Гражданская война, вне всякого сомнения, была критическим периодом в истории советской власти, хотя о точных временных границах этого периода можно спорить. Возьмем на себя смелость утверждать, что он начался в ноябре 1917 г. и закончился в середине 1922 г. Этот промежуток времени включает в себя все наиболее важные тенденции и черты, составлявшие суть и весь дух того периода, конкретные способы действия и культуру зарождавшейся советской социально-политической системы и ее лидеров. К середине 1922 г. почти все сколько-нибудь значимые военные действия закончились.
Рассматриваемая нами система не создавалась по готовым чертежам. Напротив, она явилась результатом импровизаций в условиях постоянного пресса чрезвычайных обстоятельств, хотя идеология большевиков и программы предшествовавшего периода, конечно, сыграли свою роль. Это, в частности, наиболее отчетливо видно на таких примерах политического выбора, как неприязнь к рынку, особые отношения с рабочим классом. Следует добавить, что эти идеологические пристрастия породили иллюзии, которые ярче всего проявились в условиях, когда проводилась политика, позднее получившая название военного коммунизма.
Ключевой элемент системы — партия, единственная составная часть, существовавшая до революции, был создан или воссоздан в ходе рассматриваемых событий в новом обличье, совсем в другом, чем то, которое было до 1917 г. Партийные кадры в ходе короткой дооктябрьской истории готовились возглавить революцию, которая даже и не предполагалась как социалистическая. В течение этого периода они создали идеологию и воспитали незначительное число преданных последователей, которые после Октября оказались руководителями режима. Вскоре они поменяли свой облик, хотя вначале этот процесс не был столь уж очевидным. Тем не менее трансформация проходила довольно быстро во всех сферах партийной жизни, в том числе в отношениях с массами.
Все это поначалу мало заботило участников событий, сторонников или противников нового режима. Они, как и наблюдатели за рубежом, были поглощены теми новшествами, которые вводил в жизнь этот новичок в семье государств мира. Будь то сепаратный мир с Германией, раздача земли крестьянам, рабочий контроль или национализация банков и основных промышленных объектов, или менее официальные, но более острые и пугающие явления, как, например, призыв «грабь награбленное» — все эти события одновременно были преступлениями в глазах внутренних противников и оскорблением для буржуазного Запада. Принудительный труд для буржуазии тоже накалял страсти. В этих условиях гражданская война была неизбежной.
Известно, насколько белые ненавидели всех, кто стоял за правительством Керенского. Эсеров, меньшевиков, а позднее также и либералов монархисты и националисты, особенно из числа офицерства, рассматривали как основных виновников прихода большевиков к власти. Вот почему не лишено оснований утверждение о том, что Учредительное собрание, в котором преобладали эсеры, было бы в любом случае разогнано.
Эсеры доказали свою полную неспособность эффективно обороняться. Они практически не сопротивлялись, когда матросы-большевики приказали им разойтись. Позднее, обосновавшись в Самаре, они опять не смогли собрать достаточные силы, способные защитить их. Они полностью зависели от Чехословацкого корпуса. В их собственных войсках командовали белые офицеры, которые только и ждали момента, чтобы убрать руководство эсеров. Это и случилось несколько позже, в Сибири, где белые ликвидировали верхушку эсеров.
За всеми этими фактами стоит реальность тех лет, а именно: сражались не демократия и авторитаризм, а два совершенно различных авторитарных политических лагеря, способных противопоставить друг другу мощные армии и в бою выяснить, кто сильнее. Как мы знаем, сторонники Учредительного собрания не смогли на равных тягаться в этом споре и были сметены с исторической сцены.
Теперь перед нами еще один вопрос: почему большевики, которых мы только что охарактеризовали как неготовых управлять огромной страной, вышли победителями из гражданской войны? Сразу же на ум приходит ответ, содержащий определенную долю истины: успехом они в основном обязаны несостоятельности противников.
Однако такое объяснение было бы слишком простым. Большевики, придя к власти, лихорадочно стремились создать центральное правительство, а также наиболее важные гражданские учреждения и местные органы управления. В то же время они создавали военную машину, включая производство вооружений. Другими словами, они создали государство. Эти достижения большевиков свидетельствуют о динамизме, которого явно не было у противоположной стороны. Ни на одной из крупных территорий, занятых белыми, — ни в Сибири, ни на Юге — не удалось создать жизнеспособную государственность, несмотря на заявления белых о том, что в этих вопросах у них гораздо больший опыт, чем у большевиков. Многочисленные документы, в особенности мемуары белых офицеров, написанные во время и после событий, свидетельствуют о печальном положении дел в центральных и местных органах управления на занятых белыми территориях[1]. Белые не смогли убедить своих преданных в прошлом подданных, в особенности крестьян, в том, что у них есть еще что предложить[2]. Их поражение в Октябре, конечно же, не было случайным.
Следует отметить, что большевики имели влияние в самом центре исторических московских земель, где они черпали основную свою поддержку. Исторический центр России, ресурсы нации и государства, сложившиеся в ходе истории в этом регионе, неплохо послужили им во время гражданской войны и позднее, при воссоединении страны. Огромные окраины, где действовали белые, были также хорошо обеспечены сырьем, зерном и людскими ресурсами (казаки). Но это не давало белым, однако, желанных шансов окружить и взять Москву. Наоборот, окраины оказались слишком разобщенными, удаленными друг от друга и, вместо того чтобы стать плацдармом победы, превратились в трясину, поглотившую армию белых.
Историко-социологические исследования этого периода, призванные охарактеризовать классы, национальности, бюрократию, партии, а также социальный состав армии, хотя и находятся еще в зачаточном состоянии, тем не менее свидетельствуют, что не только большевики, но и представители противоположного лагеря, особенно П.Н. Милюков и генерал А.И. Деникин, искали в социальных факторах, таких, как классовый состав противоборствующих сторон и страны в целом, причины побед и поражений в гражданской войне.
Негативная роль тосковавших по прошлому помещиков, действия буржуазии, их политика по отношению к крестьянству, позиция и действия рабочих — вот факторы, которые исследовал Милюков. Деникин, хотя и отрицал, что деятельности его лагеря был присущ классовый характер, тем не менее признавал, что ему так и не удалось донести до населения суть своей классовой позиции, кстати весьма неприглядной. Деникин также негодовал по поводу двуличия буржуазии, которая пожалела средств на спасение того дела, которое сама же провозгласила[3].
Значение таких толкований исторических событий бесценно при условии, что они используются гибко и основываются на тщательных исследованиях. Два лагеря не были однородны по классовому составу — они представляли собой коалиции сил. У каждой стороны было вполне определенное, хотя и не абсолютно монолитное ядро, вокруг которого сплачивались широкие слои населения, которые порой колебались, переходили с одной стороны на другую, возвращались или создавали собственный лагерь. Именно это делало гражданскую войну столь непредсказуемой для ее участников и столь запутанной для нынешних исследователей. Причем это относилось в одинаковой мере к обеим сторонам. Можно привести множество примеров, когда военные и партизанские соединения с красными знаменами в руках и комиссарами в своих рядах поворачивали оружие против коммунистов, даже убивали их и переходили на сторону противника, либо сражались в одиночестве, либо какое-то время бездействовали[4].
Красная Армия состояла преимущественно из рабочих, бедного крестьянства и разночинцев. На стороне белых в основном воевали представители бывших привилегированных классов, богатого крестьянства и особенно офицерства. Проблема заключалась в том, кто из них сможет выдвинуть и обосновать стратегию, которая обеспечит поддержку широких слоев городского населения и, что более важно, мелкого крестьянства. В этом важнейшем вопросе большевики одержали верх. Белые же, которые долго были сильней в военном отношении, сразу же столкнулись с трудностями, как только прибегли к принудительной мобилизации крестьянства. По словам Ленина, для белых это было гибелью, ибо их основные силы оказались растворенными в огромной крестьянской массе[5].
Существовал еще один сложный элемент социальной напряженности в обоих лагерях. Гражданская война настолько накаляла ситуацию в стране, что ядро каждой из сторон давало трещины в разные моменты, особенно в конце войны. Распри и разложение начались в лагере белых, но не избежали их и большевики. Неразбериха, усталость, признаки раскола в конце концов сказались и на партии — инструменте большевиков, аналога которому белым создать не удалось. (Но, к счастью для красных, это произошло уже после поражения белых армий. Гражданская война принесла народу невероятные страдания, жестокость и разруху. Символисты даже ставили вопрос: на чьей стороне был Христос? Церковь, впрочем, твердо была на стороне белых.
Причиной человеческих страданий были не только жестокость самой гражданской войны, но и гораздо более широкий круг обстоятельств: всеобщая неразбериха, разруха, распад социальных групп, классов, партий, т. е. нездоровое состояние всего социального организма.
Необходимо сказать, что большевики превзошли белых в деле государственного строительства. Как только царский режим пал, а Временное правительство не смогло создать новое государство, был открыт путь для всех ждавших своего часа социальных сил, стремившихся проявить себя в создании новой политической организации общества. Стране предстояло сплотиться вновь, и социально-политическая система должна была появиться в лагере тех, кто мог создать государство. В истории России такая ситуация была, пожалуй, в Смутное время, в начале XVII в. В ходе не менее трагичной смуты XX в. родилось большевистское государство, вначале совместно с движением масс, а затем даже независимо от него или, по крайней мере, независимо от менявшихся настроений сочувствующих, нейтральных или даже враждебных групп внутри этой массы. Важной чертой этого процесса было то, что новое государство создавалось в условиях разваливавшейся экономики и распада общества, в катастрофическое для всей страны время, когда общественное развитие во многом шло вспять. Большевики в тот момент верили в свой триумф; между тем уже тогда над ними витала тень пирровой победы.
Изучение демографических тенденций, состояния городов, социальных классов, экономики и партий позволяет выявить теневые стороны новой власти в России. Перечисленные факторы определяют основу любой системы, и мы попытаемся свести воедино итоги нашего изучения каждого из них, рассмотрев сначала по отдельности. Помня о голоде, разрухе на транспорте, людских потерях, особо следует привлечь внимание к бедственному положению обеих русских столиц.
Столицы были центрами и опорными базами революционного движения, в первую очередь для большевиков. Но именно Петроград и Москва понесли самые серьезные потери. Ни одну из них белым так и не удалось захватить, однако социально-экономическая ситуация в этих городах была наиболее тяжелой. В 1917 г. в Москве и Петрограде население в общей сложности составляло 4 млн. В 1920 г. оставалось только 1 млн 674 тыс. жителей. Рабочий класс Петрограда сократился до минимума: сказались прежде всего миграции, мобилизации, фронтовые потери, 380 тыс. промышленных рабочих покинули производство, из них только 80 тыс. вернулись после окончания войны[6]. Это явление можно охарактеризовать как катастрофу.
Ослабление социальной базы новой власти происходило не только в столицах. Население всех крупных городов России также в различной степени сократилось: чем более развитым и динамичным был город, тем больше он пострадал. Мелкие и менее индустриальные города пострадали не так сильно, а некоторые даже выросли. Промышленный рабочий класс страны уменьшился наполовину и был сильно разбавлен или деклассирован в результате деятельности черного рынка, безработицы и бегства людей в провинцию, т.е. можно говорить о «деиндустриализации». Города, промышленные предприятия стали паразитировать за счет деревни, так же как и армии всех участвовавших в войне сторон. И до тех пор, пока в стране сохранялась такая ситуация, дальнейшее углубление экономического кризиса, равно как и продолжавшееся разложение социальной структуры общества, были неизбежны. Помимо этого существовали и другие факторы, разъедавшие и разрушавшие экономику, такие, как формирование и экипировка армий, не говоря уже о самих боевых действиях, их жестокостях и жертвах.
Армия красных к концу гражданской войны насчитывала около 5 млн человек, а потери составляли 1 млн 200 тыс. человек. Колчак в разгар своей кампании сумел мобилизовать около полумиллиона человек. Деникин начал стремительное продвижение на север в середине 1919 г., имея под знаменами 300 тыс. штыков. По мере развития наступления он мобилизовал еще несколько сотен тысяч солдат, главным образом из крестьян[7]. Похоже, что основной причиной его неудач были как раз эти новобранцы.
Существуют различные оценки общих потерь от войны, эпидемий и голода. В советских источниках иногда фигурирует цифра 8 млн человек, включая неродившихся детей[8]. Однако все оценки могут быть только приблизительными.
Требует дальнейших исследований проблема комплектования армий и их численность. Одним из самых болезненных был вопрос о дезертирстве. Цифры, называемые в отношении только красных, ошеломляют. Некоторые исследователи говорят о полутора миллионах, другие — о миллионе дезертировавших, поэтому никакие данные о размерах армий нельзя считать надежными. Многие записывались в армию, попадали в части, а затем потихоньку растекались. Другие вообще не являлись на призывные пункты, оставались у себя в деревнях или уходили в леса. На каких-то этапах они иногда возвращались, порой даже в массовом порядке, что являлось весьма важным для исхода войны[9]. В этих условиях плачевное состояние Красной Армии, особенно в первое время, было объяснимо, а текучесть и ненадежность новобранцев вызывали серьезное беспокойство ее командования. Многие из таких новобранцев легко находили дорогу к Махно, Григорьеву, Антонову, значительно увеличивая их численность. Аналогичная ситуация существовала в противоположном лагере.
История дезертирства — это, конечно, история крестьянства. Она весьма достоверно отражает его настроения и отношение как к красным, так и к белым. Цифры, показывающие число дезертиров, которые начали возвращаться в Красную Армию в середине 1919 г. и позднее, важны: они помогают понять причины быстрого разгрома белых осенью того же года и одновременно показывают преимущественно крестьянский состав Красной Армии. Когда красные набирали в армию только добровольцев, большинство солдат были из рабочих. После того как была введена всеобщая воинская повинность, Красная Армия на 80% стала крестьянской. Ее младший командный состав был в этот период на 60% из крестьян, но в среднем и старшем командном звене их было намного меньше.
Такое широкое участие крестьян в рядах армии в период, когда они одновременно поддерживали ее, но нередко и дезертировали, колебались и переходили из лагеря в лагерь, подчеркивает сложность стоявших задач и степень успехов большевиков в превращении почти неуправляемых масс в нечто напоминавшее армию, в постижении ими искусства осуществлять серьезные стратегические и тактические действия в условиях полного хаоса тех лет. Все это свидетельствует о талантливости руководителей Красной Армии и о возрастании их военного опыта.
Мемуары белых офицеров среди прочих материалов являются неоценимым источников изучения истории Красной Армии, белого движения и поведения различных групп населения по отношению к ним. Часто в этих мемуарах можно прочитать о том, как в рабочих кварталах или даже весьма мирных деревнях по белым неожиданно открывали огонь. Авторы мемуаров гордились тем, что, например, их казачьи сотни легко обращали в бегство тысячи красных, однако они отмечали с растущим разочарованием, что красные постепенно надвигались на них так, как будто их численность была неиссякаемой. На деле, однако, у советской власти было много трудностей, особенно когда речь шла о реальных «боевых штыках и саблях». Нередко боевые действия начинались при меньшем количестве людей, чем у белых, кавалерия которых, особенно казаки, превосходила кавалерию красных. Масштабы разложения общества убедительно показывают, почему поддержка Советов со стороны населения стала ослабевать и по сути дела прекратилась к концу войны.
В нашем перечне деструктивных и разлагающих факторов далее следует террор. Для некоторых, разумеется, это был необходимый инструмент войны, особенно как средство, парализующее подлинных и потенциальных врагов путем нагнетания страха. Но в то же время террор является физическим и психологическим источником развития всевозможных патологий и важным фактором деморализации всех участвующих в нем сторон. Имеющаяся на Западе литература уделяла главным образом внимание деятельности ЧК. На самом же деле в Красной Армии в дополнение к ЧК безопасность в тылу боевых сил обеспечивали и другие подразделения.
Террор не был монополией красных. На Западе не так широко известно, что белые армии имели все виды разведывательных и контрразведывательных подразделений, особые отряды по борьбе с диверсиями и карательные отряды. Все они прибегали к индивидуальному и массовому террору против населения, выискивая коммунистов и членов Советов, участвуя в казнях и массовых экзекуциях целых деревень. Все это подробно описывается, иногда со злорадством, иногда с отвращением, в мемуарах белых. Мы узнаем, что жители деревень и городов не всегда даже понимали, кто входит в город, собирает народ, проводит экспроприации и казни. Убийства и жестокость были широко распространены, и существование нелегальных сетей шпионов и саботажников по обе стороны от линии фронта обеспечивало оправдание террора и контртеррора. В условиях упадка морали террор быстро набирал обороты. Особенно часто прибегали к террору всевозможные психологические извращенцы. Хаос и произвол давали значительный простор разрушительным проявлениям человеческой психики.
Говоря о потерях, которые понесла страна в результате террора, голода, эмиграции, морального разложения и гибели людей, необходимо упомянуть потерю значительного числа специалистов и представителей интеллигенции. Ущерб от такого рода потерь советские исследователи открыто признали лишь недавно. Насколько мне известно, количественный анализ этих потерь до сих пор не проведен. Но что никогда не было признано, так это распыление или уничтожение кадров и руководителей многопартийной системы, которая сложилась еще в период революции 1905 г. В условиях гражданской войны сохранилась только партия большевиков и остатки других партий, которые либо присоединились к большевикам, либо были наняты ими в качестве «буржуазных специалистов». Следует обсудить, была ли неизбежна (и до какой степени) потеря некоторой части «политического класса» страны и стала ли эта потеря составной частью политического и интеллектуального процесса объединения нации.
Если вопрос о такой утрате весьма неоднозначен, то потеря другой группы оппонентов — владельцев промышленности и капитанов индустрии — активных носителей предпринимательского таланта страны — является, безусловно, очевидным минусом. Утрата такого потенциала требует значительных затрат времени и усилий на его воссоздание.
Демографические потери и другие проявления общественного упадка ударили по всем классам, группам и объединениям различным образом и в разной степени за исключением, возможно, только уголовного мира, который в этих условиях, разумеется, процветал. Крестьянство, самый стойкий и наименее уязвимый из всех классов в силу его непосредственной близости к основным средствам биологического выживания, также пережило множество потрясений, смертей, потерь. Самая большая катастрофа постигла миллионы крестьян сразу после разгрома белых: голод в результате неурожая 1920 г., за которым последовал еще больший неурожай и голод 1921 г. В эти годы произошли наиболее активные и массовые восстания крестьян против красных под лозунгами «Долой продразверстку» и «Советы без большевиков». В схожей ситуации оказались и города. Рабочие в промышленных центрах или в том, что осталось от них, вышли на массовые забастовки, дав понять, что их терпению тоже пришел конец.
Вся система стала похожа на призрак. Шаткому государству противостояли бурлящие массы. Но они были настолько истощены и ослаблены, что даже такое шаткое государство было способно с ними справиться. Беспорядки и общая усталость наконец охватили и саму правящую партию, обладавшую до сих пор, казалось бы, неиссякаемой энергией. Это стало очевидным при переходе к нэпу, когда «профсоюзные дебаты» показали, что партия распалась на дезориентированные группы и группки, которые, по выражению Ленина, «сильно лихорадило».
Даже в высших эшелонах руководства были весьма распространены групповые склоки и личная вражда. Интриги не прекращались вокруг мощной и в то же время традиционно уязвимой фигуры Л.Д. Троцкого. Его политическое влияние определялось не только его талантом, но, что существенно важно, поддержкой Ленина. Сотрудничество и взаимное доверие между этими двумя руководителями были важным источником силы красных в первые годы советской власти. Но интриганы усиленно работали над тем, чтобы поломать этот дуумвират, каковым его воспринимали партия, страна и весь мир.
Случилось так, что неослабные усилия тех, кто всячески стремился дискредитировать Троцкого, дали свои плоды и заставили Ленина дрогнуть. Судя по некоторым воспоминаниям, кризис наступил в начале июля 1919 г. В ходе заседания Политбюро 3 — 4 июля вождь партии проголосовал вместе с критиками Троцкого по всем спорным вопросам. Последний в крайне раздраженном состоянии подал в отставку со всех постов и, хлопнув дверью, покинул зал заседаний. Члены Политбюро, и первым из них Сталин, побежали за ним, уговаривая остаться, в частности в качестве военного руководителя. После нового голосования требования Троцкого были официально закреплены.
Было бы интересно посмотреть архивные документы, чтобы выяснить, подтверждают ли протоколы эту версию. Но главное совершенно очевидно и сейчас: в тот момент интриганы перестарались. Позже они снова возьмутся за свое и возобновят былую активность. Во всяком случае отношения между Лениным и Троцким оставались напряженными и в последующие полтора года. Еще один кризис возник в связи с дискуссией о профсоюзах, когда столкновение произошло по вопросам, которые быстро потеряли свою актуальность. Поэтому неслучайно в 1922 г. появились признаки нового сближения между двумя лидерами.
Конфликты в руководстве, о которых идет речь, во многом следует отнести к разрушительным последствиям и тяжелому наследию гражданской войны. Война, безусловно, подорвала здоровье Ленина, что вскоре ограничило его возможности повседневного руководства страной. В начале 1919 г. умер Я.М. Свердлов. Троцкий, вышедший из войны в лучах славы, на самом деле оказался изолированным от руководства партией. Короче говоря, в победоносной партии и в ее руководстве в конце гражданской войны не все было благополучно.
Сложные и многострадальные отношения нового режима с интеллигенцией, обусловленные кризисом и неурядицами гражданской войны, также высвечивают проблемы государственного строительства, во многом имевшие важные последствия для будущего. В то время как большевики и интеллигенция имели все основания не доверять друг другу, у них имелись и веские причины для сотрудничества. Однако интеллигенция, включая и основную массу школьных учителей, ответила новому правительству волной забастовок и враждебных выступлений.
Такая реакция, широко охватившая интеллектуалов всех мастей, ярко проявилась в поведении государственных чиновников, т. е. большой группы образованной части населения, профессионально связанной с работой госаппарата. Правда, забастовки длились недолго, но они преподнесли большевикам горький и неожиданный урок: без этой профессиональной прослойки нельзя было ни построить государство, ни управлять им и экономикой страны. Это касалось и проблемы создания Красной Армии, связанной с использованием бывших царских офицеров. Коммунизм, замысленный как плод деятельности освобожденных народных масс и революционной партии, приходилось строить «чужими руками».
Использование новым режимом услуг экспертов приводило к усилению антибуржуазных и антиинтеллигентских настроений среди народных масс, которые активно поддерживали революцию. Если бы старые специалисты оставались неконтролируемыми, такие настроения могли бы вызвать большое недовольство низов, особенно в отношении многих лидеров партий, которые были выходцами из интеллигенции. Привлечение представителей враждебных сил на ответственные посты оказалось сложным процессом, который не предвещал ничего хорошего для нормального функционирования новой системы.
Неприязнь к привилегированным экспертам из буржуазии, выражавшаяся в травле специалистов («спецеедство»), была широко распространена не только среди рядовых коммунистов, но и среди активистов среднего и высшего уровня партийного и государственного руководства. Достаточно вспомнить конфликты времен гражданской войны, когда против использования «спецов» (особенно на высоких должностях) выступила «военная оппозиция», имевшая своих инициаторов даже в ЦК РКП(б). К концу гражданской войны обстановка стала спокойнее; но тем не менее она оставалась довольно сложной.
Ситуация стала меняться, когда во времена нэпа многие старые специалисты приняли новый режим и даже находили оправдание того, что продолжают работать на него. Их партийные покровители не только нашли с ними общий язык, но стали публично доверять многим из них, ограждать их от унижений. В период нэпа стало складываться подлинное партнерство, а иногда и совместное управление делами. Впрочем, это было только начало, подлинная революция в положении буржуазных специалистов началась в 30-е годы, когда к сотрудничеству стал привлекаться больший круг людей, а не только старые специалисты. И хотя этот процесс был омрачен трагическими отступлениями, вспять он уже никогда не был повернут. Как оказалось, было гораздо легче сохранить совместное управление страной в условиях диктатуры, чем абсолютную преданность народных масс. И это наиболее проницательные люди стали замечать уже в период гражданской войны.
Взаимоотношения между партией и бывшими царскими специалистами были сложными. Читатель сегодня располагает литературой, показывающей, сколько больших проблем и уроков заключалось во взаимоотношениях между правящей партией и слоем профессионалов, которые формировались в царское время. Опубликованные работы дают представление о том, как возникло некое «большевистское искусство управлять», которое руководители страны, особенно в 30-е годы, часто преподносили как универсальное умение управлять и убеждать кадры. Когда требовалось заставить людей что-либо сделать, им говорили: «Не умеешь — научим, не хочешь — заставим». Этот неписаный закон, на наш взгляд, установился во время гражданской войны. Первая часть этого лозунга относилась к тем, кто в профессиональном отношении не были готовы к выполнению той работы, на которую их выдвигали. Звучавшая покровительственно, она была широко распространена в те годы. Вторая часть лозунга была обращена к тем, кто не хотел служить, в частности к царским специалистам. «Искусство» заключалось в поддержании тонкого равновесия между убеждением и принуждением, но, по сути дела, приведенный лозунг был чисто диктаторским.
Тот факт, что многие специалисты помогали строить советскую систему, не был лишь результатом принуждения. Вольная интерпретация «искусства» была возможной, но в отсутствие четких рамок, ограничивавших пределы его применения, компонент силы имел весьма зловещий смысл. Силовой аспект, превалировавший в годы гражданской войны, несколько отступил во времена нэпа и вновь уже в полную силу стал доминировать при Сталине. Тем не менее «большевистское искусство управлять» применялось гораздо более снисходительно к «буржуазной» интеллигенции, чем к огромной армии вновь созданных кадров с безупречным социальным происхождением и идеологической подготовкой. На наш взгляд, это одна из загадок сталинизма.
Обратим теперь наше внимание на правящую партию, не имевшую себе подобных в истории политических систем до 1917 г. Важно добавить: противники режима во время гражданской войны не имели в своем распоряжении какого бы то ни было ее эквивалента. Партия являлась гибким организмом. Она сыграла решающую роль в создании центральных и местных органов управления, в формировании и обучении армии. Большевики выдержали военные лихолетья, воспитав преданных командиров из числа членов партии, и сумели успешно мобилизоваться для решения любых задач; особо важное значение имела четкая организация подпольной работы в тылу врага.
Не удивительно поэтому, что среди руководителей партии, за исключением Ленина, сложилась тенденция непомерно прославлять ее. Это, разумеется, не способствовало укреплению в ней здорового духа. Политическая партия должна быть открыта для самого строгого социально-исторического и политического анализа. А стремление превратить большевистскую партию в инструмент, стоящий выше истории, сделало такой анализ невозможным уже на раннем этапе возникновения советского общества.
Мы знаем, что партия пережила довольно трудные времена во все более усложнявшихся и менявшихся обстоятельствах. Создаваемый многими советскими и западными авторами образ некоей неизменной «субстанции», называемой коммунистической партией, должен быть развенчан. Вместе с тем ясно, что большевистская партия была необычной организацией. Поначалу, до февральских событий 1917 г., она не собиралась захватывать власть, поскольку ее руководители не считали, что надвигавшаяся революция сразу будет социалистической. По крайней мере, они вовсе не были уверены в том, какой характер она будет носить.
В 1917 г., в период от Февраля к Октябрю, в партии произошли коренные перемены. Она претерпела «мутацию» в пределах своего «вида», если вообще не перешла в другой «вид». Она стала легальной организацией, действовавшей в рамках многопартийной системы. Партия выросла количественно, у руля ее стоял Ленин. Рядом с ним на вершине пирамиды находилась группа лидеров, опиравшихся на широкую сеть местных организаций, активисты которых энергично участвовали в политическом процессе. На этом этапе партия стремилась к захвату власти, но это происходило не без серьезных разногласий относительно путей достижения главной цели большевиков. Если коллеги Ленина и соглашались с его линией, то только после оживленных дискуссий и тщательного выяснения настроений и мнений низов партии. Существовавшие в рамках партии группировки воспринимались как естественное проявление внутрипартийной демократии.
После завоевания власти, оказавшись в условиях гражданской войны, партия претерпела еще одну глубокую трансформацию. Она стала милитаризированной и в высшей степени централизованной, подчиненной самой строгой дисциплине. Кадры находились в состоянии мобилизации и расставлялись в соответствии с необходимостью, которую определял Центральный Комитет партии и подведомственные ему структуры. Выборы секретарей местных партийных организаций стали редкостью и были заменены назначением сверху. Центр стал всемогущим, хотя о таком развитии событий впоследствии часто сожалели как о неизбежном зле в условиях войны. В общем-то обстановка на самом деле требовала этого. Вместе с тем существовали различные фракции и внутрипартийные дискуссии продолжали иметь место, а общероссийские конференции и съезды созывались регулярно.
Во время гражданской войны каких-либо признаков «религиозного» поклонения Ленину в партийных организациях не существовало. Его авторитет был огромен, но вместе с тем критика линии партии и лично Ленина подчас принимала острый характер. Едва ли хоть один лидер или активист любого уровня в то или иное время не участвовал в полемике по поводу проводимой Лениным политики или даже не выступал против нее.
Одним из факторов, способствовавшим переменам в партии, явились непостоянство ее численного состава и меняющийся социальный состав, характерные для тех лет. В период с октября 1917 г. по лето 1918 г. в партии состояло 350 тыс. членов. Эта цифра впоследствии снизилась до 150 тыс., а затем вновь начала расти, достигнув к весне 1921 г. 600 тыс.[10] Иначе говоря, численность партийных рядов наиболее значительно выросла как раз в тот период, когда поддержка новой власти народными массами была наименьшей — в 1920—1921 гг. Было ли это какой-то аномалией? Возможно, нет.
К концу гражданской войны многие желавшие вступить в партию считали, что новая власть пришла надолго. Рост партийных рядов отражал тот факт, что какой-либо альтернативы новой власти больше не было и не предвиделось, несмотря на невероятное количество различных волнений, порожденных политикой «военного коммунизма». Моральные качества вступавших в ряды коммунистов беспокоили партийное руководство, понимавшее необходимость эффективного управления государством. Обстановка усугублялась тем, что в правящую партию устремилось большое число карьеристов и жуликов, надеявшихся воспользоваться официальным положением РКП(б) в жизни общества и государства.
К весне 1921 г. партийная статистика свидетельствовала о том, что 90 % составляли вступившие в партию в период гражданской войны[11]. Дореволюционные кадры, даже те, кто вступил в партию в 1917 г., потонули в огромной массе вновь принятых, многие из которых были активными участниками боевых действий и вполне естественно являлись продуктом военной, если не милитаристской политической культуры. Новые пополнения привнесли в партию этот дух, и он присутствовал в тех или иных формах в течение десятилетий. Несмотря на массовые изменения в социальном составе партии, старая гвардия еще долго была у руля и использовала в дискуссиях в своей среде терминологию и аргументы, которых основная часть рядовых членов партии просто не понимала. Поэтому можно сказать, что старая гвардия на время превратилась в самостоятельную партию внутри большей партии.
Роль крестьянства в этих событиях была многогранна. Являясь важным фактором русской истории, оно приобрело особенно значительный вес в обществе в период гражданской войны. Во-первых, в 1917 — 1918 гг. оно совершило собственную подлинную аграрную революцию со своими целями и методами. Во-вторых, вольно или невольно крестьянство стало оплотом большевистской революции и новой власти. Без его поддержки большевистская революция была бы невозможна. Но крестьянство не только сделало большевистскую революцию возможной, но также взвалило на себя и на весь режим бесконечное количество проблем. Поддержка крестьянства была непредсказуемой, то усиливаясь, то ослабевая, то опять усиливаясь.
Каждый раз, когда в условиях гражданской войны крестьяне колебались, соответственно менялись линии фронтов. Вооруженные силы красных и белых метались к Москве и от Москвы по бесконечным просторам России[12]. Поддержка крестьянства была не чем иным, как расчетом, жестко увязанным с владением землей. Этот аспект революции — перераспределение частного землевладения — был исключительно важным для широких слоев крестьянства. Белые были слепы в этом решающем вопросе и поплатились. После того как белые были побеждены, крестьяне повернули против большевиков, чтобы отплатить им, в свою очередь, за их несправедливости и ошибки.
До сих пор идут споры о том, почему, когда опасности возвращения помещиков уже не существовало, большевики продолжали политику продразверстки, насильственного изъятия зерна у крестьян с помощью особой «продовольственной армии». Мотивы этой политики освещаются под разным углом зрения. С одной стороны, принимаются во внимание идеологические соображения, которые большевики подводили под фундамент политики военного коммунизма; особое место здесь занимала идея уничтожения рынка. С другой стороны, нельзя отрицать, что в складывавшихся условиях новая власть должна была получить зерно от крестьян каким-то иным путем, помимо рыночного. Но это сочетание утопии и необходимости, по сути дела, опустошило крестьянские амбары. Заявления о том, что такой политике не было альтернативы, сомнительны. Следует также задать вопрос, нельзя ли было раньше, чем весной 1921 г., начать проводить стратегию, подобную нэпу.
Два других направления политики партии, менее освещаемые в литературе, стали колоссальной ошибкой, которая усилила возмущение крестьянства. Во-первых, это начатая в 1921 г. коллективизация, которая, по крайней мере в первый период, проводилась со значительным напором и перегибами. И хотя Ленин быстро почувствовал опасность, которой были чреваты такие меры, и попытался нажать на тормоза, ответственность за эту политику лежала на нем.
Крестьяне ненавидели коммуну так же, как они ненавидели продразверстку. Вред от задуманной коллективизации оказался тем более велик, что ее осуществление началось как раз в то время, когда аграрная революция породила надежды крестьянства стать независимыми фермерами на своей собственной земле. Все это относилось и к более зажиточным крестьянам и к бедноте. Удивляет и другое: политика была начата сразу после роспуска комбедов и официального принятия новой линии по отношению к середняку.
На смену провалившейся коллективизации пришла еще одна грандиозная затея, вдохновленная опять же периодом военного коммунизма: речь идет о так называемом огосударствлении сельскохозяйственного производства. Этот план появился в связи с тем, что возникла отчаянная продовольственная ситуация[13]. В соответствии с новым замыслом крестьянские хозяйства должны были действовать самостоятельно, но в то же время подчиняться государственному плану, прежде всего плану сева. Каждое хозяйство получало предписание, что, сколько и даже где и как сеять. Устанавливалась общегосударственная сеть посевных комитетов, которым надлежало следить за претворением в жизнь намеченных заданий и обеспечивать выполнение квот. Работа крестьян, вполне в духе официальной идеологии того времени, объявлялась «государственной повинностью», за невыполнение которой полагалось наказание.
Советские исследователи еще недавно писали об этом эпизоде с едва скрываемым чувством стыда, утверждая, будто эта политика была не более чем предсмертной судорогой военного коммунизма. А между тем от нэпа страну отделяло всего лишь несколько месяцев. Но для крестьян новый план стал последней каплей, переполнившей чашу терпения от непомерных поборов (трудовая повинность, изъятие зерна, коллективизация). Деревня взорвалась обширной серией восстаний и партизанских выступлений[14].
Ленин два года спустя в работе «Лучше меньше да лучше» не только осудил политику военного коммунизма, но и предложил альтернативную стратегию. «Завещание» будет полностью проигнорировано. Через несколько лет после смерти Ленина будет взят курс, который превзойдет то, что военный коммунизм лишь возвестил: на этот раз коллективизация и огосударствление сельского хозяйства станут проводиться одновременно.
Важно, однако, зафиксировать не только идеологические аспекты прецедентов будущей политики Сталина, но и то, что семена исторического поворота конца 20-х годов были посеяны в значительной степени аграрной революцией 1918 г. Силой захватив и перераспределив землю помещиков, крестьянство положило начало важным изменениям в их собственной экономике и в жизни всего общества. Многие бедные крестьяне получили землю, в то время как более богатые потеряли большую часть своей земли. Социальная стратификация и расслоение на селе значительно уменьшились, и можно с полным основанием говорить об определенном «поравнении» крестьянства. Оно выразилось в выдвижении на господствующие позиции на селе середняка.
Крестьянская революция превратила Россию в океан мелких семейных хозяйств, в большинстве своем способных обеспечить лишь потребности собственной семьи, с очень малыми излишками для реализации на рынке.
До «поравнения» на селе существовал слой мелкобуржуазных производителей и крупных предпринимателей. Термин «мелкая буржуазия» применительно к большинству крестьянства на этой стадии не соответствовал действительности. Мелкий буржуа в его классическом выражении работал на рынок, но поскольку ситуация таковой не являлась, то этот термин не относился к крестьянству периода раннего нэпа в условиях, когда крупного помещичьего хозяйства и мощных крестьянских хозяйств, т. е. остатков капитализма, уже не существовало.
Даже до революции в русском сельском хозяйстве было не так-то уж много черт капитализма, иначе события, которые мы сейчас исследуем, вообще бы не имели места. Столыпинские реформы также были бы бессмысленными, поскольку не было бы необходимости переворачивать деревню с ног на голову, чтобы создать класс «крепких производителей». Надо полагать, что дискуссии по этим вопросам, которые велись и ранее, отнюдь не закончены.
Пока же можно утверждать, что аграрная революция уничтожила почти все результаты столыпинских реформ. Большинство хуторов, являвшихся любимым детищем Столыпина, были вновь объединены с деревнями, за исключением западных районов страны, где крестьянская община почти не существовала. После революции общины появились вновь уже на более широкой основе и стали доминирующей формой землепользования почти по всей стране. Права собственника в хозяйстве, которыми столыпинская реформа наделяла главу хозяйства, вновь стали достоянием всей семьи.
Русский крестьянин теперь стал не просто более традиционным, большим мужиком, чем раньше. Из-за повсеместной разрухи в стране, упадка промышленности сельское хозяйство и крестьянство теперь стали полностью доминировать в российском обществе. На фоне глобального «одеревнивания» и без того аграрной страны крестьянин еще более «одеревенил» самого себя, отступив в экономическом и культурном плане (по крайней мере на некоторое время) в патриархальную глушь, характерную для гораздо более низкого уровня развития общества.
В итоге вся страна откатилась далеко назад. Аграрная революция в России — драматическое событие, имевшее огромные последствия, — оказалась бесплодной, а то и вообще бессмысленной, во всяком случае с точки зрения ее непосредственных результатов.
Идея «бессмысленной аграрной революции» подводит нас к выводам. Принципиально важно при этом не упускать из виду общественное расслоение, о котором мы говорили. Страдания, выпавшие на долю крестьянского населения, не привели его к той степени разложения, которое характеризовало состояние других социальных групп. Крестьянство перенесло невзгоды гражданской войны гораздо легче, но оно воссоздало те традиции, которые постепенно исчезали уже в дореволюционный период и которые вступали в полное противоречие с существовавшим развитием событий.
Деревня после гражданской войны превратилась в своего рода жесткую систему, которая трудно поддавалась изменениям, особенно до тех пор, пока город оправлялся от своих собственных бед. Возврат сельского населения к патриархальщине происходил одновременно с разрушением и ослаблением весьма уязвимых (по меркам тех лет) ячеек общества. Поэтому более обобщенно можно говорить о примитивизации всей социальной системы[15]. Главное наследие гражданской войны заключалось в следующем: когда новая власть наконец-то получила возможность повести страну к провозглашенным ею целям, отправная точка оказалась гораздо дальше от этих целей, чем в 1917 г., не говоря уже о 1914 г.[16]
По мере того как крестьянство все больше доминировало, а город ослабевал, стала проясняться и другая сторона наследия гражданской войны. Демократические институты революции (профсоюзы, рабочие комитеты, Советы), которые первоначально играли важную роль, оказались ослабленными, атрофированными или вовсе исчезли. Бюрократические же и принудительные черты государственной власти, наоборот, укрепились и в конечном счете стали господствующими. Традиции самой партии претерпели ту же метаморфозу. Хотя курс на милитаризацию, проводившийся в период гражданской войны, был уже не нужен, руководство партии тем не менее энергично делало ставку не превращение РКП(б) в административную машину, подчиненную приказам сверху. Особое место отводилось деятельности аппарата, призванного проводить официальную политику, оставляя при этом как можно меньше места для обсуждения принятых решений.
Взаимодействие двух процессов, вызванных к жизни гражданской войной (возврат к патриархальщине и глубокое огосударствление), сформировало те составные части «общего наследия», которые мы здесь пытаемся охарактеризовать. Второй из этих процессов требует несколько дополнительных замечаний. Напряжение и расслоение, вызванные бедствиями гражданской войны, привели к тому, что почти естественным стало выглядеть широкое применение административных и насильственных методов. Тот факт, что в государственных учреждениях работали многие участники революции, имевшие чаще всего простое происхождение, позволял прикрывать эту углублявшуюся тенденцию к широкому авторитаризму.
В результате революционные массы постепенно отстранялись от полноценного участия в общественной жизни в качестве полноправных партнеров; одновременно бюрократы и комиссары нового, все еще находившегося в зачаточном состоянии, государства становились основой системы. Еще более зловещим было то, что административные меры, задуманные главным образом как средство против буржуазии (трудовая повинность и принудительный труд), вскоре стали применяться к другим группам и, наконец, к людям, являвшимся основной опорой советской власти.
Милитаризация страны была всепоглощающей, и это негативно сказывалось на социальной поддержке со стороны властей даже промышленных рабочих. Обстановка, сложившаяся на более поздних этапах гражданской войны, вселяла особенно глубокую тревогу в общество и тем самым требовала от властей постоянной бдительности. Как свидетельствуют источники, спад общественной активности усугублялся насаждением на производстве методов ударничества, которое обычно навязывалось сверху[17]. В том же направлении работали постоянные изъятия «государственных пошлин», бесцеремонное тасование кадров, также проводившееся по инициативе центра.
В целом гражданская война нанесла сокрушительный удар по свободолюбивым замыслам творцов революции 1917 г. По существу, изменилось направление исторического развития страны, произошел сдвиг общества назад. Война породила такие параметры общественной системы и политического климата, которые сильно сужали возможности выбора путей дальнейшего развития России. Получалось так, что некоторые из наиболее страшных перспектив являли собой скорее неизбежный выход, чем одну из альтернатив. В результате уничтожения многих культурных, политических и экономических завоеваний прошлого страна и новое государство оказались более открытыми для возрождения некоторых наиболее архаичных черт русской исторической и политической жизни, чем для развития передовых и прогрессивных традиций.
Крестьянство и государство, хотя находились под воздействием одних и тех же обстоятельств, развивались тем не менее в разных направлениях. Они жили как бы на различных этажах исторического здания, что являлось еще одним предвестником будущих столкновений и кризисов. Менталитет сельских масс, формировавшийся в условиях коммун, в относительно изолированных и по большей части небольших сельских поселениях, был глубоко патриархальным, а их культура, естественно, была весьма ограниченной. Государство же было авторитарным, по признанию самих большевиков, оно было диктатурой, имевшей широкие перспективы и горизонты. Столь сложное переплетение обстоятельств внесло свою лепту в смешение позиций и взглядов как всего населения, так и людей, вступавших в правящую партию широким потоком. Соответственно комплектовался и партийно-государственный аппарат, во многом состоявший из таких разнородных элементов. Авторитаризм, разумеется, в этих условиях был неизбежен. Вопрос лишь в том, какого типа он должен был быть. С этим 'был связан и вопрос о том, какой социализм должен был быть создан и мог ли он быть создан.
В этом контексте уместно отметить, что многие руководители правящей партии, работавшие как в центре, так и на местах, искренне верили в возможность построения социализма и даже коммунизма немедленно, несмотря ни на что. Широко известные предупреждения о необходимости переходного периода, особенно в такой отсталой стране, сбрасывались со счетов. Уже тогда, да и позднее, некоторые понимали, что без создания необходимых предпосылок нельзя «сразу строить коммунизм», не прибегая к массовому принуждению. Фактически такое принуждение являлось обратной стороной «военного коммунизма» — крайним эгалитаризмом, неприятием рынка, верой во всесилие плановой экономики. Сам Ленин был поначалу причастен к распространению подобных иллюзий. Споткнулся на вопросе о «военном коммунизме» и Троцкий, отождествив милитаризм с социализмом. Судя по всему, большинство членов правящей партии одобряли политические методы времен гражданской войны и считали, что именно эти методы вели страну к конечной цели[18].
Сказанное имеет прямое отношение к нашему изучению наследия гражданской войны. Несмотря на всю непопулярность во времена нэпа словосочетаний типа «методы военного коммунизма» или «дух военного коммунизма», одно из главных направлений прежнего политического курса оказалось весьма живучим. Речь идет об отождествлении государства и социализма. На практике это сопровождалось чрезмерной централизацией власти и подавлением самостоятельной инициативы масс, без чего невозможно здоровое развитие любого современного общества. Беспрерывно возникали учреждения, призванные обеспечить государственный контроль. Множилась не только численность контролеров, но и тех, кто, в свою очередь, был обязан проверить их работу. Иначе говоря, практика всеобщего огосударствления времен военного коммунизма пустила глубокие корни.
Как ни велики и масштабны были трудности, большевики вышли из гражданской войны победителями. В ходе наисложнейшей борьбы правящая партия накопила огромный опыт организации масс, управления страной, формирования нового типа государства. Зная, что впоследствии многое из этого опыта ляжет в основу сталинского деспотизма, уместно сформулировать ряд положений, раскрывающих, на наш взгляд, суть уроков, которые в дальнейшем так или иначе были использованы.
Во всяком случае на любых сторонников реалистического направления в политике, а среди большевистских руководителей таких было достаточно, безусловно, производили впечатление следующие уроки совсем недавнего прошлого:
1. В условиях противостояния двух систем не может быть полного доверия ни одному классу.
2. Правящая партия может заключать союзы и с социальными группами, которые не обязательно являются дружественными; от таких ненадежных партнеров, бывших или потенциальных врагов можно добиться реальной поддержки.
3. Политика «пряника и дубинки» вполне пригодна по отношению к целым социальным группам, даже большим.
4. Когда общественная поддержка ослабевает или вообще отсутствует, государство, если оно достаточно безжалостно осуществляет свою власть, способно выстоять в относительной изоляции.
5. Условием выживания правящих сил в таких обстоятельствах является отсутствие какой-либо реальной политической альтернативы существующей социальной системе.
6. Наконец, бюрократия, даже если она по социальному происхождению и идеологическим взглядам враждебна существующему режиму, может стать надежной и даже широкой социальной опорой этого режима.
Именно такая политика претворялась в жизнь в ходе гражданской войны хотя и без какого-либо обоснования реальным опытом. Именно она послужила основой для осмысления событий и выводов, которые делали современники. И если это наследие не сразу было кем-то востребовано, то, безусловно, оно оставалось под рукой для желающих воспользоваться им в будущем.
Таким образом, гражданская война оставила большое наследство — целый узел проблем, который предстояло разрубить, и весьма зловещее орудие для этого.
Левин М., профессор (США)
1 См.: Алексеев С.А. Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. М.; Л., 1925-1927.
2 Мещеряков М.М. Начало гражданской войны. М., 1927. С. 248-274.
3 Там же. С. 31.
4 Примером могут служить действия на Украине партизанских отрядов в составе подразделений Красной Армии под руководством В.А. Антонова-Овсеенко. Называя себя «советскими», они тем не менее преследовали коммунистов или, в лучшем случае, не позволяли им организовывать партийные ячейки в войсках. См.: Невский ЕМ. За семь лет. Л., 1921.
5 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 284.
6 Поляков ЮЛ. Советская страна после окончания гражданской войны. Территория и население. М., 1986.
7 Дробижев В.З. и др. Изменения социальной структуры советского общества. 1917-1920. М., 1976. С. 333.
8 Там же. С. 332; Поляков ЮЛ. Указ. соч. С. 127-128.
9 Спирин Л.М. Классы и партии в гражданской войне. М., 1968. С. 347.
10 Струмилин С.Г. Рабочий класс в Октябрьской революции и на защите ее завоеваний. М., 1984. С. 348.
11 История КПСС. М., 1971. Т. 4. Кн. 2. С. 70.
12 Крицман Л. Героический период русской революции. М., 1925. С. 226.
13 Кириллов И.А. Очерки землеустройства за три года революции. Пг., 1922. С. 10; Гимпельсон Е.Г. Военный коммунизм М., 1973. С. 84-85.
14 Книпович В. О земле. М., 1921; Одиннадцатый Всероссийский съезд Советов: Стеногр. отчет. М., 1924. С. 17-19.
15 Levin M. The Making of the Soviet System. N.Y., 1985.
16 Тан-Богораз. Революция в деревне. М.; Л., 1924. С. 7.
17 Немчинов B.C. Избр. произведения. М., 1967. Т. 3. С. 31.
18 Гимпельсон Е.Г. Указ. соч. С. 196, 220.
Левин М. Социальные аспекты гражданской войны в России // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1997. - С. 30-57.