История единоличных крестьянских хозяйств в 30-е годы почти не изучена. Если крестьянству 20-х годов посвящен ряд серьезных монографий, коллективных трудов, то единоличнику 30-х годов — лишь несколько небольших статей. Неизученность «последних единоличников» объясняется тем, что, во-первых, внимание исследователей длительное время было сосредоточено на коллективизации, колхозах и колхозниках, а, во-вторых, источниковая база по динамике и положению единоличных хозяйств в годы коллективизации весьма ограничена. С 1930 г. в основу сельскохозяйственной статистики были положены текущие и годовые отчеты колхозов и совхозов, сведения же о единоличных хозяйствах того времени очень скудны и отрывочны, содержатся они в основном в документах финансовых органов (данные налогового обложения, бюджетные обследования и т.п.).
В этой связи важным источником для изучения названной проблемы являются материалы Наркомфина СССР, позволяющие судить о том, что представляли в экономическом отношении единоличные крестьянские хозяйства, как посредством налогового пресса осуществлялось принудительное вовлечение единоличников в колхозы.
В представлении финансовых органов единоличное крестьянское хозяйство 30-х годов не было однородной массой. «Инструкция НКФ СССР о порядке проведения сельхозналога в 1929 г.» выделяла две группы дворов: «кулацкие хозяйства» и «трудовые единоличные хозяйства». Эти категории прослеживаются и в документах финансовых органов в середине 30-х гг. Признаки «кулацких хозяйств» применительно - к местным условиям совершенно произвольно определялись Совнаркомами союзных и автономных республик и краевыми (областными) исполкомами. Такие хозяйства облагались налогами в индивидуальном порядке. Инструкция 1933 г. к числу индивидуально облагаемых («твердозаданцев») относила и хозяйства единоличников, «злостно не выполняющих заданных им планов посева и натуральных обязательств по сдаче сельскохозяйственной продукции государству»[1].
В протоколах сельских и районных налоговых комиссий содержатся сведения о числе единоличников, привлекаемых к индивидуальному обложению в указанном селении. Для каждого домохозяина указан перечень признаков, по которым хозяйство включается в список «твердозаданцев», перечислены источники дохода в хозяйстве, определены нормы доходности земли и т.д., даны основания, по которым исчислен облагаемый доход от неземледельческих заработков[2]. Например, в протоколах собрания группы бедноты при Низовском сельсовете Андомского района Ленинградской области от 20 января 1931 г. для хозяйства Н.И. Харина перечислены следующие источники доходов: от сельского хозяйства — 125 руб., от сенокоса — 150, лошади — 60, трех коров — 180, быка— 150, двух телят— 200, двух овец— 30, двух ягнят— 20, выкатка леса— 250, перевозка сена— 150, зарплаты — 500, рыбной ловли — 100, пушнины — 75, заготовки дубья — 25 руб. Хозяйство Н.И. Харина решением собрания «как имеющее кулацкие признаки» было обложено в индивидуальном порядке[3].
Закон о сельхозналоге предполагал право крестьян подавать заявление на неправильный учет источников дохода, неправильное определение размера дохода и исчисление налога, а также о предоставлении льгот. Основная масса писем-заявлений в районные налоговые комиссии и более высокие инстанции (в ЦИК СССР, Совнарком, ЦК ВКП(б) и т.д.) обычно возвращалась тем, на кого жаловались, со стандартными пометками: «Решить вопрос на месте». Они сохранились в фондах финансовых органов и представляют следующую ценную группу источников по истории единоличных хозяйств, являясь живыми свидетельствами эпохи, воссоздавая правдивую картину бедственного положения единоличников.
Из немногочисленных работ, посвященных единоличникам 30-х годов, можно назвать статьи З.К. Звездина, М.А. Вылцана, Г.С. Сергеева, вышедшие в конце 60-х — начале 80-х годов[4]. В 1992—1993 гг. вышли в свет статьи М.Н. Глумной «Материалы сельхозналоговых кампаний как источник по истории единоличника первой половины 30-х годов», И.Е. Зеленина «Коллективизация и единоличник (1933 — первая половина 1935г.)». Как видно из названий статей, в них рассматриваются некоторые вопросы, связанные с единоличниками лишь первой половины 30-х годов.
Положение 9—10 млн единоличных крестьянских хозяйств, насчитывавшихся в стране после завершения в основном сплошной коллективизации, иначе как бедственным назвать было нельзя. Это хорошо видно, например, из докладной записки «О мероприятиях по укреплению колхозов и положению единоличников Западной области», подписанной секретарем Западного обкома ВКП(б) И.П. Румянцевым и направленной в ЦК ВКП(б) 27 августа 1934 г.[5]. По данным этого документа, в области насчитывалось 348 тыс. единоличных хозяйств, или 33,4% всех крестьянских хозяйств (1 млн 38 тыс.). Сталинская «революция сверху» подорвала экономику не только коллективизированных хозяйств, но в еще большей мере единоличников. «Обеспеченность единоличника посевами и скотом, — говорится в записке, — во всех районах области стоит значительно ниже обеспеченности колхозного двора, причем с каждым годом единоличник по обеспеченности посевами и скотом все больше и больше отстает от колхозников». Если в 1932 г. в северных районах области единоличник был обеспечен посевами хуже, чем колхозный двор, на 20 — 25%, то в 1934 г. — уже на 35 — 40%; в центральных районах области это отставание достигало 45 — 50%. Такая же примерно картина наблюдалась и в обеспеченности скотом. В Локянском районе (северная часть области) за два года посевы единоличника сократились в среднем на одно хозяйство с 3,5 до 2,6 га, а в колхозах возросло до 3,9 га; в 1934 г. в колхозах обеспеченность крупным рогатым скотом на один двор составляла 2,5 головы, а у единоличника — 1,4 головы. Лошадей на 100 дворов приходилось в колхозах 92 головы, у единоличников —76.
«Основная группа единоличников (80 — 85% общего количества хозяйств), — отмечалось в записке, — из года в год сокращает свое хозяйство, среди них с каждым годом увеличивается число безлошадных, бескоровных и вообще без всякого скота хозяйств... Есть такие хозяйства, которые используют пахотные земли только на 50 —60%, посев производят небольшой... живут в большой нужде, проедают свое хозяйство, а часто и совсем ликвидируют хозяйство, уезжая в другие области — Украину, Сибирь и т.д., нередко возвращаясь обратно еще более ослабленными, и идут нищенствовать».
Лишь незначительное число единоличников (10—15%) «и на сегодняшний день еще проявляют хозяйственную инициативу, почти полностью используют свой земельный участок, выполняют свои государственные обязательства, имеют лошадь, корову (встречаются и по две коровы и по две лошади) , 1—2 головы молодняка крупного рогатого скота и весь другой мелкий скот (овцы, свиньи, птица), наряду с сельским хозяйством имеют подсобный заработок: на лесоразработках, занимаются кустарным ремеслом, извозом и т.д.».
Данные по другим областям и краям России являли ту же картину деградации единоличного сектора сельского хозяйства. Удельный вес земельного фонда единоличников в 1934 г. составил лишь 12,6%. На одно единоличное хозяйство приходилось 2,7 га посева в Московской области, 2,3 га в Ивановской, 3,5 га в Горьковском крае (или в 1,7 раза меньше общественного посева в расчете на один колхозный двор)[6]. По данным Калининской области, 6% единоличников имели посевы величиной до 1 га, 44— от 1,1 до 3 га, 30— от 3,1 до 4 га и лишь 20% — свыше 4 га[7]. Удельный вес единоличного сектора в общей площади посева составлял в 1934 г. в Московской области 16%, в Ивановской области — 18,9, Горьковском крае — 28,2%, поголовье лошадей — соответственно 20,4; 27; 32,8, крупного рогатого скота— 19,2; 25,6; 30%[8]. Единоличники в расчете на 100 дворов были значительно слабее колхозников обеспечены и мелким скотом. В целом размер посева на один двор в 1934 г. по сравнению с 1928 г. сократился в 1,7 раза[9].
Поставленные в тяжелые экономические условия, единоличники вынуждены были сокращать расходы на покупку средств производства. Расходы на эти цели составляли в среднем 6,6% общих расходов. В Калининской области в 1934 г. 24% единоличников не покупали средств производства, - а в 44% хозяйств на эти цели тратилось меньше 50 руб. Во многих единоличных хозяйствах было распространено проедание средств производства, их разбазаривание. Проверка, проведенная в Калининской области, показала, что в бюджете единоличников доходы от продажи коров и рабочих лошадей достигали 34%[10].
Для того чтобы как-то свести концы с концами, единоличники указанных регионов занимались традиционными неземледельческими заработками, дававшими в среднем до 25,6% доходов. А в Калининской области денежные доходы от этого источника составили от 31,8 до 84%[11]. Особенно высокими были доходы по извозу, выжигу угля, заготовке дров.
Весьма характерно было и приспособление единоличников к потребностям рынка крупных промышленных центров. Прежде всего это выражалось в увеличении выращивания более рентабельных садовых и огородных культур. В 1934 г. единоличники в Московской области производили 24,5% овощей, в Ивановской— 38,9, Горьковском крае — 56,3%[12].
В развитии особо рентабельных отраслей сельского хозяйства, как и широком спектре неземледельческих заработков, сказывались жизнестойкость крестьянского хозяйства, предпринимательская жилка единоличников, сумевших даже в крайне неблагоприятных условиях проявлять свои потенциальные возможности. Однако все это вызывало крайне негативную реакцию у властей предержащих. В партийных кругах, в прессе, на разного рода совещаниях не переставала вестись кампания против единоличников, обвиняемых в рвачестве, спекулятивных тенденциях. По указанию Сталина 2 июля 1934 г. в Кремле было созвано специальное совещание по вопросу о коллективизации и единоличнике.
В работе совещания участвовали члены ЦК партии и секретари республиканских, краевых и областных партийных организаций. Во всех выступлениях звучало одно: за последние полтора-два года вовлечение крестьян в колхозы почти прекратилось. Единоличники не желают вступать в колхозы. Если уровень коллективизации кое-где и повысился, то преимущественно за счет сокращения общего числа хозяйств в деревне, раскрестьянивания. Раздавались сетования, что райкомы партии и политотделы ослабили внимание к единоличнику, т.е. нажим на него. Отвечая некоторым выступавшим, например секретарю Свердловского обкома ВКП(б) И.Д. Кабакову, говорившему, что единоличный труд дает больше выгод для крестьянина, чем колхозный, Сталин сказал: «Товарищи увлеклись в своей критике, когда думали, что вопрос стоит о том, выгодны ли колхозы или нет. Этот вопрос решен. Он не стоит и не будет стоять». И вообще, по мнению вождя, некоторые «товарищи» на совещании «говорили не о том, о чем нужно было говорить». «Речь идет о том, почему у нашего актива на местах перестало хватать внимания на дело коллективизации. Успокоились, дескать, все сделано, победа полная и больше не о чем заботиться». Проглядели, что «индивидуалперевооружился»[13].
Сталин сформулировал свой «хозяйский» подход к единоличнику, суть которого сводилась к тому, чтобы создать для него более невыносимые условия жизни, чем в колхозах. Он наставлял своих аппаратчиков: «Надо наступать на единоличника. Надо, чтобы индивидуал видел, что лучше в колхозе... Это не значит, что я стою за то, чтобы уничтожить индивидуалов, арестовать, расстрелять, наказать их и пр. Это тоже не выйдет. Это будет не хозяйский подход. Индивидуальное хозяйство нам дает кое-какой хлеб... Их надо воспитывать в порядке экономических и финансовых мероприятий... усилить налоговый пресс»[14].
«Усилить налоговый пресс» — такова была генеральная линия Сталина и партии в отношении единоличника, означавшая экономическое удушение более 9 млн крестьянских хозяйств (по данным на лето 1934 г.).
В сентябре 1934 г. СНК и ЦИК СССР приняли закон о единовременном налоге на единоличника[15]. Налоговые ставки значительно повышались, зачастую без учета наличных средств производства и рыночных доходов.
Еще в «Положении о взыскании налогов и налоговых платежей», утвержденном в 1932 г.[16], за неуплату сельхозналога предусматривались опись и арест имущества недоимщика. А в хозяйствах, причисленных к «кулацким», все имущество, за исключением предметов первой необходимости, могло быть описано и продано с торгов. Теперь ответственность единоличников за выполнение обязательных поставок и внесение денежных платежей ужесточалась и того больше[17]. Если единоличное хозяйство не выполняло денежных платежей в срок, судебным органам предоставлялось право конфисковать часть его имущества (за исключением дома, топлива, одежды и предметов обихода).
В марте 1935 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «Об обязательных поставках зерна, риса и подсолнуха государству колхозами и единоличными хозяйствами из урожая 1934 года», в котором нормы сдачи зерна государству для колхозов были установлены значительно ниже, чем для единоличников. Так, например, в Азово-Черноморском крае колхозы должны были сдавать 1,8 ц/га, а единоличники— 3,1, в Оренбургской области— соответственно 1,4 и 3, в Северном крае — 2 и 3 ц/га[18]. Нормы обязательных поставок других продуктов для единоличников также были в полтора-два раза выше[19]. По постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 7 марта 1935 г. «О плане контрактации хлопка-сырца из урожая 1935 года» нормы авансирования единоличных хозяйств были установлены на 25% ниже норм авансирования колхозников[20]. Закон «О сельскохозяйственном налоге на 1935 год» устанавливал, что ставки налогового обложения единоличников должны не менее чем на 25% превышать ставки обложения колхозников[21]. Это же соотношение было установлено и при самообложении единоличников и колхозников[22].
Взыскание налогов и обязательных поставок с единоличников и колхозов превращалось в бесконечную череду чрезвычайных мероприятий, «мобилизаций», «накачек», судов, конфискаций, штрафов, ссылок. Уполномоченный Комитета заготовок СНК СССР по Восточно-Сибирскому краю Морецкий в письме от 16 октября 1935 г. сообщал председателю комитета И. Клейнеру: «На 10 октября колхозы зернопоставки выполнили (100,4%). За единоличниками осталось еще 200 000 пудов, которые падают в основном на сбежавшие хозяйства. Продолжаем нажимать, штрафовать, но хлеба выжимаем мало. Единоличники продолжают разбегаться»[23].
Мясопоставки государству достигали таких размеров, что многие единоличные хозяйства оставались без домашнего - скота. В 1935 г. в Калининской области таких хозяйств было 44,4%, в Московской — 58,6, в Ивановской — 32,6, в Горьковском крае — 25,2%[24].
Доведенные до отчаяния крестьяне в ряде случаев прибегали к крайним мерам. П.А. Ступаченко (Темрюкский район Краснодарского края) вспоминает: «В 1936 году в двух населенных пунктах, соседних с нашим селом, было организовано какое-то восстание (если его можно назвать восстанием). Вооружившись вилами, косами, топорами, десятка два мужиков и полсотни женщин хотели ликвидировать колхозы, сельсоветы. Сообщили в округ, оттуда приехала команда комсомольцев, конный вооруженный отряд в количестве 15 человек. В селе Дорожанка был зарублен один человек, упорно бросавшийся на конника с вилами, а в селе Овсяники убили на колокольне церковного сторожа, звонившего тревогу. Кроме того, никаких политических выступлений и вредительств со стороны местного населения не было, все кричали: „Хай живе Сталин!"
Кажется, в том же году как „политически неблагонадежных" взяли тракториста, конюха, свинопаса неграмотного, учителя. Все погибли»[25].
Подняться с вилами на вооруженный до зубов сталинский репрессивный режим могли решиться только доведенные до полного отчаяния люди. Таких случаев после проведения насильственной коллективизации было не так много. Зато получила широкое распространение такая скрытая.форма сопротивления, как бегство мужика в город. Только в первые годы пятилетки в Москву и города Московской области переселилось из деревни 3,5 млн человек, в Ленинград и города области — 3,5 млн, в Горький и города области — 350 тыс. человек и т.д. Значительное число сельского населения переехало в новые промышленные центры и города Урала, Сибири и Дальнего Востока. Бегство мужика из деревни приняло такие масштабы, что его смело можно назвать «великим сталинским переселением народов». Сам Сталин на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. вопреки очевидным фактам утверждал, что в СССР после появления колхозов «крестьянин стал оседать в деревне и у нас не стало больше ни „бегства мужика из деревни в город", ни самотока рабочей силы». Ни введение паспортной системы в городах, ни использование других административных мер не могли сдержать мужика, готового бежать «хоть к черту на рога». В период так называемой социалистической реконструкции народного хозяйства из деревни в город перешло 18,5 млн человек. Об этом красноречиво свидетельствуют данные переписей населения 1926 и 1939 гг. За время между переписями общая численность сельскохозяйственного населения уменьшилась, несмотря на естественный прирост, с 120,7 млн до 114,5 млн (5,4%), а численность населения, работающего в сельском хозяйстве, — с 71,7 млн до 35 млн, или более чем вдвое, причем это были преимущественно колхозники, работники МТС и совхозов[26].
Н.М. Цибин (Горьковская область) рассказывает о том времени: «Жить становилось все труднее и труднее. Как же многие крестьяне выходили из положения? К счастью, не отняли огороды. У кого была сила, держали корову, сами молоко не ели, продавали его на рынке, а в городе покупали буханку хлеба. Совсем худо приходилось немощной бедноте, но концы с концами кое-как сводили. Хоть и не давали крестьянам паспорта, но правдами и неправдами многие уходили в города (наши деревенские — в Богородск на кожевенные фабрики).
...Что же сталось с нашей деревней? Числится она за колхозом „Мир", но колхозников в ней нет, а живут в ней рабочие богородских фабрик и дачники из Горького. Земли вокруг 200 гектаров, вроде что-то на ней сеют»[27].
Грянул страшный 1937 год— год сталинского «большого террора». А.С. Базаров (Беломорский район Карельской АССР) рассказывает: «В 1937 году в феврале месяце к нам в дом пришли три человека в милицейской форме и забрали отца... Да разве только нас постигла эта страшная беда? В зиму 1937 года у нас в Сумском Посаде были арестованы 20 мужчин и пятеро женщин, и никто из них не вернулся домой. Михаил Рохмистров, Василий Пипин, Андрей Ехменин, Николай Мартынов, Иван Софронов, Павел Истомин, Константин Черницын, Семен Ехменин, Павел Галкин, Павел Черницын, Иван Попов, Матвей Калистратов, Петр Шуттиев, Игнат Куриков, Александр Махильков и другие канули в неизвестность. А за что пострадали поморские женки Наталия Падерина, Настасья Клименталь, Екатерина Григоева, Варвара Дурова, Наталья Костина? Зато, что слишком рьяно отстаивали от порухи церкви. Одну из них, деревянную, разобрали на дрова, а каменную по кирпичику вывозили на шоссейную дорогу»[28].
О том, как репрессировали ни в чем не повинных крестьян, рассказывает Л.И. Рутковский (Изяславский район Хмельницкой области). Он в 1938 г. пожаловался председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину на притеснение местных властей. «Прошел почти месяц, приехали четыре человека из НКВД и начали вызывать наших односельчан, стали спрашивать про нашу семью. Вечером приехали на машине, забрали меня... Начали спрашивать, а я им сказал: „Ничего вам отвечать не буду, дайте мне ответ на мое письмо, которое я написал Калинину". Говорят: „Вы писали?" Я говорю: „Да, и вас не боюсь. У меня душа чиста". Тогда вынули лист бумаги, на котором было написано, что мои два брата, Иван и Казимир, занимались контрабандой в Польше. Иван родился в 1915 г., прожил восемь месяцев и умер, Казимир родился в 1917 г., прожил десять месяцев. Могли ли дети, которые еще не умели ходить, заниматься контрабандой? А эту ложь, между прочим, подписали три человека, в том числе председатель колхоза. Я думаю, наверное, их заставили. Были указания сверху, а на местах рады стараться и, чтобы самим не попасть под репрессии, писали всякую чепуху»[29].
Комиссией по рассекречиванию архивов в газете «Труд» (1992. 4 июня) был обнародован ряд документов, изобличающих Сталина и его ближайших подручных в организации «расстрелов по разнарядке». Приведем выдержки из некоторых документов.
«Строго секретно. Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков). Центральный комитет. № П51/94. 3 июля 1937 г. Тов. Ежову, секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нац-компартий. Выписка из протокола № 51 заседания Политбюро ЦК. Решение от 2.VII.37r. ... 94/- Об антисоветских элементах. Послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму: „Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.
ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные их них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке. Секретарь ЦК И. Сталин"».
Спустя шесть дней решением от 9.VII 1937 г. Политбюро утверждает «тройки» и количество подлежащих расстрелу и высылки по областям, краям и республикам.
«1) По Северо-Осетинской АССР в составе тт. Маурера, Тогоева и Иванова.
Утвердить намеченных к расстрелу 169 чел. и высылке 200 чел.
...3) По Омской области в составе тт. Салынь, Нелипа и Фомина.
Утвердить намеченных к расстрелу 479 чел. и высылке 1959 чел,
...5) По Чувашской АССР в составе тт. Петрова, Розанова и Эпифанова.
Утвердить намеченных к расстрелу кулаков 56 чел., уголовников 54 чел. и высылке кулаков 676 чел., уголовников 201.
6) По Западно-Сибирскому краю в составе тт. Миронова (председатель), Эйхе и Баркова.
Утвердить намеченных к расстрелу 6600 кулаков и 4200 уголовников».
Секретарь МК ВКП(б) Н. Хрущев в письме от 10 июля 1937 г. сообщал в «ЦК ВКП(б)— товарищу Сталину И.В.», что «кулаков, отбывших наказание и осевших в г. Москве и районах области, учтено 7869 человек. Имеющийся материал дает основание отнести из этой группы к 1-й категории 2000 человек и ко 2-й — 5869 человек».
В «совершенно секретном» оперативном приказе народного комиссара внутренних дел Союза ССР Н. Ежова от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» был утвержден общий по областям, краям и республикам список подлежащих репрессиям, в том числе по первой категории (расстрелу) свыше 72 тыс. человек и второй категории (высылке) свыше 270 тыс. человек. Даже названия разделов этого чудовищного приказа говорят о многом: I. Контингенты, подлежащие репрессии; II. О мерах наказания репрессируемых и количестве подлежащих репрессии; III. Порядок проведения операции; IV. Порядок ведения следствия; V. Организация и работа троек; VI. Порядок приведения приговоров в исполнение; VII. Организация руководства операцией и отчетность.
Между тем в 1934 г. Сталин фарисейски заявлял, что он не стоит за то, «чтобы уничтожить индивидуалов, арестовать, наказать, расстрелять и пр.». В 1937— 1938 гг. и арестовывали, и наказывали, и расстреливали. Впрочем, не только единоличников, но и колхозников, не только интеллигентов, но и рабочих, всех без различия званий, сословий и состояний, партийной и национальной принадлежности. Расстреливали и жертв и палачей. Не хватало только одной пули — для Великого Инквизитора.
По классификации, принятой финансовыми органами, к единоличным крестьянским хозяйствам (дворам) относились такие семьи (или одиночки), которые, не состоя в колхозе и не являясь рабочими и служащими, имели исключительный или основной (главный) источник существования от своего сельскохозяйственного производства либо имели подсобное хозяйство, превышающее нормы, установленные Уставом сельскохозяйственной артели для личного хозяйства колхозников данного района. Если в одной семье один или более членов состояли в колхозе, а остальные трудоспособные члены ее или один из них вели единоличное хозяйство, то такая семья рассматривалась как два отдельных хозяйства.
Единоличное крестьянское хозяйство могло иметь среди своих членов рабочих и служащих, но считаться единоличным, если хотя бы один из трудоспособных членов его (не считая домашних хозяек) исключительно занимался сельским хозяйством, превышающим нормы, установленные Уставом сельскохозяйственной артели для личного хозяйства колхозников данного района. По сведениям Наркомфина СССР, в 1938 г. в деревне насчитывалось 1346,7 тыс. хозяйств крестьян-единоличников.
Конечно, единоличные хозяйства конца 30-х годов не шли ни в какое сравнение с единоличными хозяйствами 20-х годов, когда они «ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе» рождали «капитализм». К концу 30-х картина стала иной. Как отмечалось на XVIII съезде партии, «единоличник потерял всякое самостоятельное хозяйственное значение и находится где-то на перепутье между колхозом и фабрикой»[30].
Вся посевная площадь единоличных хозяйств в 1939 г., когда их число уменьшилось до 959,9 тыс., составляла 762 тыс. га, из которых 59,4% были заняты под зерновыми, 29,5 — под картофелем, 6,3 — под овощами и бахчами, 1,4 — под хлопком, 2,4 — под льном-долгунцом, 0,7 — под коноплей, 0,4% — под табаком и махоркой. В среднем на единоличное хозяйство в то время приходилось 0,86 га посева, в том числе 0,51 га зерновых культур[31].
Несмотря на то что урожайность в единоличных хозяйствах была несколько выше средней (например, урожай зерновых в 1936—1937 гг. у единоличников составлял 9,2 ц/га, в колхозах — 7,4; картофеля — соответственно 81,8 и 74 ц/га), удельный вес единоличников в общем производстве сельскохозяйственных культур был ничтожен[32]. Господство «социалистических» форм хозяйства здесь царствовало безраздельно.
О состоянии животноводства единоличных крестьянских хозяйств дает представление табл. 1.
Таким образом, численность скота единоличных хозяйств была незначительной по отношению не только к его общему поголовью, но и к общему числу единоличных хозяйств. Продуктивность животноводства единоличников оставалась примерно на уровне общественного животноводства колхозов: среднегодовой удой молока — 1088 кг, настриг шерсти с одной овцы — 2,45 кг.
Исключительно важную роль для единоличного хозяйства играла лошадь. С ее помощью производились не только трудоемкие работы, но и работы, приносящие побочные доходы. Нередко побочные промыслы в виде извоза и других работ вне хозяйства становились главными доходами единоличного двора. По приблизительным данным, в 1937 — 1938 гг. эти доходы достигали 4 — 6 тыс. руб. и выше на одно хозяйство.
Таблица 1
Численность скота в единоличных хозяйствах в 1938-1939 гг.*
| Виды скота | Общее поголовье, тыс. | В среднем на 100 хозяйств в 1939 г., ед. поголовья | |
| 1938 г. | 1939 г. | ||
| Коровы | 624,5 | 387,3 | 44,1 |
| Овцы и козы | 2109 | 711,1 | 81,6 |
| Свиноматки | 79,4 | 48,8 | 6,0 |
| Лошади, верблюды, мулы | 463,1** | 269,9 | 29,3 |
| Волы и быки | — | 52,3 | 6,4 |
| Ослы | — | 10,3 | 1,1 |
___________________
* РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 17. Д. 1402. Л. 3.
** Только лошади.
___________________
Весь доход единоличных хозяйств в 1938 г. от всех сельскохозяйственных занятий достиг 226,4 млн руб., в том числе 150,4 млн руб. от растениеводства, 41,4 млн— от продуктивного скота и 34,6 млн руб. — от рабочего скота[33].
Важными статьями дохода единоличных хозяйств были также неземледельческие промыслы и рыночные продажи. Так, по отчетным данным 1937 г., в облагаемом доходе единоличных хозяйств доходы от сельского хозяйства составляли только 58,6%, 29,6% — от неземледельческих промыслов и 11,8% — от рыночных продаж[34].
Из 930 тыс. единоличных хозяйств РСФСР в 1938 г. 126,6 тыс. имели неземледельческие и рыночные доходы, 267,1 тыс. — только неземледельческие доходы (в том числе 60,8 тыс. содержали кустарно-ремесленные промыслы), 59,4 тыс. — только рыночные доходы, 460,5 тыс. не имели ни земледельческих, ни рыночных доходов. Более 231 тыс. единоличных хозяйств пользовались льготами при обложении сельскохозяйственным налогом «по нетрудоспособности», 27,2 тыс. хозяйств — «по маломощности», 233,5 тыс. — в порядке льгот престарелым[35].
В Боровичском районе Ленинградской области доход единоличного хозяйства от извоза в 1937 г. составил свыше 7 тыс. руб. В Шилкинском районе Читинской области доход единоличного хозяйства от использования лошадей на перевозке грузов составил свыше 8 тыс. руб., в Костромском районе Ярославской области (Малышевский сельсовет) —в среднем 7 тыс. руб. на каждое единоличное хозяйство, в Мало-ярославском районе Московской области —5 — 7 тыс. руб.[36]
Не случайно в некоторых районах единоличники усиленно покупали лошадей. Например, в Черниговской области УССР с августа 1937 г. по август 1938 г. единоличными хозяйствами было приобретено 938 лошадей, из них 718 использовалось на извозе и 167 — на лесных и торфяных разработках[37].
Различием единоличных хозяйств по способам и размерам получаемых доходов определялось неодинаковое отношение к ним советского государства. Хозяйства нетрудоспособных, престарелых, «маломощных» пользовались льготами при обложении сельскохозяйственным налогом или вовсе освобождались от него. Рано или поздно такие хозяйства должны были отмереть. Тем, кого относили к числу «честных единоличников», была предоставлена полная возможность заниматься индивидуальным хозяйством. По мере осознания бесперспективности такого пути они-де вступят в колхоз или уйдут в город. По отношению к тем, кто стремился использовать единоличное хозяйство «в целях наживы», проводилась политика усиленного налогообложения, но и для них была открыта дорога в «социалистический сектор народного хозяйства».
Местные советские органы, по мнению центральной власти, зачастую не предъявляли должной требовательности к индивидуальным крестьянским хозяйствам в выполнении обязательств перед государством. В Свердловской области план хлебозаготовок единоличным хозяйствам в 1938 г. был выполнен только на 47,6%, мясозаготовок — на 56,8, молокопоставок — на 50,8%. Недоимки по сельхозналогу составили свыше 1 млн руб. В Нижнесергинском районе этой области в результате «попустительства» финансовых и заготовительных органов единоличные хозяйства в 1938 г. имели следующие недоимки: по сельхозналогу— 77625 руб., по культсбору— 177065 руб., по мясопоставкам— 1440 ц. Партийные и советские органы в Центре и на местах были буквально завалены жалобами на непомерность обложения единоличников. Об этом свидетельствует следующий архивный документ (публикуется впервые)[38]:
«Депутату Верховного Совета Рыбинского избирательного округа М.М. Кагановичу от гражданки Ярославской области Тутаевского р-на Слизневского с/сов, дер. Рольино Волохонское Батуновой Екатерины Павловны
Заявление 2/XI-38
Настоящим прошу Вашей помощи. Я гр-ка Батунова нахожусь вне колхоза, а в единоличном хозяйстве. Я бы и взошла в колхоз, но колхозы в нашей местности очень слабые, более одного килограмма (на трудодень.— М.В.) наш колхоз „Красный путь" не получал никогда. Даже может сам колхоз об этом сообщить. А у меня семья нетрудоспособная, матери моей 96 лет, сыну моему 10, девочке 14 лет и дочери 19, но она учится в Ярославле, а мне 52 года. Скота у меня одна старенькая лошаденка, земля у меня очень плохая, сырая и ничего не родит, а хлебный налог с меня очень большой и непосильный, как денежный, а так и хлебный. Зерновых с меня требуют 140 килограмм, а картофеля 800 килограмм, а у меня всего уродилось 200 килограмм (видимо, зерновых. — М.В.), и говорят, что купи, но отдай, а хозяйство мое и ранее было бедняцкое, также и теперь. Ввиду чего я Вас прошу оказать мне помощь. Я жаловалась в область, но там сослались на район. Что же мне делать, если лошадь спишут и отберут?»
Может быть, депутат Верховного Совета тут же вступился за бедную единоличницу, беззащитную перед областным и районным начальством? Нет. Ее заявление было переслано в Наркомзаг, откуда 16 декабря 1938 г. последовал следующий ответ: «Вам надлежит свои обязанности перед государством выполнить полностью».
При всем этом многие хозяйства, проявляя предпринимательскую сметку и инициативу, умудрялись становиться все более зажиточными. Если в 1937 г. единоличных хозяйств с двумя лошадьми в районе было 93, то в 1938 г. — уже 147; хозяйств с двумя коровами— соответственно 115 и 139. В 1938 г. единоличники приобрели 128 лошадей, 67 коров, построили 43 новых дома. В Нытвенском районе Пермской области 194 индивидуальных хозяйства имели по две коровы и более. В колхозе «Красный Урал» Большевосновского района единоличникам за работу в колхозе по найму платили по пуду зерна на трудодень[39].
До 1938 г. лошадь как объект налогового обложения учитывалась лишь при установлении сельскохозяйственного налога. При обложении сельхозналогом в 1938 г. было учтено в стране 258 тыс. (19,2% к общему их числу) единоличных хозяйств, имевших доходы от использования рабочего скота. Весь облагаемый сельскохозяйственным налогом доход у этой категории хозяйств составлял 1089 руб., а налоговые платежи— 934 руб. (85,5% облагаемого дохода), в том числе 339,6 руб. сельхозналог и 594,4 руб. культсбор[40].
Учитывая, что доходность единоличных хозяйств, имевших лошадь, была выше, чем тех, которые ее не имели, Комиссия законодательных предложений внесла на рассмотрение II сессии Верховного Совета СССР (август 1938 г.) проект закона «О государственном налоге на лошадей единоличных хозяйств». 21 августа 1938 г. вводился особый государственный налог на лошадей единоличных хозяйств. Ставка налога в зависимости от групп районов устанавливалась за одну лошадь в сумме 275 —350 и 400—500 руб. За каждую последующую лошадь ставки повышались до 450 — 550 и 700 — 800 руб.[41]
Этот закон ограничивал «чрезмерно», по мнению властей, высокие доходы единоличников, но не только. Депутат от Онгудайского избирательного округа Ойротской автономной области Ч.М. Кондараков говорил на сессии, что «этот закон создает новые предпосылки для вступления в колхозы всех честных единоличников»[42]. По представлениям властей предержащих, как видим, единоличник изначально не мог считаться честным человеком.
В сентябре 1938 г., почти сразу же после выхода закона, в Татарской АССР в колхозы вступило около 2 тыс. единоличных хозяйств, в Орловской области поступило почти 9 тыс. заявлений от единоличников, а к 29 сентября около тысячи единоличников были уже приняты в колхозы.
В ряде мест организовывались новые колхозы. Так, в Нерчинско-Заводском районе Читинской области был создан новый колхоз, в который вступили 40 единоличников[43], В докладной записке заместителя Наркомфина Грузинской ССР от 2 октября 1940 г. отмечалось, что в горных животноводческих районах со значительным числом единоличных хозяйств, «в особенности в районах Казбегском и Квемо-Сванетском, наблюдается не только значительный прилив в колхозы отдельных единоличных хозяйств, но и организация новых сельхозартелей»[44].
О вступлении в колхозы единоличников, имеющих лошадей, свидетельствуют данные табл. 2.
В целом в стране за три предвоенных года число плательщиков налога на лошадей, вступивших в колхозы, составляло примерно 100 тыс. Из тех, кто остался вне колхозов, большинство были престарелые.
Сокращению единоличного сектора во многом способствовало изъятие у единоличников «излишков» приусадебных земель, образовавшихся за счет общественных земель колхозов. В Западной Сибири, например, было отрезано свыше 15 тыс. га «излишков», а количество единоличных хозяйств за 1937 — 1940 гг. уменьшилось в три раза (с 59,4 тыс. до 20 тыс.). Уровень коллективизации поднялся до 96,3 — 98,7%[45].
В вовлечении остатков единоличников в колхозы важную роль сыграл Закон о сельскохозяйственном налоге, принятый 1 сентября 1939 г. Внеочередной V сессией Верховного Совета СССР. По этому закону единоличные крестьянские хозяйства, вступившие в колхозы до первого срока уплаты сельскохозяйственного налога, облагались по более низким ставкам колхозников.
Часть единоличников, не желавших по каким-либо причинам вступать в колхозы, перешла на работу в промышленность, строительство и транспорт. Общее число единоличных хозяйств уменьшилось с 1346,7 тыс. в 1938 г. до 959,9 тыс. в 1939 г. и 640,5 тыс. в 1940 г., а всего с 1938 по 1940 г. число единоличных хозяйств сократилось на 706,2 тыс.[46]
Так был претворен на практике сталинский «хозяйский» подход к единоличнику, означавший по существу его ликвидацию.
Таблица 2. Вступление в колхозы плательщиков налога на лошадей*
| Республика | Число плательщиков налога на лошадей, вступающих в колхозы | % к общему числу плательщиков налога на лошадей | |||||
| 1938 г. | 1939 г. | 1940 г. | 1941 г. | 1938 г. | 1939 г. | 1940 г. | |
| СССР | 73023 | 23242 | 2720 | 2508 | 16,8 | 9,6 | 3,0 |
| РСФСР | 53829 | 17505 | 1750 | 2213** | 18,5 | 103 | 3,0 |
| УССР | 4383 | 1016 | 159 | Нет св. | 10,1 | 5,7 | 2,2 |
| БССР | 3465 | 918 | 305 | Нет св. | 63 | 2,8 | 1,9 |
| Аз.ССР | 2069 | 390 | 27 | 2 | 37,8 | 28,1 | 8,2 |
| Груз.ССР | 5963 | 2391 | 286 | 182 | 32,9 | 32,4 | 10,6 |
| Арм.ССР | 562 | 175 | 18 | 32 | 29,4 | 20,9 | 4,6 |
| Туркм.ССР | 69 | 21 | 4 | — | 9,9 | 10,3 | 7,4 |
| Узб.ССР | 492 | 105 | 82 | 34 | 12,7 | 4,5 | 6,2 |
| Тадж.ССР | 150 | 38 | 2 | — | 12,8 | 6,8 | 0,5 |
| Каз.ССР | 993 | 430 | 37 | 23 | 10,8 | 6,7 | 1,6 |
| Кирг.ССР | 1048 | 253 | 20 | 21 | 15,6 | 9.9 | 1,7 |
_____________________
* РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 25. Д. 1487. Л. 4.
** По 37 областям, краям и республикам.
______________________
В истории нашего отечества вряд ли сыщется другой такой многострадальный класс, как крестьянство. В эпоху крепостничества, по образному описанию Пушкина, «барство дикое, без чувства, без закона присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца». После отмены крепостного права наиболее деятельные и трудолюбивые мужики не успели еще по сути встать на ноги, как получили обидную кличку «кулаков». О том, что случилось с этими мужиками в годы коллективизации, хорошо показано в статье Н.А. Ивницкого: с корнем были вырваны из родных гнезд и высланы в тайгу, в Сибирь на верную гибель. Тех же, кого не выслали, загнали в колхозы, в новое «крепостное право».
Если Ф.М. Достоевского совершенно справедливо считают знатоком «таинственной русской души», то Ленина совершенно неоправданно считали знатоком «крестьянской души». Ленин, как известно, разделил душу крестьянина на две части: «душу труженика» и «душу собственника». Такое деление не выдерживает серьезной критики, так как собственность крестьянина всегда создавалась, как правило, двужильным трудом его самого и членов его семьи. В этом смысле никакого «раздвоения» крестьянской души не было и быть не может. Это, конечно, не означает, что так называемая «двойственность крестьянской души» — надуманный вопрос. Все дело в том, что водораздел в этой душе проходит не по линии труженик — собственник, а по линии индивидуалист — коллективист. Испокон веков российские крестьяне были примитивными коллективистами, что связано с существованием земельной общины.
С.Ю. Витте, в 1903— 1904 гг. разрабатывавший основные положения крестьянской реформы, названной «столыпинской» по имени П.А. Столыпина, претворявшего ее в жизнь, писал: «Общинное владение есть стадия только известного момента жития народов; с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм — в индивидуальную собственность; если же этот процесс задерживается и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреют»[47].
Коллективизация в нашей стране как раз и представляла собой один из тех периодов, когда естественное стремление крестьян к индивидуализму было искусственно прервано на многие годы. На примере коллективизации подтвердились слова С.Ю. Витте и о том, что при «общинном» владении «народ и государство хиреют».
Голланд Хантер, заслуженный профессор экономики Гаверфордского колледжа, бывший президент Американской ассоциации развития славянских исследований, и Янош М. Ширмер, сотрудник Пенсильванского университета, специалист по математическим методам экономического анализа, в книге «Негодные основы. Советская экономическая политика в 1928 — 1940 гг.», изданной Принстонским университетом в 1992 г., пришли к выводу о том, что если бы «советское сельское хозяйство в том виде, в каком оно сложилось к 1928 г., продолжало бы развиваться в следующие 12 лет», то его уровень был бы примерно на 14% выше фактического. Ликвидируя единоличные хозяйства, власти рубили тот сук, на котором держалась и могла держаться Россия.
Загнав крестьян в колхозы, власти все же отдавали себе отчет в том, что полностью перековать мужика в коллективиста они не могут. Для колхозника было оставлено своего рода «мини-единоличное хозяйство», официально названное «подсобным», а на деле ставшее главным источником его существования. Двойственная природа крестьянства (индивидуалист — коллективист), возникшая еще в достолыпинские времена, продолжала существовать, хотя и в иной форме.
Пропаганда не уставала твердить, что колхозники должны правильно соблюдать личные и общественные интересы в колхозах. Это означало: сделай сначала все общественные работы, выполни «первую заповедь» — обязательные поставки государству, а потом, если останутся силы, займись личным хозяйством. В 1939 г. для колхозников был введен обязательный минимум выработки трудодней, что, по существу, закрепляло принудительный труд, который становился все более неэффективным как для самих колхозов, так и для колхозников.
Вся многолетняя история колхозов — это история борьбы с так называемыми мелкособственническими пережитками в сознании колхозников, вчерашних единоличников. Между тем это было естественное состояние крестьянина, что подспудно понимал такой коммунистический лидер, как Н.С. Хрущев, пытавшийся в рамках коллективистской системы проводить в отдельные годы урезанную и куцую политику «повышения личной материальной заинтересованности работников в результатах своего труда». Но это не приносило ожидаемых результатов, так как на первом месте всегда стояла борьба с «пережитками», а ими, по мнению партийных функционеров, являлись халтурность, нежелание работать, хищения государственной и общественной собственности, потеря инициативы, чувства хозяина (качества, вызываемые искусственным уничтожением частной инициативы). «Микроб частнособственнических пережитков» (по терминологии тех лет) поразил не только работающих, но, возможно в еще большей степени и управляющих — партийно-советско-хозяйственную номенклатуру, присвоившую себе вопреки заверениям официальной идеологии - разнообразные привилегии (пайки, конверты, дачи, машины, спецполиклиники и т.д.). Рыба коллективистской системы начала гнить (как каждая рыба) с головы.
Логика экономического и психологического развития крестьянства в наши дни настоятельно диктует необходимость возвращения его «на круги своя», к подлинному, а не частичному (урезанному) индивидуализму, фермерскому хозяйству, частной собственности на землю. Как свидетельствует опыт стран Запада и наш, российский, крестьянин-единоличник, фермер не отгорожен каменной стеной от различных форм сельскохозяйственной кооперации, в первую очередь по переработке и сбыту продукции. Это означает, что крестьянский индивидуализм в определенных сферах жизни не исключает и коллективизм. Об этом не следует забывать современным реформаторам.
М.А. Вылцан, доктор исторических наук, профессор
1 Глумная М.Н. Материалы сельхозналоговых кампаний как источник по истории единоличника первой половины 30-х годов // Материальное положение, быт и культура северного крестьянства (советский период). Вологда, 1992. С. 38 — 39.
2 Там же. Указ. соч. С. 39.
3 Там же.
4 Звездин З.К. Материалы обследования денежных доходов и расходов сельского населения в 1931 —1932 гг. // Источниковедение советского общества. М., 1968. Вып. 2; Вылцан М.А. Материалы Наркомфина СССР как источник по истории советской деревни // Там же; Сергеев Г.С. К вопросу о единоличнике, его месте в социальной структуре и системе производства деревни середины 30-х годов: (По материалам областей Нечерноземного Центра РСФСР // Проблемы истории советского крестьянства. ML, 1981.
5 См.: Коллективизация сельского хозяйства в Западном районе РСФСР (1927-1937 гг.): Сб. документов. Смоленск, 1968. С. 505-526.
6 Сельское хозяйство СССР: Ежегодник, 1935. М., 1936. С. 642.
7 Сергеев Г.С. Указ. соч. С. 134.
8 Народное хозяйство и культурное строительство СССР: Стат. справочник. М., 1935. С. 128, 143; Сельское хозяйство СССР. М., 1935. С. 1416-1417.
9 Сергеев Г.С. Указ. соч. С. 134.
10 Там же. С. 135.
11 Там же.
12 Сельское хозяйство СССР. 1936. С. 479. 13зеленин И.Е. Коллективизация и единоличник (1933 —первая половина 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3.
14 Там же. С. 41.
15 СЗ СССР. 1934. № 48. Ст. 38.
16 Там же. 1932. № 69. Ст. 410-6.
17 Там же.. 1934. № 49. Ст. 380; № 40. Ст. 321; № 48. Ст. 370.
18 Там же. 1935. № 12. Ст. 9.
19 Там же. №15. Ст. 112.
20 Там же. №13. Ст. 98.
21 Там же. №30. Ст. 232.
22 Там же. Ст. 233.
23 РГАЭ. Ф. 8040. Оп. 8. Д. 89. Л. 437.
24 Сергеев Г.С. Указ. соч. С. 136.
25 Сел. жизнь. 1989. 8 февр.
26 История советского крестьянства. М, 1987. Т. 3.
27 Сел. жизнь. 1989. 8 февр.
28 Там же.
29 Там же.
30 XVIII съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. М., 1939. С. 119.
31 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 17. Д. 1402. Л. 2.
32 Там же. Л. 6/7.
33 Там же. Л. 14.
34 Там же. Оп. 16. Д. 1033. Л. 5-4.
35 Там же.
36 Вторая сессия Верховного Совета СССР, 10-21 августа 1938 г.: Стеногр. отчет. М., 1938. С. 710.
37 Там же. С. 709.
38 РГАЭ. Ф. 8040. Оп. 1. Д. 348. Л. 21.
39 У ш а к о в М.И. Организационно-хозяйственное укрепление колхозов Урала, 1938-1941: Из истории парторганизаций Урала. Пермь, 1967. С. 156.
40 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 17. Д. 1402. Л. 19.
41 Вторая сессия Верховного Совета СССР... С. 802.
42 Там же. С. 596, 597.
43 Правда. 1938. 29 сент.
44 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 25. Д. 1586. Л. 52.
45 Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. Новосибирск, 1985. С. 27-28.
46 РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 27. Д. 1587. Л. 1.
47 В и т т е С.Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960. Т. 2. С. 492.
Вылцан М.А. Последние единоличники. Источниковая база, историография // Судьбы российского крестьянства. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1995.- С. 364-387.