В начале 90-х годов один уважаемый автор, доктор юридических наук, касаясь современного состояния национальных отношений в нашей стране, написал знаменитую фразу: «Мы сейчас наблюдаем картину, напоминающую в какой-то мере средневековые порядки. Считать такое положение дел нормальным конечно же нельзя, и необходимо думать о путях выхода из создавшейся кризисной ситуации»[1]. Безусловно, автор прав в том, что жить в подобных условиях миллионам людей невероятно сложно, если не невозможно — необходимо искать выход из тяжелейшего положения. Но найти его можно лишь в том случае, если не считать создавшуюся ситуацию ненормальной. Напротив, только признание того, что подобное состояние общества абсолютно закономерно для бурлящей национальными страстями Восточной Европы, Балканского полуострова, поможет нам прояснить истинный исторический смысл событий, вернее определить их перспективы и подскажет правильные рычаги воздействия на эти планетарные процессы.
Вероятно, многое из того, что происходит сейчас в национальной сфере, и политиками, и учеными, и обывателями действительно воспринимается в конце XX в. как общественная аномалия, как какой-то кошмар, как средневековье, хотя и предпринимаются весьма здравые попытки объяснить причины национальной розни, национальных конфликтов, болезненного проявления «суверенизации» наций историческими условиями далекого и недалекого прошлого, в том числе пагубной для народов тоталитарной моделью советского общества.
Но ведь если взглянуть на дело спокойно, без ненужных идеологических ограничителей, без ложно понятого патриотизма применительно к той или иной нации (что в нынешних условиях чрезвычайно трудно), то можно, конечно, с известной долей упрощения все же с грустью сказать: да, увы, «средневековье», и не в фигуральном, образном, а в самом цивилизационном смысле слова. И добавить при этом, что здесь нет ничего обидного, дискриминационного, ущербного, что это нормальное цивилизационное явление и все нынешние национальные драмы во многом происходят потому, что политики не сумели понять и просчитать воздействие этой очевидной истины на общественную жизнь.
Дело в том, что развитие, складывание, обострение национальных проблем, их затухание в определенных регионах мира являются ступенями цивилизации. И важно понять, на какой ступени находится та или иная крупная нация, или небольшой народ, в каком цивилизационном анклаве они состоят, какое воздействие на них оказывали и оказывают нынешние социально-политические, экономические, культурные, межэтнические, религиозные, демографические факторы, которые сами являются порождением определенного цивилизационного уровня.
Совершенно очевидно, что национальное развитие — процесс исключительно длительный, тесно связанный с общемировым и региональным развитием. Очевидно, что он начался не вчера и закончится не завтра. Так было в прошлом, так обстоит дело и сейчас. В ходе этого тяжелейшего развития рождались мировые державы, складывались мощные этнические и полиэтнические образования. Потом силой исторических судеб они исчезали с лица земли, либо дав начало жизни на своих руинах иным мировым державам и нациям, либо уйдя в небытие и растворившись в новых этнических или общественных образованиях. Считается, что это было лишь прежде, но нынешняя история ничего подобного не допускает и современный облик мира, сложившийся в основном к середине XX в., останется во веки веков неизменным. Видимо, это и относится к одному из тех идеологических фантомов, которыми мы живем уже в течение нескольких поколений, презрев некоторые весьма дальновидные историко-философские наблюдения умов прошлого.
Еще Н.М. Карамзин, бродя по цветущим берегам Сены, в сердце Франции, писал в одном из «Писем» русского путешественника, пытаясь предвосхитить будущую судьбу этого края: «Наблюдайте движение природы, читайте историю народов, поезжайте в Сирию, в Египет, в Грецию — и скажите, чего ожидать невозможно. Все возвышается и упадает... Одно утешает меня — то, что с падением народов не упадет весь род человеческий: одни уступают свое место другим, и если запустеет Европа, то в сердце Африки или в Канаде процветут новые политические общества, процветут науки, искусства и художества». Размышляя над историей Франции, историей Великой французской революции, он записал: «Французская нация прошла все стадии цивилизации, чтобы достигнуть нынешнего состояния»[2].
С тех пор прошло почти два века, и французская нация, как и весь западный мир, прошла через новые ступени цивилизации, которые не могли предвидеть ни Карамзин, ни кто-либо другой. Как и будущие историко-философские умы, скажем, О. Шпенглер, А. Тойнби и другие теоретики цикличного развития человечества, не могли и не могут предугадать грядущие судьбы государств и народов. И все-таки динамичное развитие экономических и политических мировых процессов, намечающиеся демографические сдвиги и миграционные потоки могут дать нам некоторые ориентиры в том смысле, что история государств и народов, как и прежде, не стоит на месте, что спираль цивилизации находится в постоянном движении, продолжает закручиваться, а размышления молодого Карамзина на берегу Соны вовсе не столь уж фантастичны, как может это показаться на первый взгляд. И мощные национальные процессы в современном мире, в том числе на территории бывшего СССР (вспомним опять Карамзина с его размышлениями о гибели древних сверхдержав), лишь уточняют эти ориентиры, указывают, что крот истории продолжает свой неустанный, неумолимый труд.
Через индоевропейские древности, через создание родоплеменных структур, через образование мощных союзов племен, затем первых государств на огромных территориях от Атлантики до Урала прошли нынешние европейские народы, в том числе и народы бывшего СССР.
Но сразу же надо отметить, что на Западе Европы, на Британских островах эти процессы протекали в силу ряда географических, экономических, культурных, этнических причин намного раньше и глубже, нежели на Востоке Европы, на Балканском полуострове. Первые государства на территории Франции, Испании, Северной Италии, Англии появились, как известно, в V—VII вв. Первые государства на Балканском полуострове, в Восточной Европе (Русь, Польша, Венгрия, Болгария, Сербия) начали складываться в IX —X вв. Эта разница в три-четыре столетия огромна, и она не могла не отразиться на национальных процессах.
Но создание государственности у разных народов не является, как известно, изолированным процессом. Одновременно в постоянном взаимодействии, взаимовлияниях происходят экономическое, социальное, культурное развитие, этническая или полиэтническая консолидация людей. В силу ряда исторических причин на первый план у разных народов выходят то одни, то другие исторические факторы развития. И в этом смысле национальный фактор является одной из доминант и составных частей этого процесса.
В мировой этнологии существует мнение, наиболее ярко выраженное в нашей стране В.А. Тишковым, что этнонационализм, победивший в конце концов на территории бывшего СССР, как на общесоюзном, так и на федеральном и региональном уровнях, и опирающийся на марксистскую теорию нации, в том числе на право нации на самоопределение, в корне отличается от мирового национального опыта, в основе которого лежат теории, утверждающие, что нация — это, прежде всего, не этническая, а гражданская категория, и государство представляет собой, прежде всего, социальное сообщество граждан. Такое понимание нации, утверждает В.А. Тишков, «было преобладающим в мире с эпохи Великой французской революции XVIII века вплоть до периода развертывания национально-освободительного движения XX века в регионах Азии и Африки». Автор утверждает также, что и в этническом смысле народы не прошли и не собираются проходить стадию самоопределения и создания «своих» национальных государств. В качестве примеров называются Великобритания, Испания, Франция и некоторые другие страны[3]; этничность же — это лишь средство «в коллективном стремлении к материальному преимуществу на социально-политической арене»[4]. Подобная теоретическая проблема заботит и политических деятелей. «Я противник национального государства, — говорит лидер Чехии В. Гавел... — я приверженец гражданского принципа и гражданского общества... Гражданский принцип не подвергает сомнению ни один из аспектов понятия "Родина", он выше всех их... построение государства на этнических основах — это опасная утопия»[5].
С точки зрения современного цивилизованного человека политика разгула этнонационализма — это, действительно, нечно отжившее, средневековое и крайне опасное. Но все дело в том, что современные западные общества, где в рамках полиэтнических государств господствует принцип гражданского правового общества, которое прочно защищает интересы всех входящих в эти государства нации, не появились внезапно, как чертик из табакерки. Основы этих гражданских обществ закладывались Великой хартией вольностей в Англии, историей французских генеральных штатов, борьбой городов-коммун с королевской властью, наконец, великим реформационным движением. Позднее эти общества прошли через революционные потрясения XVII —XIX вв., через промышленные революции, формирование двухпартийных систем, слома абсолютистских монархий. История европейских наций со времени Великой французской революции лишь часть на их долгом и драматическом пути к гражданскому обществу.
Прежде чем современные развитые западные государства встали на путь создания гражданского общества, каждое из них в течение столетий многократно самоопределялось и самоутверждалось, занимало свое, только ему присущее, место в мировой истории. Причем пути этого самоопределения и самоутверждения далеко выходили за рамки «политического суверенитета» и отражали весь спектр экономического, политического, духовного развития этих наций. Для Англии таким самоопределением стали война Алой и Белой Розы и централизация страны, и владычество на морях, и колониальные захваты, и мировое промышленное лидерство, и победа при Трафальгаре и Ватерлоо, и мировое признание Шекспира, Диккенса, А. Смита, и, в конце концов, превращение в мировую державу. Этот процесс был, как и у других народов Запада, труден и драматичен. Как и у других народов, он был обильно пропитан кровью и своей и чужой, но в этом была своя цивилизационная логика, которая не подчинялась чужой государственной воле. Создание современного гражданского общества — это и есть самоопределение нации в подлинно историческом, а не в формально юридическом смысле слова, это синтез их государственного, политического и цивилизационного гражданского развития. В Великобритании лидером этого процесса была именно английская нация, увлекавшая за собой остальные части страны.
Аналогичные ступени «самоопределения» и национального самоутверждения проходили Франция, Испания, Голландия, Италия, Германия, Япония и другие современные нации, построившие в ходе этого трудного пути современные государства, основанные на общегражданских, а не на этнических принципах. По этому же пути национальной «суверенизации» шла и Россия, кровью и потом добывшая себе место под солнцем, но так и не достигшая вершины этой «суверенизации» — гражданского общества.
Марксистская мысль верно уловила сложную диалектическую связь национального и общегражданского, подчеркнув, что именно в период выхода из средневековья пробуждаются национальная жизнь и национальные движения, порой в формах, свойственных именно той или иной нации в соответствии с ее историческим путем, и одновременно происходят ломка национальных перегородок, создание интернациональных сообществ, столь милых адептам современного гражданского общества. Неслучайно почти все крупные европейские народы, в том числе и русский, прошли стадию создания национальных, централизованных государств, ставших шагом вперед на пути к формированию гражданского общества. Но Запад и Восток проходили эти этапы в совершенно разное время и в разных геополитических, экономических и внешнеполитических условиях. В то время как на Западе задолго до Французской революции началось медленное и неумолимое вовлечение разных народов в единые государственные конклавы с одновременной тенденцией к созданию гражданских обществ, на Востоке Европы лишь формировались независимые государства, отчаянно боровшиеся за историческое выживание в борьбе с сильными соседями. В то время как на Западе в период XVIII — XIX вв. практически закончилось формирование национальных государств на той самой общегражданской основе, на Востоке Европы, на Балканах лишь начали бурлить национальные процессы, пробужденные новыми экономическими, политическими, культурными тенденциями. Иначе говоря, в то время как на Западе бурно ломались национальные перегородки, создавались единые интернациональные сообщества на современной гражданской основе, на Востоке Европы и Балканах пробуждались национальная жизнь и национальные движения. Что касается Африки, Азии, Латинской Америки, то эти регионы цивилизационно отставали еще больше, и там пробуждение национальных движений, ведущих к созданию национальных государств на современной экономико-технологической основе, началось едва ли не в XX в.
Национальные движения периода пробуждения наций, как известно, вовлекают в свое русло миллионы людей. В него включаются все слои общества. Но самым массовым слоем, конечно, является в большинстве стран крестьянство с его ограниченным культурным уровнем, традиционализмом, сильными родоплеменными следами, национальным эгоизмом, нетерпимостью, ксенофобией. Политики, предприниматели, национальная интеллигенция увлекают за собой эту массу, становятся национальными лидерами.
Пройдя этот путь, Западная Европа к концу XIX и в начале XX в. предстала как система сложившихся национально-единых государств. И несомненно, в основе этих процессов лежали коренные преобразования в области экономики, социальных отношений, культуры. Таким образом, создание национальных государств шло рука об руку с их этническим и государственным самоопределением и самоутверждением (о чем уже говорилось выше), если под самоопределением иметь в виду не обязательно сецессию, но и подлинный взлет национального самосознания на основе великих достижений той или иной нации в сфере экономики, политики, культуры, с развитием гражданского общества, становлением буржуазной демократии современного типа.
Подчеркнем, что эти процессы были длительными, одновременными, шли из глубины веков. Их развитие и совершенствование происходят на Западе и в наши дни. Но эта тема уже другого разговора. Даже в тех государствах, которые сложились как многонациональные (Швейцария, Канада), общий уровень экономического, политического, культурного развития был таков, что они нашли (длительным и непростым путем) возможность решить этнические проблемы подобно тому, как это сделали западные цивилизации XIX —XX вв. на базе развивающегося гражданского общества. Мы видим, что этот процесс продолжается на Западе и поныне: поиски приемлемых цивилизационных компромиссов в англо-шотландских отношениях, решение проблемы Квебека в Канаде и т.д. Порой и здесь события развиваются драматически, например в Северной Ирландии. И тем не менее в целом гражданский механизм регулирования национальных отношений на Западе работает, и работает неплохо.
На Востоке Европы, на Балканах лишь к XX в. возобладала тенденция, разрывающая старые средневековые рамки, государственные границы (движение балканских народов против гнета Австро-Венгрии и Турции; Польши и Финляндии против России и т.д.). Такое цивилизационное запоздание в развитии национальных движений на Востоке Европы и Балканах объяснялось не только общей экономической, культурной и политической отсталостью Восточной Европы и России, но и специфическими государственно-этническими процессами, которые были характерны лишь для этого региона и не затрагивали Центральную, Северную и Западную Европу. Я имею в виду мощные инонациональные вторжения из Азии на протяжении многих веков и наиболее губительное среди них татаро-монгольское нашествие, последующее иго. Примечательной чертой стало превращение большинства государств, складывавшихся издревле на Восточно-Европейской равнине, в огромном квадрате между Белым и Черным морями, между Уралом и отрогами Карпат, в многонациональные политические образования.
Появлявшиеся на этих пространствах державы скифов, гуннов, аваров, хазар включали в свой состав и тюркские, и иранские, и угро-финские, и славянские, и балтские народы. Древние славяне входили составной этнической частью в состав Аварского и Хазарского каганатов, о чем есть убедительные свидетельства в русских летописях. Позднее, когда ранее процветавшие державы канули в Лету (а каждая из них существовала не одно столетие), эта примечательная традиция великой равнины осталась неизменной. Изменились лишь этнические лидеры; многонациональный состав возникавших здесь государств остался постоянным, пусть и в ином сочетании и в иной зависимости его составных частей друг от друга.
И Русь с центром в Киеве, и Московское государство с самого начала формировались как многонациональные государства. Особенно ярко это стало проявляться с XVI в., в первую очередь с завоевания Казанского и Астраханского ханств при Иване Грозном, когда началось мощное ответное движение России на Восток, Юг, Юго-Восток, которое было отмечено и могучим военным натиском, и мирной колонизацией. Последовательно к России были присоединены народы Поволжья, Сибирское ханство. На Юге в XVI—XVII вв. в состав России вошли Кабарда и Карачаево-Черкессия. С середины XVII в. в Россию на правах автономии были включены Украина, а также земли Восточной Белоруссии.
В период Северной войны в состав России вошли народы Прибалтики, в ходе разделов Польши и наполеоновских войн — огромные территории с польско-литовским населением. В начале XIX в. Польша и Финляндия стали частью России. В 30-е годы XVIII в. началось вхождение в состав России Казахстана. В 70 —80-е годы XVIII в. были присоединены Осетия, часть Северного Кавказа, Крымское ханство. Уже в XIX в. в ходе русско-турецких и русско-иранских войн были присоединены Бессарабия, Закавказье, а затем в период ожесточенной, длительной и драматической Кавказской войны в состав России вошли Чечня, Ингушетия, Дагестан. Но образование многонационального государства на этом не закончилось: во второй половине XIX в. Россия овладела Хивинским, Бухарским, Кокандским ханствами, Закаспийским краем, к середине XIX в. в ее состав вошли все народы Дальнего Востока. Наконец, в XX в. эта геополитическая линия нашла свое продолжение в том, что в состав России вновь вошли Прибалтийские государства, части Западной Украины и Белоруссии, Бессарабия, потерянные в ходе революции и гражданской войны. Проходили века, менялись правители, сменялись даже общественно-политические системы, но интеграционные процессы под главенством нового лидера — мощного восточного славянства, а если говорить точнее, то северо-восточного славянства, продолжали неукоснительно прокладывать себе путь на Великой равнине, повторяя, но в гораздо больших, даже фантастических, масштабах опыт прошлых, навеки исчезнувших держав.
Как проходили эти присоединения? Каждое из них — это целая история, драма народа. Были и добровольные акты вхождения под воздействием агрессивности соседей; порой они протекали в условиях национально-освободительных движений от иноземного ига, национально-религиозного гнета. Здесь были и вассалитет, временное подданство, покровительство, протекция, затем перераставшие в насильственное подчинение, и военные захваты с жесточайшими репрессиями, и мирная колонизация. По-разному относились к этому правители входивших в состав России народов и сами народные массы.
Таким образом, практически до середины XX в. Россия (СССР) еще формировалась как многонациональное государство, поглощая огромные инонациональные образования. Все это сопровождалось крупными миграциями народов, размыванием прежних этнических территорий, оттеснением коренных народов, мощными ассимиляционными процессами, утратой или ослаблением родных языков малыми народами, их экономическим и национальным порабощением, небрежением к среде их обитания.
Главным образом это проходило в условиях империи. И лишь при этом могло существовать столь огромное и противоестественное, но удивительно живучее в условиях равнины государственное образование.
Здесь мы сталкиваемся с кардинальным отличием пути развития европейских народов и народов, заключенных в Российскую империю. Первые проходили свои национальные «университеты» в условиях самоопределявшихся государств вне имперских рамок и насильственных политических установлений. Другие (Индия, Индонезия и иные крупные колониальные народы) развивались во многом сходно с народами, входящими в состав Российской империи. Но при этом не следует забывать о тех колониальных эксцессах, которые были свойственны западным метрополиям и их колониям и которых не знали народы России, чье традиционное вековое многонациональное сосуществование определило совсем иной облик взаимоотношений российской «метрополии» и ее «колоний».
Ученые уже давно отметили, что понятие «Россия — тюрьма народов» является весьма относительным. Во-первых, потому, что великороссы содержались в этой «тюрьме» наряду с другими народами, во-вторых, потому, что большинство этого народа не имело никаких выгод от своего «лидирующего» положения, и, в-третьих, другие народы, входившие в состав России, по многим параметрам имели по сравнению с великороссами даже определенные преимущества. Так, например, процент крепостных крестьян среди великороссов был значительно выше, а грамотность значительно ниже, чем, скажем, у народов Прибалтики, финнов, евреев, татар. Как верно заметил В.И. Козлов, «в дореволюционной статистике трудно найти такие социально-экономические показатели, которые свидетельствовали бы о каком-то привилегированном, якобы "имперском" статусе великоросского этноса, об угнетении им других этносов страны»[6]. И прав, видимо, был В. Хорос, сказавший, что «Российской империи скорее были присущи черты самоколонии»[7].
И все же в масштабах огромного унитарного государства народы России, несмотря на довольно смягченные имперские условия, не имели возможности самовыражения, что вовсе не идентично понятию «самоопределение». Они не прошли, подобно другим передовым народам Европы и Северной Америки, той цивилизационной стадии развития. Рождающаяся государственность многих из них была уже в условиях нового времени прервана или нарушена с вхождением в состав России. Сюда можно отнести Татарские ханства Поволжья и Сибири, Украину, Литву, Грузию, Армению, Азербайджанские ханства, политические образования Северного Кавказа, государства Средней Азии. Другие так и не создали этой государственности до начала XX в. (народы Прибалтики). Третьи вообще так и не вышли на государственный путь развития (белоруссы, ряд народов Средней Азии, Сибири). Россия поглотила и древние государства, и средневековые политические образования, и родоплеменные анклавы, и тех, кто давно ориентировался на эту страну, и тех, кто тяготел в этническом и в религиозном плане к иным сильным государствам. Россия поглощала народы, регионы, цивилизационные комплексы.
Но дело не только и, может быть, даже не столько в так называемом самоопределении наций. Большинство народов Российской империи, как и великороссы, не прошли через горнило подлинного экономического и социально-политического подъема, соответствовавшего цивилизационному уровню развития передовых стран Запада, не овладели соответствовавшими эпохе правовыми институтами, не сформировали высокой массовой бытовой культуры, оставались в диапазоне от родо-племенных до позднефеодальных или раннебуржуазных общественных отношений. С этим незавидным багажом народы России вступили в XX в. и тут же вошли в бушующее море революционных преобразований и коренной ломки тех общественных отношений, которые более или менее устоялись и обещали пусть и медленный, но верный прогресс в бурно развивавшемся буржуазном обществе. Кстати, этот прогресс стал быстро заметен в XX в. в отсталых национальных районах США, Канады, стран Скандинавии, в ряде бывших колоний мировых метрополий. Главным историческим результатом существования Российской империи стало то, что в России так и не сложилось гражданское общество, где бы проявилось и самоутвердилось самосознание различных народов на основе высокоразвитой экономики, современных социальных отношений, демократии. И хотя элементы такого общества начали в России формироваться, и хотя ее народы в известной мере ощущали себя гражданами единой страны, совместно пройдя трудный исторический путь, этнонационализм так и не был переплавлен в этой стране в подлинно гражданское сообщество равноправных народов. Естественно, что к 1917 г. народы России пришли с невостребованными этническими претензиями.
После Октябрьской революции очень быстро заработали новые, уже коммунистические, тоталитарные политические структуры. Национальные проблемы строго подчинялись идеологическим установкам.
Существует мнение, что именно сталинская национальная политика с ее подталкиванием национально-государственного строительства даже в тех регионах, где у крупных этносов никогда не было зачатков своей государственности, с искусственным конструированием национальных границ и развязала этнонационализм в Советском Союзе, породив в дальнейшем уже на исходе XX в. острейшие национальные коллизии; «этнонационализм составил основу общественной теории и государственно-правовой политики», — пишет В.А. Тишков[8].
Думается, что такой подход — плод некоторого недоразумения. По форме, возможно, большевики стояли на позициях этно-государственного строительства. Но по сути этнические проблемы в советской России с самого начала ее существования были подчинены жестоким идеологическим классовым постулатам. В.И. Ленин, говоря об опасности раздробления России по национальному признаку, еще до революции откровенно писал: «Нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций»[9].
Этот совершенно демократический подход на практике выродился в жесточайший классовый диктат, при котором все черты этнонационализма беспощадно изничтожались. И сталинская модель многонациональной страны действительно повторила облик бывшей империи, а марксистско-ленинская идеология в ее ленинско-сталинском, но особенно, конечно, в сталинском прочтении, стала мощным обручем, сковывающим самовыражение советских народов. Гораздо ближе к истине стоит, на мой взгляд, в этом вопросе А.П. Ненароков, отметивший в одной из своих последних работ, что сталинский максимализм беспределен. «Сталин, — пишет автор, — сторонник сильного унитарного государства, видит Союз лишь на уровне федеративных объединений, снимающих вопрос о самостоятельности автономных республик... он не допускал даже мысли о возможности союзного устройства на основе сочетания национально-государственных и областных автономий в районах преобладания русского населения»[10]. В отличие от В.А. Тишкова, ту же тенденцию в национально-государственном строительстве подметил и В.П. Булдаков: «Вместо автономии народам России был подсунут ее "пролетарски-крестьянский" суррогат. Российские этносы, не пройдя стадии культурной идентификации, получили территориальные границы, которые в тот период не имели никакого смысла»[11].
Вся последующая практика национального строительства в СССР лишь подтвердила, что в реальности этнические проблемы по сути своей были полностью подчинены политическим и идеологическим целям. И в этих условиях все эти «национальные игры» не имели никакого значения, в том числе и такие, как передача Крыма под юрисдикцию Украины. Для того времени это был абсолютно формальный, символический акт, который ничего не изменил в унитарном характере советского государства. Концепция единого советского народа как новой исторической общности явилась лишь парафразом старой песни о классовой солидарности трудящихся различных наций России.
Между тем уже «грузинское дело» 1922 г. показало, что в национальной политике существовала и иная, более мягкая, линия, которая, хотя и не «тянула» на степень этнонационализма, но, по крайней мере, отражала специфические экономические, культурные интересы советских народов, что было грозным отзвуком исторической невостребованности их национального самовыражения. Однако сталинисты, взявшие власть в стране, задавили даже эти умеренно большевистские национальные требования во всех национальных районах.
В результате возникла сталинская модель создания СССР с последующим воспроизведением сущности старой многонациональной империи. Следствием стали и расправы с целыми народами в период с 1937 по 1944 г. В проведении античеловечной коллективизации, организации репрессий Сталин был подлинным интернационалистом. Но русскому народу досталась наиболее тяжкая доля; так, среди заключенных ГУЛАГа на начало 1939 г. русские составляли 63 %. Как и в Российской империи, национальные чувства и реальные национальные стремления и заботы, в том числе и русского народа, были искажены, задавлены, оболганы. Политизированные кампании, идеологический камуфляж, обосновывавшие «счастливую жизнь» советских народов, разного рода юбилеи добровольных «вхождений» и «воссоединений», которые якобы непременно приводили к прогрессивным последствиям, лишь загоняли вглубь несостоявшееся подлинное этнокультурное и гражданское развитие народов. Официальная политика и историография замалчивали прошлую историю этих народов, в частности их национально-освободительное движение, их истинные взаимоотношения с Россией, фальсифицировали деятельность национальных лидеров, таких, как Богдан Хмельницкий, Мазепа, Шамиль. Это лишь притушало тлеющие угли этнонационализма, но не ликвидировало их.
Однако исторические процессы вопреки идеологическим установкам партии работали на развитие национального самосознания и национального движения. В первую очередь речь идет об индустриализации страны, аграрных преобразованиях, урбанизации, определенном развитии культуры. Плохо ли, хорошо, они двигали вперед национальное самосознание, помогали накапливать исторически закономерный экономический и духовный потенциал для национального самоутверждения. К этому надо добавить декларируемую свободу наций. Она не могла пройти бесследно для самосознания народов, которые в действительности этой свободы не имели.
Уничтожив в ходе репрессий первых десятилетий советской власти старую национальную интеллигенцию, в том числе и русскую, сталинский режим тем не менее был вынужден воссоздавать новую интеллигенцию, послушную внешне, но взращивавшую в своей среде нереализованные национальные идеалы. К тому же, как это ни парадоксально, опора советского режима на рабочих и крестьян, на выдвиженцев из их среды привела к тому, что в слоях, поддерживавших тоталитарный режим, формировались свои представления о национальной гордости, национальном самоуважении и самоутверждении. Эти представления вполне отвечали политической культуре населения. Такие же процессы происходили и в национальных коммунистических партиях, в рядах номенклатуры. И таков же был уровень этих национальных идеалов. Нереализованные национальные притязания, дошедшие в XX в. из прошлого, проникали в любые щели, сквозь, кажется, плотно закрытые двери.
Массовый выход деревенских жителей в города превратил последние по составу населения в огромные современные деревни. Эти люди несли сюда национальные обычаи, традиции, привычки. По данным советских социологов, миллионы жителей национальных регионов страны еще придут из сел и деревень в города, принеся туда свою культуру и свой менталитет. Вместе взятое все это давало и дает вполне средневековый букет.
Итак, налицо было, с одной стороны, всяческое попрание национальных чувств и прав, сдавленное идеологическими обручами, а с другой — возникновение, пусть и варварских, условий для их формирования, причем на весьма отсталой в экономическом и культурном смысле почве.
В 60 —80-е годы в республиках стало складываться диссидентское национальное движение, с которым режим круто расправлялся. Тогда же в отдельных регионах лидеры этих движений пользовались негласной поддержкой местной партийной номенклатуры и части интеллигенции. Именно в это время складывались контуры будущих национально-сепаратистских политических тенденций, несмотря на кажущуюся преданность местных национальных лидеров классово-интернационалистским идеям. В Узбекистане очерчивался полуфеодально-полукоммунистический режим Рашидова, в Азербайджане — Алиева, в Казахстане — Кунаева. П. Шелест на Украине все чаще стал выдвигать на первый план национальные приоритеты. Так задолго до распада СССР закладывались основы будущих националистических режимов, сдобренных коммунистическо-тоталитарной идеологией, с тайным устремлением партийно-хозяйственной номенклатуры к овладению государственной собственностью, к реальному, открытому, а не тайному богатству. Заработали мафиозные клановые аппетиты полуфеодального характера. Эти режимы пышным цветом расцвели уже в период перестройки, но особенно ярко после 1991 г. Решающим, конечно, стал 1985 г., когда либеральная номенклатура во главе с Горбачевым попыталась подгримировать режим, реально ничего не давая взамен, в том числе в области национальной политики. Более того, первые же попытки национальной демократизации в ряде республик трагически закончились тяжкими репрессиями. Так было в Тбилиси, Баку, Вильнюсе.
Решение национального вопроса в России было резко заторможено и осложнено сначала царским, а затем советским режимами. Вторую половину XX в. в нашей стране можно сравнить со временем создания в Европе своих национальных государств, т. е. с периодом XVIII — XIX вв. Это реальность, которой надо откровенно смотреть в глаза.
Сегодня бывший СССР, как и Югославия, — это полигон, где пробуют свои силы молодые национальные государственные образования. Как только тоталитарные обручи стали разжиматься, это неутоленное национальное чувство начало рваться наружу. А в многонациональной стране это не могло не вызвать этнические конфликты. Но повторим: такой уровень национального самовыражения связан с общей экономической, культурной, политической, правовой отсталостью Восточной Европы, Балканского полуострова, сильным влиянием здесь ряда сопутствующих факторов — религии, например. Именно поэтому возникли режимы с авторитарно-националистической окраской (Туркмения, Чечня), сюда же я бы отнес национа-листическо-коммунистические режимы, имея в виду ряд бывших республик Средней Азии, Казахстан, Белоруссию, а также воинствующе-националистические, антикоммунистические режимы в Эстонии и Латвии.
Национальные чувства были обострены социально-экономическими неурядицами, общим обнищанием народов, крахом старых идеологических догм, который вызвал глубокие психологические потрясения. На это влияло и разрушение старых политических структур, раскол и борьба политических сил по поводу национально-государственных устройств своих народов. Во многом это объясняется и крахом прежних социально-иждивенческих настроений большинства населения бывшего СССР, удовлетворенностью полунищенским существованием при возможности минимальных трудовых усилий, что в условиях развивающихся рыночных отношений резко контрастирует с необходимостью повышения личной ответственности за результаты труда, развития инициативы, предприимчивости и т.д. Именно неготовность и нежелание ответить на этот вызов времени приводят к быстрой маргинализации общества в целом, которое в 1917— 1950-е годы в условиях ликвидации национальных культурных слоев само стало, по сути, обществом с маргинальной окраской снизу доверху.
Национальную стихию развязывает и низкий уровень культуры народов. В основе нынешнего этнонационализма, как и в период перехода от феодализма к новому времени на Западе, стоит масса деревенских (или еще вчера деревенских) жителей, которые включаются в этот процесс во главе со своими лидерами — либо в прошлом диссидентствующими интеллигентами, либо представителями партхозноменклатуры. Сюда же следует отнести и низкий уровень культуры самих лидеров, особенно из среды бывшей партноменклатуры. И теперь, как и во всем мире, как это было в свое время на Западе в XVIII —XIX вв., при неразвитости демократических традиций и институтов национальное движение выступает как наиболее доступная форма самоутверждения наций и одновременно становления гражданского общества.
Национальное движение сегодня питается из различных источников, которые во многом восходят к запутанным, неразрешенным ранее вопросам прошлого. Это исторически спорные территории (чеченцы и ингуши, армяне и азербайджанцы и т.д.), отголоски былых депортаций (крымские татары), споры по поводу политического статуса (Приднестровье, Татарстан), влияние этнодемографической, экологической ситуации и миграций. Но главное — это общее цивилизационное отставание огромного восточноевропейского региона, усиленное десятилетиями тоталитарного режима, одичание страны в условиях массовых репрессий, выплеск на социальную поверхность миллионов «униженных и оскорбленных», низов общества, не прошедших цивилизованного, гражданского, демократического развития и остановившихся на уровне примитивной политической, общей и бытовой культуры. По своей сути нынешние этнонационалистические движения — это отсталые, в основном деревенские полусредневековые политические эксцессы, осуществляющиеся прежде всего людьми с средневеково-сельским менталитетом, использующих соответствующий набор средств для достижения своих целей. И то, что происходит в нашей стране, то, что происходит в Югославии, то, к чему идут Индия, африканские страны, — это, увы, вполне нормальное для истории человечества, хотя и трагичное, явление.
За последние годы в границах бывшего СССР произошло свыше 150 конфликтов на национальной почве. Из них десятки с применением оружия, с жертвами. В ходе конфронтации уже погибли тысячи человек. 40 % опрошенных готовы вступить в конфликт на стороне своей нации[12]. Обострение ситуации добавляют беженцы. Общая численность беженцев только в России составила к началу 1994 г. 1,6 млн человек[13]. А количество этнополитических мигрантов исчислялось сотнями тысяч.
Под стать ситуации и лидеры: нередко это амбициозные обиженные, закомплексованные люди, страшно ранимые, для которых личностная самоценность зачастую представлялась сквозь призму соответствующих постов, кабинетов, уровня льгот и которые ныне «вдруг» стали проходить испытание на объективные человеческие качества. Так, во многих речах и интервью Кравчука в первый период его деятельности красной нитью проходила мысль о том, что российские лидеры, военные чины недооценивали его, не советовались с ним[14].
Эти деятели, в том числе и лидеры русского этнонационализма, блестяще используют взбудораженный обстоятельствами угрюмый полусредневековый национализм обитателей своих сел и полудеревенских по составу городов, а также лукавые политические шашни собственной интеллигенции и партхозноменклатуры, ввергая народы в губительные эксцессы, выхода из которых на путях насилия практически нет. Очень хорошо сказал в свое время Достоевский о таких «друзьях человечества»: «...друг человечества с шатостию нравственных оснований есть людоед человечества, не говоря о его тщеславии; ибо оскорбите тщеславие которого-нибудь из сих бесчисленных друзей человечества, и он тотчас же готов зажечь мир с четырех концов из мелкого мщения...»[15].
Судьбу бывшего Союза в известной мере и в цивилизационно более убогом варианте повторяет и Российская Федерация, где восемь бывших национальных автономий, пять автономных областей и десять автономных округов в середине 90-х годов бьются за «суверенизацию» во главе со своими национальными идолами.
При этом выражение национальных чувств нередко носит совершенно средневековый характер. Так, лидер чеченцев Дудаев заявлял, что Чечню трудно победить, так как там действует в масштабах нации кровная месть. В войне против армян азербайджанские боевики уже во время первых эксцессов применяли традиционные ритуальные методы убийства и насилий над женщинами, армяне ответили насилиями. В Таджикистане националисты ввели в обращение термин «кафиры» (нечестивые), который применяют не только к иноверцам, но и к политическим противникам, а насилие и изуверство по отношению к врагам считается делом богоугодным. Национальные движения сопровождаются быстрым ростом всякого рода насилия вообще, сгущением криминального фона. Такая же картина наблюдается и в бывшей Югославии, где противоборствующие стороны порой используют самые изуверские методы убийств и истязаний.
Некоторые национальные лидеры прямо грозят Москве организацией террора, если не будут исполняться их национальные требования. Стараясь отвлечь свои народы от экономических трудностей, от собственной управленческой некомпетентности, они искусственно создают образ «внешнего врага», который помогает им сплачивать вокруг себя свои нищие и сбитые с толку народы. Я думаю, что если война в Нагорном Карабахе продолжается, то она выгодна верхушке и Армении и Азербайджана. В противном случае она давно бы закончилась. Нечто схожее есть и в борьбе националистических кланов в Югославии. Этот ужасный список варварских выражений национальных, а порой и национально-религиозных чувств можно было бы продолжить. Мощные деструктивные национальные процессы на территории бывшего СССР являются побочным продуктом революционного обновления общества. Сбросив с себя тоталитарный гнет, народы впервые осознают себя творцами своей судьбы. Но цивилизационный уровень этого творчества весьма невысок. Сегодня каждый из таких этносов в меру своего цивилизационного развития представляет по-разному такие явления, как «демократия», «рынок», «суверенитет», «реформы» и т.д. И все эти представления имеют очень далекое отношение к реальности конца XX в. В этом трагедия и самих народов, и всего бывшего Союза, и мирового сообщества, которое как бы в зеркальном отражении наблюдает собственную прошлую историю[16].
Лишь экономический прогресс, расцвет подлинной демократии, создание хотя бы основ гражданского общества, резкий подъем культуры, образования способны вдохнуть современную жизнь в национальные процессы, доставшиеся нашему обществу от прошлой истории человечества.
Таким образом, и цивилизационное развитие национальных регионов России (СССР), и политическая жизнь 60 —70-х годов практически подготовили распад СССР. Кроме того, необходимо иметь в виду, что в условиях, сложившихся на рубеже конца 80 —начала 90-х годов советские и партийные структуры всеми силами блокировали мощный всплеск национальных чувств на территории СССР. Старый прием «тащить и не пущать», несмотря на некоторый политический флер и весьма убогую демагогию, показал, что, только ломая прежний режим, народы СССР могли предъявить свои требования на цивилизационное развитие. Правда, для остальной Европы эти требования были уже намного выше, что ярко проявилось во взаимоотношениях Российской Федерации и центра. Именно ликвидация тогдашнего центра и стала высокой платой за освобождение народов от старых тоталитарных обручей. Поэтому концентрировать внимание на дате (декабрь 1991 г.) и на месте, где зафиксирован этот распад (Беловежская Пуща), представляется уходом от осмысления происшедшего: и дата и место несомненно могли быть другими, но общие результаты — цивилизационные, исторические, политические — были уже необратимы.
А.Н. Сахаров, член-корреспондент РАН, доктор исторических наук
1 Калмыков Ю. Национальный вопрос и демократия // Независимая газета. 1992. 13 ноября.
2 Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М., 1988. С. 292-293.
3 См.: Тишков В. Этнонационализм и новая Россия // Свободная мысль. 1992. № 4. С. 19 — 24; Он же. Межнациональные отношения в Российской Федерации. М., 1993.
4 См.: Тишков В. Этнонационализм и новая Россия. С. 19, 20.
5 «Мир переживает шок свободы» // Известия. 1993. 7 авг. С. 9.
6 См.: Козлов В.И. Национализм, национал-сепаратизм и русский вопрос // Отечественная история. 1993. № 2. С. 5.
7 Хорос В. Русская идея на историческом перекрестке // Свободная мысль. 1992. № 6.
8 См.: Тишков В.А. «Смертельный гамбит» национальной политики // Независимая газета. 1992. 7 февр. С. 5; Козлов В.И. Указ. соч. С. 47.
9 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 115-116.
10 Ненароков А.П. Семьдесят лет назад: национальный вопрос на XII съезде РКП(б) // Отечественная история. 1993. № 6. С. 115.
11 Булдаков В.П. XX век российской истории и посткоммунистическая советология // Российская Империя, СССР, Российская Федерация: история одной страны? М., 1993. С. 29.
12 Андреев Н. Вероятность югославского варианта не исключена // Известия. 1992. 14 февр.
13 Социально-демографическая ситуация в России. 1992 и 1993 гг. / Ин-т социально-экономических проблем народонаселения РАН. М., 1993. С. 5.
14 См.: Кононенко В., Матуковский Н., Шиманский М. Разногласия по армейским проблемам могут победить «непобедимую и легендарную» // Известия. 1992. 15 февр.
15 Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 6. С. 425.
16 См. подробнее: Сахаров А.Н. Смуты и авторитаризм в России. Полемичские заметки // Свободная мысль. 1996. № 9. С. 89-101.
Сахаров А.Н. О причинах саморазрушения СССР // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 2. Апогей и крах сталинизма / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. - М.: Российск. гос. ун-т. 1997. - С. 595-617.