюдающих режим, хорошо проявивших себя на производстве, перевыполняющих установленную норму, могли применяться следующие меры поощрения в зависимости от ранга лагерного руководства.
Начальник управления лагеря:
а) объявить благодарность в приказе с занесением в личное дело;
б) выдать премию (денежную или натуральную);
в) предоставить внеочередное свидание;
г) предоставить права получения посылок и передач без ограничения;
д) предоставление право перевода денег родственникам в сумме, не превышающей 100 руб. в месяц.
Начальник отделения, района, отдельного лагерного пункта:
а) объявить благодарность с занесением в личное дело;
б) выдать премию (денежную или натуральную);
в) разрешить внеочередное свидание и внеочередную передачу (посылку);
г) предоставить право перевода денег родственникам в сумме, не превышающей 50 руб.
Начальник лагерного пункта:
а) объявить благодарность перед строем без занесения в личное дело;
б) выдать премию (денежную, натуральную);
в) разрешить внеочередную передачу (посылку);
г) предоставить право перевода денег родственникам в сумме, не превышающей 50 руб. в месяц.
Заключенным, работающим стахановскими методами труда, помимо указанных мер поощрения, начальником управления лагеря, начальником отделения (района), отдельного лагпункта и начальником лагерного пункта (участка) могли быть предоставлены следующие льготы:
а) лучшие и благоустроенные бараки, оборудованные топчанами и кроватями, обеспечение постельными принадлежностями, культуголком и радио;
б) специальный улучшенный паек;
в) отдельная столовая или отдельные столы в общей столовой с первоочередным обслуживанием;
г) вещевое довольствие в первую очередь и 1-го срока носки;
д) преимущественное право пользования лагерным ларьком;
е) первоочередное получение книг, газет и журналов из библиотеки лагеря;
ж) постоянный клубный билет на занятие лучшего места для просмотра кинокартин, художественных постановок и литературных вечеров;
з) командирование на курсы внутри лагеря для получения или повышения соответствующей квалификации (шофера, тракториста, машиниста и т.д.).
Главный инженер, начальник работ, прораб в отношении хорошо работающих заключенных применяли все меры поощрения, установленные соответственно для начальника лагеря, начальника отделения, начальника лагерного пункта, за исключением внеочередных свиданий, а в отношении заключенных, работающих стахановскими методами труда, и льготы предусмотренные для стахановцев.
Десятник в отношении хорошо работающих заключенных применял следующие меры поощрения:
а) перевод на более квалифицированную работу;
б) предоставление права перевода денег семье в сумме, не превышающей 50 руб.;
в) ходатайство перед прорабом или начальником лагпункта о предоставлении заключенному льгот, предусмотренных для стахановцев.
В отношении отдельных, особо отличившихся заключенных начальник Управления лагеря и начальник политотдела могли возбудить ходатайство перед Коллегией или Особым совещанием НКВД об условно-досрочном освобождении.
Помимо указанных мер взыскания действовали следующие нормы, содержащиеся в Инструкции 1939 г. В каждом лагере организовывался центральный штрафной лагерный пункт. Он должен был располагаться в наиболее отдаленном от населенных мест и путей сообщения районе с обеспечением усиленной изоляции и охраны, причем охрана комплектовалась из особо проверенных, дисциплинированных и хорошо знающих службу стрелков из вольнонаемного состава.
В центральный штрафной лагерный пункт переводились заключенные:
а) осужденные судами к дополнительным срокам за контрреволюционную деятельность в лагере, за лагерный бандитизм, разбой и побег — сроком на один год;
б) осужденные к дополнительным срокам за прочие преступления в тех случаях, когда начальник лагеря признает необходимым перевод их в штрафной режим на срок до шести месяцев;
в) систематически нарушающие лагерный режим и неоднократно подвергавшиеся взысканиям — на срок до одного года распоряжением начальника ГУЛАГа и на срок до шести месяцев приказом начальника Управления лагеря.
Основанием для перевода в центральный штрафной лагерный пункт являлся письменный приказ начальника Управления лагеря с точным указанием, за что и на какой срок заключенный переводится на штрафной режим. В течение всего времени содержания в центральном штрафном лагерном пункте заключенные использовались только на подконвойных работах. Свидания с родственниками, передачи и переписка им не разрешались. На время нахождения на штрафном режиме заключенные не могли использоваться на административно-хозяйственной работе.
Заключенные, содержащиеся на центральном штрафном лагерном пункте, получали питание по нормам, установленным ГУЛАГом в соответствии с выработкой. При условии примерного поведения и добросовестного отношения к труду распоряжением начальника Управления лагеря заключенные могли быть досрочно переведены на общелагерный режим.
Помимо центрального штрафного лагерного пункта в лагерных подразделениях (лагпункте, отделении, районе) организовывались штрафные изоляторы, расположенные за зоной. При наличии глухого забора возле штрафизолятора последний мог быть расположен и в зоне. В эти изоляторы водворялись заключенные, нарушающие лагерный режим, совершившие различные проступки и отказывающиеся от работы.
Право перевода в штрафной изолятор имел начальник Управления лагеря на срок до 20 суток, начальник отделения (района, отдельного лагпункта) — до 10 суток и начальник лагерного пункта (участка) -до 5 суток. Основанием для перевода в штрафной изолятор служила выписка из приказа или приказания с точным указанием, за что и на какой срок заключенный переведен в штрафной изолятор.
В течение всего времени содержания в штрафном изоляторе заключенные использовались только на подконвойных работах, свидания с родственниками, передачи и переписка не разрешались. Заключенные лишались также табака, бумаги и спичек. Они могли получать питание по нормам, соответствующим их выработке, а отказывающиеся от работы получали питание по нормам штрафного пайка. Заключенные, содержащиеся в штрафизоляторе, до и после работы должны были обыскиваться.
На буйствующих заключенных разрешалось надевать смирительную рубашку в присутствии врача и начальника лагпункта (колонны) на время, установленное врачом в каждом отдельном случае.
При условии примерного поведения и добросовестного отношения к труду распоряжением начальника Управления лагеря, начальника отделения и начальника лагерного пункта заключенные могли быть досрочно переведены на общелагерный режим.
На центральном штрафном лагерном пункте, кроме штрафизолятора, создавались также одиночные камеры (карцер), куда водворялись «особо злостные элементы», нарушающие порядок и режим штрафного лагерного пункта и отказывающиеся от работы. Направление в одиночную камеру применялось в случаях, когда все другие меры воздействия были исчерпаны.
Водворять в одиночную камеру имели право:
начальник Управления лагеря — на срок до 10 суток;
начальник района (отделения), в составе которого находился центральный штрафной лагерный пункт, — на срок до 5 суток;
начальник лагпункта — на срок до 3 суток.
В каждом случае следовало выносить мотивированное постановление, являющееся основанием для водворения в одиночную камеру. Заключенные содержались в одиночных камерах без выхода на работу в помещениях, закрытых на замок. Они лишались прогулок, права пользования табаком, бумагой, спичками.
Находящимся в одиночных камерах заключенным ежедневно выдавались хлеб, кипяток и один раз в три дня жидкая горячая пища.
Для содержания следственных заключенных до направления их в следственный изолятор 3-го Отдела, в штрафном изоляторе выделялась одна или несколько камер. Основанием для содержания заключенного в камере для следственных было постановление 3-го отделения (3-й части), санкционированное прокурором. Питание следственных заключенных, содержащихся в штрафизоляторах, производилось по нормам, установленным для следственных заключенных.
Довольно подробно в Инструкции регулировались вопросы, связанные с жалобами и заявлениями заключенных. Указывалось, в частности, что каждый заключенный имеет право подавать жалобы и заявления как в письменной, так и в устной форме.
Кроме непосредственного приема жалоб и заявлений администрацией лагпункта в каждом лагерном пункте должны были быть ящики для жалоб, адресованных Народному комиссару внутренних дел Союза ССР, начальнику ГУЛАГа, Прокурору Союза ССР, начальнику лагеря и прокурору по надзору за лагерем.
Ящики предписывалось опечатывать печатью Управления лагеря или района (отделения). Они могли вскрываться только доверенными лицами от начальника Управления лагеря, начальника района (отделения) или заместителей не менее 1 раза в 5 дней.
Жалобы и заявления заключенных, адресованные членам Политбюро, секретарям ЦК ВКП(б), ЦК ВКП(б), КПК республик, СНК СССР, Комиссии советского контроля, судебным органам и прокуратуре, а также органам НКВД и поданные в закрытом виде, надлежало немедленно направлять в Управление лагеря для пересылки непосредственно адресатам без ознакомления с содержанием.
Должностные лица, допустившие вскрытие таких конвертов, ознакомление с их содержанием, должны были нести ответственность. На закрытых конвертах заключенные обязаны были указывать свою фамилию имя и отчество. Принятые жалобы и заявления должны были направляться по назначению в 3-дневный срок.
О времени направления жалобы обязательно уведомлялся жалобщик.
К жалобам и заявлениям, поданным как в открытом, так и в закрытом виде, прилагались справки, содержащие следующие сведения: фамилия, имя и отчество заявившего, год рождения, кем, когда, по какой статье и на какой срок осужден заключенный. В отношении следственных заключенных, кроме того, необходимо было указывать: за каким органом числится заключенный. Характеристика об отношении заключенного к труду, соблюдении установленного режима в лагере, наличии административных взысканий и поощрений, наряду со справкой, прилагалась только к заявлениям заключенных о помиловании, адресованным в Президиум Верховного Совета Союза ССР и союзных республик.
К жалобам и заявлениям на незаконные действия лагерной администрации полагалось прилагать исчерпывающие объяснения по существу жалобы или заявления.
Не задерживая отправления жалобы или заявления, содержание которого известно начальнику лагпункта, последний обязан был принять немедленно все зависящие от него меры к устранению указанных в жалобе нарушений, о чем следовало сообщать одновременно с отправкой жалобы в Управление лагеря.
Все жалобы и заявления, подаваемые на имя начальника лагпункта, подлежали расследованию не позднее чем в трехдневный срок. Принятые жалобы и заявления заключенных брались на учет путем регистрации в специальной книге, в которой указывалось время подачи жалобы, краткое ее содержание, куда направлена жалоба и какие по ней приняты меры. В ту же книгу заносились жалобы, изъятые из ящика, с указанием, кому адресованы жалобы и с росписью лица, производившего вскрытие ящика. Указанная книга должна была быть пронумерована, прошита, скреплена печатью и храниться у начальника лагпункта.
О результатах разбора жалобы-заявления следовало объявлять заключенному под расписку, приобщая последнюю к личному делу заключенного (ст. 137—148).
Смерть заключенного и ее причины обязательно должны были удостоверяться актом медицинского осмотра умершего. Извещение родственников о смерти заключенного производилось через УНКВД в порядке, предусмотренном Приказом по НКВД СССР № 00674 от И июня 1939 г.
Извещение о смерти заключенного посылалось в судебные или административные органы, вынесшие приговор. Оставшиеся после смерти заключенного вещи и ценности должны были быть выданы его родственникам. Вещи, оставшиеся от приговоренных к высшей мере наказания, родственникам не передавались, а сдавались по акту в фонд государства.
Рассказов Л.П. Роль ГУЛАГа в предвоенных пятилетках // Экономическая история: Ежегодник. 2002. — М.: «РОССПЭН», 2003. С. 269—319.