1 января. Москва.
Вчера после обеда <был> у Комарова[1]. Об Александре Евгеньевиче[2] (за границу не пустят, особенно в Карлсбад: под подозрением из-за близости с «врагом народа» Хондриковым). Может быть (<по словам> Комарова) и Киров был бы теперь врагом народа. <С Комаровым> говорил вместе с Курнаковым[3]. О необходимости обсудить по существу постановление Совнаркома о геологии. Научно безграмотное и вредное — Малышев[4] и Губкин[5] провели через Кагановича[6].
3 января, утро.
Вчера днем <был> в Институте Истории Науки[7]. Люди желают <его> сохранить — но, конечно, совершенно ясно — не по силам задача. Надо <Институт> сохранить.
Как далеко в глубь времени — выражая количественно — может человек идти научно?
4 января, утро.
<Вчера> утром <был> у Александра Евгеньевича. Ему хуже. Почки. Сознает опасность — но <здесь> нельзя настоящим образом лечиться. Нужен юг — Карлсбад. Не пустят. Считают политически опасным.
Вечером <была> Зиночка[8], очень расстроена — от матери из Биробиджана <получена> весточка (вторая — первая не пришла). Раньше <ее> все обманывали — частью не знали, даже из секретариата Сталина.
Две взаимно не согласованные — вернее, четыре <высшие инстанции >: 1) Сталин и 2) Центральный Комитет партии, 3) правительство Молотова — правительство Союза, 4) Ежов и НКВД. Насколько Сталин их объединяет?
Сейчас впервые партийцы страдают от грубого и жестокого произвола еще больше, чем страна. Мильоны арестованных. На этой почве, как всегда, масса преступлений и не нужных никому страданий.
Говорят о сумасшествии власть имущих. Могут погубить большое дело нового, вносимого в историю человечества.
Говорят, идет обсуждение <вопроса> об исключении из академиков Горбунова[9].
5 января, утро.
Письма. Работал над книгой.
Выяснял выписку заграничных изданий. Всякие придирки со стороны финансового ведомства и цензуры, чтобы уменьшить проникновение <в страну> иностранной книги.
Вечером. <был> Дмитрий Иванович[10]. <Говорили> о прошлом в связи с биографией Сергея[11].
Вечером позвонил из «Правды» Василий Яковлевич Ходаков — он редактирует мою заметку до 12.1 о внешней политике! Сегодня будет <у меня>.
Мильоны арестованных. Это быт. Мильоны заключенных — даровой труд, играющий очень заметную и большую роль в государственном хозяйстве.
6 января.
Утром переписка. Работал над книгой.
Утром был Василий Яковлевич Ходаков из редакции «Правды». Человек неизвестного возраста. Очень помятый жизнью. Надушенный. Не очень образованный. Я сказал, что попробую. Теперь появились большие сомнения.
Днем заседание президиума Химической группы. Выяснилось, что дают бумаги недостаточно. Бумага, говорят, пошла на выборы — и, очевидно, работают герои Гоголя и Щедрина. Александр Павлович[12] сделал прекрасный доклад о работе < Биогеохимической> Лаборатории.
Комаров был вызван к Молотову, который принял его почти грубо. Встретил <словами>: что за митинги подготовляет Академия к 12.1, созывает Общее собрание, на котором подымет митинговые вопросы. Комаров <ему в ответ> говорит, что он ни о каком Общем собрании ничего не знает и его собирать не думает. Молотов явно <этому> не верил. Молотов указал Комарову, что Академия не дает того, что нужно — занимается <своими делами>, не считаясь с интересами страны. Привезен <...> инженер, который сделал <по словам Молотова> большое открытие, будто бы сберегающее большие средства, — а Отделение Технических Наук ничего <об этом> не знает.
7 января.
Рассказывают о массовых высылках на 10 лет и аналогичные <сроки> в концентрационные лагеря. В Можайске без всякого опроса и расследования высылают старых и больных в лагеря на 10 лет, и тех лиц < высылают, которые> уже проходили свой срок, — террор, который представляется бессмысленным и порождает всякие слухи в связи с жестокостью. Ничего не понимают — зачем он?
8 января.
Вчера — переписка, работа над книгой, чтение.
Днем были Петрушевский[13], Яковлев А.И.[14], М.Н. Сперанский[15]. Яковлев в разговоре как-то указал на трагическое положение Сперанского. Может быть, что-нибудь можно сделать через Комарова.
Выяснилось, что исключение Сперанского и Перетца[16] <из Академии Наук> произошло несоответственно с реальным положением дел. Сталин велел пересмотреть дело, и оно было поручено Акулову[17]. Попробуем с Петрушевским переговорить с Комаровым и Кржижановским[18].
Была Зиночка. <Получила> письмо от матери. <Она> в Биробиджане. Приходится материально помогать.
<Сослана> из-за доноса — ложного — Портенко, какого-то бывшего следователя (ГПУ), с которым поссорились в связи с квартирой. Ложный донос, связанный с <ее> происхождением. Катя — вдова Черноярова, генеральша после смерти мужа. Портенко — по-видимому, из денщиков, ненавидящий офицеров.
9 января, утро.
В Доме ученых встретил Сомова — ихтиолога, давно <с ним> не встречался. Теперь <он> в Мурманске — хорошо устроился. 16 месяцев был арестован и страдал. Без вины — несомненно. Бодрый.
В Ломоносовском Институте[19] сказывается и сейчас прежнее разложение. Барагин — маленький партийный научный сотрудник, малообразованный научно, но этого не сознающий, сейчас разрушает Хибинскую станцию — <ведет борьбу> против Ферсмана. Вероятно, будет иметь успех. Боятся <по этому поводу> высказываться, что понятно.
Отказался по телефону от статьи в «Правде».
Ожидают взрыва религиозного гонения. Все верующие христиане сейчас чувствуют дамоклов меч произвола. Ждут с покорностью. Священники сообщают ГПУ <...>[20] на исповеди.
13 января.
Работал над книгой. Гулял.
Были Яснопольский[21], приехавший из Киева, и С.Ф. Дмитриев[22]. Говорят, <что> вчера <прошел> слух верный в Университетской среде, что Д.Д. Плетнев[23] умер в тюрьме. <Это> политическое убийство <его> личных врагов. Он болел сахарной болезнью, которая осложнилась от перенесенного.
Жутко и грусто читать сегодня статью Бурденко об успехах у нас медицины![24] Бурденко, говорят, хороший хирург. Но < огромная > дистанция < отделяет его статью от реальности> — <это> кривое зеркало.
Яснопольский недавно из Киева, где пробыл 2 недели. Все правительство Украины с арестом Затонского[25] и других — фактически даже исчезло. Петровский — удален, после того как он должен был подписать смертный приговор своему сыну[26]. Все же научная работа <на Украине > не замирает, хотя сильно пострадала, — но национальное ее выражение совершенно сдавлено.
14 января, утро.
Вчера работал над книгой.
Был Лазарев[27] — рассказывал о своей травле. Хотел видеться одновременно со мной и Ферсманом. От немедленного свидания <с ним> Ферсман улизнул.
Лазарев подал записку в ЦИК. Чувствует себя нервно и отвратительно.
Вечером у А.Е. Ферсмана. Очень хорошая <встреча>. Об устройстве Геологического института.
Бах[28], вчера выступавший в Совете, долго еще дрожал, боялся ареста — был близок с рядом арестованных.
16 января.
Вечером был у Чаплыгиных. Хорошая семейная обстановка. И сын — прекрасный молодой человек, и <жена> Евдокия Максимовна. Но Сергей Алексеевич очень поддался — и бессоница, и ослабление творческой работоспособности.
8 января арестовали А.Н. Некрасова[29], крупного ученого, ученика и друга Сергея Алексеевича — <он работал> в ЦАГИ. <Там> полный развал, и в то же время <ведутся работы > огромного оборонного значения.
Туполев[30] не убит, как говорили. Сергей Алексеевич думает, что придется к нему обратиться. Он — создатель советской авиации, во многом единственный.
Хлопоты Сергея Алексеевича о Лейбензоне[31] оказались неудачны. В Алма-Ате <он> «признался» в том, чего не делал.
17 января.
Вчера работал над книгой. Гулял час. Начал <работать над статьей> о Гете.
Вечером <был> в заседании, посвященном Руставели. Началось с большим запозданием. Доволен, что никакой усталости не чувствовал.
<Получил> тревожное письмо Личкова[32]. Надо написать Сталину и Ежову.
Днем была Е.А. Лебедева. Рассказывала о приеме у прокурора НКВД на Кузнецком <мосту> — Петухова, кажется. <Производит> впечатление вежливого циника, <много> наглости. Люди не считаются. Очередь — в слезах. Он — наслаждается.
Партия боится Сталина. Ежов и Сталин — не одно?
25 января, утро.
Были из Института Истории Науки <и Техники> Кузнецов[33] и парторг Дузь[34]. Оба желающие работать. Настаивали на том, чтобы я встал во главе <Института>.
Утром был Зильберминц[35]. С квартирой <у него> ужасное <положение>. С ним о его работе <химические> элементы в углях.
В Москве не хватает продовольствия. Тревожное недоумение. Перебои с маслом, рыбой, крупой. Ухудшился черный хлеб. Исчезла селедка. Все более волнуются и жалуются" хозяйки. В Иваново-Вознесенске массовое отравление черным хлебом.
Аресты продолжаются. Есть случаи возвращения арестованных. Фольклор Ежовский: после ареста Кремлевского доктора Левина[36], лечившего Ежова, жена <Левина> обратилась к Ежову по телефону, говоря, что это, должно быть, ошибка; Ежов ответил: «НКВД не ошибается». Все больше говорят о болезни или вредительстве руководителей НКВД.
28 января, утро.
Университетская «реформа» совершенно не отвечает потребностям преподавания. То же бездарное творчество, как и в работе над структурой Академии[37]. Еще резче проводят назначение исполняющими обязанности людей без степени - директор Березин в Ленинградском Университете.
Как будто бы признаки уменьшения террора. Есть выпускаемые <из тюрем>.
С продуктами все сильнее чувствуются нелады.
2 февраля.
Заседание <Геологической> группы. Столкновение с Архангельским, который меня обвинил в политической неблагонадежности — желание не исполнять распоряжение Совнаркома. Пришлось решительно протестовать. Губкин подчеркнул, что никто о таком неисполнении не говорил.
Архангельский — удивительная смесь. Человек талантливый, сделал гораздо больше, чем можно было думать, — но беспринципный. Теперь он вошел в роль и является горячим сторонником того, против чего возражал, — раз начальство требует.
Губкин держал себя вполне прилично и примирительно. Но и у Архангельского, и у Губкина — лесть к власть имущим, — раньше это был Орджоникидзе, теперь Каганович и Молотов, — как к вышестоящим, <лесть> явная и потому комично-трагическая.
15 февраля, утро.
Была Шевякова. Сын ее в Соловках — <сидит> за православие, вернее, религиозный кружок. Теперь прекратились всякие о нем известия. Ненужная и опасная жестокость. Известий о Флоренском[38] тоже нет. Преследования православных продолжаются и даже усиливаются.
Резкое ухудшение торговли — колхозники, говорят (рассказывал шофер), все скупают урожай. <У населения> есть деньги, и <наряду с этим> голод продуктов и пропитания во всех городах и во всей стране.
16 февраля, утро.
Впечатление сейчас очень тесного вмешательства партии в мелочи — «Кривды»[39] и ЦК.
Днем <был> в Обществе Испытателей Природы — Комиссия по истории науки. Мой доклад — <было> довольно много народу. Интересно. Впервые публично сказал о ноосфере[40]. Как будто не понимается.
20 февраля, утро.
Вчера дома — гланды, горло, ухо.
Б.Г. Кузнецов о ликвидации Института Истории Науки <и Техники>. Решение 15-го — неожиданное. Думаю, что Деборин испугался ответственности. Кузнецов обратился к Сталину.
Все больше слышишь о вредительстве Ежова. Опять ненужная, возмущающая кругом жестокость. Опять разговоры о сознательном вредительстве. В Петербурге террор продолжается — мне кажется, рассказы даже преувеличивают, — но жизнь идет своим чередом.
23 февраля, утро.
Звонил Деборин — говорил о ликвидации Института Истории Науки <и Техники>. Удивительно — социальная реформа мысли дала правильное представление об истории науки и техники <как едином процессе>, а они этого не понимают.
Известия" о падении науки в Южной Африке <вызвали> ряд мыслей.
24 февраля, утро.
Бумаги хорошей для научной работы так и не мог достать — надо добиваться дальше.
Вечером <была> Аня Самойлова[41]. Очень тяжело переживала аресты — ряд близких. Между прочим, старый больной доктор Левин — с первых дней врач Кремля. Ему 73 года, он больной (бессонные ночи при лечении Горького). Он врач и Н. Ежова. Когда его арестовали, он добился позволения позвонить Ежову. Тот ему сказал, что он не знал об этом и что — раз все по форме — он должен подчиниться, а он рассмотрит его дело в первую очередь. Потом арестовали его сына.
Аня <Самойлова> этим летом <была> в колхозах Западной Сибири — Бийский округ. Оба года большой урожай. Она агрохимик. Население колхозов — в старых домах. Новое — много украинцев. Старых сибиряков почти нет. В смысле продовольствия богато. Денег нет — плата натурой. Голод мануфактуры и т.д. В этом году — огромные аресты среди крестьян.
26 февраля, утро.
Был в Академии — брал деньги из кассы. В Доме Ученых — уплатил взносы (26 р.). В Библиотеке.
Струмилин[42] — буйное помешательство под влиянием травли. В больнице. Хороший, добрый человек.
Слухи о новом процессе — публичном (Бухарин и т.д.). Слух от Кагановича. Бухарин, говорят, в Суздальской тюрьме. Жив. Необходимо <провести процесс> для поднятия настроения масс.
Хвосты за провизией. Недовольство и недоумение — серьезные. Вечером резкое уменьшение освещения.
27 февраля, утро.
<Был> в заседании Академии — Совета Отделения Математических и Естественных Наук. Мелкий человек, но крупный ученый, Архангельский, все время на границе политических доносов. Я уверен, что он не публично их делает. Тут он выступил против меня...
Всюду разговоры о недостаче продуктов и об арестах — безумных по бессмысленности и явно не нужной жестокости. Болезнь — и глубокая? Подтачивается основание?
Боязнь войны? Может быть, англичане и правы, отсрочивая войну, — а следовательно, давая шансы ее избегнуть.
Уже ровно год, как арестован Михаил Владимирович[43] в Малоярославце. Это — попытка удалить из общества верующего православного, никакой политикой не занимающегося. В ней, даже в наших условиях, они его обвинить не могли. Это — изолирование духовно сильной личности. Еврей, принявший православие, когда это опасно, искренне и глубоко верующий, ученик С. Трубецкого[44], человек высокой моральной высоты и широчайшего образования, отец пятерых детей с больной женой Наташей Шаховской.
1 марта, утро.
Сегодня в газетах известия о новом «процессе»[45].
Безумцы. — Уничтожают сами то большое, что начали создавать и что, в своей основе, не исчезнет. Но силу государства, в котором интереоы масс — во всем их реальном значении (кроме свободы мысли и свободы религиозной) — стоят действительно в основе государства, сейчас сами подрывают.
Огромное впечатление тревоги — разных мотивов, но не чувства силы правящей группы — у всех. Глупые мотивы выставлены в газетах (передовые статьи) — а затем разношерстность людей: четыре врача, и в том числе Дм.Дм. <Плетнев>!
Кто поверит? И если часть толпы поверит — но это часть такая, которая поверит всему и на которую не опереться.
Тревога в том, в здравом ли уме сейчас власть — беспечная власть, делающая нужное и большое дело, и теперь его разрушающая. Может иметь пагубное значение для всего будущего. Чувство непрочности и огорчения, что разрушение идет не извне, а его производит сама власть.
Работал над книгой. Подвел итоги для статьи о метеоритах.
2 марта, утро.
Деловой день: письма и бумаги.
Предложение Отделения Математических и Естественных Наук < относительно Радиевого Института> провалилось в Президиуме. Идет разрушение невеждами и дельцами. Люди в издательстве <Академии> все эти годы — ниже среднего уровня. Богатое собрание типов Щедрина — Гоголя — Островского. — Откуда их берут? Новый тип этого рода — евреи, получившие власть и силу. При всем моем филосемитстве не могу <с этим> не считаться.
Звонил Дм. Дм. Арцыбашев. Он погружен в прошлое. Странное состояние, мне непонятное. Я живу будущим и настоящим.
Евдокию Васильевну[46], немолодую, больную туберкулезом спины, заставляют работать на лесных заготовках! — на истребление?
Рассказывают о том, что идут аресты 70 —90-летних стариков, которых не трогали до сих пор. Случай в Череповце, где арестован 90-летний старик, а жена его умерла накануне дня, когда ее пришли арестовывать. Рассказы симптоматичны для впечатления об окружающем.
Кругом мильоны страданий.
Сейчас назначают в квартиры комендантов, связанных с дельцами ГПУ. Нечто вроде того, о чем мне рассказывал в 1936 <году> в Лейпциге Браун, — но тут это грубее и резче.
Был Л.Н. Яснопольский: все говорят о том же — о небывалом терроре и массе ненужных страданий и несправедливостей.
Вся страна измучена, и тут еще недостаток продовольствия и заботы о его получении.
3 марта, утро.
С Комаровым <говорил> о Личкове. Очевидно, ничего нельзя сделать. Думает, что врачей начнут травить. Поднял дело Клочков — секретарь Горького. О нем слышу всюду отзывы как о первоклассном негодяе. О Сперанском. Оставил Комарову письмо Сперанского.
Комаров считает, что история науки слишком тесно связана с историей философии (<и этим> очевидно, опасна). Инстутит Истории Науки и Техники на верхах связывают слишком тесно с Бухариным.
4 марта, днем.
Послал А.Дм. <Шаховской> 300 р. Мысль о Б.Л. <Личкове> очень волнует, и в то же время полное бессилие. Все же что-то надо сделать.
Вчера газеты о процессе. Впечатление потрясающее. — В чьих руках власть? И ни малейшей гарантии, что это может быть так просто изжито?
5 марта, утро.
Днем купил сапоги (119 р.) по особому разрешению, хорошие. Маленькая мастерская переполнена главным образом дамами современной служилой и партийной аристократии. Своего рода претензия на роскошь и вкус. Все это убого.
Процесс страшный и <производит> странное впечатление. Вероятно, Ежов подстроит Ягоду. Боязнь крестьянства. Партия прогнила. Но страна держится сознанием — при неведении — масс.
6 марта, утро.
Сталин, Молотов, Ворошилов как редакторы «Истории революции» вошли в состав Академии — Института Истории.
Забыл о заседании в Обществе Испытателей Природы в группе истории науки — где я председателем! Вспомнил перед сном! Такие казусы бывали и в молодости — думаю, <это> не старческая забывчивость.
9 марта, утро.
Вчера неладно с сердцем или аортой. Не работал настоящим образом.
Глубокое впечатление от процесса Бухарина и К° на всех и на меня. Заставляет много критически продумать.
Заходила Аня. Думаю, что будет настоящей помощницей.
13 марта, утро.
Сегодня утром встал.
Вчера был В.И. Крыжановский с внучкой — привез новые минералы, полученные Музеем. По-видимому, Минералогический Музей Московского Университета замер. С ним об академиках и членах-корреспондентах по минералогии. У него «кормятся» — коммунисты, от которых он не может отказаться. Даром брошенные деньги.
Президентом Академии Сельскохозяйственных Наук назначен Лысенко. Начинается (продолжается?) гонение на Н.И. Вавилова[47]. Его не включили в семенную контрольную комиссию. Лысенко нервно неуравновешенный человек. Но все же это ученый и интересный, по-моему. Что молодой — хорошо. Но так как он партийный[48] — то властный. Но это жизнь.
Как-то звонили от Комарова — хотели, чтобы я подписался под заявлением академиков. Я лежал, не мог подойти к телефону и сказал, что не зная, что <подписывать>, — не подписываю. Боялся, что вставят <мою фамилию>. <Так> бывало — но не тогда, когда я прямо говорил, а когда меня не было; так <было> раз у Комарова — я ушел много раньше предложения <подписаться>; <это> был <прием> — очевидно, <сделано было> не злостно. Но все же заявление было с душком. Боялся, что < сейчас > появится <моя подпись> — но нет («Известия»)[49].
Для меня неприемлемо всякое убийство — и смертная казнь в том числе: твердо и непреклонно. Чем больше жизнь идет, тем больше и яснее <это убеждение>.
14 марта, утро.
В связи с только что закончившимся процессом вспоминается время Террора в Ленинграде после убийства Кирова. Все это в процессе смазано. Теперь выясняется, что Ягода знал раньше и, можно сказать, участвовал — допустил, во всяком случае, убийство.
Выбор Кирова совершенно исключительный. Крупный идейный человек — после <его> смерти ни одного плохого отзыва <о нем> я не слышал, а, наоборот, многое хорошее узнал. Выяснялась: крупная фигура с большим будущим. Говорили перед этим, что Сталин выдвигает его как заместителя или себя или Молотова. Я видел его один раз.
В это время в Петербурге был Ферсман, приехавший для свидания с Кировым: в связи с Хибинами.
Слух об убийстве распространился в городе сейчас же. Говорили, что <убийца> — партиец видный. С Николаевым мы в Радиевом Институте сталкивались, так как он был важным лицом в районной контрольной комиссии.
Говорили, что сперва <в Ленинград> прилетел Ягода — затем с экстренным поездом <прибыли> Сталин и Молотов. Сразу было сменено все <Ленинградское> ГПУ — от низу до верху, приехало новое <пополнение>.
Сейчас же, к удивлению населения, стали искать людей не из той среды, которая убила: были расстреляны в Москве, Ленинграде, Киеве случайные люди и начался террор среди бывших людей — выслано было 40 000 человек, и теперь страдают совершенно невинные. Было ясно, что двинули следствие не в ту сторону. Тогда уже указывали на странный характер: убил видный коммунист, <а> вся тяжесть следствия <была> направлена в другую сторону — заметали следы. Новые гепеушники в незнакомой обстановке, перегруженные работой, засыпали среди обысков и допросов.
Тогда подозревали — теперь стало ясно.
Очевидно, верхи отрезаны от жизни. Две власти — если не три: ЦК партии, правительство Союза и НКВД. Неизвестно, кто сильнее фактически.
Цель оправдывает средства — <это> применялось вне партии, а тут <на процессе> выяснилось, что <применялось> и внутри <нее>.
На суде все это было замазано.
Но та прочность, которую я себе представлял — и видел <в ней> силу будущего, — очевидно, не существует. Разбитого — не склеишь. Подбор людей (и молодежи) в партии ниже среднего уровня страны — и морально, и умственно, и по силе воли.
Процесс заставляет смотреть в будущее с большей тревогой, чем, мне это раньше казалось, надо было <смотреть>.
19 марта, утро.
Огромное впечатление <от прошедшего> процесса несомненно, и удивительно, что власть не учла этого. Вместо Ягоды — Ежов, и его политика это <впечатление> поддерживает. Жестокость не пугает, а смотрят, как на рок, — но доверия нет.
Создается фольклор: где-то (называют точно!) при обсуждении одна простая работница выступила и сказала: «Я вижу, что можно верить одному Сталину; кому же еще — все вредители». Смущение и т.д.
Много арестов среди микробиологов и врачей, связанных с сыворотками — по военной линии. Полный разгром, и в случае какой-нибудь беды, вроде войны и т.п., <мы будем> совершенно безоружны.
21 марта, утро.
На Главном Почтамте не получаю аккуратно заграничную почту. Должны посылать в запечатанных конвертах (без цензуры) — не исполняют. Можно жаловаться, но едва ли можно < что-то > сделать.
Очень хорошо работал над книгой.
Всюду известия об арестах и суровом режиме в тюрьмах. Никого не пугает, но недоверие растет — совершенно пассивное. Никакой силы < власти > не чувствуется. Большую ошибку сделали с процессом. Сейчас как будто люди подумали и меньше верят, чем раньше. Это новое для меня впечатление.
Мать Зиночки, наконец, получила первую посылку.
Появившееся кофе — отвратительное. Низший сорт. Появились масло, рыба, хороший черный хлеб.
25 марта, утро.
Вчера день для здоровья прошел хорошо. «Выходной» день. Переписка и деловые бумаги.
Еще раз пересмотрел «Диалектику природы» Энгельса. Остается прежнее впечатление: черновые тетради alterlimlich[50]. Есть кое-что интересное — но, в общем, в XX веке класть в основу мышления, особенно научного, такую «книгу» — совершенное сумасшествие. Люди закрывают глаза на окружающее и живут в своем мирке. Сами подрывают свою работу. Впервые стал читать Энгельса «Анти-Дюринг». Тут, несомненно, есть интересное. Но и здесь — старый философ конца XIX века, который получил естественно-историческое образование в 1860—1870 годах. Виден философ и гуманист — но понимания естествознания нет, особенно нет понимания описательного естествознания и конкретных наблюдательных наук о «природе».
Ни об одном священнике — <а их> масса арестованных — родные не имеют никаких известий. Пропадают, как в Венеции XVII —XVIII столетий.
29 марта, утро.
Вчера с Комаровым большой разговор об организации <работ по> истории знаний. Греков не пришел. Комаров умерен. Подаю памятку — надо <вопрос> подымать в печати. Чем больше думаю, тем более убеждаюсь в необходимости <новых> форм работы для истории науки. <Создать> Дом Менделеева или <Дом> Лобачевского — как конечная цель.
Вечером <были> Аня Самойлова с сыном Олегом. Удивительно некрасивый — но славный юноша. С ней о Левиных, Плетневе. Все неясно. Сын Левина отказался от отца. «Так нужно» — но все, знающие Левина, <в его виновность> не верят.
Публичны только процессы, на которых люди поддаются такой «обработке». Несомненно, вся историческая обстановка <процессов> — фальшивая, например, роль и значение Сталина (а не Троцкого, Каменева и т.д.) в эпоху междоусобной войны. Но, с другой стороны, мне кажется, по моральному идейному уровню <для них> все средства хороши.
Один из источников слухов (о Блюхере — его аресте) — немецкое радио, которое, оказывается, к нам проникает... Говорят о Булганине и Хрущеве. <Слухи> распространяются, как рак. Будущее неясно.
17 апреля, утро.
Совершенно угнетающую картину дает В.Э. Грабарь о положении научной работы в области исторических и юридических наук. Журналы о международном праве к выписке фактически запрещены.
Для меня ясно, что все это безумие безнадежно — и страна не может жить, развиваться под таким давлением.
Запрещено подавать жалобы и заявления в НКВД. Ящики для заявлений сняты. Почта не принимает заказных писем. Вносится еще большая смута, опасениями и тревогой захватываются сотни тысяч, если не миллионы людей. — Зачем?
Сегодня приезжает Иван[51]. Не могу его встретить. В 10 часов <у меня должен быть> Хлопин в связи с сегодняшним докладом моим и его.
По-видимому, в Геологическом Институте развал. Все говорят одинаково (Белянкин, Саваренский[52] и наши). Архангельский всю работу хочет свести к подсобной основе — к своей карте, которая по идее правильна, — но он недостаточно охватывает и геохимию, и минералогию для того, чтобы правильно ее поставить. Вчера, говорят, появилась стенная газета от партийных (?), критикующая работу Института и угрожающая научным сотрудникам, которые хотят уйти, недовольные ходом дел.
19 апреля, утро.
Вчера <чувствовал себя> хорошо. Гулял.
Утром Сумгин[53]. О работе Комиссии <по вечной мерзлоте>. С ним о БАМе. Оказывается, что энергично проводилась работа Академии партийцами из СОПСа[54]. (Васильев, одно время изгнанный из партии, восстановленный; пьяница, но, говорят, человек честный и неглупый.) Они говорили, что работа поручается Академии Советом Народных Комиссаров.
Сейчас упущено время. Работа ведется рабским трудом. Нагнано до 400 000 человек. Дорога строится в нескольких местах сразу. Несколько % мужского населения — заключенные, т.е. рабы. Масса ненужных страданий.
Вечером <в> Обществе Испытателей <Природы>. Интересны доклады о Стевене Х.Х.[55] Внука его — председателя Таврической Губернской Земской Управы я знал немного. Он был министром просвещения в Крымском правительстве. Был казнен Бела Куном[56]. Я подал записку Бела Куну, но мог говорить только с его секретарем — иностранец, культурный человек, по-русски говорил, но как иностранец. Бела Кун сбежал от свидания <со мной> — как <мне> тогда говорили. На следующий день после расстрела Стевена в газетах появился запрос от Чека, как я объясню свое поведение — заступничество за Стевена. Меня предупредили, чтобы я не отвечал! Я и не подозревал, что это будет газетная полемика с Чека!
21 апреля, утро.
Гулял. Работал немного над книгой. Переделывал.
На днях арестован С.А. Котляревский[57]. При обыске у <его> жены взяли набор очков (она врач). Обыск у нее не должны были производить. Говорят, что обыски теперь совершаются с «грабежом» на «законных основаниях».
Звонила Зиночка. Мать переводят ближе к Европейской России. Смягчение.
В стенной газете «Ломоносовский Институт» отмечено с упреком, что в Биогеохимической Лаборатории никто «не решился» выступить против моего явного антимарксистского философского миропонимания.
Эта стенная газета < ведет борьбу> против Ферсмана и Левинсона < — Лессинга>. Впрочем, я ее не читал.
26 апреля, утро.
Послал письмо Молотову о Личкове[58].
Подписал просьбу Молотову о Баландине[59], химике, ученике Зелинского. Заявление Баландина очень хорошее. Обвиняли в подготовке взрывчатых веществ для контрреволюционеров. Зелинский считает <его> лучшим из своих учеников. Бах отказался подписать. Подписались Курнаков, Ильинский[60] и я.
Заходил Н.Н. Лузин. Извинялся, что не был 24-го. Я сперва не понял <в чем дело>. <Оказывается> 24-го была Пасха.
28 апреля, утро.
Днем <был> у Александра Евгеньевича. Он полон мыслей и интересов. Произвел впечатление бодрого и поправившегося серьезно.
О делах академических. Слабый Президиум, <к тому же> еще и ссорится и интригует. По-видимому, в партийной среде это характерное явление. Обычно <соперничают> две обособленные, власть имеющие группы.
Кржижановский ссорится с Комаровым. В отсутствие К.[61] в Ленинграде был уволен, вопреки решению, Чагин[62] и издательство поручено молодому неопытному коммунисту, который сразу привел его в хаос — не мог получить и десятой части отпущенной бумаги.
Отмена льготной пересылки бумаги отражается для Академии <на ее бюджете> в 2 мильона рублей. Академики не получают <бесплатных> изданий Академии Наук—и даже «Докладов» <Академии>! Все <издания> рассматривают как платные.
29 апреля, утро.
Вечером <вчера> в Академии — интересный и блестящий доклад Мандельштама[63]. Я слушал его, как редко приходилось слушать.
Работа <Мандельштама> очень важная и методика его имеет большое будущее. Мандельштам сейчас под подозрением — его главная работа пострадала. Я раз как-то в вагоне — вместе ехал в Москву или из Москвы — имел <с ним> интересный разговор. Он поразил меня тогда четкостью и ясностью мысли. Я увидел, что он яснее меня своей логикой, иногда формальной. Большой сангвиник, глубокий экспериментатор и аналитик. Благородный еврейский тип древней еврейской культуры, философски образованный.
Комаров вернулся от Молотова, довольный разговором. На 8 <Мая назначен> прием в правительстве — <приглашены> Президиум и некоторые академики — в связи с производственными вопросами для личного знакомства с членами Президиума и сговора о дальнейшей совместной работе.
30 апреля, утро.
Наташа больна. Вероятно, грипп.
<Был> на заседании Академии. Превосходный, мне кажется, произведший впечатление доклад Крачковского. Он, мне кажется, нашел нужный язык. И по существу — интересно.
От Баха получил его книгу. 3-е издание его «Записок революционера» не разрешено цензурой.
2 мая, утро.
Чувствовал себя сносно. Гулял. Работал над книгой. Много читал и думал.
Газеты выйдут только 4-го: по словам почтовых <служащих>, рабочие-печатники не хотят терять 3-х <нерабочих> дней.
На <праздничную> манифестацию идут из-под палки. Да еще погода была нехорошая. Очень тяготятся, а сейчас <манифестации> и устраивают формально.
Газеты от 1-го <Мая>, в сущности, — <от> 30-го <Апреля>. Совершенно бездарны и нечего читать. Чувствуется какой-то развал — но «чистка» не наносит того вреда, который должна была бы наносить, так как в среднем очень низок по уровню правящий слой. Кроме верхушки, вся высшая бюрократия ниже среднего нашего уровня: Щедринско-Гоголевские типы — на каждом шагу. Царство их в текущей жизни.
10 мая.
Работал над диссертацией Старика[64]. Утром <был> Кулик. Экспедиция для аэросъемки < места падения тунгусского метеорита> задерживается сознательно бюрократией Академии.
Из Полтавы сообщают, что там сплошные аресты и террор среди старых людей. Арестован Я. К. Имшенецкий — старый земец и кадет. Ему за 80 лет, стал очень богомолен. Друг Короленко... «Молился и писал мемуары». — Не за мемуары ли он и арестован? Раньше был арестован его сын А.Я. Имшенецкий. Оба очень хорошие люди. Я.К. — оригинальный и умный человек, филателист.
Арестован Эйхе! Только что назначенный на место Чернова[65], <которого> хвалили как умного и делового. Арестованы старые политкаторжане: А.А. Филипченко[66] — микробиолог, очень интересный человек, и отец его жены, старой политкаторжанки. Говорят, арестован Ленавский, помощник Вышинского.
11 мая, утро.
Вчера <чувствовал себя> хорошо. Холодная погода. Вчера один из первых хороших дней. Наташа все лежит.
Был Александр Евгеньевич. С ним большой разговор о заседании Совнаркома 8.V.[67]
<Академии > очень досталось. < Обвиняли Академию > грубо, часто и неверно.
Комаров <повел себя> особенно неудачно. Брицке[68] и Кржижановский совсем растерялись. Кржижановский — Вознесенский. (В Энергетическом Институте Кржижановский создает второй Госплан). Слабость Президиума.
В Совнаркоме <главные> Молотов — Каганович. Остальные — подголоски. Но <есть> приток молодежи — мало культурная и решительная. Каганович <говорил> много неверного — но интересно. Апатиты в Хибинах — на Ферсмане. Резко бросается чувство непрочности. Опасное настроение. <Ферсман> убеждал меня <пойти> с ним к Кагановичу. Я согласен[69].
12 мая, утро.
Наташе лучше, но слаба. Лежит. Кончил книгу Старика.
<Вчера> был на заседании Президиума. Отчет о посещении Совета Народных Комиссаров — <впечатление> уже более отрицательное, чем <когда> рассказывал <об этом> А.Е. <Ферсман>.
Впечатление неустойчивости существующего у меня становится еще сильнее. Политика террора становится еще более безумной, чем я думал еще недавно. Волевая и умственная слабость руководящих кругов партии и более низкий уровень партийцев, резко проявляющийся в среде, мне доступной, заставляет меня оценивать < существующее положение> как преходящее, а не достигнутое — не как тот, по существу, великий опыт, который мне пришлось пережить.
Кржижановский слабо выступил. Он ясно видит, что академики-марксисты не могут иметь того влияния в нашей среде, которое было бы необходимо. Для празднования Маркса[70] — Адоратский[71], говорят, почти глупый человек, коего труды — остатки коллективной работы, которая делалась при Рязанове[72], а философ Митин[73] — бездарность, судя по его статьям и книгам. <Но> для Кржижановского это первоклассные ученые.
Очень серьезный момент и для Академии. По-видимому, Каганович произвел впечатление.
18 мая, утро.
Из-за финансовых расстройств академики месяцами не получают никаких изданий. Бюрократизм аппарата невероятный.
Очень большое впечатление <произвели> рассказы Поли (тульской крестьянки) — она когда-то служила у Георгия. Вернулась из деревни. Там голодно и никакой мануфактуры. Колхозники недовольны. Большие аресты среди <населения> деревень.
В Саратове массовые аресты среди поселенных там служащих Маньчжурской дороги. Целые улицы пустуют — аресты «шпионов». Это низы.
Зильберминц, вернувшись недавно из Донецкого бассейна, рассказывал о полном развале. Население меняет уголь — собирают <его> и на <железнодорожном> пути. Железные дороги идут (работают) с поразительной быстротой и правильностью — но, стремясь по-стахановски увеличить добычу угля, везут уголь с 25% и т.п. брака. То же формальное отношение. Есть цель — но нет ллсша.
Эйхе перед арестом послал Курнакова и Кизеля в Подольскую губернию в связи с падежом скота. Гибнет скот — лошади, меньше коровы. Причина — в погоне за Сталинским заданием 8-миллионного урожая: все сплошь засеяно хлебами — ни выгонов, ни травосеяния.
26 мая, утро.
Наташа поправляется.
Заседание Президиума об отделениях Технических Наук и Математических и Естественных Наук. Доклад Брицке слабый и без ясности. Правильно <решено> еще раз <вопрос> пересмотреть. А.Е. <Ферсмана> <доклад> хороший — но с политиканством: поддается своему <партийному> секретарю <...>[74]. Неприятная фигура — много говорит, важничает, считает себя оком ЦК и это высказывает, не сознавая своего невежества. Из карьеристов.
Против Н.И. Вавилова идет расследование — Лысенко во главе. Могут разгромить.
28 мая.
Днем <был> в Петровском-Разумовском в парке.
Вчера в Президиуме — резкое столкновение Вавилова и Лысенко. Спор философский на почве научной.
Была Е.Н. Орлова — о Котляревском. Он очень подавлен арестом. Боятся психических последствий. Полная оторванность. Террор, разрушающий основу страны. Безумие.
Как-то Зиночка рассказывала. — У них (Институт <иностранных> языков) арестованы три профессора (коммунисты) — истории, политической экономии и т.п. Среди студентов (комсомольцы) много арестов. Резкое ухудшение обстановки.
Наука есть природное явление, активное выражение геологического проявления человечества, превращающего биосферу в ноосферу. Она в обязательной для всех форме выражает реальное соотношение между человеческим живым веществом — совокупностью живых людей — и окружающей природой, в первую очередь неосферой. Человек и его совокупности могут быть только мысленно от нее отъяты. Соотношение: человечество—ноосфера неразделимо.
29 мая, утро.
Два заседания в Академии. Явно подлаживаются — такие, как Губкин, делают это прямо и грубо. Удивительно, что люди, прошедшие огонь и воду, как наша власть, могут им верить. Неуменье выбирать людей является характерной чертой современного момента. Сталин раньше этим не страдал.
Вчера выступал Вышинский. Логически хорошо говорил. Но что-то есть в его дикции, при ее очень хорошей форме, что мешает верить в то, что это не ритор, который сможет сейчас же себя опровергнуть.
Неудачная и не талантливая речь — доклад Комарова.
У Александра Евгеньевича, как всегда, блестящая и умная речь.
Мне кажется, сейчас Биогеохимическая Лаборатория получает признание.
Шмидт выступал в подголосках Вышинского.
30 мая, утро.
Вчера два заседания <в Академии>. Хаотические. Среди выступавших — карьеристы, или люди нервозные — Иоффе и Семенов[75]. Не поймешь, что они предлагают и думают. Едва ли неуменье высказать. Оба талантливые — но для обоих нет доверия к их результатам.
«Планы» Иоффе поразительны по их реальной неприспособленности. Его книжки о его работе безусловно интересны. Попытки захвата у нас <в Радиевом Институте> циклотрона. В качестве Негра он выдвинул Тамма[76].
Блестяще продуманная речь Кржижановского. Глубоко взял основы — идейные — социалистического государства в исторической перспективе. Обычно он говорит много, нудно и неясно.
Выступление Деборина банально, но все же он идеологически грамотен.
30 июня. Узкое.
Не писал. Много работал и читал. Думал. Некоторые разговоры заставили задумываться.
Окружающая жизнь — неясно, какой <идет> процесс, — невольно врывается и отражается. Глубокий развал и, в то же время, — огромная положительная работа. Идея плана сказывается, главным образом, своими плохими сторонами. Цель, а не план, выдвигается < сейчас > вперед.
Впервые и кругом чувствуется беспокойство за прочность совершающегося. За этот промежуток все углубляется грозное разъединение государственного механизма. Продолжается самопоедание коммунистов и выдвижение — новых людей: без традиций, желающих власти и земных для себя благ - среди них не видно прочных людей Серго <Орджоникидзе>. Выдвинутая молодежь в Академии — ниже среднего <уровня>. Постоянные аресты разрушают жизнь. Серьезно говорят — и думают, — что жизнь государственная разрушена НКВД, например, Магнитогорск. А все же жизнь идет, и стихийный процесс, мне кажется (или хочется думать?) положительной главной работы <идет> в <среде> тех, которые <находятся> в положении рабов, это чувствующих, спецссыльных, интеллигенции.
В Украине полный разгром. <Террор> продолжается: Эйхе, Косиор, Петровский, Стецкий (говорят, расстреляли). По существу, все это люди средние, может быть, и ниже. Но появилось чувство непрочности.
Что будет?
Но, мне кажется, положительное победит, но какие примет формы, — неясно.
Раболепство на словах и в мыслях — по выучке <...>[77].
2 июля, утро.
Был Виноградов. Арестован Зильберминц. Арест Бруновского и Зильберминца сильно ухудшил положение нашей Лаборатории. Идет тот же развал.
Цейтлин (отстояли), Шаховской, Вишневский — под подозрением. Цейтлин — из-за Горбунова, а Вишневский и Шаховский — по дворянскому происхождению. Атмосфера отвратительная. Коммунисты <...>[78] для меня подозрительны с точки зрения их работоспособности и надежности — здесь преобладает карьеризм, личные счеты и, может быть, возможно сознательное вредительство. Думаю, скорее — Щедринские и Гоголевские типы. Разложение партии.
Арестован и коммунист, который организовал Колыму — вероятно, возьмут с нее столько золота, что мы станем в 1938 <году>, на первом месте. Фамилию <его> забыл[79].
4 июля, утро.
Вчера вечером был Александр Евгеньевич. Рассказывал об академических делах. Выборы <в Академию> будут отложены. Во главе «науки» в ЦК партии Савиных. Впечатление скорее хорошее (и у Комарова <тоже>). Смета <Академии> утверждена. Ожидаются большие изменения в составе аппарата. Александр Евгеньевич полон планов.
Большая тревога в связи с борьбой внутри партии — борьба однобокая. Говорят, Рудзутак за границей. Удален и арестован Чубарь. По-видимому, <действуют> Сталин—Каганович. Будущее тревожно — при внешнем столкновении. Вероятно, <оно> неминуемо. Каждый месяц — выигрыш <времени>. Едва ли рассосется. Но это столкновение будет мировым.
28 июля. Узкое.
Вчера утром приехала Аня. Ночью на 27-е арестован Дмитрий Иванович. Обыск. Изъяли какое-то издание по земству, письмо Наташи о бессмертии и т.п. Комнату запечатали.
Думаю, что в связи с его коммунистическими знакомствами — по Чаадаеву. Недавно <была> защита одной диссертации, где председательствовала коммунистка же историк Нечкина[80]. Дмитрий Иванович выступал и его хвалили.
Выдержит ли здоровье? Это яркий пример — если его еще нужно — ареста невинного человека: разрушение культуры.
Разрушают свое собственное дело.
Для меня такой тяжелый день — Личков, Дмитрий Иванович, Супрунова.
Что-то впереди.
Дмитрий Иванович <арестован> как раз перед изданием «Чаадаева» и блестящей, глубокой работой над всей эпохой.
В опросной карточке для переписи нет <вопроса> о религии[81]. Убедились, что большинство — верующие. А возбуждать не надо. Хорошо, что поняли.
Будущее темно.
Постановление Совнаркома об Академии. Очевидно, придется опять обсуждать вопрос об организации. Без большей свободы исканий ничего не выйдет[82].
Работа <биологических> лабораторий действительно плохая. Нет живых идей. Заискивают перед Лысенко.
8 августа. Узкое.
Вчера кончил замечательную, интересную книжку Макаренко «Педагогическая поэма». Л.-М., 1937 (Художественная Литература, 50 000 экз.). В связи с этим вспомнил 1928 год, Ессентуки. Встречи с <...>[83] (из Одессы) -тогда <он работал> в Москве в педагогической школе. Это убежденный педагог-коммунист. Кажется, он потом пострадал. Были его книжки — не читал и в школу его я не поехал. В это время умер Дзержинский я с ним говорил <о Дзержинском>, как о Торквемаде[84]. Он горячо Дзержинского защищал, говорил <о нем>, как о человеке, любящем детей. Любопытно, что сейчас, при терроре Ежова, вспоминают Дзержинского как его антипода!
Был сбор <денег> во время обеда на колонию малолетних преступников имени Дзержинского. Я имел слабость недоплатить рубль, и мне очень это было тяжело. Теперь эта колония описана у Макаренко.
3 ноября, утро. Москва.
Все время собирался записывать — так много приходило мыслей, действий, виденного, пережитого и переживаемого — мимолетнего и, в сущности, глубокого.
Часто чувствую, что надо было бы зафиксировать исчезающее — для неизвестно кого.
Совсем не чувствую даже признаков умственной старости — точно нет конца тому процессу, который в умственной моей организации так ярко для меня переживается!
4 ноября.
Недостаток денежных знаков и вздорожание жизни — явление, которое никто не понимает. Констатируют непонимание — и только. Инфляция? Как может это быть при большом и растущем золотом фонде? Его увеличение <идет> несоразмерно быстрым темпом?
Ездил с Наташей в речной вокзал. Прекрасно там — так как не было невероятного радио — бездарного по подбору <программ> и плохого, громко говорящего. Этот вокзал — большой ресурс. Впечатление энергичного строительства.
Какое будущее православие или, вернее, религии? Я думаю, практически она очень сильна. Невероятно глупо антирелигиозная пропаганда. Часами борются с суевериями, не касаясь основ. Частью в научных изложениях невежество — выдают за истину очередные гипотезы и догадки. У меня было объяснение в связи со сборником, который хотят издавать безбожники[85]. Указал на <...>[86] <антирелигиозной> пропаганды и на отсутствие какой бы то ни было опасности от религии в настоящую историческую эпоху у нас.
8 ноября, утро.
Чувствую себя так себе. Гулял около 40 минут. Была Зиночка. Письма от матери из Восточной Сибири. Совсем невинная, как подавляющее большинство арестованных и сосланных — <явление> серьезное и опасное, разлагающее морально и буквально нашу жизнь. Мать ее, Елизавета Павловна Супрунова, отходит от физических страданий (сердце, ноги), <работает> сестрой в санитарном пункте с умеренной работой и с некоторой оплатой труда.
<Зиночку> учат (<объем> увеличили) «политическим наукам»: Ленин, Сталин, Маркс, Энгельс — составляют конспекты. Постановка учения в ее Институте иностранных языков — кроме французского языка — ниже среднего. Учится молодежь выше среднего <уровня>.
Был за книгой Иван Павлович Четвериков. С Четвериковым < говорили > о философии — логике Демокрита.
И результаты: такие бездарности, как Юдин[87], Митин — царят в нашей философии. Далеко на них не уедешь.
Был еще один из крымчан, Константин Константинович Жиров — до известной степени, мой «воспитанник». Приехал на праздники к родным. Экспансивный, хороший, интересующийся всем, читающий, с инициативой деятельности. Студент Петербургского Университета. Всегда много дает для понимания среды. Читает и работает.
Неожиданно изменили резко военную подготовку студентов. Он был откомандирован в авиационную практику. Их кормили очень хорошо. Он на 3-м курсе. Настроение военной молодежи бодрое, патриотическое, активное. Но в военной среде та же неразбериха, как и кругом, sui generis[88]. Аресты командного состава. Все привыкли смотреть на это как на бытовое явление.
9 ноября, утро.
Вчера вечером у Прасковьи Кирилловны <Казаковой> — большое количество гостей и угощение. Явление - распространенное и связанное с новым складывающимся укладом жизни. Старые формы захватывают новое мировоззрение и новый уклад жизни.
Катя рассказывала, что летом жена Игоря была у секретаря Ежова. Он принял ее очень любезно, говорил, главным образом, о ней - она ударница, премированная и распремированная. Когда она сказала, что больше года не знает ничего о муже, он сказал <на это> примерно <так>. «Вы не беспокойтесь, работайте — если он умрет, Вы получите извещение».
Этот ответ характерен для того глубокого раскола, который начинает резко проявляться между жизнью и властью. Напоминает мой разговор с представительницей Крымского правительства, старой коммунисткой[89] (забыл фамилию) — молодящейся, показавшейся мне противной дамой, жившей по тогдашнему <времени> роскошно в бывшей гостинице «Петергоф». Когда я говорил ей о голоде, грозящем профессорам, оставшимся в Симферополе, — <услышал ответ>: «Пускай умирают». Я не выдержал — и мог тогда это сказать: «Я слышал, что Вы старый идейный партийный работник. Я думаю, что Ваши умершие товарищи перевернулись бы в гробах, если бы узнали о таких следствиях из своих исканий и страданий». Я ушел — но пищевые посылки были посланы.
Сейчас, я думаю, связь власти с жизнью и взаимное понимание чрезвычайно ослабли. В идейную силу действий власти — в таком аспекте — не верят и говорят об этом не страшась.
10 ноября, утро.
С.Ф. <Дмитриев> нарисовал ужасающую картину развала. Безумным или паническим террором разрушены контрольные государственные медицинские учреждения. Не знаешь, что это — вредительство, о котором столько пишут — и тогда это исходит из НКВД — или паника. После того, как арестованы специалисты, которые стояли во главе центральных медицинских бактериологических лабораторий, — сейчас арестованы те главные их помощники, которые фактически все контролировали, — люди, которые были единственными знатоками. Их заменить никем нельзя. Создается невозможное моральное окружение. Работать трудно. Разбита вся организация военно-санитарной государственной работы в ее контрольных органах.
В сущности сейчас эту — неужели сознательно вредительскую? — работу НКВД видишь на каждом шагу. Она проникает всю нашу жизнь.
В быту идет в том же направлении развал — борьба с православием. Арестовывают последних священников.
Их облагают явно для всех несправедливыми налогами. Те, которые добиваются отмены этих явно тенденциозных обложений, арестовываются, и новые священники не идут или их нет. Церкви закрываются — но создается глубокое недовольство и расстройство социального строя.
Говорят, парад в этом году был много менее «параден». Многим <на октябрьские праздники> отпустили деньги.
Пьянство было большое. Водка — единственное, что можно покупать в сколь угодном количестве. В Москве вечером 7-го <ноября> хорошо одетые люди валялись пьяными на тротуарах.
13 ноября, утро.
Вчера утром было недомогание — острое, принял нитроглицерин.
Работал над книгой.
Был С.Ю. Липшиц. Об Обществе Испытателей Природы. Тяжелые условия печатания. Постоянно арестуют членов — приходится вынимать карточки из карточного каталога членов <Общества>.
Подавляющее и удручающее настроение. По-видимому, сейчас <арестовывают> виновных (?) и явно невинных немцев. Машина грубая и неумная. Очевидно, ловя невинных — и случайно при этом открывают «вредителей», в том числе и настоящих. В действительности приведет к какой-нибудь катастрофе, так как пропустит или вызовет взрыв (из-за самозащиты). Все более подозрительно относятся к Ежову.
Сейчас арестована Руоф. Недавно говорил с ней по телефону.
Не везет мне. М.В. Шик арестован — его работу, после долгих месяцев потерянных, передал Руоф и 12-го сговорился с Цейтлиным[90]. В издательстве шли перемены — Гачев[91] был арестован. Не так давно Луппол[92] был удален из издательства (не арестован). На его место был назначен Лозовский[93]. С ним я давно один раз встречался и имел интересный, но неприятный разговор.
14 ноября, утро.
Вчера все-таки с сердцем неладно. Два раза — нитроглицерин и адонис.
Вчера работал над книгой. Основные черты демократии выяснил себе как ноосферные явления. Думал хорошо.
Был у Комарова в связи с цензурой — не допускают и искажают «Chemische Zentralblatt»! Два № задержаны. В них нет начала (<вырезаны> рефераты о двух новых работах Ипатьева!?[94]). Комаров бессилен <с этим> справиться.
Аресты явно указывают на борьбу внутри партии, хотя нам она представляется однобокой. Ясен развал, и жутко становится за ближайшее будущее.
Александр Евгеньевич рассказывал, что Комаров в тяжелом настроении. Он ждет отставки — и в форме недопустимой. По-видимому, Лысенко имеет доступ к Сталину—и ведет там интригу. Говорят, пять правительственных новых коммунистов — кандидаты в академики: Ширшов или один из трех его спутников[95], Ярославский, Вышинский, Бурденко и Лысенко[96]. Лысенко, по-видимому, намечается в президенты.
Всюду аресты — в Петербурге тоже. Настроение нервное и подавленное. В Казани арестовано несколько человек в Лаборатории <А.Е.> Арбузова, который является бесспорным кандидатом в академики — химики. Арестован и его сын[97].
В Москве, говорят, арестован не один <...>[98], но несколько («все») секретарей Московских партийных районов. Идут аресты и среди молодежи — сын Самойловича, исследователя Арктики[99]. -Сам отец давно арестован.
17 ноября, утро.
Вчера с Пашей был на выставке «Слова о Полку Игореве». Яркое проявление не только возбуждения чувства национальной гордости — но и культурного воспитания народа в духе национального патриотизма. Выставка бедна — но есть драгоценное (мощи Дмитрия Солунского[100] XII века и т.п.). Какие крохи из яркого прошлого... Резко и правильно впечатление роли княжеского рода — оторванного от народных масс.
Вечером был Н.И. Вавилов. Очень интересный разговор с ним о положении науки. Волевая, невежественная, но талантливая фигура Лысенко — сейчас очень влия тельный сановник; резко выступает, как продолжатель дарвиновско-мичуринской (sic!)[101] научной методики; резко обрушивается на генетику, основ которой не знает. И это в тот момент, когда человек этим путем овладевает экспериментальным созданием новых не только видов, но и родов. Николай Иванович ярко это чувствует. И я тоже. Открывается геологически новый великий взрыв в биологии. О вирусах.
22 ноября.
Вчера — принимал и адонис, и нитроглицерин; чувствовал себя относительно здоровым, а мыслью — основой моей жизни — юным. Гулял немного.
Сумгин <рассказывал> об Игарке. 18 000 жителей — главным образом, спецссыльные. Живут хорошо. Большой интерес к вечной мерзлоте. Но никто из ведущих коммунистов ничего не знает. Весь аппарат дважды снят в этом году! <Приходят> новые люди, не имеющие понятия об условиях работы в новых условиях природы.
В сущности, новая Россия создается в значительной части, по-моему, не коммунистами (которые, в общем, ниже среднего уровня), но <...>[102] «спец» ссыльными. Интересная форма использования «рабского» труда свободных людей. Они <коммунисты>, конечно, учатся и меняются — по существу, это не изуверы, а реалисты. Но будущее будет ближе к ним, так как <в настоящее время> вера партийцев, основанная на философии" прошлого, держится только силой. Под ней нет прочного базиса.
30 ноября, утро. Среда.
Старость чувствуется — только бы она не понизила умственной силы. Мысль непрерывная и идущая вперед под влиянием <...>[103] и житейски переживаемого — есть самое дорогое. Она и связанное с этим ее проявление есть <для меня> самое основное. Особенно потому, что я чувствую бессловесно много глубже, чем выражаю в словах и понятиях.
Заседание в Академии Наук[104]. В разговоре с одним из академиков, рядом с которым сидел, <запомнилась> его реплика в связи с происходящим: «Ежов явно продолжает политику Ягоды — сознательный вредитель». Всюду в этом отношении беспокойство, и коммунисты наиболее под подозрением.
Комаров сказал, что по поводу цензуры верхи указывают, что это низы постарались. Будто бы будут приняты меры. Не очень <этому> верю. Подам ему записку.
4 декабря, утро. Воскресенье.
Вчера нормальное здоровье. Приходится следить за собой.
Привел в некоторый порядок текущие, накопившиеся дела — отзывы, переписку. Много читал и думал. В связи с цензурой книг: не приходят химические журналы. Здесь положение сильно ухудшилось по сравнению с прошлым годом. — Одичание партийных кадров? Или <делается> нарочно?
Работал с Аней. Думал о необходимости активно <действовать> — по поводу <ареста и судьбы> Дмитрия Ивановича.
Минералогические помещения для научной работы в Академии. В сущности, Президиум боится, чтобы не было резкого разрушительного отзвука со стороны диктаторов или диктатора. И эта неуверенность — может быть, основательная — объясняет все.
Разговоры — в анекдотах — о том, что всех тревожит: бессмысленный террор — можно погубить свою жизнь и близких без всякой вины. Сознают роковые влияния не поддающихся учету «стечений обстоятельств». Привыкнуть все-таки к такому состоянию не могут.
Многие смотрят в ближайшее и отдаленное будущее мрачно. Л.[105] (академик) «Человек идет к одичанию». Я совершенно иного <мнения> — <идет> к ноосфере. Но сейчас становится ясно, что придется пережить столкновение, и ближайшие годы очень неясны. — Война? Я не верю в силу Германского фашизма - но столкновения демократии боятся больше его <фашизма>, это опасное положение.
Переход в ноосферу, вероятно, произойдет в параксизмах.
7 декабря, утро. Среда.
Вчера занимался — переделывал книгу.
Продолжаются аресты верующих. <Идут> во всех городках. Ходят слухи о вздорожании с января — но что не будет дефицита нужных товаров, не советуют закупать.
Третьего дня небывалое увеличение охраны (военные) при повороте с Можайского шоссе на Воробьевы горы — наша обычная прогулка. Там прежде была дача Орджоникидзе или Енукидзе. Теперь говорят, там иногда < бывает > Сталин. Резко бросается в глаза.
9 декабря. Пятница.
Огромное впечатление — отставка Ежова. Указывают, что он совершенно расстроил и военную работу, и саму полицию. Думают, <делал это> сознательно. Блюхер был — когда говорили о его аресте - арестован «домашним образом» здесь в Москве в <...>[106] — <на> целый месяц. Где <он> сейчас, не знают[107].
Политика Литвинова (Польша—Япония) встречает общее одобрение. Рассказывают о назначении на ответственные оборонные военные должности — вместо знающих и старых военных — невежественной да еще еврейской молодежи. Точно нарочно. В ряде учреждений есть антисемитизм среди партийных. Мне кажется, сейчас на видных местах число евреев уменьшается.
Всюду недовольство недостатком всего необходимого и дороговизной. Но недовольство здоровое — связывают не с принципами, а с плохим подбором лиц, воровством и вредительством.
19 декабря, утро. Понедельник.
Вчера чувствовал себя хорошо. Письма. Читал много.
Был А.И. Яковлев - принес свою книгу, которую при поддержке Комарова ему удалось издать при непрерывном саботаже издательства Академии Наук[108]. Совершенно невозможное положение, когда не могут подбирать людей. Теперешний заведующий издательством никуда негодный — но его поддерживают влиятельные коммунисты. Это типичное явление, которое разрушает все.
Все больше углубляется у меня впечатление непрочности основ современного устройства России, а, может быть, строя. Во что обернется все, если не будет Сталина — Молотова, даже если не будет внешней войны...
Были Сербины. Он служит в учреждении, ведающем иностранной закупкой машин. За <время> деятельности Ежова 60% <служащих> сменилось. Назначены частью невежественные люди — таких очень много. Сейчас во главе — молодой, не знающий ни одного иностранного языка. Приехал недавно представитель американской фирмы — могли найти только одного представителя из начальства, знающего немецкий язык; знающего по-английски — <не нашли> никого. Американец по-немецки говорил с трудом. С 1937 <года> главный привоз <машин> — из Англии и Америки. Впервые Германия отошла на второй план, резко пала.
17-го послал Вышинскому письмо о Мите, просил принять.
Письмо Чирвинскому[109]. Год продержали в Ленинграде в тюрьме. Вернулся в Кировск. <Ему дана> «свобода» <проживания> кроме некоторых городов.
Арест приближенных Ежова подтверждается. Немецкое радио сообщает, что, вероятно, и его постигнет участь его предшественника < Ягоды >. Слушают, очевидно, немецкое радио. Его помощник Жуковский арестован.
<Пришел> «Nature» с замаранной статьей! Получил «New York Times» воскресный. Много нахожу для себя нового. Эти дни в газетах, кроме скудной иностранной хроники, нечего читать.
Как могли Чкалова не уберечь?[110]
20 декабря, утро. Вторник.
Вчера по телефону звонили от Вышинского (назначено свидание на сегодня) о Мите. Как бы хотелось чего-нибудь добиться.
Вчера был в Лаборатории. Холод — в некоторых комнатах надо сидеть в шубах.
Большой разговор с Веселовским. Рукопись Личкова Академией Наук до сих пор не получена. Я ему <Веселовскому> навел справку о «Monde Slave»[111] — прекращено <поступление> с 1937 года и в Ленинскую библиотеку, и в нашу <академическую>. Я считаю, что в этой работе Главлита, кроме глупости, есть и сознательное вредительство научной работе — невозможность правильно следить за ходом научной работы в области химии. Опять задержаны «Chemische Zentralblatt»! Пришел «Nature» с замаранной заметкой. Разрушается государственное, и военное, и научное строительство. Жизнь берет свое, но делается не maximum, a minimum.
Невежественная «общественность» из Института Штернберга[112] пыталась включить в состав Метеоритного Комитета болтунов и политиканов (наряду с приемлемыми). Вавилов[113] отстоял. Кадры тормозят все дело. С ними приходится бороться — а не искать у них помощи. Разлагают дело. Очень низкий по знаниям и способностям подбор молодежи, которая управляет кадрами. Главное их стремление — усидеть на месте.
21 декабря, утро. Среда.
Вчера был у Вышинского — о Мите. Ждал <приема> <Вышинский> — с извинениями, что так пришлось. <Держал себя> подчеркнуто любезно. Кроме меня, после моего ухода, <пришла> какая-то не очень старая женщина с какой-то телеграммой.
Большая комната. Секретарь, по-видимому, тот прокурор (забыл фамилию), с которым я разговаривал по телефону. В комнате портреты: при входе направо — Ленин, Сталин, Молотов, налево — Калинин, Ворошилов, Ежов (sic.).
Дело Дмитрия Ивановича <было> при нем. У него только начало. <По словам Вышинского>, основанием для ареста были — кажется, надо проверять, но серьезные показания ряда лиц, может быть, неверные. Дмитрий Иванович привлекался к национальному фронту[114], но к <судебному> делу привлечен не был. Но вот Котляревский («Сергей Андреевич») тоже был приговорен к смертной казни и <был> помилован. (О Котляревском подчеркнул с <...>[115] его показания?). Я говорю: «- Кажется, Котляровский арестован». «— Да, арестован». «Дмитрий Иванович тоже был министром[116] — но <...>[117] и политической роли не играл». «— Да, он политической роли не играл». Обещал следить за этим делом и смягчить <приговор>, если <Дмитрий Иванович> будет осужден (сам это заявил). Об архиве <Дмитрий Ивановича> — <я> спросил, к кому можно < обратиться >. Обещал держать в курсе дела. Был любезен до конца.
Я видел раньше Вышинского издали и раз (до последнего <мартовского> процесса) вблизи. Меня поразили <происшедшие в нем> изменения — там (на <заседании, посвященном> Руставели) это был светски яркий, не больной человек — тут старик живой, но явно болезненный.
22 декабря, утро. Четверг.
Н.И. Влодавец[118] предложил мне подписать для «Правды» воззвание к научным работникам, которое составлено так, что важнейшей задачей ученых является возбудить в детях интерес к знаниям. Раболепство изгаживает и важную мысль о значении пропаганды научного интереса в детях. Я мог не подписать, но А.П. Виноградов > и другие отказаться не могли[119].
Вышла (направить мне не могли из редакции — нет курьера) моя статья (Август) в «Докладах»[120]. Придаю ей значение: послал Агафонову, Прянишникову, Ярилову, Вильямсу, Роде[121], Прасолову и участникам работы.
Академия не может сместить <директора издательства> типичного плохого коммунистического работника, заботящегося только о том, чтобы как-нибудь не попасться, а не о деле. Перестраховщик.
25 декабря. Воскресенье.
Рождество. В быту сохранилось. Если бы не было давления власти, ярко бы проявилось. Мне кажется теперь, что все это внешнее <...>[122] исчезнет, если не наступит реакция типа германской.
Удивительная попытка — чисто формальная — внедрения философии, реально мертвой и неподвижной. Ленин мог бороться против махизма и эмпириокритицизма — когда это было течение, живое общественно, а не
<...>[123], как теперь. Статья в «Правде» представляется мне удивительной — воскрешение мертвых[124].
Вчера читал много. С Аней <составлял> письмо <от> Академии Наук о Мите для Берия.
Был Марк Бельговский. С ним о его летней поездке к Лысенко в Одессу - <ездила> молодежь по командировке парторганизации. Впечатление неопределенное. Надо верить на слово. Но впечатление от окружения Лысенко плохое — карьеристы, не возбуждающие доверия. Отчеты не поставлены согласно современным требованиям.
30 декабря, утро. Пятница.
Вчера здоворье на границе. Но кроме адониса ничего не принимал и занимался. А думал очень хорошо.
Полный разгром Геологического Комитета — старых работников оставляют без работы. Все более убеждаюсь в бездарности и самомнении Кагановича.
31 декабря, утро. Суббота.
Рассказы о Киеве очень тяжелые — но жизнь идет и многое перестраивает по-новому, но не <по> тому, какое <официально> возвещается, и, следовательно, <идет> свой процесс, в котором сознательный элемент переделывается.
Арестован Тимченко[125] — и погибли его рукописи. Арестованы дочь Грушевского [126] и его брат Александр. Секвестровали, что могли. Идет фактический — по возможности, не переходя формальных рамок — грабеж ценных вещей для агентов НКВД. По крайней мере, такое впечатление у обывателя крепко сидит, и в ряде случаев — не думаю, чтобы обычно — отвечает действительности. При Ежове <это> усилилось.
Назначенный при Ежове начальником НКВД Украины Успенский (еврей) с женой и, говорят, с военными документами исчез за границу.
Я думаю, что в данный момент в связи с мировой конъюнктурой украинский вопрос принимает серьезнейшее политическое значение.
С продовольствием в Киеве хуже, чем в Москве. В Одессе — голод?
Сейчас здесь резко ухудшается дело с продовольствием, отоплением. Уже все говорят, что недостаток энергии — главная причина.
1 Комаров Владимир Леонтьевич (1869—1945) — ботаник и географ, академик, президент Академии наук СССР (1936-1945).
2 Ферсман Александр Евгеньевич (1883—1945) — геолог, геохимик и минералог, академик (с 1919), ученик В.И. Вернадского.
3 Курнаков Николай Семенович (1860— 1941) — физико-химик, академик.
4 Малышев Илья Ильич (1907—1973) — государственный деятель, один из организаторов геологической службы в СССР, с 1937 г. заместитель начальника и главный инженер Геологического управления Наркомтяжпрома.
5 Губкин Иван Михайлович (1871 — 1939) — геолог-нефтяник, академик, вице-президент АН СССР (с 1936).
6 С 1937 г. по совместительству Л.М. Каганович являлся наркомом тяжелой промышленности.
7 В 1921 г. по инициативе В.И. Вернадского в системе Академии наук была образована Комиссия по истории науки, философии и техники (впоследствии — Комиссия по истории знаний), которую он возглавил. В 1930 г. на этом посту его сменил академик Н.И. Бухарин, а спустя немногим более года Комиссия была преобразована в Институт истории науки и техники. В феврале 1937 г. Н.И. Бухарин был арестован, а вскоре был репрессирован также новый директор Института В.В. Осинский. В феврале 1938 г. Институт истории науки и техники был закрыт. Возобновил свою деятельность в феврале 1945 г. В настоящее время — Институт истории естествознания и техники АН СССР.
8 Супрунова Зинаида Михайловна (Дирина) — внучатая племянница В.И. Вернадского, тогда студентка московского Института иностранных языков.
9 Горбунов Николай Петрович (1892—1938) — государственный деятель, химик и географ, академик, непременный секретарь Академии наук СССР (с 1935). Жертва большевистского террора.
10 Шаховской Дмитрий Иванович (1861 — 1939) — общественный и политический деятель, историк, литературовед, друг В.И. Вернадского. Жертва большевистского террора.
11 Ольденбург Сергей Федорович (1863— 1934) — общественный и политический деятель, историк-востоковед, археолог и этнограф, академик, друг В.И. Вернадского.
12 Виноградов Александр Павлович (1895— 1975) — геолог и геохимик, академик (с 1953), ученик В.И. Вернадского.
13 Петрушевский Дмитрий Моисеевич (1863-1942) - историк, академик.
14 Яковлев Алексей Иванович (1878-1951) - историк, чл.-корр. АН СССР, сын чувашского педагога-просветителя И.Я. Яковлева, друг В.И. Вернадского. В начале 1930-х годов в числе 115 ученых Москвы и Ленинграда проходил по сфабрикованному делу фиктивной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», был арестован, несколько лет находился в ссылке. По этому «делу» были осуждены, исключены из Академии и сосланы академики С.Ф. Платонов, Н.П. Лихачев, Е.В. Тарле, М.К. Любавский.
15 Сперанский Михаил Несторович (1863-1938) - историк и литературовед, академик. В 1935 г. незаконно репрессирован, исключен из состава Академии наук.
16 Перетц Владимир Николаевич (1870- 1935) - историк и литературовед, академик АН СССР и АН УССР.
17 Акулов Иван Алексеевич (1888-1939) - партийный и государственный деятель, в 1933- 1935 гг. прокурор СССР. Жертва большевистского террора.
18 В 1929-1939 гг. Г.М. Кржижановский являлся вице-президентом Академии наук СССР.
19 Институт геохимии, минералогии и кристаллографии им. М.В. Ломоносова АН СССР, директором которого был А.Е. Ферсман.
20 Слово неразборчиво; по смыслу «узнанное», «услышанное».
21 Яснопольский Леонид Николаевич (1873 —1957) — экономист, академик АН УССР.
22 Дмитриев Сергей Федорович — микробиолог.
23 Плетнев Дмитрий Дмитриевич (1873—1944) — терапевт, профессор, врач семьи Вернадских, проходил по мартовскому «процессу» 1938 года; приговором суда осужден к 25-летнему заключению.
24 Имеется в виду статья хирурга академика Н.Н. Бурденко «Наука на службе народу», опубликованная в «Известиях» 12 января 1938 г.
25 Затонский Владимир Петрович (1888-1938) - государственный и партийный деятель, академик АН УССР, 1933 -1938 гг. - нарком просвещения УССР. Жертва большевистского террора.
26 Г.И. Петровский с 1919 по 1938 гг. являлся председателем Всеукраинского Центрального исполнительного комитета (в 1937—1938 гг. зам. председателя Президиума Верховного Совета СССР). В 1938 г. смещен со всех постов.
27 Лазарев Петр Петрович (1878—1942) — физик, биофизик и геофизик, академик.
28 Бах Алексей Николаевич (1857— 1946) — революционер-народоволец, биохимик, академик, директор Института биохимии АН СССР (с 1935).
29 Некрасов Александр Иванович (1883— 1957) — механик и математик, академик. В 1930-1938 гг. работал в Центральном аэрогидродинамическом институте (ЦАГИ).
30 Туполев Андрей Николаевич (1888—1972) — авиаконструктор, академик, один из организаторов и руководителей ЦАГИ.
31 Лейбензон Леонид Самуилович (1879—1951) — механик и математик, нефтяник, академик.
32 Личков Борис Леонидович (1888— 1966) — геолог и философ, ученик и друг В.И. Вернадского. Изданы два тома их интереснейшей переписки. В 30-х годах Личков был незаконно репрессирован. В 1934 г. работал на строительстве канала Москва — Волга, затем был сослан в Среднюю Азию. Вернадский неоднократно хлопотал об облегчении его положения и реабилитации, чего в конечном счете удалось добиться.
33 Кузнецов Борис Григорьевич — экономист, энергетик, историк и популяризатор физики и философии, исследователь творчества А. Эйнштейна, М.В. Ломоносова, Галилея и других ученых, профессор.
34 Дузь Петр Дмитриевич — доктор экономических и доктор технических наук, историк отечественного воздухоплавания и авиации, ныне здравствующий.
35 Зильберминц Вениамин Аркадьевич - минералог и геохимик, сотрудник Биогеохимической лаборатории, ученик В.И. Вернадского. Жертва большевистского террора.
36 Левин Л.Г. - профессор, в конце 1890 — начале 1900-х годов лечащий детский врач семьи Вернадских, впоследствии врач Кремлевской больницы. Проходил в качестве обвиняемого на мартовском «процессе» 1938 года. По приговору суда расстрелян.
37 В июне 1936 г. было принято решение СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой», в марте и ноябре 1937 г. постановления СНК СССР «Об ученых степенях и званиях» и «О введении штатных должностей и должностных окладов для профессорско-преподавательского состава в вузах» и др., которые в целом существенно способствовали укреплению тоталитарного режима в вузовской жизни и науке.
38 Флоренский Павел Александрович (1882—1937) — ученый-энциклопедист и религиозный мыслитель, друг В.И. Вернадского. Жертва большевистского террора.
39 «Правды», органа ЦК ВКП(б).
40 Это неточно. Впервые о ноосфере и закономерности ее создания В.И. Вернадским было сказано 26 июля 1937 г. в докладе на XVII сессии Международного геологического конгресса в Москве.
41 Анна Яковлевна Самойлова — дочь Я.В. Самойлова, агрохимик.
42 Струмилин Станислав Густавович (1877—1974) — экономист и статистик, академик.
43 Шик Михаил Владимирович - священник, муж Н.Д. Шаховской, дочери Д.И. Шаховского. Жертва большевистского террора.
44 Трубецкой Сергей Николаевич (1862-1905) - религиозный философ, публицист, общественный деятель, друг В.И. Вернадского.
45 1 марта 1938 г. центральные газеты открывались передовыми статьями «Подлая банда убийц и шпионов» («Правда»), «Наемники фашистских разведок» («Известия»), в которых сообщалось о начинавшемся на следующий день судебном процессе над Н.И. Бухариным и др.
46 Юрьева Евдокия Васильевна — либеральная общественная деятельница в дореволюционное время. Жертва большевистского террора.
47 Вавилов Николай Иванович (1887—1943) — генетик, академик АН СССР, АН УССР, ВАСХНИЛ. Жертва большевистского террора.
48 Это ошибка - Т.Д. Лысенко был беспартийным.
49 12 марта 1938 г. «Известия» опубликовали письмо группы академиков (17 подписей) под заголовком «Шайке фашистских бандитов не должно быть пощады», которое заканчивалось требованием применить высшую меру наказания к обвиняемым по делу «правотроцкистского блока». Подписи В.И. Вернадского под этим письмом нет.
50 Старые, устаревшие, покрытые плесенью (нем.).
51 Гревс Иван Михайлович (1860-1941) - историк, профессор Ленинградского университета (1899— 1941), друг В.И. Вернадского.
52 Белянкин Дмитрий Степанович (1876— 1953) — геолог, академик, в 30-е годы работал в Институте геологических наук АН СССР; Саваренский Федор Петрович (1881-1946) - гидрогеолог, академик, в 30-е годы работал в том же институте.
53 Сумгин Михаил Иванович (1873— 1942) — геолог-мерзлотовед.
54 Совет по обследованию производительных сил СССР, образован в 1930 г. на базе Комиссии по изучению естественных производительных сил (КЕПС).
55 Стевен Христиан Христианович (1781-1863) - российский ботаник и энтомолог, основатель Никитского ботанического сада в Крыму, почетный член Петербургской Академии наук.
56 Кун Бела (1886—1939) — политический деятель, революционер-большевик, в 1920—1921 гг. председатель Крымревкома, один из вдохновителей бессмысленного и беспрецедентного по масштабам красного террора в Крыму; впоследствии сам пал жертвой большевистской секиры.
57 Котляревский Сергей Андреевич (? —1939) — историк и юрист, профессор, один из руководящих деятелей Конституционно-демократической партии. Жертва большевистского террора.
58 В письме В.М. Молотову 24 апреля 1938 года Вернадский писал: «Вполне сознавая грозную обстановку в нашей стране, выяснившуюся в последнем политическом процессе, я все же считаю своим нравственным долгом обратиться к Вам по частному случаю, где невинно страдает в связи с общими мерами крупный и нужный для нашей страны человек, профессор Борис Леонидович Личков. Он может — без Вашего вмешательства — погибнуть. Я раз писал уже Вам о нем, как о крупном геологе, которому, я убежден, предстоит впереди, если он выживет, большое научное будущее и сохранение которого в работоспособном состоянии не только важно для нашей страны, но и для науки. Это еще полный сил человек, высокого не только умственного, но и морального уровня. Это один из самых блестящих, относительно молодых геологов, которому наша страна обязана решением сложных, запутанных вопросов, давших большие результаты в двух важнейших государственных сооружениях нашего времени. Сообщаю Вам об этом, полный уверенности, что Вы, несмотря на Вашу обремененность еще более важными делами, не оставите без внимания этого дела, по существу далеко не частного и важного» (Вестник Академии наук СССР 1990. № 5).
59 Баландин Алексей Александрович (1898—1967) — химик-органик, академик (с 1946).
60 Очевидно, описка, следует читать «Зелинский».
61 Имеется в виду скорее всего В.Л. Комаров.
62 Вероятно, Чагин Борис Александрович (1899-1987) - философ, чл.-корр. АН СССР.
63 Мандельштам Леонид Исаакович (1879-1944) - физик, академик.
64 Старик Иосиф Евсеевич (1902-1969) - радиохимик, чл.-корр. АН СССР, ученик В.И. Вернадского.
65 Чернов Михаил Александрович (? - 1938) - нарком земледелия СССР. Жертва большевистского террора. Наркомом земледелия Р.И. Эйхе (1890-1940) стал в октябре 1937 г. Также вскоре был репрессирован.
66 Филипченко Александр Александрович — паразитолог, профессор.
67 8 мая Совнарком заслушал вопрос о деятельности и плане работы Академии наук на 1938 г. На заседание были приглашены президент Академии, члены Президиума. В.М. Молотов, Л.М. Каганович и др. выразили крайнее неудовлетворение работой Академии, упрекая ее в «теоретизировании», отрыве от практических нужд «социалистического строительства» и т.п. План работы Академии на 1938 г. правительство не утвердило, потребовав его коренной переработки. 11 мая состоялось заседание президиума Академии, посвященное «проработке» Академии правительством и выводам, из этого вытекающим. В этот же день «Правда» публикует передовую статью, в которой, наряду с дежурным «воздаянием должного» отечественной науке, выдвигались в ее адрес те же претензии, которые были высказаны на заседании Совнаркома. Пожалуй, в чем-то статья шла и дальше. В ней, в частности, говорилось: «Лжеученые и вредители, окопавшиеся в ряде научных институтов, всячески старались убить побольше сил и средств на никчемную возню с никому не нужными «темами».
68 Брицке Эдгард Викторович (1877-1953) - химик и металлург, академик.
69 Этот визит к Л.М. Кагановичу не состоялся.
70 В мае 1938 г, исполнялось 120 лет со дня рождения К. Маркса.
71 Адоратский Владимир Викторович (1878—1945) — историк, философ, с 1931 по 1939 годы директор Института Маркса — Энгельса — Ленина, академик (с 1932).
72 Рязанов Давид Борисович (1870-1938) — революционный деятель, историк, с 1921 по 1931 г. директор Института К. Маркса и Ф. Энгельса, академик (с 1929). Жертва большевистского террора.
73 Митин Марк Борисович (1901-1987) - философ и общественный деятель, академик (с 1939).
74 Фамилия неразборчива.
75 Иоффе Абрам Федорович (1880-1960) - физик, академик; Семенов Николай Николаевич - физик и физико-химик, академик.
76 Тамм Игорь Евгеньевич (1895-1971) - физик, академик.
77 Три слова неразборчивы.
78 Слово неразборчиво.
79 Вернадский имеет в виду начальника колымских спецлагерей Е.П. Берзина. В 1937 г. он был арестован и затем расстрелян. В 1938 г. такая же участь постигла сменившего его Гаранина.
80 Нечкина Милица Васильевна — историк, исследователь движения декабристов, академик.
81 Образец «Переписного листа» был опубликован в «Правде» и «Известиях» 27 июля 1938 г.; вопрос об отношении к религии в нем опущен.
82 На следующий после этой записи день в опубликованной в «Правде» передовой статье говорилось: «26 июля Совнарком СССР снова рассмотрел вопрос о плане работ Академии Наук на 1938 год. Оказалось, однако, что план, представленный Президиумом Академии Наук, не отражает с достаточной определенностью основной линии науки в СССР на борьбу с лженаучными извращениями. Этот план недостаточно отражает необходимость увязки работы научных учреждений Академии Наук с актуальными нуждами социалистического строительства. В общем, план повторяет недостатки ранее внесенного в правительство проекта. Поэтому Совнарком признал, что представленный Президиумом Академии Наук план не отвечает обсуждению этого вопроса в Совнаркоме 8 мая с.г. Правительство поручило Президиуму Академии Наук самому окончательно утвердить план работ на 1938 год».
83 Фамилия неразборчива.
84 Торквемада Томас (ок. 1420— 1498) — глава испанской инквизиции. Отличался исключительной жестокостью.
85 Сборник под названием «Знатные люди Страны Советов о религии. Высказывания» вышел в Москве в следующем году. Предложение принять в нем участие Вернадский отклонил.
86 Слово неразборчиво; по смыслу: «слабость», «беспомощность».
87 Юдин Павел Федорович (1899—1968) — философ и общественный деятель, академик.
88 Порождать себя, самовоспроизводиться (лат.).
89 Землячка (Залкинд) Розалия Самойловна (1876—1947) — революционерка, с ноября 1920 г. секретарь Крымского обкома РКП(б).
90 Видимо, работник Гослитиздата.
91 Гачев Димитр (1902—1946?) — болгарский политический деятель-коммунист, философ, искусствовед, публицист. В 1926 г. переехал в СССР, арестован в феврале 1938 г. Жертва большевистского террора.
92 Луппол Иван Капитонович (1896— 1943), философ и литературовед, академик; в 30-е годы работал в Гослитиздате. Жертва большевистского террора.
93 Лозовский А. (Дридзо Соломон Абрамович) (1878—1952) — революционер-большевик, государственный и партийный деятель, историк; в 1937—1939 гг. директор Гослитиздата. Жертва большевистского террора.
94 Ипатьев Владимир Николаевич (1867—1952) — химик-органик, академик (с 1916), с 1927 г. жил и работал в эмиграции, главным образом, в США; в 1936 г. из Академии наук был исключен.
95 Ширшов Петр Петрович (1905-1953) - океанолог и гидробиолог, полярный исследователь, государственный деятель, член КПСС с 1938 г.; в 1939 г. был избран действительным членом Академии наук. Из остальных трех участников дрейфа на станции «Северный полюс-1» в 1939 г. в Академию наук членом-корреспондентом был избран Е.К. Федоров, член КПСС с 1938 г. (академик с 1960 г.).
96 Все названные В.И. Вернадским кандидаты в действительные члены АН СССР - Е.М. Ярославский (член КПСС с 1898 г.), А.Я. Вышинский (член КПСС с 1920 г.), Н.Н. Бурденко (член КПСС с 1939 г.), Т.Д. Лысенко (беспартийный) - были избраны в 1939 г.
97 Арбузов Борис Александрович — химик-органик, академик (с 1953), сын и ученик А.Е. Арбузова.
98 Фамилия неразборчива.
99 Самойлович Рудольф Лазаревич (1881 — 1940) - географ, полярный исследователь. Жертва большевистского террора.
100 Христианский святой.
101 Так! Вот как! (лат.).
102 Слово неразборчиво.
103 Два слова неразборчивы, по смыслу «научных достижений», «прогресса науки».
104 28 — 29 ноября в Москве состоялось заседание общего собрания АН СССР; 29 ноября в числе других академиков на нем выступал также В.И. Вернадский.
105 Николай Николаевич Лузин.
106 Слово неразборчиво.
107 Маршал В.К. Блюхер был расстрелян в ноябре 1938 г.
108 Новгородские записные кабальные книги 100-104 и 111 годов (1591-1596 и 1602-1603 гг.); // Под ред. проф. ЛИ. Яковлева. М.; Л. Изд-во АН СССР, 1938.
109 Чирвинский Петр Николаевич (1880— 1955) — геолог, геохимик, гидрогеолог, минералог, историк науки. Был арестован 5 января 1931 г., находился в ссылке. Переписывался с Вернадским.
110 В.П. Чкалов погиб 15 декабря 1938 г.
111 «Славянский мир» (франц.).
112 Штернберг Павел Карлович (1865—1920) — революционер-большевик, астроном. В 1931 г. имя Штернберга присвоено Астрономическому институту при Московском университете.
113 Вавилов Сергей Иванович (1891-1951), физик-оптик, историк науки, академик, президент АН СССР (с 1945), брат Н.И. Вавилова.
114 Описка; следует читать: «центру».
115 Слово неразборчиво; по смыслу: «акцентом», «нажимом».
116 В 1917 г. Д.И. Шаховской был министром государственного призрения в первом коалиционном Временном правительстве.
117 Два слова неразборчивы; по смыслу: «был второстепенным», «находился в тени».
118 Вероятно, Влодавец Николай Иванович — геолог, геохимик, сотрудник Института геологических наук АН СССР.
119 25 декабря 1938 г. в «Правде» опубликовано коллективное письмо «Помочь детям весело и интересно провести школьные каникулы», подписанное группой (всего 45 человек) научных сотрудников АН СССР - географов и геологов (академиков, докторов наук и др.). Письмо это Вернадский не подписал.
120 Вернадский В.И. «Биогеохимическая роль алюминия и кремния в почвах. // Доклады АН СССР» Т. 21. № 3. 1938.
121 Агафонов Валериан Константинович (1863—1955) — минералог и писатель, с 1921 г. профессор Сорбонны (Париж), друг В.И. Вернадского; Прянишников Дмитрий Николаевич (1865—1948) — агрохимик, биохимик и физиолог растений, академик; Ярилов Арсений Арсеньевич — почвовед, историк науки, профессор; Вильяме Василий Робертович (1863-1939) - почвовед, академик АН СССР, АН БССР, ВАСХНИЛ; Роде Алексей Андреевич — почвовед, профессор.
122 Слово неразборчиво.
123 Слово неразборчиво; по смыслу: «мертвое», «исчезнувшее».
124 24 декабря 1938 г. под рубрикой «Ответы на вопросы читателей» в «Правде» была помещена статья А. Щеглова «Что такое махизм, эмпириокритицизм?».
125 Тимченко Евгений Константинович (1866-1948) - украинский языковед, в 1919—1948 гг. (с перерывами) — научный сотрудник АН УССР, чл.-корр. АН СССР.
126 Грушевский Михаил Сергеевич (1866—1934) — украинский историк и литературовед, общественный и политический деятель, академик АН СССР и АН УССР.
Вернадский В.И. Дневник 1938 г. // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в Петрограде до второй сверхдержавы мира / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т. 1997. - С. 446-493.